вечал Гримо.
   Воцарилось долгое молчание. Гримо, едва державшийся на ногах, в изне-
можении опустился на стул.
   Атос налил стакан шампанского и дал ему выпить.
   - Что же, - в конце концов сказал д'Артаньян,  -  пусть  себе  живет,
пусть едет в Париж, мы не таких еще видывали. Пусть является.
   - Да, конечно, - произнес Портос, любовно поглядев на свою  шпагу,  -
мы ждем его, пусть пожалует.
   - К тому же это всего-навсего ребенок, - сказал Арамис.
   - Ребенок! - воскликнул Гримо. - Знаете ли вы, что сделал этот  ребе-
нок? Переодетый монахом, он выведал всю  историю,  исповедуя  бетюнского
палача, а затем, после исповеди, узнав все, он вместо  отпущения  грехов
вонзил палачу в сердце вот этот кинжал. Смотрите, на нем еще не  обсохла
кровь - еще двух суток не прошло, как он вынут из раны.
   С этими словами Гримо положил на стол кинжал, оставленный  монахом  в
груди палача.
   Д'Артаньян, Портос и Арамис сразу вскочили и бросились к  своим  шпа-
гам.
   Один только Атос продолжал спокойно и задумчиво сидеть на месте.
   - Ты говоришь, что он одет монахом, Гримо?
   - Да, августинским монахом.
   - Как он выглядит?
   - По словам трактирщика, он моего роста, худой, бледный, с светло-го-
лубыми глазами и светловолосый.
   - И... он не видел Рауля? - спросил Атос.
   - Напротив, они встретились, и виконт сам привел его к постели умира-
ющего.
   Атос встал и, не говоря ни слова, снял со стены свою шпагу.
   - Однако, господа, - воскликнул д'Артаньян с деланным смехом,  -  мы,
кажется, начинаем походить на девчонок. Мы,  четыре  взрослых  человека,
которые не моргнув глазом шли против целых армий, мы дрожим теперь перед
ребенком!
   - Да, - сказал Атос, - но этот ребенок послан самою судьбою.
   И они все вместе поспешно покинули гостиницу.


   XXXIX
   ПИСЬМО КАРЛА ПЕРВОГО

   Теперь попросим читателя переправиться через Сену  и  последовать  за
нами в монастырь кармелиток на улице Святого Якова.
   Утро. Часы бьют одиннадцать. Благочестивые сестры только что отслужи-
ли мессу за успех оружия Карла I. Из церкви вышли женщина и молодая  де-
вушка, обе одетые в черное, одна - как вдова, другая - как сирота, и на-
правились в свою келью. Войдя туда, женщина преклонила колени  на  дере-
вянную крашеную скамеечку перед распятием, а молодая девушка стала  поо-
даль, опершись на стул, и заплакала.
   Женщина, видно, была когда-то хороша собой, но  слезы  преждевременно
ее состарили. Молодая девушка была прелестна,  и  слезы  делали  ее  еще
прекрасней. Женщине можно было дать лет сорок, а молодой девушке не  бо-
лее четырнадцати.
   - Господи, - молилась женщина, - спаси моего мужа, спаси моего сына и
возьми мою печальную и жалкую жизнь.
   - Боже мой, - прошептала молодая девушка, - спаси мою мать.
   - Ваша мать ничего не может для вас сделать в этом мире, Генриетта, -
сказала, обратись к ней, молившаяся женщина. - У вашей матери нет  более
ни трона, ни мужа, ни сына, ни средств, ни друзей. Ваша мать, бедное ди-
тя мое, покинута всеми.
   С этими словами женщина упала в объятия быстро подбежавшей  дочери  и
сама разразилась рыданиями.
   - Матушка, будьте тверды! - успокаивала ее девушка.
   - Ах, королям приходится тяжело в  эту  годину,  -  произнесла  мать,
опустив голову на плечо своей дочери. - И никому нет до нас дела в  этой
стране, каждый думает только о своих делах. Пока ваш брат был здесь,  он
еще поддерживал меня, но он уехал и не может даже подать вести о себе ни
мне, ни отцу. Я заложила последние драгоценности, продала все свои  вещи
и ваши платья, чтобы заплатить жалованье слугам, которые иначе отказыва-
лись сопровождать его. Теперь мы вынуждены жить за счет монахинь. Мы ни-
щие, о которых заботится бог.
   - Но почему вы не обратитесь к вашей сестре, королеве? - спросила мо-
лодая девушка.
   - Увы, моя сестра - королева более не королева. Ее именем правит дру-
гой. Когда-нибудь вы поймете это.
   - Тогда обратитесь к вашему племяннику, королю. Хотите, я поговорю  с
ним? Вы ведь знаете, как он меня любит, матушка.
   - Увы, мой племянник пока только называется королем, и, как вы  знае-
те, - Ла Порт много раз говорил нам это, -  он  сам  терпит  лишения  во
всем.
   - Тогда обратимся к богу, - сказала молодая девушка, опускаясь на ко-
лени возле матери.
   Эти две молящиеся рядом женщины были дочь и внучка Генриха IV, жена и
дочь Карла I Английского.
   Они уже кончали свою молитву, когда в дверь кельи тихонько  постучала
монахиня.
   - Войдите, сестра, - сказала старшая из женщин,  вставая  с  колен  и
отирая слезы.
   Монахиня осторожно приотворила дверь.
   - Ваше величество благоволит простить меня, если я помешала ее молит-
ве, - сказала она, - в приемной ждет иностранец; он прибыл из  Англии  и
просит разрешения вручить письмо вашему величеству.
   - Письмо? Может быть, от короля! Известия о вашем отце, без сомнения!
Слышите, Генриетта?
   - Да, матушка, слышу и надеюсь.
   - Кто же этот господин?
   - Дворянин лет сорока или пятидесяти.
   - Как его зовут? Он сказал свое имя?
   - Лорд Винтер.
   - Лорд Винтер! - воскликнула королева. - Друг  моего  мужа!  Впустите
его, впустите.
   Королева бросилась навстречу посланному и с жаром схватила его за ру-
ку.
   Лорд Винтер, войдя  в  келью,  преклонил  колено  и  вручил  королеве
письмо, вложенное в золотой футляр.
   - Ах, милорд! - воскликнула королева. - Вы приносите  нам  три  вещи,
которых мы давно уже не видали: золото, преданность друга  и  письмо  от
короля, нашего супруга и повелителя.
   Лорд Винтер в ответ только поклонился; волнение не давало ему  произ-
нести ни слова.
   - Милорд, - сказала королева, указывая на письмо, - вы понимаете, что
я спешу узнать содержание этого письма.
   - Я удаляюсь, ваше величество, - отвечал лорд Винтер.
   - Нет, останьтесь, - сказала королева, - мы прочтем письмо  при  вас.
Разве вы не понимаете, что мне надо о многом вас расспросить?
   Лорд Винтер отошел в сторону и молча стал там.
   Между тем мать и дочь удалились в амбразуру окна и, обнявшись, начали
жадно читать следующее письмо:
   "Королева и дорогая супруга!
   Дело близится к развязке. Все войска, которые мне сохранил бог,  соб-
рались на поле около Несби, откуда я наспех пишу  это  письмо.  Здесь  я
ожидаю армию моих возмутившихся подданных, чтобы в  последний  раз  сра-
зиться с ними. Если мне удастся победить, борьба  затянется;  если  меня
победят, то я погиб окончательно. Я желал бы  в  этом  последнем  случае
(увы, в нашем положении надо все предвидеть!) попытаться достигнуть  бе-
регов Франции. Но примут ли там, захотят ли там принять несчастного  ко-
роля, который послужит пагубным примером в стране, уже  волнуемой  граж-
данскою смутою? Ваш ум и ваша любовь будут моими  советчиками.  Податель
этого письма на словах передаст вам то, что я не решаюсь  доверить  воз-
можным случайностям. Он объяснит вам, чего я жду от вас. Ему же я  пору-
чаю передать детям мое благословение и выразить вам чувство безграничной
любви, моя королева и дорогая супруга".
   Письмо это было подписано вместо "Карл, король" - "Карл, пока еще ко-
роль".
   Винтер, следивший за выражением лица королевы при чтении этого груст-
ного послания, заметил все же, что ее глаза загорелись надеждой.
   - Пусть он перестанет быть королем! - воскликнула королева.  -  Пусть
он будет побежден, изгнан, осужден, лишь бы остался жив! Увы, трон в на-
ши дни слишком опасен, чтобы я желала моему супругу занимать его.  Одна-
ко, милорд, говорите, - продолжала королева, - только не скрывайте ниче-
го. В каком положении король? Так ли оно безнадежно, как ему представля-
ется?
   - Увы, государыня, его положение еще безнадежнее, чем он сам  думает.
Его величество слишком великодушен, чтобы  замечать  ненависть,  слишком
благороден, чтобы угадывать измену. Англия охвачена безумием, и,  боюсь,
прекратить его можно, только пролив потоки крови.
   - А лорд Монтроз? - спросила королева. - До меня дошли слухи  об  его
больших и быстрых успехах, о победах, одержанных при Инверлеши,  Олдоне,
Олфорте и Килсите. После этого, как я слышала, он  двинулся  к  границе,
чтобы соединиться с королем.
   - Да, государыня, но на границе его встретил Лесли.  Монтроз  искушал
судьбу своими сверхъестественными деяниями, и удача изменила ему. Разби-
тый при Филиппе, Монтроз должен был распустить остатки своих войск и бе-
жать, переодевшись лакеем. Теперь он в Бергене, в Норвегии.
   - Да хранит его бог! - произнесла королева. - Все же утешительно, что
человек, столько раз рисковавший своею жизнью ради нас, находится в  бе-
зопасности. Теперь, милорд, я знаю настоящее положение короля Оно безна-
дежно. Но скажите, что вы должны передать мне от моего царственного суп-
руга?
   - Ваше величество, - отвечал лорд Винтер, - король желает,  чтобы  вы
постарались узнать истинные намерения короля и королевы по  отношению  к
нему.
   - Увы! Вы сами знаете, - сказала королева, - король  еще  ребенок,  а
королева - слабая женщина. Все в руках Мазарини.
   - Неужели он хочет сыграть во Франции ту же роль, какую Кромвель  иг-
рает в Англии?
   - О нет. Это изворотливый и хитрый итальянец,  который,  быть  может,
мечтает о преступлении, но никогда на него не решится.  В  противополож-
ность Кромвелю, на стороне которого обе палаты, Мазарини в своей  борьбе
с парламентом находит поддержку только у королевы.
   - Тем более для него оснований  помочь  королю,  которого  преследует
парламент.
   Королева с горечью покачала головой.
   - Если судить по его отношению ко мне, - сказала она, -  то  кардинал
не сделает ничего, а может быть, даже будет против нас. Наше  пребывание
во Франции уже тяготит его, а тем более будет тяготить  его  присутствие
короля. Милорд, - продолжала Генриетта, грустно улыбнувшись, - тяжело  и
даже стыдно признаться, но мы провели зиму в Лувре без денег, без белья,
почти без хлеба и часто вовсе не вставали с постели из-за холода.
   - Ужасно! - воскликнул лорд Винтер. - Дочь Генриха Четвертого, супру-
га короля Карла! Отчего же, ваше величество, вы не обратились ни к  кому
из нас?
   - Вот какое гостеприимство оказывает королеве министр, у которого ко-
роль хочет просить гостеприимства для себя.
   - Но я слышал, что поговаривали о  браке  между  принцем  Уэльским  и
принцессой Орлеанской, - сказал лорд Винтер.
   - Да, одно время я на это надеялась. Эти дети полюбили друг друга, но
королева, покровительствовавшая вначале их любви, изменила свое  отноше-
ние, а герцог Орлеанский, который вначале содействовал их сближению, те-
перь запретил своей дочери и думать об этом союзе. Ах, милорд, - продол-
жала королева, не утирая слез, - лучше бороться, как король, и  умереть,
как, может быть, умрет он, чем жить из милости, подобно нам.
   - Мужайтесь, ваше величество, - сказал лорд Винтер.  -  Не  отчаивай-
тесь. Подавить восстание в соседнем государстве - в интересах  французс-
кой короны, ибо во Франции тоже неблагополучно. Мазарини - государствен-
ный человек и поймет, что необходимо оказать помощь королю Карлу.
   - Но уверены ли вы, - с сомнением сказала королева, - что вас не опе-
редили враги короля?
   - Кто, например? - спросил лорд Винтер.
   - Разные Джойсы, Приджи, Кромвели.
   - Портные, извозчики, пивовары! О ваше  величество,  я  надеюсь,  что
кардинал не собирается вступать в союз с подобными людьми.
   - А кто он сам? - сказала королева Генриетта.
   - Но ради чести короля, чести королевы...
   - Хорошо. Будем надеяться, что он сделает что-нибудь ради  их  чести.
Преданный друг всегда красноречив, милорд, и вы  почти  успокоили  меня.
Подайте мне руку и отправитесь к министру.
   - Ваше величество, - возразил лорд Винтер, склоняясь перед королевой,
- вы оказываете мне слишком большую честь.
   - Но что, если он откажет, - сказала королева  Генриетта,  остановив-
шись, - а король проиграет битву?
   - Тогда его величество найдем приют в Голландии, где, как  я  слышал,
находится его высочество принц Уэльский.
   - А может ли король рассчитывать, что у него много  таких  слуг,  как
вы, чтобы помочь ему спастись?
   - Увы, немного, ваше величество, - сказал лорд Винтер, -  но  мы  все
предусмотрели, и я явился за союзниками во Францию.
   - За союзниками! - произнесла королева, качая головой.
   - Ваше величество, - возразил лорд Винтер, - только бы мне найти моих
старых друзей, и я ручаюсь за успех.
   - Хорошо, милорд, - произнесла королева с мучительным сомнением чело-
века, долго находившегося в несчастии. - Едемте - и да услышит вас бог.
   Королева села в карету. Лорд Винтер, верхом, в сопровождении двух ла-
кеев, поехал рядом.


   XL
   ПИСЬМО КРОМВЕЛЯ

   В ту минуту, как королева Генриетта выезжала из монастыря кармелиток,
направляясь в Пале-Рояль, какой-то всадник сошел с коня  у  ворот  коро-
левского дворца и объявил страже, что имеет сообщить нечто важное карди-
налу Мазарини.
   Хотя кардинал и был очень труслив, все же доступ к нему  был  сравни-
тельно легок: он часто нуждался в разных указаниях и сведениях со сторо-
ны. Действительные затруднения начинались не у первой двери; да и вторую
тоже можно было легко пройти, но зато у третьей, кроме караула и лакеев,
всегда бодрствовал верный Бернуин, цербер, которого нельзя было  умилос-
тивить никакими словами, как и нельзя было  околдовать  никакой  веткой,
хотя бы золотой.
   Итак, каждый, кто  просил  или  требовал  у  кардинала  аудиенции,  у
третьей двери должен был подвергнуться форменному допросу.
   Всадник, привязав свою лошадь к решетке двора,  поднялся  по  главной
лестнице и обратился к караулу в первой зале.
   - Проходите дальше, - отвечали, не поднимая глаз, караульные, занятые
игрою кто в карты, кто в кости, и очень довольные случаем показать,  что
лакейские обязанности их не касаются.
   Незнакомец прошел в следующую залу. Эта зала охранялась мушкетерами и
лакеями.
   Незнакомец повторил свой вопрос.
   - Есть у вас бумага, дающая право на аудиенцию?  -  спросил  один  из
придворных лакеев, подходя к просителю.
   - У меня есть письмо, но не от кардинала Мазарини.
   - Войдите и спросите господина Бернуина, - сказал служитель и отворил
дверь в третью комнату.
   Случайно ли в этот раз, или это было его обычное место, но за  дверью
как раз стоял сам Бернуин, который, конечно, все слышал.
   - Я, сударь, тот, кого вы ищете, - сказал он. - От кого у вас  письмо
к его высокопреосвященству?
   - От генерала Оливера Кромвеля, - отвечал вновь прибывший. - Сообщите
это его высокопреосвященству и спросите, может ли он принять меня.
   Он стоял с мрачным и гордым видом, свойственным пуританам.
   Бернуин, осмотрев молодого человека испытующим взглядом с ног до  го-
ловы, вошел в кабинет кардинала и передал ему слова незнакомца.
   - Человек с письмом от Оливера Кромвеля? - переспросил кардинал. -  А
как он выглядит?
   - Настоящий англичанин, монсеньер, светловолосый с  рыжеватым  оттен-
ком, скорее рыжий, с серо-голубыми, почти  серыми  глазами;  воплощенная
надменность и непреклонность.
   - Пусть он передаст письмо.
   - Монсеньер требует письмо, - сказал Бернуин, возвращаясь из кабинета
в приемную.
   - Монсеньер получит письмо только от меня, из рук в руки,  -  отвечал
молодой человек, - а чтобы вы убедились, что у меня  действительно  есть
письмо, вот оно, смотрите.
   Бернуин осмотрел печать и, увидев, что письмо действительно от  гене-
рала Оливера Кромвеля, повернулся, чтобы снова войти к Мазарини.
   - Прибавьте еще, - сказал ему молодой человек, - что я не простой го-
нец, а чрезвычайный посол.
   Бернуин вошел в кабинет и через несколько секунд возвратился.
   - Войдите, сударь, - сказал он, отворяя дверь.
   Все эти хождения Бернуина взад и  вперед  были  необходимы  Мазарини,
чтобы оправиться от волнения, вызванного в нем известием о письме  Кром-
веля. Но, несмотря на всю проницательность, он все-таки не мог догадать-
ся, что заставило Кромвеля вступить с ним в сношения.
   Молодой человек показался на пороге его кабинета, держа шляпу в одной
руке, а письмо в другой.
   Мазарини встал.
   - У вас, сударь, - сказал он, - есть верительное письмо ко мне?
   - Да, вот оно, монсеньер, - отвечал молодой человек.
   Мазарини взял письмо, распечатал его и прочел:
   "Господин Мордаунт, один из моих секретарей, вручит  это  верительное
письмо его высокопреосвященству кардиналу Мазарини в Париже; кроме того,
у него есть другое, конфиденциальное письмо к его преосвященству.
   Оливер Кромвель",
   - Отлично, господин Мордаунт, - сказал Мазарини, -  давайте  мне  это
другое письмо и садитесь.
   Молодой человек вынул из кармана второе письмо, вручил его  кардиналу
и сел.
   Кардинал, занятый своими мыслями, взял письмо и некоторое время  дер-
жал его в руках, не распечатывая. Чтобы сбить посланца с толку,  он  на-
чал, по своему обыкновению, его выспрашивать, вполне убежденный по  опы-
ту, что мало кому удается скрыть от него  что-либо,  когда  он  начинает
расспрашивать, глядя в глаза собеседнику.
   - Вы очень молоды, господин Мордаунт, - сказал он, - для трудной роли
посла, которая не удается иногда и самым старым дипломатам.
   - Монсеньер, мне двадцать три года, но ваше преосвященство ошибается,
считая меня молодым. Я старше вас, хотя мне и недостает вашей мудрости.
   - Что это значит, сударь? - спросил Мазарини. - Я вас не понимаю.
   - Я говорю, монсеньер, что год страданий должен считаться за два, а я
страдаю уже двадцать лет.
   - Ах, так, я понимаю, - сказал Мазарини, - у вас  нет  состояния,  вы
бедны, не правда ли?
   И он подумал про себя: "Эти английские революционеры сплошь  нищие  и
неотесанные мужланы".
   - Монсеньер, мне предстояло получить состояние в шесть миллионов,  но
у меня его отняли.
   - Значит, вы не простого звания? - спросил Мазарини с удивлением.
   - Если бы я носил свой титул, я был бы лордом; если бы я  носил  свое
имя, вы услышали бы одно из самых славных имен Англии.
   - Как же вас зовут?
   - Меня зовут Мордаунт, - отвечал молодой человек, кланяясь.
   Мазарини понял, что посланец Кромвеля хочет сохранить инкогнито.
   Он помолчал несколько секунд, глядя на посланца с еще большим  внима-
нием, чем вначале.
   Молодой человек казался совершенно бесстрастным.
   "Черт бы побрал этих пуритан, - подумал Мазарини, - все они точно ка-
менные".
   Затем он спросил:
   - Но у вас есть родственники?
   - Да, есть один, монсеньер.
   - Он, конечно, помогает вам?
   - Я три раза являлся к нему, умоляя о помощи, и три раза он  приказы-
вал лакеям прогнать меня.
   - О, боже мой, дорогой господин Мордаунт! - воскликнул Мазарини,  на-
деясь своим притворным состраданием  завлечь  молодого  человека  в  ка-
кую-нибудь ловушку. - Боже мой! Как трогателен ваш рассказ!  Значит,  вы
ничего не знаете о своем рождении?
   - Я узнал о нем очень недавно.
   - А до тех пор?
   - Я считал себя подкидышем.
   - Значит, вы никогда не видали вашей матери?
   - Нет, монсеньер, когда я был ребенком, она три раза заходила к  моей
кормилице. Последний ее приход я помню так же хорошо, как  если  бы  это
было вчера.
   - У вас хорошая память, - произнес Мазарини.
   - О да, монсеньер, - сказал молодой человек с таким выражением, что у
кардинала пробежала дрожь по спине.
   - Кто же вас воспитывал? - спросил Мазарини.
   - Кормилица-француженка; когда мне исполнилось пять лет, она прогнала
меня, так как ей перестали платить за меня. Она назвала  мне  имя  моего
родственника, о котором ей часто говорила моя мать.
   - Что же было с вами потом?
   - Я плакал и просил милостыню на улицах, и один протестантский пастор
из Кингстона взял меня к себе, воспитал на протестантский  лад,  передал
мне все свои знания и помог мне искать родных.
   - И ваши поиски...
   - Были тщетны. Все открылось благодаря случаю.
   - Вы узнали, что сталось с вашей матерью?
   - Я узнал, что