мой, - воскликнула молодая женщина, - это она  так  к  вам
относится?
   - Именно.
   - А что с Мэдлин? - тихо спросила Алекс.
   - Нет, - сказал Джеймс. На мгновение показалось,  что  он  мучительно
подыскивает слова, но он так ничего и не добавил. - Не надо, Алекс.
   - Ах... - отозвалась она и оставила эту тему. - А вы уже поговорили с
отцом, Джеймс? Или решили уехать, так этого и не сделав?
   - Судя по всему, у вас с ним ровные отношения. Как вам это удается?
   - Я решила ничего не делать, только любить его,  -  ответила  она.  -
Когда он бранится, хмурится, читает  мораль,  я  просто  обнимаю  его  и
говорю, что люблю его. Потом он бранится, ворчит и  бормочет  что-то  до
тех пор, пока я не ухожу. Но кажется, он на самом деле доволен.
   - Я должен еще  раз  поговорить  с  отцом,  -  сказал  Джеймс.  -  Я,
наверное, никогда не прощу себе и никогда не смогу жить в мире с  собой,
если не сделаю этого.
   - Вы его сын, Джеймс, - проговорила Алекс, - его наследник.
   Вдруг он резко остановился.
   - Я все медлю, - сказал он. -  Я  промедлил  целый  месяц,  пока  жил
здесь. Но нельзя же откладывать это на день бала, верно?  Я  разыщу  его
прямо сейчас.
   - Тогда оставьте меня, - решила она. - Мне нужно еще немного подышать
свежим воздухом и подвигаться.
   Он повернулся и хотел было идти.
   - Джеймс! - окликнула его Алекс.
   Он обернулся к ней, и сестра торопливо подошла  к  нему.  Она  обвила
руками его шею и ласково поцеловала в щеку.
   - Я вас люблю, - сказала она. Джеймс улыбнулся довольно мрачно.
   - Уж не предполагаете  ли  вы,  что  я  стану  браниться,  ворчать  и
бормотать, что недоволен? - спросил он. Потом тоже поцеловал сестру. - Я
люблю вас, Алекс.
 
Глава 11 
 
   Лорд Бэкворт, незадолго до того предпринявший  одинокую  прогулку  по
долине, расположился в библиотеке. Когда его сын  вошел  в  комнату,  он
отложил книгу и взглянул на него.
   - Сегодня опять хорошая погода, - неуверенно проговорил Джеймс. -  Мы
прогуливались в саду с Алекс.
   - Хм, - ответил лорд Бэкворт. - Ей следовало бы находиться в  детской
с детьми.
   Джеймс пропустил это замечание мимо ушей. Он уселся напротив отца.
   - Я уезжаю отсюда послезавтра, - начал  он.  -  Очевидно,  в  течение
недели мы поднимем паруса и отплывем в Канаду.
   - Будет неплохо, если вы уедете, -  заметил  его  отец.  -  Когда  вы
здесь, ваша мать только и делает, что  льет  слезы.  Надеюсь,  вы  горды
собой.
   - Я не горжусь собой  и  не  стыжусь  себя,  -  осторожно  проговорил
Джеймс. - Я выбрал эту жизнь, и я работал упорно и  честно.  Я  сожалею,
если это не вызывает одобрения у вас или  у  матушки.  Я  надеялся,  что
пущусь в обратный путь, заручившись вашим благословением и любовью.
   Отец посмотрел на него пристальным холодным взглядом.
   - Вы давно утратили на них право, Джеймс, - произнес лорд Бэкворт.
   Джеймс закрыл глаза и откинул голову к спинке стула.
   - Вы меня не любите, - сказал он. - Вы не можете дать  мне  душевного
покоя. И при этом обижаетесь, что я уехал и снова собираюсь уехать. Чего
же вы хотите от меня?
   - Я ничего не хочу, - сурово ответил лорд Бэкворт. - Я всего лишь ваш
земной отец, Джеймс. Я верю, что иной  Отец  требует,  чтобы  изменилось
ваше сердце, чтобы вы покаялись, чтобы вы  стали  истинно  почтительным,
как положено сыну. Я не вижу никаких признаков покаяния в вас... вопреки
вашим заверениям.
   Джеймс вздохнул, не открывая глаз.
   - Я был так молод, - сказал он. -  Разве  нельзя  сделать  скидку  на
юношескую необузданность и бунтарство?
   - Вас воспитывали для того, чтобы вы шли по прямой и узкой  дороге  к
спасению, - отвечал его отец. - Я не могу простить грех блуда и буйства.
У меня нет власти, чтобы даровать подобное  прощение.  Я  могу  простить
позор и страдания, навлеченные на вашу мать, на Александру и на меня.  И
я уже простил их, равно как я сам должен ожидать прощения. Но я не  могу
забыть их, покуда сердце ваше ожесточено.
   - Я любил ее, - сказал Джеймс, - со всем пылом юношеской любви. Я  не
знаю, продолжал бы я любить ее и дальше. Теперь это не  имеет  значения.
Мне было двадцать лет, а ей - семнадцать. Конечно, плохо было, что мы  с
ней  спали.  Последствия  доказали  это.  Мы  сумели  бы   ответить   за
последствия вместе. Возможно, мы были бы счастливы;  возможно,  нет.  Но
нам нужно было позволить исправить все, что мы натворили.
   - Я бы не стал смотреть, как мой сын женится на потаскухе,  -  злобно
проговорил лорд Бэкворт.
   Джеймс вцепился в подлокотники кресла.
   - Дора не потаскуха, - возразил он. - Она предоставила мне привилегии
мужа, которые не должна была предоставлять и которыми я  не  должен  был
пользоваться. Но она не потаскушка. Она была молода и влюблена.
   - Молодость не извиняет подобного греха, - настаивал отец. - И даже в
то время вы не выказали  должного  стыда.  Зато  неистовства  было  хоть
отбавляй. А потом последовали годы угрюмой злобы.  Вашей  матери  и  мне
пришлось многое вытерпеть, Джеймс. И теперь вы ждете, что я все забуду?
   Вскочив с места, Джеймс заходил по комнате.
   - Зачем вы это сделали? - спросил он.  -  Я  так  и  не  смог  понять
истинные причины вашего поступка. Она была очень молода, это верно, и  я
понимаю ваши амбиции касательно меня, поскольку я ваш единственный  сын.
Я понимаю, что вы,  вероятно,  решили,  будто  бы  мое  будущее  погубит
женитьба в то время, когда я еще не окончил университет. Но как бы то ни
было, она не была мне неровней. Ее опекуном был герцог Питерли.
   - Она потаскуха, - повторил лорд Бэкворт.
   - Если она была такой, - сказал он, - то и я  был  таким  же,  только
мужского рода. Вы знали, что я ее любил. Вы не могли не понимать хотя бы
отчасти, что ваши поступки способны разбить людям сердца. Почему вы  так
поспешно выдали ее замуж за Драммонда? Договорившись обо всем с Питерли.
Я не очень обвиняю Питерли. Он был в Лондоне и, конечно же, не  знал  об
истинном положении дел. Я уверен, что вы скрыли правду, когда вели с ним
переговоры. И ее брат не решился действовать в одиночку - он не стал  бы
противостоять вам и Питерли.  Именно  вы  все  это  устроили.  Заплатили
Драммонду. Запугали Дору. Не позволили ей связаться со мной  и  сами  не
сделали этого, пока не было уже слишком поздно. Почему вы так поступили?
Объясните же.
   - Я поступил так для того, чтобы  спасти  нас  всех  от  скандала,  -
ответил его отец, возвышая голос. -  Я  поступил  так  для  того,  чтобы
спасти своего сына от объятий шлюхи. Я надеялся, что вы сможете признать
ваши грехи и очиститесь от них прежде, чем подвергнете вечной  опасности
вашу бессмертную душу.
   Джеймс перестал метаться по комнате. Он остановился  и  посмотрел  на
отца.
   - Неужели вы не понимали, что вы меня уничтожили? - спросил он.  -  А
ее? Неужели у вас не  было  никакого  сострадания  хотя  бы  к  чувствам
молодой  девушки,  у  которой  не  было  никого,  кроме  юного  брата  и
отсутствующего опекуна, кто мог бы ее защитить? Неужели  вы  не  видели,
что не дали мне пути к искуплению? И неужели вы надеялись, что  я  найду
дорогу к Господу, когда вы лишили меня даже ограниченных  знаков  любви,
которые вы выказывали мне, когда я был мальчиком и юношей? Неужели вы не
понимали, как вы не правы?
   Лорд Бэкворт стукнул кулаком по подлокотнику.
   - Достаточно! - сказал он. - Вы не изменились,  не  возродились.  Ваш
грех должен быть отторгнут от вас и возложен на меня. Так было всегда. Я
перегружен виной, Джеймс, и не беря на свои плечи вашу вину. Я  нагружен
грехом отцовской снисходительности. Если бы я не отверг розги, когда  вы
были мальчиком, возможно, теперь я не был бы  ответствен  за  опасность,
которой подвергается ваша душа.
   - Отвергли розги, - спокойно проговорил Джеймс. - Вот  как?  В  таком
случае я могу только с ужасом представить себе, что могли бы вынести  мы
с Алекс, если бы вы оказались суровым  отцом.  Мне  кажется,  что  розги
присутствовали в нашем воспитании. Вероятно, если бы розог было  меньше,
а любви - больше, я был бы более  ответственным  в  проявлении  любви  к
Доре. Вероятно, я мог бы спасти ее от страданий.
   Дыхание лорда Бэкворта стало громким и отрывистым.
   - Вы смеете читать мне проповеди о  любви?  -  проговорил  он.  -  Вы
смеете стоять здесь и говорить мне подобные вещи? -  Он  прижал  руку  к
груди.
   Джеймс мгновенно опустился перед отцом на колени.
   - Что случилось? - спросил он. - Сердце?
   - Со мной случилось  только  одно,  -  ответил  лорд  Бэкворт,  снова
опускаясь в кресло и давая волю ярости,  -  это  то,  что  мне  пришлось
выслушать своего непочтительного сына.
   Джеймс вздохнул:
   - Я пришел сюда не для того, чтобы  ссориться.  Время  прояснило  мой
разум. Теперь я вижу: вы сделали то, что считали нужным, заботясь о моих
интересах. Давайте простим друг друга и забудем все, хорошо?
   Его отец засмеялся. Он все еще держал руку у сердца и учащенно дышал.
   - Ты меня прощаешь, - сказал он. - Ах ты, бесстыжий щенок!
   Джеймс опять вскочил на ноги.
   - Ну что же, - устало произнес он, - это не имеет значения. Не  стоит
расставаться врагами. Простите меня, хорошо?  Простите  за  все,  чем  я
оскорбил вас.
   - Вы бы с большим успехом выказали,  что  сожалеете  о  содеянном,  -
проговорил его отец, - если бы удалились из этой комнаты к себе, пали на
колени и молили о прощении высшие силы.
   - Благословите меня. - Джеймс протянул ему правую руку.  -  Не  дайте
мне уехать без вашего благословения.
   Отец не обратил на протянутую руку никакого внимания.
   - Если вы действительно раскаиваетесь, Джеймс, - сказал старик, -  вы
бросите все эти ваши вульгарные  занятия  и  вернетесь  домой,  где  вам
надлежит быть.  Я  не  могу  благословить  вас  на  отъезд,  которым  вы
разобьете сердце вашей матери.
   Рука Джеймса сжалась в кулак.
   - Ну что же, - сказал он, - так тому  и  быть.  -  И  он  повернулся,
намереваясь выйти из библиотеки. Но остановился, положив руку на дверную
ручку, и обернулся, чтобы взглянуть на отца.  -  Я  вас  люблю.  Я  буду
утешаться верой в то, что ваш гнев по отношению ко мне  есть  проявление
любви.
   Он открыл дверь и тихо затворил ее за собой.
   Лорд Бэкворт закрыл глаза и крепко стиснул зубы. Его руки  впились  в
подлокотники кресла с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
 
*** 
 
   Величественные апартаменты, составлявшие  предмет  законной  гордости
графа Эмберли, всегда были открыты для ежегодного летнего бала, а  также
в  случае  немногочисленных  особых  событий,  например,  свадеб.   Обед
сервировали в великолепной столовой,  а  бальный  зал  был  так  украшен
цветами, что, как заметил сэр Седрик, почти ничем не отличался от  сада,
в который выходили французские окна.  Великолепные  цветы  и  прекрасные
туалеты гостей множились, отражаясь в высоких зеркалах, висящих на одной
из стен.
   - Я помню, каким мучением стали для меня балы после того, как миновал
мой двенадцатый день рождения, - говорила Анна, обращаясь к Джин,  в  то
время как они стояли  перед  зеркалами,  обмахиваясь  веерами  и  ожидая
начала танцев. - Меня привозили сюда, как обычно, и я спала в детской, и
нам разрешали пробраться  на  галерею  менестрелей  послушать  музыку  и
посмотреть на модные платья и на  кадриль,  открывающую  бал.  Я  говорю
"мы", хотя в последние годы там бывала только я одна. Мне казалось,  что
никогда  не  наступит  время,  когда  мне  позволят  спуститься  вниз  и
танцевать.
   - Наверное, няня Рей уже забрала Кристофера  наверх,  -  предположила
Джин, вглядываясь в  галерею,  которая  была  известна  как  место,  где
прятались дети Эмберли. - Я слышала, графиня говорила,  что  он  слишком
возбужден, чтобы спать.
   - А что, мистер Парнелл будет открывать бал с вами? - спросила  Анна.
-  Какая  вы  счастливица.  Он  еще  не  записался  в  мою  карточку.  Я
по-прежнему жалею, что не знала, что он не ухаживает за вами.
   Граф открыл бал, выведя на середину зала графиню.
   - Мне кажется,  всем  нашим  гостям  весело,  -  сказала  она,  когда
зазвучала музыка.
   - Ну разумеется, - отозвался граф. - Вы же знаете, на балах в Эмберли
строго запрещено грустить.
   - А разве мы веселились на нашем первом балу? - спросила графиня.
   Граф состроил гримасу и взял жену за руку.
   - Я должен был разорвать нашу помолвку на следующее  утро,  -  сказал
он, -  потому  что  вы  хотели  остаться  свободной,  а  я  -  совершить
благородный поступок. А потом, за ужином, вы  объявили  о  разрыве  моей
матушке и вашим родителям. А я был хозяином бала и обязан был без  конца
улыбаться. Нет, полагаю, то не был мой самый счастливый вечер в жизни.
   - Мой тоже, - подхватила она.
   - Конечно... - он приблизил губы к  ее  уху,  -  часы,  последовавшие
после бала, более чем воздали за  все  огорчения,  испытанные  во  время
него.
   - Да, - сказала она.
   - Памятная ночь, - продолжал он. - Мы впервые ласкали друг  друга.  -
Он улыбнулся. - В нашем домике на холмах, где зачали Кристофера.
   - Эдмунд, - проговорила графиня, краснея, -  сейчас  не  время  и  не
место для  подобных  разговоров.  Как  вы  думаете,  какой-нибудь  роман
расцветет сегодня вечером у всех на глазах?
   - Будем надеяться хотя бы на один, - ответил граф.
   За ужином Анна сообщила Джин, что достигла одной из своих целей.  Сэр
Гордон Кларк поцеловал ее и выразил  надежду  видеть  ее  и  возобновить
знакомство с ней в Лондоне следующей весной.
   - Я умру, если папа не  отвезет  нас  в  Лондон,  -  прошептала  она,
округлив глаза. - Он говорит, что мы определенно не сможем провести  там
третий сезон подряд, но  папа  такой  ужасный  шутник,  что  никогда  не
знаешь, когда он говорит серьезно.
   - Вы думаете, сэр Гордон говорил серьезно? - спросила Джин.
   - Конечно, серьезно, - ответила Анна. - Он поцеловал меня в губы, и в
виски, и в шею, Джин. Он целует просто божественно.
   Джентльмены,  провожавшие  девушек  к  столу,  принесли   тарелки   с
угощением, положив конец доверительным перешептываниям.
   Но Джин было не в чем признаваться. Она танцевала все  танцы,  и  все
были с ней услужливы и любезны, но Ховард Кортни так и  не  попросил  ее
руки. Она могла бы подумать, что он вообще не сделает этого, если бы  не
перехватила его случайный взгляд, устремленный через всю комнату,  и  не
улыбнулась ему. И после ужина он подошел к ней и пригласил на контрданс.
   Джин чуть не плакала, потому что замысловатые фигуры танца все  время
разлучали их,  не  позволяя  завести  разговор  даже  тогда,  когда  они
оказывались рядом. Она улыбалась в течение  получаса,  в  то  время  как
надежды ее таяли.
   - Я должна проститься с  вами,  -  сказала  она  в  отчаянии,  весело
улыбаясь, в то время как он вел ее  по  залу.  -  Я  уезжаю  завтра,  и,
вероятно, после полуночи мы уже не увидимся.
   - Мне вас будет не хватать, - откликнулся Ховард.  -  Вы  всем  очень
понравились.
   - Мне тоже здесь понравилось,  -  сказала  она,  продолжая  улыбаться
исключительно волевым усилием. - Я всех запомню навсегда.
   Капитан Хэндз поклонился и осведомился, свободен ли у  нее  следующий
танец. Она обратила к нему улыбающееся лицо.
   - Мисс Кэмерон обещала танец мне, - торопливо проговорил Ховард.
   - Это так, - сказала она. - Благодарю вас, сэр. Может быть, позже?
   Капитан Хэндз, поклонившись, удалился.
   - Я п-прошу п-прощения, - запинаясь проговорил Ховард. - Не знаю, что
на меня нашло. Вам хотелось танцевать с ним?
   - Нет, - ответила она, поднимая на него глаза. - Я хочу  танцевать  с
вами, мистер Кортни.
   - Это вальс, - сказал он. - Я так и не выучил все фигуры. Я, пожалуй,
оттопчу вам ноги.
   - Может быть, пройдемся по террасе? -  предложила  она,  вспыхнув  от
собственной дерзости.
   - Вы хотите? - спросил он. Джин кивнула и взяла его под руку.
   - Вам не терпится снова повидаться с отцом и братом? - сказал он.
   - Да, сэр.
   - И вернуться домой? - Да.
   - Вам нравится плыть на корабле? - спросил он. - Вас не укачивает? Вы
не боитесь?
   - Ни то ни другое, - ответила она. - Немного скучно,  вот  и  все.  И
пища все время одна и та же.
   - Значит, вы порадуетесь, когда путешествие подойдет к концу?
   - Да, сэр.
   На террасе были и другие  пары,  наслаждавшиеся  вечерней  прохладой.
Говорить, судя по всему, больше было не о чем.  Но  когда  они  медленно
дошли до конца террасы, Ховард, вместо того чтобы повернуть назад,  стал
спускаться вниз по ступеням, ведущим на широкую лужайку.
   - Я буду скучать без вас, - сказал он.
   - Вот как?
   - Я не очень-то умею держать себя в обществе, -  признался  он.  -  С
трудом подыскиваю слова. Я умею говорить только о своей жизни, а  в  ней
нет ничего особо волнующего.
   - Разговор и не должен быть волнующим, - заметила она. -  Достаточно,
если он будет интересным. А жизнь другого человека всегда интересна.
   - Вы  добрая.  Наверное,  ваша  жизнь  в  Канаде  полна  приключений.
Существование же на английской ферме - спокойный и неизменный круговорот
повседневных дел. Светская жизнь не очень  активная,  особенно  зимой  и
весной.
   - В Монреале зимы долгие, а жизнь зачастую скучная, - возразила  она.
- Я думаю, что повседневность не скучна,  если  она  связана  со  сменой
времен года и переменами в живой природе.
   - Я только год хозяйничаю на своей ферме, -  сообщил  Ховард.  -  Дом
кажется таким просторным и тихим после отцовского.
   - Полагаю, он думал  так  же,  когда  отделился  от  своего  отца,  -
заметила она.
   - Вы бы скучали по своим, если бы вас разделял океан? - спросил он.
   - Да, сэр, - согласилась она, - хотя папа много лет постоянно ездит в
Англию и обратно.
   Неожиданно Ховард остановился и неловко обнял ее. А  затем  поцеловал
так же неловко.
   - Прошу  прощения,  -  сказал  Ховард.  -  Вы  сочтете  мой  поступок
оскорбительным. Я знаю, меня считают скучным  работягой.  И  так  оно  и
есть.
   - Я считаю вас сильным и добродушным, сэр, - ответила  Джин.  -  И  я
ничуть не оскорблена.
   Он взял ее за руки и так стиснул их, что Джин  с  трудом  удержалась,
чтобы не вздрогнуть.
   - Значит, мистер Парнелл непременно вызовет меня на дуэль,  если  нас
увидит, - сказал он.  -  Вы  выходите  за  него?  Он  вам  подходит.  Он
джентльмен.
   - Я не собираюсь выходить замуж ни за мистера Парнелла, ни за кого бы
то ни было, насколько мне известно, - возразила Джин.
   - Если бы я мог предложить вам нечто большее, - сказал он. - Если  бы
я был джентльменом, обладающим состоянием и положением в  обществе.  Или
будь я более дерзким... Лучше уж я отведу  вас  в  дом.  Не  стоило  мне
уводить вас с террасы.
   - Мне не нужен джентльмен с состоянием и  положением  в  обществе,  -
ответила она. - Мой отец всю  жизнь  трудился,  чтобы  обеспечить  семье
достойную жизнь.  Мне  нужен  собственный  уютный  дом  и  муж,  на  чью
преданность я всегда могу положиться  и  на  чье  общество  всегда  могу
рассчитывать.
   - Я вам не нужен, - сказал Ховард твердо, еще крепче сжимая ее руки.
   - Я не могу ответить на это, пока не пойму, что  вы  предлагаете  мне
себя.
   - А вы ответите? - нерешительно спросил он. - Если я попрошу вас?
   - Выйти за вас? - спросила она.
   - Вы согласны?
   - Да, сэр, согласна.
   - Вы выйдете за меня?
   -  Да,  мистер  Кортни,  -  сказала  она,   впустую   одаривая   тьму
ослепительной улыбкой.
   - Но ваш отец, может быть, вам не разрешит, - забеспокоился он.
   - А может быть, и разрешит, - возразила она.
   - Но вы должны вернуться к нему завтра.  А  на  следующей  неделе  вы
отплываете в Канаду.
   - Да.
   Его руки каким-то образом оказались у нее на талии, а ее - вокруг его
шеи.
   - Я выеду завтра в Лондон, - внезапно принял он безрассудное решение,
- прежде вас. Вы скажете мне, где найти вашего отца. Я никогда  там  еще
не бывал.
   - Ах, мистер Кортни, это правда? Вы поговорите с папой?
   - Я еду утром