И даже словом не обмолвился о ваших многочисленных встречах с тех пор, как мы приехал сюда. Ты ведь не можешь жениться на ней - она вдова твоего брата? И ты не мог вернуться без жены - иначе ты смог бы проводить столько времени в ее обществе. Но теперь все устроено как нельзя лучше, не так ли? Поэтому ты женился на мне, Люк? Не ради наследников, но чтобы спокойно предаваться воспоминаниям со своей первой любовью за щитом женитьбы?
     Боже милостивый!
     - Мадам, - сказал он холодно, - вы переходите границы дозволенного.
     - О конечно! - отвечала Анна. - Мы ведь живем в мире, где у мужчин права, а у женщин - обязанности. Я достойна презрения из-за того, что в нашу брачную ночь ты обнаружил, что я не девстенница. Но тебе позволительно иметь достаточный опыт, чтобы с легкостью определить это. Я должна жить без воспоминаний, без прошлого, принадлежать тебе душой и телом, в то время как ты будешь развлекаться. Ты спал с ней, Люк? Или жене не пристало задавать вопросы своему мужу?
     Люк железной хваткой обнял ее за талию и вывел за дверь. Он сам не осознавал, куда ведет ее, пока они не оказались в спальне. Он сорвал с жены платье и толкнул ее на кровать. Неотрывно глядя на Анну, он сбрасывал собственную одежду, чувствуя, как злость и обида захлестывают его.
     Люк опустился на колени между ее раздвинутыми бедрами. Он приподнял ее и вошел в нее медленно и жестко. Потом он лег на нее сверху, обхватив руками ее голову, и прижался ртом к ее губам. Он раскрыл ее губы своими н глубоко проник в нее языком, прежде чем поднять голову и посмотреть ей в глаза.
     - Ты принадлежишь мне, Анна, - сказал он. - И то, что мы делаем сейчас, ты будешь делать только со мной, до конца своих дней. И я тоже. С тех пор, как мы поженились, я не делал этого ни с кем другим. Я ответил на твой вопрос?
     Анна закрыла глаза. Она лежала покорно и безответно.
     - Ты - моя жена, а я - твой муж, - продолжал Люк. - И если это заставляет тебя чувствовать себя птицей в клетке - так оно и будет. Ты сама это выбрала.
     Он начал ритмично двигаться в ней, пристально глядя ей в глаза. Но на этот раз опыт подвел его, хотя нельзя сказать, что он действительно использовал все свое умение. Он просто делал то, что несомненно удовлетворяет мужчину, но гораздо менее приятно для женщины, если она к этому не подготовлена. И он не получал ничего в ответ. Но, казалось, он и не ждал ответной реакции. Он не занимался с Анной любовью, но лишь ставил на ней печать: "владения герцога Гарндонского". Он хотел напомнить ей, что не было той части ее, которая не принадлежала бы ему.
     Люк изверг в нее семя и впервые в жизни почувствовал, что физическая удовлетворенность и эмоциональное удовлетворение совсем не одно и то же.
     Он вдруг подумал: не было ли то, что он только что сделал со своей женой, изнасилованием, - хотя звучало это странно. Люк встал и собрал свои вещи, раскиданные по полу.
     - Если тебе не хватает свободы и уединенности, Анна, - ты можешь получить их. - Он слышал, что в его голосе звенит металл. - В своей собственной комнате. Я больше не войду сюда без твоего приглашения. И не лягу с тобой в постель до тех пор, пока ты полностью не оправишься после родов. Допустим, шесть месяцев? Или четыре, если ребенок окажется девочкой?
     Анна лежала, закрыв глаза. Впервые он не укрыл ее одеялом, встав с кровати.
     Люк продолжал одеваться.
     - Если ты захочешь поговорить об этих письмах, - снова заговорил он, - то найдешь меня готовым выслушать тебя в любое время. Я не могу себе представить, чтобы ты действительно была виновна в чем-то ужасном. Но помни - ты моя. Это останется неизменным.
     Анна даже не шевельнулась, когда он прошел через ее спальню и ушел в свою комнату, где еще ни разу не спал со дня их женитьбы.
     Люк прислонился спиной к дверям своей спальни и закрыл глаза. Он пришел к Анне, потому что она была несчастна. Пришел, чтобы успокоить и утешить ее.
     О Боже!
     А ведь он знал, что не способен на это. Он знал, что давно, уже не способен любить. Но он не знал, что способен на жестокость. Она нуждалась в любви и понимании, а он был жесток с ней.
     Он позволил себе расстроиться и разозлиться в ответ на ее отказ довериться ему и на обвинение в нечестности. Вот о чем ему еще придется подумать. Он позволял Генриетте эти встречи, всегда стараясь увести разговор от личных тем. Но он не думал, что Анна может подозревать... Мог ли он винить ее а этом? Это была только его вина. Он сделал ей больно, хотя и не желая этого.
     Люк открыл глаза и взглянул на свою кровать. Совсем недавно он так тщательно оберегал свой сон от посторонних глаз и никогда не засыпал в постели рядом с женщиной. А теперь он не знал, сможет ли заснуть один в своей собственной кровати. И долго так будет? Он сказал ей - шесть месяцев или четыре, если ребенок окажется девочкой. Плюс три месяца, оставшиеся до родов. Значит, всего девять месяцев. Или семь.
     Девять месяцев одиночества.
     Люк осознал, что мысленно произнес это слово, и почувствовал, что его пробрал озноб. Одиночество? Неужели он все-таки привязался к жене, стал зависим от нее? Его действительно пугало одиночество, а не сексуальный голод?
     Да, это было одиночество.

***

     По иронии судьбы, письма очень скоро перестали приходить. Было только одно, несколькими днями позже, в котором он извещал, что долги могут оставаться невыплаченными до тех пор, пока она не разрешится от бремени.
     "Я не хочу, чтобы ты волновалась эти последние три месяца, оставшиеся до родов, моя Анна", - писал он.
     Перед самым Рождеством ей удалось убедить мужа, что она достаточно хорошо себя чувствует, и они съездили на свадьбу к Виктору: она, Люк, Агнес и Эмили. Они с Люком даже спали в одной постели в доме у родителей Констанции. Правда, за все три ночи он даже не прикоснулся к ней. Но, глядя на счастливых молодоженов, Анна не могла жалеть о том, что своим замужеством обеспечила им будущее и свободу в их собственном доме.
     Нет, конечно, она не жалела.
     А потом, во время рождественского вечера в Баденском аббатстве, Вильям, лорд Северидж, объявил, что ездил к Виктору и получил разрешение на брак с Агнес.
     Агнес не сводила с него глаз. Она была согласна.
     - Более того, - продолжал Вильям, переждав шквал восторгов, объятий, поцелуев и поздравлений, - после венчания они уедут путешествовать по Европе на целый год. В Лондоне они познакомились с человеком, который готов снять Уичерли на год.
     За этим объявлением снова последовали смех и восторженные восклицания. Все знали о привязанности Вильяма к поместью, доходящей до парадокса, и о том, как Агнес не любила путешествия. Но, казалось, принятое ими решение радует их обоих.
     При этом известии Анну охватила паника, и только привычка постоянно испытывать чувство страха помогла ей не потерять над собой контроль.
     - Вы собираетесь сдать Уичерли? - спросила она лорда Севериджа.
     - Да, и отличному парню, - ответил он. - Его зовут Ломакс. Он был со своим полком в Америке и совсем недавно вышел в отставку. Уверен, вы все его полюбите.
     Анна с облегчением вздохнула. Она постепенно готовилась к родам, сосредоточив всю свою любовь и энергию на ребенке внутри нее. Она жила одна в своем внутреннем мире, как жила в течение двух лет до замужества.
     Ей не хватало Люка. Без близости с Люком мир ее опустел.

Глава 19

Вдовствующая герцогиня пребывала в своих апартаментах и упорно продолжала вышивать. Дорис и Агнес прогуливались неподалеку от дома. Вскоре они вернулись и, расположившись в одной из гостиных на первом этаже, начали довольно нервно обсуждать, на что это может быть похоже.
     - Возможно, - сказала Дорис, - ты сама это скоро узнаешь, через год или немногим больше.
     Агнес порозовела от смущения.
     Эмили удалось ускользнуть от няни в оранжерею, где он нашла укромный уголок, чтобы спрятаться. Там ее нашел Эшли и, ласково улыбнувшись, присел рядом, взяв ее за руку. Эмили склонила голову ему на плечо. Генриетта попыталась составить Люку компанию в библиотеке, но вскоре удалилась в свои покои, потому что было очевидно, что Люк не замечает ее присутствия.
     Люк мерил комнату нервными шагами.
     Анна была в спальне. Она рожала. Схватки начались вскоре после того, как она легла спать накануне вечером. Как только у нее не осталось сомнений, что настало время, она пошла в спальню Люка, вместо того чтобы вызвать звонком горничную. Он вскочил так быстро, как будто на него вылили ведро холодной воды, и на руках отнес ее обратно в спальню, хотя она и пыталась протестовать, повторяя, что вполне способна дойти сама. Вскоре к ней пришли горничная и миссис Уинн. За доктором послали немедленно. Никого больше не стали беспокоить. Анна надеялась, что утром все проснутся, чтобы узнать, что у герцога родился наследник.
     Но и утром схватки продолжались, и стало казаться, что конца этому не будет. Анна слышала мольбу в своем голосе, когда она просила, чтобы открыли окна, или чтобы ей на лицо положили прохладное влажное полотенце, или чтобы кто-нибудь помассировал ей спину. Но она не в силах была что-то изменить. Ей казалось, что голос ей уже не принадлежит - это говорил кто-то другой. Сама Анна будто бы спряталась в глубине самой себя, укрываясь от боли, от беспокойства, от нетерпеливого возбуждения и от страха смерти - или от еще худшего страха, что умрет ребенок.
     И наконец около полудня, хотя Анна к тому времени уже давно потеряла счет часам и минутам, характер боли изменился, и все тот же чужой голос вместо стонов и просьб начал издавать крики, призывая врача. Все стало болью и отчаянным напряжением и попытками вдохнуть воздух в короткие моменты передышек. И где-то вдали спокойный голос давал ей указания, которым она слепо подчинялась.
     А затем была последняя, самая сильная боль, рывок, теплый поток и недовольный громкий крик.
     Анна, сама не осознавая этого, смеялась сквозь слезы, протягивая руки к своему залитому кровью, кричащему, уродливому н прекрасному ребенку.
     Люк прекратил ходить по комнате, только когда дверь библиотеки отворилась и появилась миссис Уннн. Он повернул к ней смертельно бледное лицо.
     - Ее светлость счастливо разрешились от бремени, - сказала она с улыбкой, - мать и дитя готовы принять вашу светлость.
     Он на мгновение застыл, прислушиваясь к шуму в ушах и раздумывая, так ли чувствуют себя люди перед тем, как упасть в обморок. А затем, не сказав ни слова, вышел из комнаты и через ступеньку побежал по лестнице на второй этаж, чего его светлости не приходилось делать уже лет пятнадцать, - именно это сказал миссис Уинн Коутс, проводив хозяина долгим взглядом.
     В спальне было тихо, если не считать непривычного сопения новорожденного младенца. Люк не заметил, как горничная его жены, присев в реверансе, вышла из комнаты. Он неподвижно стоял в дверном проеме, не сводя глаз с постели, на которой лежала его жена. Она глядела на него широко раскрытыми глазами, а в руках у нее было что-то, аккуратно завернутое в одеяло.
     - Люк. - Ее голос слегка дрожал, а взгляд ускользал от него. - У тебя родилась дочь.
     Дочь. Он снова услышал шум в голове, а вдыхаемый воздух вдруг показался ледяным. Дочь. Он не отрываясь смотрел на жену.
     - Ты в порядке? - спросил он.
     - Да, только устала. - Ее голос был слабым и невыразительным.
     Дочь. Он осторожно приблизился к постели и вгляделся в маленький сверток. Сквозь отошедшие края одеяла он увидел кругленькое личико с узкими глазами-щелочками, покрытое какими-то красными пятнами. Темные влажные волосы. Одна маленькая ручка. Пять крошечных пальчиков с пятью ноготками. Тоже в пятнах, как и лицо.
     Его дочь. Его и Анны. Он стал отцом. Теперь он уже не одинокий человек, сам создающий для себя законы. И даже не просто муж, ответственный за благополучие и счастье женщины, выбранной им в жены. Он стал отцом. Главой своей собственной семьи. У него теперь дочь - его плоть и кровь.
     Как во сне, он склонился над кроватью, протянул руки к свертку и бережно поднял его. Он не почувствовал никакого веса, кроме разве что веса одеяла. Но сверток был теплый и мягкий, и из него доносились странные сопящие звуки, и были эти чудесные глаза, внимательно изучавшие мир.
     Господи! О Боже! У него в руках - жизнь. Человеческая жизнь. Жизнь, к появлению которой он был причастен. Жизнь, за которую он теперь долгие-долгие годы будет в ответе.
     Его ребенок.
     Его дочь.
     Люк сам не вполне осознавал, какое чувство овладело им, но это была любовь, которая наконец вернулась к нему и уже навсегда воцарилась в его сердце, не отпуская. Любовь может даровать жизнь, но может и отнять ее. Страх и восторг смешались в его сердце, словно одно чувство было неотделимой частью другого. Любовь - это то, ради чего стоит жить. Не ради поиска наслаждений, а ради любви. В ней можно найти все эмоции, на которые только способен человек.
     Любовь вернулась к нему, как только он взял в руки маленький сверток. Их дочь. Их бесценное сокровище. Через несколько секунд он уже не мог видеть ее - все расплывалось у него перед глазами. Он стоял, чуть отвернувшись от кровати, и чувствовал тепло, исходившее от свертка, окрыляющую легкость любви и слышал тихое бормотание девочки.
     - Люк. - Дрожащий голос за его спиной прозвучал тоненько и жалобно. - Прости меня. Мне так жаль.
     - Простить? - Он взглянул на нее через плечо.
     - Может, через год у нас будет сын, - сказала она. Люк понял причину ее смущения и покраснел. Это было вполне логично. Ведь для этого он и женился на ней. И он никогда не делал из этого секрета. Как он мог быть таким глупым?
     - Анна. - Он повернулся к ней. Его голос был чуть громче шепота. - Я не могу сейчас думать о том, что будет в следующем году. Только о сегодняшнем дне, вот об этой минуте. У нас есть дочь. Она прекрасна. Посмотри на нее. Она прекрасна.
     - Ты правда не очень разочарован? - Она наконец взглянула ему прямо в глаза. Ее взор был полон надежды и мольбы.
     - Разочарован? - Он бережно передал ей на руки ребенка, присел на кровать и прикоснулся пальцем к крошечной круглой щечке. - Анна, я хотел девочку. Долг велел мне надеяться на то, что это будет сын. Но втайне я всегда хотел девочку. Именно эту девочку.
     И тогда она заплакала, закрывая лицо свободной рукой и тщетно пытаясь приглушить рыдания.
     - Неужели ты действительно поверила, - спросил он, - что я был бы недоволен нашим ребенком или даже отказался бы от него только из-за того, что он не того пола?
     И все же у нее не было причин думать, что он бы стал испытывать к своим детям, даже к сыновьям, какие бы то ни было чувства, кроме удовлетворения от того, что их род продолжается. Он ведь столько раз повторял ей, что не способен любить.
     Он и сам не мог предположить, что снова сможет любить, полюбит своего ребенка почти с самого его появления на свет. Откуда он мог знать, что его ожидает это чудо и этот ужас?
     - Я была т-так с-счастлива, - проговорила она сквозь рыдания, - была так счастлива, когда она родилась, когда я увидела ее и смогла взять на руки. Для меня тогда имело значение только то, что она жива и здорова. А потом я вспомнила.
     - Я думаю, тебе нужно поспать, Анна, - сказал он. - Ты очень устала. Но знай, что я очень рад нашей дочери. Даже если б ты родила тройню мальчиков, я не смог бы чувствовать себя более счастливым.
     Она рассмеялась неожиданно для самой себя, неуверенным тихим смехом.
     - Будет время и для сыновей, моя дорогая, но, даже если их у нас и не будет, земля от этого не перестанет вращаться. Как мы ее назовем?
     - Я не думала об именах для девочек, - сказала она. - Я по глупости была уверена, что это будет сын. Кэтрин? Элизабет? Изабелла?
     - Я думаю, ее надо назвать Джой, - сказал он. - Ведь Джой - значит радость. Леди Джой Кендрик. Ну и еще добавим парочку длинных родовых имен. Тебе нравится?
     - Джой? - Она закусила губу, а затем улыбнулась - впервые после родов. Это была ее улыбка - сквозь слезы, неуверенная, усталая, но все равно будто наполненная светом. - Да. Джой.
     Он еще раз прикоснулся к щеке дочери и поднялся на ноги. Затем он склонился над Анной и поцеловал ее в губы.
     - Спасибо, Анна, - сказал он. - За Джой. Это бесценный подарок. А теперь поспи. Я пришлю к тебе горничную.
     Она смертельно устала и почувствовала это, когда Люк вышел из спальни. Но она не была уверена, что сможет заснуть. Слишком много чувств бурлило в ней. Она повернулась и посмотрела на малышку. На ее дочь.
     Джой. Он назвал ее Джой - радость. Он сказал, что она бесценный подарок. Он сказал, что хотел иметь дочь. Он не был расстроен или разочарован.
     И он смотрел на дочь, на Джой, с таким светом в глазах, какого она никогда раньше не видела. Он не обманывал ее, только чтобы она почувствовала себя лучше. Он искренне говорил о своих чувствах.
     Люк полюбил их дочь.
     Возможно, у нее есть надежда. Может быть, есть еще и будущее. Будущее с Люком и Джой и еще сыновьями и дочерьми, хотя сейчас она и подумать не могла, что вновь решится на эту пытку.
     Но она пройдет через это снова и снова, если это поможет ей вернуть Люка. В последние три месяца они так отдалились друг от друга. Сегодня он в первый раз поцеловал ее. Может, теперь он вернется к ней. И может, с тем, другим, теперь все будет покончено. Теперь она жена и мать. Может быть, он оставит ее в покое.
     Может быть, есть надежда.
     - Ах, мадам, - сказала горничная, подходя к ней на цыпочках, - не надо вам плакать. Его светлость был резок с вами? В следующем году будет мальчик, я клянусь вам. А она такая славная, спокойная малышка. Бедняжка. Она появилась слишком рано. Она должна была подождать, пока родится ее братик.
     Анна сквозь слезы улыбнулась своей маленькой, завернутой в одеяло радости.

***

     - Надо наказать того, кто приказал сегодня звонить в церковные колокола, - сказала вдовствующая герцогиня за обеденным столом в тот день, когда появилась на свет ее внучка. - Надеюсь, ты уже об этом позаботился, Лукас.
     Он внимательно посмотрел на нее.
     - Это я приказал звонить, мадам, - ответил он, - чтобы возвестить о рождении моего первенца.
     - Ты должен был сначала посоветоваться со мной, Лукас, - сказала она. - В Бадене церковные колокола возвещают только о рождении сыновей. Сегодня было сделано неверное сообщение.
     - Нет, - сказал он, - сообщение было сделано верно. Известие о том, что герцогиня Гарндонская родила ребенка. Вы, мадам, ограничились сегодня тем, что поинтересовались здоровьем Анны. Эшли пожал мне руку, Дорис поцеловала меня, а Агнес сделала книксен, но все вы старались не проявлять слишком уж большого восторга. Генриетта вовсе выразила мне свое сочувствие. Слуги притихли, будто в доме кто-то умер. Только Эмили обняла меня, поцеловала, замочила слезами мой галстук, а затем улыбнулась мне и сказала глазами, как она за меня рада.
     - Эмили не понимает, - мягко произнесла Генриетта, - как важно для мужчины твоего положения иметь наследника, Люк. Бедная Анна. Ей, должно быть, очень горько. Мне надо будет попытаться развеселить ее.
     - Остается надеяться, - сказала герцогиня-мать, - что в следующем году она исполнит свой долг.
     - Вы имеете в виду, мама, - спросила Дорис, - что церковные колокола звонили, когда родились Джордж, Люк и Эшли, а когда родилась я - нет?
     - Они зазвонят на твоей свадьбе, Дор, - сказал Люк и увидел, как ее глаза расширились от удивления, когда он назвал ее этим детским именем. - И они будут звонить в честь всех моих детей, независимо от их пола. Наверху, с Анной, - ребенок. Наша дочь, которую мы не обменяли бы и на десять сыновей. Я пошлю Тео, леди Стерн, Ройсам и другой сестре Анны приглашения на крестины Джой.
     - В конце концов, Люк, у тебя уже есть наследник , - улыбаясь, произнес Эшли. - Хотя смею заверить тебя, я претендую на эту роль.
     - Вообще-то, я не собиралась выходить замуж в ближайшем будущем. - Дорис смотрела на Люка с опаской.
     - Но это