окружат
любовью и заботой и он  сможет  залечить  свои  раны,  однако,  кажется,
ничего не добился. Эшли отгородился стеной от всех.
   Люк говорил с Эшли. А Эшли, возможно, нужно  было,  как  и  семь  лет
назад, чтобы его кто-нибудь выслушал. Кто-нибудь, кто не тратил бы  слов
на утешения и советы. Кто-нибудь вроде нее.
   Возможно, он поговорил бы с ней, если бы они  могли  снова  сидеть  у
водопада, как это часто бывало раньше или как сегодня  утром.  Возможно,
он почувствует, как  возвращается,  хотя  бы  частично,  прежняя  магия.
Возможно, ему удалось бы немного облегчить душу. И не сломаться.
   Он назвал ее сегодня дорогой сестрицей. Эти слова  обидели  ее.  Эшли
значил для нее гораздо больше, чем брат.
   Но ее чувства не имеют значения. Теперь она не может  быть  для  него
никем, кроме как сестрой или другом.
   Закрыв глаза, она попробовала честно разобраться в себе. Может ли она
пойти туда, нарушив обещание, которое  сама  дала  себе  утром?  И  лишь
потому, что хочет помочь ему?
   Ах, какое это может иметь значение, если Эшли  страдает!  Пусть  даже
она решила, что отныне ее чувства к Эшли не должны никак  влиять  на  ее
жизнь, она не могла обманывать себя и отрицать, что он  значит  для  нее
больше, чем кто-либо, в том числе и она сама. Если  ей  больно,  это  не
важно. Она сумеет залечить раны. А вот его боль  была  для  нее  гораздо
мучительнее.
   Она пойдет к нему, потому что он нуждается в ней.
   Если она ошибается и он прогонит ее, то она переживет унижение. Но ей
казалось, что она не ошибается. Когда дело касалось Эшли, у  нее,  будто
взамен отсутствующего слуха, появлялась способность угадывать мысли. Она
знала, что он нуждается в ней. Поэтому все обещания,  правила  приличия,
простой здравый смысл - все было забыто.
   Не прошло и десяти минут, как она, стянув волосы лентой, надев платье
и накинув теплый плащ, уже  спешила  за  ним  вслед.  Ночью  похолодало,
поэтому она надела башмаки.

***

   Эшли остановился на плоском камне, глядя вниз на почти  черную  воду,
которая бурлила и пенилась, падая по крутому склону скалы  в  каменистое
ложе. Его окружали деревья, ночь и шум воды. Он глубоко  вдыхал  воздух,
вспоминая,  как  раньше,  приходя  сюда,  чувствовал,  что  укрылся   от
остального мира, оставив позади все свои горести. Но в  те  времена  они
были пустяковыми.
   Как бы то ни было, приятно побыть одному. Правда, и в  своей  спальне
он был один, но не так,  как  здесь.  Там  он  чувствовал,  что  окружен
людьми, которые искренне беспокоятся о нем. Но он от них  задыхался.  Он
совершил ошибку, вообразив, что люди могут ему помочь. Не могут.
   И меньше всех его родственники.
   Сегодня утром он почувствовал, как сильно любит его Люк.  И  все  они
любили его и тревожились за него. Но он был не  в  состоянии  раскрыться
перед ними, принять их любовь и заботу, и это его угнетало.
   Да и как он  мог  чувствовать  себя  по-другому?  Как  мог  принимать
утешения, если его жена и Томас погибли, когда его не  было  с  ними?  И
если он сотню раз желал им  смерти?  Нет,  это  не  правда.  Он  покачал
головой, прогоняя ужасную мысль. Он никогда не желал  смерти  Томасу.  И
всерьез не желал смерти Элис.
   Но он пришел сюда не для того, чтобы  предаваться  воспоминаниям  или
терзаться чувством вины. Он закрыл глаза, прислушиваясь к успокаивающему
шуму  воды.  Он  пришел  сюда,  чтобы  ненадолго  забыться,   а   потом,
успокоившись, вернуться в дом и заснуть, если удастся.
   Он был страстно влюблен в Элис. И она была влюблена в него. Два чужих
друг другу человека, которые приняли влечение за любовь. Он  полюбил  ее
потому, что она выходила его во время  продолжительной  болезни.  Она  -
потому, что он нуждался в ее уходе. Это было неизбежно.
   Но она вышла за него замуж еще по одной причине, о которой  он  узнал
через сутки после бракосочетания,  после  полной  разочарований  брачной
ночи. Страсть, с которой молодая жена ответила на его поцелуи, перешла в
панику, как только его руки прикоснулись к ее телу,  -  даже  сейчас  он
вздрогнул при воспоминании об этом, - а затем  в  отвращение,  когда  он
вошел в нее. Все закончилось быстро и не принесло удовлетворения. Она не
была девственницей.
   Ее любовник, сказала она,  когда  он  наутро  потребовал  объяснений,
остался в Англии. Она даже назвала Эшли  его  имя  -  сэр  Генри  Верни,
сосед, лучший друг ее брата. О да, она все еще его любит. И всегда будет
любить. Фанатичный блеск в ее глазах не позволил Эшли усомниться в  том,
что она говорит правду.
   Эшли оставалось ломать голову над тем, почему она вышла за него замуж
и каким образом можно сделать хоть что-то приемлемое из этого брака.
   На первый вопрос она ответила  с  вызовом,  что  он  напомнил  ей  ее
любовника. Ей показалось, что Эшли немного похож на него. Но она  ужасно
ошиблась. быть, был безумно счастливый день, она нашла в  нем  что-то  и
для него. И утром, и теперь. Ради их старой дружбы  она  предлагала  ему
свое понимание и сочувствие. Она подставила  свои  глухие  уши  для  его
темных тайн, предлагала свою  способность  проникать  глубже  слов.  Она
хотела облегчить его боль.
   А он отреагировал на это плотским желанием, ощутив  сильную  эрекцию.
Взяв ее за руки, он крепко держал их, создавая преграду между их телами.
   - Сегодня ты нужна мне только для одной цели, Эмми, - прохрипел он. -
Беги, пока не поздно. Уходи! - Однако, сам не сознавая, продолжал крепко
сжимать ее руки.
   Она подняла их сомкнутые руки и приложила к своим щекам.  Безрассудно
невинная  или  безрассудно  отважная,  а  может  быть,  и  то  и  другое
одновременно. Она чувствовала, что нужна ему, и ее не беспокоило, в  чем
это выразится.
   Она была готова отдать  все,  что  потребуется,  до  конца,  лишь  бы
утешить его. Эмми, его спасительница. С тех пор как  покинул  Индию,  он
искал забвения и покоя, не подозревая, что ищет ее.
   Крепко зажмурившись, он отыскал губами ее губы. Они  были  холодными,
крепко сжатыми и дрожали. Он настойчиво  раскрыл  их  кончиком  языка  и
ощутил теплоту, влагу и сладость ее рта. Язык проник еще глубже.  Острое
желание пульсировало в нем, сотрясая тело. Он все еще держал ее за руки,
не позволяя их телам соприкоснуться.
   - Ведь я могу погубить тебя, Эмми, - сказал он. -  Сегодня  я  только
так могу воспользоваться тобой. Уходи.
   Оставь меня. - Его удивило непривычное ощущение слез,  катившихся  по
щекам.
   Она отняла свои руки, и он, ожидая, что она  сейчас  убежит,  испытал
смешанное чувство паники и облегчения.
   Но вместо того чтобы спуститься по камням вниз,  она  подошла  совсем
близко и обняла его. Потом, слегка наклонившись, прижалась щекой  к  его
плечу.  Он  ощутил  все  тепло   ее   щедрости,   все   ее   невероятное
безрассудство. Понимает ли она сама, что делает?
   Он глубоко вздохнул и обнял ее.
   - Черт бы тебя побрал, - бормотал он, уткнувшись лицом в ее волосы. -
Черт бы тебя побрал, Эмми.  -  Он  знал,  что  она  его  не  услышит,  и
судорожно глотнул воздух'.
   Потом, взяв ее за подбородок, повернул к  себе  ее  лицо,  чтобы  она
видела его  губы.  Чтобы  не  оставалось  сомнения:  она  понимает,  что
происходит.
   - Если ты хочешь утешить меня сегодня, Эмми, - сказал он, - то можешь
сделать это только как женщина.
   Сегодня мне нужны лишь  плотские  утешения.  -  Он  взял  ее  руку  и
приложил к своим брюкам в отчаянной попытке смутить и напугать ее.  -  У
нее широко распахнулись глаза, но страха в них не было. -  Уходи.  Беги,
пока не поздно.
   Пока я еще могу тебя отпустить.
   Он заставлял ее уйти, а глаза умоляли остаться. Она слышала лишь  то,
что говорили глаза. И пришла сюда для того, чтобы дать все, что  бы  ему
ни потребовалось. Он это понимал, и у него не было сил отказаться от  ее
дара.
   Он подхватил ее на руки и стал спускаться вниз, все еще не веря,  что
это произойдет, что хотя бы у  одного  из  них  не  найдется  достаточно
здравого смысла, чтобы остановиться, пока еще не  поздно.  Но  его  тело
горело от желания, слепой инстинкт тянул к ней.
   Он поставил ее на ноги на  травянистом  берегу  реки,  снял  плащ  и,
расстелив его на земле, уложил ее.
   - Эмми... - Он опустился рядом с ней, наклонился, провел губами по ее
губам, прикоснулся к тугой теплой груди  сквозь  ткань  платья,  пытаясь
убедить себя, что еще не  поздно.  Но  было  поздно.  Обеими  руками  он
ухватился за подол ее широкого платья  вместе  с  нижней  сорочкой.  Она
подняла вверх обе руки, и он одним движением снял с  нее  всю  одежду  и
бросил на траву. Больше на ней ничего не было. Башмаки она сбросила, как
только он положил ее на землю. - Куда ты спешишь, невинная Эмми?
   Его губы и руки торопливо и жадно, но отнюдь не нежно ласкали ее. Она
прикасалась к нему  теплыми  нежными  руками,  издавая  странные  низкие
гортанные звуки. У  него  не  было  времени,  чтобы  раздеться.  Желание
пульсировало  в  нем,  заглушая  даже  шум  водопада,  а  душевная  боль
торопила, стремясь вырваться наружу, позволить  забыться  и  стереть  из
памяти прошлое. Дрожащими пальцами он расстегнул пуговицы на брюках.
   Он пытался войти в нее медленно. Но вход был узким,  девственным.  Он
почувствовал преграду, которая прогибалась,  но  долго  не  поддавалась.
Наконец поддалась, и он полностью вошел внутрь. Он услышал всхлипывание.
Это всхлипнул он сам. Она же лишь  издала  незнакомые  волнующие  звуки,
словно успокаивая его.
   Хотя ему  стоило  больших  усилий,  он  немного  подождал,  давая  ей
возможность приспособиться  к  болезненному  вторжению  в  ее  тело.  Он
подложил под нее руки в  бессознательной  попытке  уберечь  ее  тело  от
прикосновения к грубой поверхности земли и зарылся лицом  в  ее  волосы,
которые разметались, выбившись из-под стягивающей их ленты.
   Он пытался овладеть ею медленно, но она приподняла ноги и обвила  ими
его  тело,  так  чтобы  принять  его  боль   в   лоно   теплой,   мягкой
женственности. Он вошел в нее слишком глубоко, слишком  напористо,  едва
сознавая, что все происходит несправедливо: она только отдавала - нежно,
щедро, а он только брал - грубо, эгоистично.
   Но она отдавала, а он брал.
   Он услышал свой вскрик, когда,  достигнув  кульминации,  перелился  в
нее. И свое  всхлипывание,  когда  почувствовал,  как  одной  рукой  она
поглаживает ему спину, а другой нежно перебирает его волосы.
   Потом на несколько блаженных минут  он  забылся.  Он  нашел  то,  что
безуспешно искал целый год, а может, и дольше. Искал безуспешно,  потому
что не знал, где искать.

Глава 9

   Эмили смотрела в звездное небо.  Лежать  было  неудобно,  но  она  не
шевелилась, поддерживая его, пока он спал.
   Если бы потребовалось, она могла бы поддерживать его всю ночь.
   Она понимала, что обманула себя  и  пришла  потому,  что  любит  его.
Пришла, чтобы успокоить, чтобы отдать все, отдать  себя,  если  ему  это
требовалось. А ведь он уже перед  отъездом,  как  ей  казалось,  начинал
видеть в ней женщину.
   Она-то  всегда  любила  его,  как  женщина  любит  мужчину.  Даже   в
четырнадцать лет она понимала, что  ее  любовь  к  нему  затрагивает  не
только разум и чувства, но и тело.
   Сегодня она пришла сюда, готовая отдать свое  тело,  если  это  нужно
ему, чтобы успокоиться.
   Поэтому она нарушила обещание, которое дала себе  утром.  Хуже  того,
затронуты интересы еще одного человека. Вернее, людей. Эмили подумала  о
своей семье и о родных лорда Пауэлла. Нынче утром он написал  им  и  уже
отослал письмо. Завтра она почувствует горькое раскаяние. Чувство вины и
угрызения совести будут мучить ее до конца жизни.
   Эшли был с ней абсолютно честен. Он заставлял  ее  уйти,  и  не  раз.
Нечего притворяться, будто она ничего не понимала. Она все знала еще  до
того, как ушла из дома.
   Все произошло не так, как она ожидала. С самого начала  было  больно.
Ей до сих пор больно. Он все еще находился внутри  ее,  хотя  больше  не
причинял ей боль грубой напористостью. Не было ни взаимного чувства,  ни
взаимной  нежности,  которые,  как  ей   представлялось,   должны   были
сопровождать этот интимный акт. Это был не акт любви - по крайней мере в
романтическом  смысле.  Ей  казалось,   что   Эшли   едва   ли   получил
удовольствие. Но ведь и цель была не в том, чтобы получить удовольствие.
   Эмили не сожалела и не чувствовала, что поступила не  правильно.  Она
лишь думала о том, что своим поступком огорчит  ни  в  чем  не  повинных
людей.
   Но он успокоился. По крайней мере эти несколько мгновений он пребывал
в покое.
   Как велико должно быть его горе и чувство вины, если они  так  мучают
его даже по прошествии года! И как сильно он любил, если любовь оставила
после себя такую опустошенность и горечь! Элис была очень хороша  собой,
Эмми...
   Разве удивительно, что я безумно  влюбился  в  нее?  От  смотрела  на
звезды, продолжая рассеянно поглаживать его голову.
   Потом она почувствовала, что Эшли проснулся. У него напряглось  тело,
она ощутила вибрацию груди: он  что-то  сказал.  Он  приподнялся  и  лег
рядом, подложив руки под ее шею  и  обняв  за  плечи.  Холодный  ветерок
пробежал по ее обнаженному телу, и он закутал ее своим плащом. В  лунном
свете она совершенно отчетливо видела его лицо.
   Он долго смотрел на нее, потом заговорил:
   - Этой ночью ты сделала  мне  бесценный  подарок,  Эмми.  Я  не  могу
порицать тебя, потому что слишком тронут  твоей  невероятной  щедростью.
Мне бы лишь хотелось, чтобы  я  строже  контролировал  свои  желания.  Я
всегда буду сожалеть о том, что сделал с тобой сегодня.
   Нет, он не то говорит. Никаких сожалений. Это случилось  потому,  что
он нуждался в ней, и оказалось, что ему надо было обладать ее телом. Она
пришла, чтобы дать ему утешение, а не для того, чтобы усугубить  чувство
вины.
   Нет, никаких сожалений.
   - Нет, - сказал он. - Я знаю, что ты никогда  не  станешь  ни  в  чем
винить меня, Эмми. Ты никогда этого  не  делала,  никогда  не  требовала
ничего для себя, не так ли?
   Ты поощряла мой эгоизм, и я с готовностью  пользовался  тем,  что  ты
предлагала. И много лет назад, и сегодня. Ну что ж, теперь наступила моя
очередь. Моя очередь на всю оставшуюся жизнь.
   Хотя она не могла уловить каждое слово  из  сказанного,  но  заметила
горечь в выражении его лица. Не дав ей возможности ответить, он прижался
губами к ее губам, поддерживая рукой ее голову.
   - Я причинил тебе боль, - произнес он, оторвавшись наконец от ее губ.
   Он вложил в  ее  руку  носовой  платок,  но  она,  не  понимая,  лишь
вопросительно посмотрела на него. Поэтому он отобрал у нее платок и  сам
осторожно промокнул ее болезненно пульсирующую плоть,  наверное  вытирая
кровь. Потом сложил платок и снова  осторожно,  но  решительно  приложил
его. Эмили положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Ее  успокаивала
вибрация, которую она чувствовала,  хотя  и  не  знала,  что  именно  он
говорит.  Если  бы  он  говорил  что-то  важное,  то  приподнял  бы   ее
подбородок, чтобы она могла прочесть по губам. Он гладил ее  по  голове,
как несколько минут назад делала она.
   Она думала о том, что теперь будет, когда это произошло  между  ними.
Станет ли теперь легче или труднее жить, чем последние семь лет? И вдруг
поняла, что обманывает себя, если надеется, что будет легче. Теперь  она
знала его не только сердцем, но и телом. И любила его телом. Она  отдала
себя всю целиком, но он взял только тело.
   Она не жалела об этом, хотя знала, что и  завтра,  и  всю  оставшуюся
жизнь ей придется горько  сожалеть  о  многом  из  того,  что  случилось
сегодня. Но не о том, что любит Эшли. Всегда любила и будет любить.
   Она не заметила, как заснула.

***

   Эмили проспала, наверное, около двух часов. Такой он ее и представлял
во сне: теплой, расслабившейся и доверчивой.
   Наконец она пошевелилась, посмотрела на него и улыбнулась. Как  могла
она улыбаться, если он только что так злоупотребил ее доверчивостью? Она
села и натянула через голову сорочку и платье. Он привел в порядок  свою
одежду, встряхнул оба плаща, накинул один на  ее  плечи,  застегнув  под
горлом, а другой - на себя и пошел вместе с ней к дому.
   Выбравшись на открытое место, он хотел было отправить ее  вперед,  но
передумал. Какая теперь разница, увидят ли их вместе или нет? Все  равно
завтра все должно измениться. И он пошел рядом с ней,  не  прикасаясь  и
ничего не говоря. Он не сказал ни слова с тех пор, как  она  проснулась.
Только проводил ее до комнаты и распахнул перед ней дверь. Было  слишком
темно, и она не могла читать по губам. Он обнял ее и поцеловал в губы.
   Без страсти. Просто пожелав спокойной ночи.
   - Спасибо, Эмми, - сказал он,  хотя  знал,  что  она  не  услышит.  -
Спасибо за все, что  ты  попыталась  сделать,  и  за  то,  что  сделала.
Спокойной ночи, маленький олененок.
   Отступив на шаг, он дождался, пока она закроет дверь.
   Остаток ночи он простоял не раздеваясь у окна.
   Он совратил Эмми. Три последних года его жизнь погружалась  в  пучину
тьмы, и теперь наконец он  коснулся  самого  дна.  Взял  милую,  светлую
невинность и уволок вместе с собой в темный омут. А  она,  возможно,  об
этом пока даже не знает.

***

   Граф Ройс с женой, ребенком и несколькими племянниками и племянницами
гулял у холмов за домом. Когда  они  возвращались,  Эшли  в  одиночестве
прогуливался по  террасе.  Он  отклонил  настойчивые  приглашения  детей
поиграть вместе, и Констанс, с сочувствием посмотрев на него, повела  их
в дом. Виктор, дружески кивнув Эшли, хотел последовать за ними, но  Эшли
остановил его.
   - Я хотел бы поговорить с тобой, Ройс, если не возражаешь.
   - Что за вопрос? С удовольствием, - ответил Виктор, останавливаясь на
террасе. На лице его сразу же появилось выражение сочувствия.
   - Найдем более уединенное место, - предложил Эшли. -  Люк  отправился
прокатиться верхом, так что его кабинет свободен.
   - Хорошо,  -  согласился  Виктор,  несколько  удивившись,  но  охотно
последовал за Эшли.
   Эшли закрыл за ними дверь кабинета и, чуть улыбнувшись,  остановился,
прислонившись к ней спиной.
   - То, что я намерен сказать, должно  быть,  станет  для  тебя  полной
неожиданностью, - сказал он, - особенно в свете вчерашних событий. Но  я
должен у тебя просить руки Эмми.
   Виктор в полном смятении уставился на Эшли.
   - Эмили? - произнес он. - Ее руки?
   - Я хочу жениться на ней. - Эшли, заложив руки за спину, сжал их. - -
Жениться? - Граф все еще не пришел в себя. - Но она  уже  помолвлена.  С
Пауэллом.
   - Тем не менее она выйдет замуж за меня, - спокойно проговорил  Эшли.
- Она совершеннолетняя. Мне не нужно даже спрашивать у тебя  разрешения,
я делаю это из  вежливости.  Но  надо  урегулировать  вопрос  о  брачном
контракте. Я имею все возможности для  того,  чтобы  создать  ей  жизнь,
подобающую дочери графа.
   Виктор, постепенно придя в себя, нахмурил брови.
   - Эмили помолвлена, Кендрик,  -  сказал  он.  -  Вчера  было  сделано
оглашение. Ты сам присутствовал при этом.
   Помолвка налагает такие же обязательства, как брак. К тому же и  двух
дней не прошло, как ты приехал в Боуден. Твоя выходка  по  меньшей  мере
неуместна, ты не находишь?
   Он говорил с явным неодобрением. Трудно поверить, подумал  Эшли,  что
Ройс моложе его.  Ответственность,  к  которой  обязывало  положение,  и
семейная жизнь придавали ему достоинство, и он казался старше своих лет.
   - Помолвку следует разорвать, - настаивал Эшли. - Она выйдет замуж за
меня.
   - Я прекрасно понимаю, - заметил Виктор, начиная раздражаться, -  что
ты понес тяжелую утрату, Кендрик, что возвращение домой и  необходимость
сообщить это известие семье выбили тебя из колеи, но...
   - Но она выйдет за меня замуж, - повторил Эшли. - У нее нет выбора. У
меня тоже.
   Граф Ройс замер на месте и долго сверлил  его  пристальным  взглядом,
потом подошел к нему.
   - Что ты хо