ак, он все еще кому-то нужен, пусть даже это только ребенок?
     - В чем дело, маленький олененок? - спросил Эшли. Вместо ответа она потянула его за собой. Она уселась на камень, нависающий над водой, и показала ему, чтобы он сел рядом с ней. Девочка спустила ноги, болтая ими в воде, и улыбнулась Эшли.
     - Это вызов? - спросил он.
     Она нагнулась и зачерпнула руками воду. Эшли ждал, что она плеснет ее в него, и приготовился, чтобы не вздрогнуть, но девочка закрыла глаза и коснулась воды сначала одной щекой, а потом - другой. На ее лице было выражение блаженства.
     "Может быть, ощущения становятся сильнее, когда одно из них отсутствует?" - подумал он.
     Искушение было сильнее него. Эшли снял туфли и стянул чулки. Он осторожно опустил ноги в воду и почти задохнулся от холода.
     - Проклятие! - воскликнул он.
     Эмили смеялась, глядя на него, и звуки эти казались странными и неловкими.
     Он снова поднял ноги, поставив их на край камня и обхватив руками колени. Эмили повторила его позу, прислонившись щекой к коленям. Она пристально смотрела на него.
     - Ты что так смотришь, олененок? Вода очень холодная.
     Она мечтательно улыбнулась. Милый ребенок. Сколько ей лет? Четырнадцать? - сказала Анна. Четырнадцать и его двадцать два. Восемь лет. Та же разница, что между ним и Люком. Неужели Люку он казался таким же ребенком? Но его брат всегда был терпелив с ним и никогда не давал ему понять, что у него есть занятия поинтереснее, нежели возиться с докучливым младшим братцем. Эшли посмотрел на девочку.
     - Ты понимаешь меня, но не можешь ничего сказать. Это больно?
     Ее глаза - чудесные выразительные глаза - стали грустными. Могла ли она как-то выражать свои чувства? Несколько взмахов руками? Неужели никто не позаботился о том, чтобы придумать для нее язык, на котором она могла бы разговаривать? Но даже тогда можно ли было бы понять ее глубочайшие переживания.
     Эшли улыбнулся девочке.
     - Ответь мне, - мягко попросил он.
     Она кивнула, продолжая прижиматься щекой к коленям. Эшли протянул руку и нежно откинул локон, упавший ей на лицо. Эмили снова улыбнулась. Она протянула к нему руку, похлопав четырьмя сжатыми пальцами по большому пальцу, а затем указала ему на себя. Когда он ничего не ответил, девочка повторила этот жест.
     - Ты хочешь, чтобы я поговорил с тобой? - догадался Эшли.
     Она кивнула.
     И он начал говорить, рассказывая о своем детстве, о том, как однажды вернулся на праздники из школы, чтобы обнаружить, что Люка нет, о том, как глупо, по-мальчишески вел себя в Лондоне, - хотя и не упомянул о женщине, бывшей причиной такого поведения, - о том, как он скучает здесь. Рассказал, что чувствует себя так, будто его предали, и в то же время виноватым.
     Было большим облегчением рассказать все кому-то, даже человеку, который вряд ли понял большую часть его рассказа. Было так приятно чувствовать чью-то симпатию. Казалось, это избавляет его от одиночества.
     - Я жалкое, несчастное создание, маленький олененок, - сказал он наконец, усмехнувшись.
     Она медленно покачала головой.
     - А ты хороший слушатель. - Он осознавал всю иронию своих слов, и все-таки это была правда.
     Девочка улыбнулась в ответ на его слова.
     Эшли не сказал больше ни слова. Он просто слушал успокаивающий шум бегущей воды и вглядывался в ее темную бурлящую глубину. И когда маленькая ручка скользнула в его руку, он сжал ее, принимая и отдавая тепло. Она была ребенком, нуждающимся в любви, а он был взрослым, нуждающимся в компании.
     - Эшли! Что здесь, черт побери, происходит? - Холодный надменный голос резанул, как острый нож. Эшли резко обернулся и увидел брата, стоящего у деревьев в нескольких футах от них. Люк подошел ближе.
     - Тебе не пришло в голову, что Анна с ума сходит от беспокойства? - жестко спросил он. - Это ты привел ее сюда? Она - ребенок и должна быть со своей няней.
     Эмили почувствовала что-то неладное и обернулась. Она вскочила на ноги и запрыгала вниз по камням, как какое-нибудь дикое и грациозное животное, протягивая Люку руки. Он взял их и улыбнулся ей. Эшли вдруг осознал, что первый раз за десять лет он видит улыбку брата.
     - Анна беспокоится о тебе, моя дорогая, - сказал Люк девочке.
     Значит, он тоже знал, что ребенок читает по губам.
     - Пойдем домой к чаю? - продолжал Люк.
     Она взяла его под руку и протянула другую руку Эшли. Тот покачал головой.
     - Тебе лучше пойти с нами, - твердо сказал Люк. Эшли натянул чулки и туфли и медленно поднялся на ноги.
     Эмили, улыбаясь, все еще протягивала ему руку. Эшли взял ее под руку. Интересно, как много она поняла из того, что он рассказал ей?
     Это была долгая дорога домой. Он должен был идти рядом с братом, и только глухонемая девочка разделяла их.
     - Черт побери, Люк, - выпалил он после нескольких минут молчания, - ты не смеешь так думать обо мне! Я мот, и игрок, и пьяница, и бабник? Пусть так. Но я не соблазнитель детей!
     Он гневно взглянул на брата поверх головы Эмили. Люк был так же спокоен, хладнокровен и безупречен, как всегда. Его волосы были напудрены, и к чаю он надел зеленый шелковый камзол поверх бледно-зеленого жилета.
     - Черт побери, Люк, скажи что-нибудь!
     - Знаю, - сказал Люк, не глядя на него. - Но ребенок на моем попечении. Она дорога моей жене. А ее недостаток не позволит ей услышать крики, если ее будут звать, и самой позвать на помощь. Теперь уже вечер, начинает темнеть. И я был очень зол, что ты не подумал о том, как волнуется Анна. Но может быть, я ждал слишком многого. В твои обязанности не входит заботиться об Эмили. Я верю, что ты вел себя с этим невинным ребенком так, как я ожидал бы от своего брата и от любого джентльмена.
     Извинялся ли он? Эшли не был уверен в этом. Но слова Люка снова заставили его почувствовать себя глупым младшим братом, на которого нельзя положиться. Хуже всего то, что это была правда. Ему следовало подумать о том, что о девочке будут беспокоиться.
     - Я прошу прощения, - услышал он собственный голос. Это прозвучало как угодно, но не как слова извинения и раскаяния, но все-таки он произнес это. Люк какое-то время молчал.
     - Я верю тебе, Эшли, - сказал он наконец. - Я не подумал ничего плохого, когда увидел вас вместе.
     Несмотря на то, что он держал ее за руку? Конечно, подумал, дьявол его побери!
     Но Эшли уже почти не злился.
     Эмили тихо шла между ними, держа их под руки и улыбаясь своей ясной солнечной улыбкой. Знала ли она, что происходило между ними? У Эшли появилось странное чувство, что она не только знала, но и подстроила это. Но, конечно, такое невозможно. Она просто глухонемой ребенок.
     Управлять семьей было для Люка совсем непросто. Он не привык к этому, и нельзя сказать, чтобы он наслаждался тем, что снова принадлежит семье. Особенно его удручало то, что его считали главой. Часто он с тоской вспоминал о своей жизни в Париже.
     Однажды во время их утренней прогулки Анна заговорила с ним о Дорис. Он очень расстроился, потому что считал это время принадлежащим только им, и никому больше. Ему нравилось ехать чуть позади нее и любоваться ее грациозной посадкой в седле. В такие минуты ему хотелось, чтобы они принадлежали только друг другу и забыли бы обо всем вокруг. Он полюбил эти утренние прогулки. Скоро ему придется запретить ей ездить верхом. Странно, но мысль о том, что ему снова придется совершать прогулки одному, казалась ему малоприятной.
     Он не хотел обсуждать с Анной никакие серьезные темы, он жаждал от нее только света в своей жизни.
     - Люк, Дорис несчастна.
     Как будто он сам не знал. Это камнем лежало у него на сердце, хотя ему не в чем было винить себя.
     - Она ведет себя как обиженный ребенок, который ждет, чтобы на него обратили внимание. - Его голос прозвучал холоднее, чем он того хотел.
     - Это точно те же слова, что говорит твоя мать, - тихо ответила Анна.
     Так значит матушка тоже игнорирует Дорис? Да, это похоже на нее. А он ведет себя так же? Неужели он стал похож на нее? Он вспомнил, как катал маленькую Дорис верхом, сажая в седло впереди себя. Родители не одобряли этого, но он всегда поощрял ее, потому что ему нравилось слушать ее веселую болтовню. Только сейчас Люк вдруг понял, как он был одинок, раз так наслаждался привязанностью младших брата и сестры. Однажды, положив голову ему на грудь, Дорис сказала, что, когда вырастет, выйдет замуж только за него. Ей было лет пять.
     - Боюсь, я ничем не могу помочь ей, - ответил. Люк Анне. - Единственное, что я мог сделать, чтобы прервать эти тайные отношения и не дать ей возможности снова сбежать, - это отправить ее домой. Я не жалею, что поступил так.
     - Ты поступил совершенно правильно, спасая ее от самой себя, Люк, но...
     - Но что? - Он совсем не хотел, чтобы Анна исполняла роль его совести.
     - Мне кажется, она думает, что ты заботился только о своем спокойствии и чести семьи. Она думает, что ты не любишь ее.
     - Ты не можешь выйти за меня, Дор, - ответил он ей тогда с усмешкой. - Я твой брат.
     - Но я люблю тебя больше всех на свете, - возразила она, глядя на него так, как будто у нее что-то болело. - Больше, чем маму и папу и Джорджа. Даже чуточку больше Эшли.
     Он обнял ее одной рукой, не отпуская поводья.
     - Я тоже люблю тебя, - сказал он ей. - Больше всех на свете, кроме Эшли. - Хотя Джорджа он обожал тоже. - Я люблю вас обоих одинаково. Мы всегда будем любить друг друга, потому что мы брат и сестра.
     Она прижалась к нему еще крепче.
     - Я собираюсь попросить короля, - заявила она, - чтобы он позволил тебе жениться на мне, Люк.
     Молчание между ним и женой затянулось.
     - Это правда? - Ее голос был странно напряженным. - Ты действительно не любишь ее?
     - Я не знаю, что такое любовь, Анна. Кажется, я тебе дал это понять наутро после нашей первой брачной ночи. Я могу только исполнять свои обязанности. Лучше, если ты будешь помнить об этом и не взывать к чувствам, которых я не испытываю.
     Она ничего не ответила, но вдруг пришпорила свою лошадь так, что та помчалась галопом. Он догнал ее у конюшни и молча помог спешиться. Он не знал, был ли это намеренный вызов, но не стал бранить ее. Он не хотел снова чувствовать себя не правым.
     Его раздражало, что она вообще заговорила об этом. Дорис была его сестрой, членом его семьи. Он будет поступать с ней так, как считает нужным, и не нуждается в одобрении Анны. Анна вообще нужна ему только для... Но Люк вздрогнул. Нет, это не правда. Она нужна ему не только для этого. Нужна? Он снова вздрогнул.
     Он пытался поговорить с Дорис, но сделал ошибку, вызвав ее к себе в кабинет и приняв, сидя за большим черным столом. Она не попыталась помочь ему, отказавшись сесть, и стояла перед ним как ребенок перед строгим отцом в ожидании наказания.
     - Ты страдаешь, Дорис.
     Она засмеялась.
     - Послушай, ведь это было невозможно. Даже если бы ты приучила себя к бедности и смирилась с потерей положения в обществе и всего того, к чему ты привыкла с детства, ты не была бы счастлива с Фроули. Поверь, ему нужна была не столько ты, сколько твое приданое.
     - Но, кажется, я нужна была ему больше, чем нужна теперь здесь, - холодно ответила Дорис.
     - Здесь - твой дом. Твоя семья. Ты действительно не веришь, что он был готов взять деньги - пять тысяч фунтов в обмен на обещание отступиться от тебя?
     - Когда человек очень беден, пять тысяч фунтов могут, стать для него непреодолимым искушением. Тебе это, конечно, кажется ничтожной суммой.
     - Проклятие, Дорис, ты все еще оправдываешь его?
     - Я ненавижу его, потому что верю тебе, - спокойно сказала девушка. - Но тебя я ненавижу еще больше за то, что ты, ввел его в искушение и заставил сделать это.
     Люк барабанил пальцами по столу.
     - Ненавидишь за то, что я спас тебя от невыносимого, ужасного будущего? - спросил он наконец.
     - Да.
     - Я ненавижу тебя.
     Однажды она уже сказала ему эти слова. Ей было восемь лет, когда она узнала, вернувшись с прогулки, что он спецнально увел ее из дома: она не позволяла пристрелить старого пса, которого любила всей душой, но который был уже очень болен.
     - Я ненавижу тебя. Никогда в жизни больше не полюблю тебя.
     Как он тогда повел себя? Он обнял ее и прижал к груди, хотя она вырывалась, кусалась и царапалась. Он крепко держал ее, пока она не расплакалась, и тогда стал баюкать ее и плакать вместе с ней, несмотря на то что ему уже было девятнадцать. А потом он отнес Дорис в ее комнату н сидел, держа ее на коленях, пока она не уснула.
     Это было тогда. Но теперь все было иначе. Теперь он барабанил пальцами по столу и смотрел на сестру из-под полуопущенных век.
     - Ты останешься здесь на всю зиму, - сказал он ей. - Возможно, весной я позволю тебе вернуться в Лондон. К тому времени ты забудешь Фроули и сможешь найти себе подходящую партию. - Люк старался, чтобы его слова звучали примирительно.
     Дорис слабо улыбнулась.
     - Теперь я могу идти? - спросила она. Люк кивнул.
     Дорис повернулась, чтобы уйти, но остановилась в дверях.
     - Я всегда думала, что самым ужасным будет никогда больше не увидеть тебя, - медленно сказала она. - Я ошибалась. Хуже всего оказалось снова встретиться с тобой. Надеюсь, что у Анны будет сын. Надеюсь, у нее будет много сыновей. Потому что если Эшли станет герцогом, то, может быть, я и его потеряю.
     И была Генриетта.
     - Люк, - сказала ему однажды Анна, когда он уложил ее в постель, бережно накрыв одеялами, - заметив, что она устала после визита к соседям, он настоял на том, чтобы Анна легла отдохнуть. - Генриетта говорит, что в некоторых комнатах надо сменить мебель и портьеры. Она считает, что дом должен выглядеть так, чтобы было ясно, что теперь середина восемнадцатого века. И просила меня поговорить с тобой об этом.
     Люк присел на краешек кровати.
     - А ты как считаешь? - мягко спросил он.
     Анна колебалась.
     - Мне нравится дух старины и изящества, царяший здесь, - сказала она наконец. - Я не могу представить себе что-нибудь другое. Но, может быть, Генриетта права?
     - Мы будем следовать твоим желаниям, - ответил Люк.
     - Но она запланировала перемены еще вместе со своим мужем. - В голосе Анны звучала грусть. - Кажется, ей не очень-то нравится все, что происходит, хотя она очень мила и клянется, что рада видеть меня хозяйкой... Может быть, нам стоит...
     - Может быть, нам стоит помнить, что моя герцогиня - вы, мадам, а не Генриетта, - сказал он, наклоняясь к ней. - В этом доме не будет никаких перемен. Я принял решение, выслушав ваше мнение, и не изменю его.
     Анна неуверенно взглянула на него.
     - Она мой друг. Я не хочу делать ее несчастной. Она рассказала мне, что произошло. - Анна прикусила губу. - О том, почему она вышла за вашего брата, а не за вас.
     Люк выпрямился.
     - Я предполагал, что ты узнаешь об этом рано или поздно! Прошло много лет. Все это в прошлом.
     Она слабо улыбнулась.
     Не желая обсуждать что-либо, Люк поднялся и вышел из комнаты. Ему нечего было сказать, да он и не хотел говорить об этом с Анной. Анна была его настоящим и его будущим, и он не хотел пускать ее в прошлое.
     Но была Генриетта. Всегда Генриетта. Он встречал ее во время прогулок верхом или гуляя по саду. Если он был в библиотеке или еще где-нибудь один, вскоре там появлялась Генриетта. Всегда случайно. Она всегда была удивлена и напугана, застав его именно здесь и именно сейчас.
     Люк понимал, что все это подстроено, как и их первая встреча. Генриетта не смирилась, как это сделал он. Она сама сказала ему, что страдала каждый день своей супружеской жизни и каждый день после. Даже теперь, когда он был женат, она не могла справиться с собой. Она была несчастна рядом с ним и не могла быть вдали от него.
     А что можно было сказать о его собственных чувствах? Влекло ли его к Генриетте? Да, конечно. Она была очень привлекательной женщиной, и даже самый бесстрастный мужчина признал бы это. Но любил ли он ее? Был ли он все еще способен любить?
     Люк не знал ответов на эти вопросы. Но он жил под страхом узнать их. Он боялся этих подстроенных встреч. Он знал, что произойдет, если хоть на минуту он потеряет контроль над собой. Но он никоим образом не давал понять этого Генриетте. В ее жизни и так было слишком много боли.
     Генриетта ездила в Уичерли, чтобы увидеться с братом. Одна. Она привыкла ездить в одиночестве и одна наносить визиты. Эта привычка стала частью ее натуры с тех пор... С тех пор, как она сделала кое-какие глупости в своей жизни много лет назад.
     Пребывание Люка в Бадене было для нее абсолютно невыносимым, рассказывала она Вильяму. Когда-то он принадлежал ей, и только ей. И она могла лепить из него что угодно. Она помнила, как он рыдал в ее объятиях, узнав, что она выходит замуж за Джорджа. Из-за нее он вызвал Джорджа на дуэль и чуть не убил его. Ей всегда было интересно, что случилось бы, если бы это произошло. Вышла бы она за Люка?
     Но теперь постоянно ощущать его присутствие рядом было невыносимо. Она знала, что они не смогут пожениться, но в своих мечтах представляла, как они будут жить вместе в Бадене - герцог и герцогиня, пусть даже не состоящие в браке. Она представляла себе, как будет хозяйкой Бадена и станет там делать все что захочет, чего Джордж никогда не позволял ей. А Люк будет любить ее и выполнять все ее желания. Она никогда не верила рассказам о нем.
     Но он привез домой жену. Невозможно было понять, влюблен он в Анну или нет. Но было ясно, что он считает Анну хозяйкой дома. К тому же Анна ждала его ребенка.
     Был темный ветреный вечер. Генриетта мрачно смотрела на дорогу. Она никогда не забудет своего разочарования, когда у нее родился мертвый ребенок. Никогда не забудет, как Джордж сказал ей тогда, что он счастлив, как никогда не был счастлив за всю свою жизнь. И что он позаботится о том, чтобы у нее впредь не было ни единой возможности забеременеть от него.
     - Люк будет моим наследником, - говорил он со странной улыбкой.
     И Люк стал им.
     Но Генриетта прогнала неприятные воспоминания. Прямо перед ней посредине дороги неподвижно стояла лошадь. На ней сидел высокий худощавый мужчина, закутанный в длинный черный плащ, в полумаске. Его шляпа была низко надвинута на лоб.
     - Мадам, я напугал вас, - мягко сказал всадник. "Разбойник во владениях Вильяма?" - в гневе подумала Генриетта. Она высоко подняла голову. Будь она проклята, если покажет, что напугана.
     - Что вам угодно? - холодно спросила она. - У меня ничего нет, кроме колец и нескольких монет в кошельке. Мой брат повесит вас.
     Он был даже привлекательным, когда улыбался.
     - Я не претендую на то, что принадлежит вам, герцогиня Гарндонская, - сказал он, заставив ее удивленно поднять брови. - Скорее я хочу вернуть вам то, что по праву ваше.
     - Вот как? - Генриетта была воэмущена и... заинтригована. - Ошибаетесь. От меня вы ничего не получите.
     Он наклонился к ней и снова улыбнулся.
     - Неудивительно, что герцог так влюблен в вас, мадам.
     - Думаю, вы спутали меня с другой герцогиней. А теперь извините меня...
     Но он поехал рядом с нею. Так близко, что их колени почти соприкасались. Его глаза пристально разглядывали ее сквозь прорези маски.
     - Мне нужна ваша помощь, мадам.
     "В этом разбойнике в маске чувствуется настоящая мужественность, - думала Генриетта. - И я ему явно нравлюсь".
     Ею так давно не восхищался ни один мужчина. Конечно, не считая местных землевладельцев, которые для нее просто не существовали.
     - У герцога есть жена, но она претендует на него незаконно, - продолжал незнакомец.
     - Анна?
     - Да, Анна. Она покинет его рано или поздно.
     Генриетта вздрогнула, забыв о том, что надо держаться холодно и высокомерно.
     - Она ваша?.. - начала она.
     - Нет. - Он медленно оглядел ее с ног до головы. - Между нами нет никакой романтической связи. Я просто хочу освободить герцога от такой обузы ради справедливости. И вы