глазами.
Он  не  имел  права  говорить с ней так, как он говорил. Лайонел  поступал
плохо как по отношению к Дженнифер, так и по отношению к ней, Саманте.
      За  последние две недели она узнала Лайонела с неожиданной  стороны.
Она  поняла, что как человек он не заслуживал доброго слова. Он был слабым
и бесчестным. Она была обескуражена и задета своим открытием, но как бы ни
было   больно  осознавать,  что  ее  выбор  пал  на  человека  далеко   не
порядочного,  она  его любила. Любила таким, какой он  был.  И  собиралась
любить тайно всю оставшуюся жизнь, не унижаясь до того, чтобы обмениваться
с ним любовными взглядами за спиной Дженни.
     Она не могла на это пойти.
     - Я сделал вас несчастной, - сказал он,
      - Да, - согласилась Саманта, глядя ему прямо в глаза. - Дженни - моя
кузина и мой самый близкий друг. Она мне ближе, чем родная сестра. Я  хочу
видеть ее счастливой.
      - И я хочу того же, - сказал он. - Она мне не безразлична. Иногда...
-  Он  отвернулся, и какое-то время они вальсировали молча. -  Иногда  нам
приходится  быть жестокими во благо тех, кто нам дорог. Иногда  приходится
делать  людям  больно,  чтобы избавить их от другой  боли,  мучительной  и
долгой. Длиною в целую жизнь.
      Саманта  не  понимала, о чем он. Но странное  дело,  в  душе  у  нее
зародилась надежда.
      Он  посмотрел  ей в глаза по-прежнему с вежливой улыбкой  на  губах,
вальсируя с отточенной элегантностью.
      - Если мы с вами бережем ее от боли сейчас, - сказал он, - значит ли
это, что мы сможем прятать от нее правду всю оставшуюся жизнь? Вы искренне
полагаете, что в дальнейшем, когда будет слишком поздно что-либо изменить,
ей не станет еще больнее?
     Саманта подумала, что вот-вот упадет в обморок.
     - Правду? - переспросила она. - Какую правду?
      Он  закружил ее - они миновали угол зала, ни слова не говоря. Но  он
продолжал смотреть ей в глаза, и ответ был там.
     - Но мы не можем ей сказать, - проговорила Саманта.
      -  Я  не  могу.  - Улыбка его поблекла на несколько кратких  секунд.
Казалось;  он  заглянул в самую глубину ее души. - Я джентльмен,  Саманта.
Джентльмен  не  может  сделать такое даже ради того,  чтобы  предотвратить
несчастье длиною в жизнь для троих людей.
     - Вы хотите, чтобы я?..
      Он хотел, чтобы она сказала Дженнифер, что любит Лайонела и он любит
ее.  Что только Дженни и помолвка, которая должна быть официально оглашена
через два дня, стоят между нею, Самантой, и ее счастьем. О нет, только  не
это.
      -  Нет,  -  сказала Саманта. - Нет, я не могу. Это дурно. Это  очень
дурно.
     Но часть ее темной стороны души, к ужасу другой, светлой ее половины,
готова  была  поддаться  искушению. Другая -  вознегодовала.  Ее  возмущал
Лайонел в той же мере, в которой ее саму возмущало ее собственное  к  нему
отношение.  Она  не  должна  была  любить  такого  джентльмена.   Да   он,
собственно,  и  не  был  им. Джентльмен никогда  бы  не  сделал  подобного
предложения любимой женщине. Даже если ему предстояло жениться на  другой,
которую он не любил.
      Дженни, бедная Дженни. Она была преданна Лайонелу до самозабвения! И
заслуживала счастья. Она не заслужила предательства и обмана.
      -  Я не сделаю этого, - твердо заявила Саманта. - Я не могу. Но ради
Дженни,  если вы чувствуете, что не можете обещать ей верности, не  говоря
уже о любви, ради нее вы должны сказать ей сами. Честный человек сделал бы
это.  Честный  человек не стал бы ждать, что для него это  сделает  кто-то
другой.
      -  Для нас, - уточнил он. - Но это не важно. Я понимаю, что попросил
от  вас  слишком  многого. И вы правы. Мое предложение было  бесчестным  и
недостойным  джентльмена. Мне стыдно, что я не устоял  перед  чувством  и,
/.$$ "h(al ему, попросил вас о невозможном.
      И  вдруг  Саманта очень остро почувствовала себя ребенком,  которого
вовлекли  в какую-то игру, непостижимую для его детского ума и не  по  его
младенческим силам. Она влюбилась в Лайонела, потому что он был  красив  и
потому  что  он  ее  поцеловал.  Были ли другие  основания  для  ее  вдруг
вспыхнувшего  чувства,  говоря начистоту? Так  любил  ли  он  ее?  А  если
полюбил,  то  за  что?  Отчего так внезапно? Неужели  его  чувство  к  ней
настолько  серьезно,  что он готов принести ему  в  жертву  брак,  который
планировался в течение пяти лет, и вызвать скандал в обществе?
     Саманта была растеряна и испугана.
     - Мне бы не хотелось, милорд, - тихо сказала она, - об этом говорить.
      -  О,  разумеется,  -  с готовностью согласился  он.  И  они  начали
обмениваться впечатлениями по поводу костюмов гостей маскарада.

                                 Глава 10

      На  следующий  день после бала сэр Альберт Бойл нашел  своего  друга
графа Торнхилла дома. Вечер еще не наступил, но граф был уже изрядно пьян.
      Лорд  Торнхилл никогда не злоупотреблял спиртным и не имел  привычки
пить  днем,  в  особенности  дома. Впрочем, для  постороннего  взгляда  он
казался  почти  трезвым.  Единственное, что его  выдавало,  -  это  легкий
беспорядок в одежде и два пустых графина: один на письменном столе, другой
на полу, у камина.
      Но  сэра Альберта, который знал своего друга почти как самого  себя,
обмануть было трудно. Он видел, что друг его крепко пьян.
      -  Ну  как, - спросил граф, - подвиг совершен? Ты пришел сюда, чтобы
отпраздновать  событие?  Позвони дворецкому, пусть  принесут  еще  графин,
дружище. Эти два, похоже, пусты.
     - Она приняла мое предложение, - сказал Альберт. Он не сделал и шагу,
чтобы дернуть за шнур звонка. В глазах его читались тревога и недоумение.
     - Разумеется.
      Торнхилл удержался от того, чтобы добавить, что девчонка все-таки  в
здравом уме, чтобы отказываться от такой партии.
     - Мои поздравления, Берти. Ты, наверное, на седьмом небе от счастья.
      -  У  нее  были слезы на глазах все время, пока я говорил с  ней,  -
сказал  Берти,  проводя  рукой по модно подстриженным  волосам.  -  И  она
подставила  губы для поцелуя, когда я собирался всего лишь  поцеловать  ей
руку. Она здорово целуется, - добавил Берти и покраснел.
     Граф поднял бокал, в котором еще оставалось на дне бренди.
     - Ах, непосредственность любви! Надо понимать, она будет всю жизнь на
тебя молиться. Удобно, наверное.
     Сэр Альберт, отвернувшись от Торнхилла, подошел к окну и сказал:
      -  Я  боюсь,  Гейб.  Эти слезы. Этот удивленный взгляд,  сменившийся
надеждой  на  счастье  и  обожанием. Одного этого довольно,  чтобы  голова
кругом пошла. Одного этого довольно, чтобы возгордиться до небес.
     - И тем не менее тебе страшно, - усмехнулся граф.
     - Такая громадная ответственность, - тихо ответил сэр Альберт. - Что,
если  я  не  смогу  сделать ее счастливой? Что, если я буду  принимать  ее
любовь как должное только по той причине, что она так легко мне досталась?
Что,  если  она приняла меня только потому, что не верит, что  кто-то  еще
может предложить ей руку и сердце? Что, если...
      Граф  выругался  в  таких выражениях, что если  у  Альберта  и  были
сомнения относительно степени его опьянения, то теперь они исчезли.
      -  Берти, - сказал Торнхилл, возвращаясь к цензурной речи, - если ты
не  видишь звезд, зажигающихся над твоей головой, ты просто слепой на  оба
глаза.
     - Все дело в ответственности, - повторил сэр Альберт. - В той власти,
которой мы иногда обладаем над жизнью других людей, Гейб!
      -  Ладно, - со смехом сказал граф. - Скажи, Берти, я должен пожелать
тебе счастья или посочувствовать?
      -  Пожелай мне счастья, если хочешь. А что за повод для возлияния  в
одиночестве,  Гейб?  -  вдруг  спросил Альберт,  отвернувшись  от  окна  и
посмотрев другу в глаза.
     Граф рассмеялся и поднял бокал.
     - Ты был слишком занят сегодня. Неужели ты не слышал?
     Сэр Альберт нахмурился.
      -  Я заходил в клуб. Да, я слышал. Но и ты должен был понимать, что,
принимая  во  внимание  то  шаткое состояние,  в  котором  находится  твоя
репутация,  наша  публика будет рада любому поводу, чтобы  наброситься  на
тебя.  Не обращай внимания, Гейб. Я хочу сказать - не обращай внимания  на
клевету.
      -  Одно  только хотелось бы знать... - Граф за молчал, чтобы  допить
бренди. - Хотелось бы знать, может ли закрыть на это глаза мисс Уинвуд.
     - Да, это вопрос по существу.
      Альберт  наконец сел на стул. Кажется, им действительно есть  о  чем
поговорить.
      -  И  еще  остается  один скользкий момент, - продолжал  Альберт,  -
касающийся  ее  помолвки с Керзи. Похоже, каждый кучер, не  говоря  уже  о
людях  из  общества,  знает о ней. Гейб, ты ведь не  целовал  ее  вчера  у
Велгардов на маскараде? Признайся, это выдумка?
      -  Представь, я ее поцеловал, - усмехнулся граф. - Я поцеловал ее  в
дверях, ведущих из зала на террасу. Как мне кажется, там нас могли увидеть
куда больше людей, чем если бы я поцеловал ее прямо посреди зала.
     - Тогда ты должен перед ней извиниться, не так ли?
      Сэр Альберт явно расстроился. Он защищал своего друга, отстаивая его
невиновность  перед  большой  группой  джентльменов,  каждый  из   которых
утверждал, что своими глазами видел, как они танцевали, глядя только  друг
на  друга, что танцевали они неприлично близко друг к другу. Они вели себя
настолько  демонстративно, что, когда исчезли на террасе, внимание  к  ним
стало  еще  пристальнее.  На  следующий день тот  поцелуй  в  дверях  стал
новостью  дня в клубе. Но мужчины всегда снисходительнее к грехам  слабого
пола.  Один Бог знает, как бедную девочку разбирали по косточкам в дамских
гостиных.
     - Должен извиниться?
     Граф, прищурившись, изучал бокал, держа его в вытянутой руке, а потом
изо  всех  сил швырнул в камин, довольно усмехнувшись в тот момент,  когда
хрусталь со звоном разлетелся на множество осколков.
      -  Я  вот  так не считаю, Берти. На самом деле она не пыталась  меня
оттолкнуть. Кроме того, то был всего лишь поцелуй. Даже не поцелуй, а так,
намек на него. Мгновенная встреча губ.
     - На глазах у всего света, - уточнил Альберт.
      -  Жизнь становится скучной, когда сезон перевалит через месяц, -  с
холодным  цинизмом заметил граф. - Свет нуждается в пище для сплетен.  Они
должны быть благодарны нам с мисс Уинвуд за то, что не даем им скучать.
      -  Но последствия для нее и для тебя несоизмеримы. Ей придется  куда
хуже, чем тебе, Гейб.
      Альберта  раздражало  нежелание Гейба входить в  положение  девушки,
которую  тот  скомпрометировал.  Но  с  другой  стороны,  он  понимал  всю
бессмысленность втолковать что-либо человеку, далеко не трезвому, несмотря
на членораздельную речь.
      -  Я знаю, что она тебе понравилась с первого взгляда, но она отдана
другому.  Ты  мог  бы  найти  другую  красотку,  если  тебе  так   хочется
флиртовать. Взять, к примеру, мисс Ньюмен, блондинку. Она свободна.
     - Меня устроит только эта рыжая. Сегодня о нас с ней говорят. Сегодня
ее  помолвка  из  непременной  превращается  в  возможную.  Сегодня  Керзи
чувствует  себя  по меньшей мере дураком. Я очень доволен,  -  со  злобной
усмешкой проговорил граф.
      -  Господи, Гейб, - воскликнул сэр Альберт, вскочив на  ноги,  -  не
хочешь ли ты сказать, что стараешься для того, чтобы расстроить помолвку?!
Неужели  ты  так  отчаянно этого хочешь? Ты ведь сломаешь  девушке  жизнь,
только и всего. Будешь ли ты этим гордиться?
      -  Сядь,  Берти. Не мелькай у меня перед глазами. И  позвони,  чтобы
принесли  третий  графин. Если ты не хочешь промочить  горло,  то  я  хочу
выпить.
     - Ты уже достаточно выпил.
      -  Верно,  - согласился Гейб. - Но я еще не так пьян, как  мне  того
e.g%bao.  Я  все  еще  в сознании. Будь хорошим мальчиком,  пошли  еще  за
бренди.
      -  Если бы ты не был пьян, - сказал Альберт, - я бы оттаскал тебя за
вихры, клянусь. Но если бы ты не был пьян, ты бы не говорил таких безумных
вещей.  Тебе  она  нравится, но ты не можешь ее  добиться.  И  поэтому  ты
позволил  себе  некоторую вольность вчера. Ну допустим,  не  некоторую,  а
значительную.  Но  все  это можно простить и забыть,  как,  я  надеюсь,  и
поступят Рашфорды, если у них есть голова на плечах. Извинись перед  ними,
Гейб,  или  по крайней мере старайся держаться от них подальше. Уезжай  из
Лондона.  Это самое лучшее, что может сделать порядочный человек на  твоем
месте.
      -  Но,  - угрожающе проговорил Гейб, - меня здесь никто и не считает
порядочным, Берти. Если я способен был соблазнить собственную  мачеху,  то
для меня нет ничего запретного.
     Сэр Альберт смотрел на друга со смесью жалости и презрения.
      -  Сейчас  речь идет не о тебе. Будь я на твоем месте,  я  бы  велел
слугам принести большой кофейник очень крепкого кофе и большой таз с очень
холодной  водой,  чтобы  пару раз окунуть в него голову.  Перед  уходом  я
оставлю распоряжения. Всего хорошего, Гейб.
     С этими словами Альберт пошел к двери.
     - Счастливая женщина эта Розали Огден, - пробормотал граф. - Вместе с
мужем она приобрела себе настоящую наседку.
     Раздраженно хлопнув дверью, Альберт вышел из комнаты.

                                    ***

      Граф  Торнхилл откинулся на спинку кресла и уставился в стену  прямо
перед  собой.  Он  закрыл глаза, но лучше ему не стало. Он  никак  не  мог
собраться  с  силами,  чтобы встать, подойти к  звонку  и  вызвать  слугу.
Впрочем,  еще  один графин бренди вряд ли бы ему помог.  Он  и  так  выпил
немало. Даже слишком много. Бренди не спасло его от самого себя и  от  той
правды, которая была известна только ему одному. И Керзи.
      Сегодня  днем Гейб сделал одно замечательное открытие.  Оказывается,
нечистая  совесть и ее муки являются прекрасным противоядием к  опьянению.
Сколько  бы  он  ни  пил,  желанное бесчувствие  не  наступало.  Тело  его
становилось все пьянее, но сознание оставалось чертовски трезвым.
       Едва   ли   он  захотел  бы  бросить  перчатку  в  лицо   Керзи   и
удовлетвориться,  запустив ему пулю между глаз  или  проткнув  шпагой  его
лживое  сердце. И дело здесь не в страхе быть убитым. Просто  убить  Керзи
для  Гейба  не  представляло труда, а следовательно, не было интересно.  К
тому же о причине дуэли вскоре стало бы известно (бог знает, каким образом
распространяются слухи), и тогда снова вспомнили бы о Кэтрин,  а  Гейб  не
желал ей еще большего бесчестья.
      Нет,  он  выбрал куда более изысканный способ мщения. Для  Керзи  не
может быть ничего страшнее, чем предстать дураком перед светом, чьи законы
он  так  почитал.  Выставить  красавца Керзи  в  смешном  и  жалком  виде,
показать, что, несмотря на свою незаурядную внешность, безупречные  манеры
и деньги, он не в состоянии удержать подле себя красивую женщину.
     Да уж, сладкая месть.
      "Да, я верю вам", - сказала она вчера на балу. Она смотрела на  него
серьезно  и  доверчиво сквозь прорези золотой маски, когда он,  вальсируя,
увлек  ее  на террасу, играя с ней, как кот с мышкой. И затем  он  вынудил
Дженнифер назвать его по имени.
     "Габриэль", - сказала она, и голос ее все еще звучал у него в голове.
Как  хотелось  ему  закрыть глаза и не видеть более ее  глаз.  Но  комната
вращалась,  а ее глаза в золотой маске оставались неподвижными и  смотрели
ему прямо в душу.
     "Я люблю его, - сказала она. - Я люблю его. Я люблю его".
      Сегодня у нее крупные неприятности. На нее нападают со всех  сторон:
члены ее семьи и Керзи. Сегодня она стала объектом сплетен в большей части
модных гостиных Лондона. Сегодня у нее тяжелый день.
     Да, я верю вам.
     Габриэль.
     Я люблю его.
      Граф  покачал  головой, потряс ею, но от этого  его  только  сильнее
затошнило. Звук ее голоса, нежный и серьезный, не исчезал.
      Он спрашивал себя, сможет ли она выстоять бурю, не слишком ли далеко
он вчера зашел и не слишком ли далеко завел ее.
      "Власть,  которой  мы обладаем над жизнью других  людей",  -  сказал
Берти.
      Все  шло  прекрасно и по плану. Даже лучше, чем он  надеялся.  Вчера
вечером  он  был  близок к полной победе. А завтра можно  будет  поставить
финальную  точку, ибо на балу у Рашфордов скорее всего будет  объявлено  о
помолвке.  И хотя на ужин перед балом Торнхилла не позвали, он  неожиданно
для себя получил приглашение на последующий бал.
      Именно  там он рассчитывал нанести последний удар по репутации  мисс
Уинвуд.  Все должно пройти превосходно. Бал будет абсолютно испорчен.  Для
всех,   за   исключением  сплетников.  Помолвка  Керзи   будет   объявлена
недействительной.  Он будет унижен публично. Тот факт,  что  он  при  этом
разрушит репутацию еще одного человека, разрушит раз и навсегда, не  очень
его беспокоил. Ему и в самом деле было все равно.
      Если  бы  только  речь шла не о Дженнифер Уинвуд. Дженнифер  Уинвуд,
которой  придется страдать больше всех остальных участников этой  истории.
Дженнифер Уинвуд, невинная жертва чужих амбиций. Ее было так легко вовлечь
в игру, и все потому, что она всегда готова была поверить лучшему в людях.
Потому  что она хотела поверить в лучшее в нем, Торнхилле. Потому что  она
хотела быть ему другом.
      Да,  я  верю  вам. Если бы он не был так пьян, он смог бы  посильнее
прижать ладони к ушам и заглушить ее голос. Но он был слишком пьян.
     Габриэль.
      Она  так произнесла его имя, будто призналась в любви. Так он  ей  и
сказал.  Нечаянно  он  сказал правду. Сейчас звуки  его  имени  совсем  не
походили на признание в любви. Они звучали как проклятие из преисподней.
      Нет,  он не мог продолжать. Возможно, теперь было уже слишком поздно
для  угрызений совести, но ведь лучше поздно, чем никогда. Может быть, то,
что  сделано  вчера,  еще  можно исправить. Леди Рашфорд  сразу  же  взяла
Дженнифер под руку и принялась прогуливаться с будущей невесткой  с  таким
видом,  будто  беседовать  с  Дженнифер - ее  самое  излюбленное  занятие.
Очевидно, она давала понять окружающим, что не видит в произошедшем ничего
особенного.  Мудрая  женщина!  Куда  разумнее  было  поступить  так,   как
поступила она, чем с позором увезти Дженнифер с маскарада.
       Возможно,  с  такой  опытной  женщиной,  как  графиня  Рашфорд,   с
грандиозным  торжественным  обедом  и  предстоящим  публичным   оглашением
помолвки хлеб сегодняшнего скандала завтра станет уже черствым.
     Но все будет так, если он, Гейб, уйдет с ее дороги.
      Если  он  покинет Лондон, не дожидаясь конца сезона. Если  вычеркнет
себя из ее жизни и жизни светского общества.
      Сегодня  же он прикажет слугам упаковывать вещи и отправит  весть  в
имение  о  своем скором приезде. Он сможет уехать дня через три-четыре,  а
пока не станет выходить из дома.
     Граф Торнхилл поднялся на ноги. Теперь, приняв решение, он чувствовал
удовлетворение. Хорошо, что он заставил себя выйти из игры раньше, чем зло
стало  бы  непоправимым. Но Гейб не смог сделать и шагу.  Закачавшись,  он
присел на четвереньки, и комната закружилась вокруг него.
     Господи, сколько же он выпил?
     Дверь в его комнату тихо отворилась, и вошел слуга с подносом с кофе.
Да благословит Бог Берти, эту заботливую наседку.

                                    ***

      Дженнифер ехала в открытом ландо по аллеям парка. Рядом с ней  сидел
Керзи, напротив - графиня Рашфорд. Тетя Агата сидела рядом с графиней.  На
Дженнифер  было  белое муслиновое платье, модное, но  скромное,  выбранное
специально  для этого случая, и соломенная шляпка. Дженнифер  ослепительно
улыбалась, смотрела в глаза каждому, кто бросал на нее взгляд, и  говорила
с  каждым,  кто задерживался подле них, проезжая мимо. Она держала  жениха
/.$ руку.
      -  Это необходимо сделать, - коротко и твердо заявила графиня, когда
утром  заехала  на Беркли-сквер со своим сыном. - Было бы  безумием  вести
себя  так, будто произошло нечто, чего можно стыдиться только потому,  что
граф  Торнх