-
тающие ему для того, чтобы найти связь между прежним и  теперешним  Ато-
сом. Это будет нетрудно, потому что личность наставника, наверное, оста-
вила след в сердце и уме воспитанника. Но в то же время д'Артаньян,  сам
будучи человеком проницательным, понимал, в каком  невыгодном  положении
он может оказаться, если какая-нибудь неосторожность  или  неловкость  с
его стороны позволит опытному глазу Атоса заметить его уловки.
   Кроме того, надо сказать, что д'Артаньян, охотно хитривший с  лукавым
Арамисом и тщеславным Портосом, стыдился кривить душой перед Атосом, че-
ловеком прямым и честным. Ему казалось, что если бы он перехитрил Арами-
са и Портоса, это заставило бы их только с большим уважением  относиться
к нему, тогда как Атос, напротив того, стал бы его меньше уважать.
   - Ах, зачем здесь пет Гримо, молчаливого Гримо! - говорил д'Артаньян.
- Я бы многое понял из его молчания. Гримо молчал так красноречиво!
   Между тем в доме понемногу все затихало. Д'Артаньян  слышал  хлопанье
запираемых дверей о ставен. Потом замолкли собаки,  отвечавшие  лаем  на
лай деревенских собак; соловей, притаившийся в густой листве деревьев  в
рассыпавший среди ночи свои мелодичные трели, тоже наконец уснул. В доме
слышались только однообразные звуки размеренных шагов над комнатой д'Ар-
таньяна: должно быть, там помещалась спальня Атоса.
   "Он ходит и размышляет, - подумал д'Артаньян. - Но о чем? Узнать  это
невозможно. Можно угадать все, что угодно, но только не это".
   Наконец Атос, по-видимому, лег в постель, потому что и эти  последние
звуки затихли.
   Тишина и усталость одолели наконец д'Артаньяна; он тоже закрыл  глаза
и тотчас же погрузился в сон.
   Д'Артаньян не любил долго спать. Едва заря позолотила занавески,  как
он соскочил с кровати и открыл окна. Сквозь жалюзи он увидел, что кто-то
бродит по двору, стараясь двигаться бесшумно. По своей привычке  не  ос-
тавлять ничего без внимания, д'Артаньян  стал  осторожно  и  внимательно
всматриваться и узнал гранатовый колет и темные волосы Рауля.
   Молодой человек - так как это был действительно он  -  отворил  дверь
конюшни, вывел гнедую лошадь, на  которой  ездил  накануне,  взнуздал  и
оседлал ее с проворством и ловкостью самого опытного конюха, затем  про-
вел лошадь по правой аллее плодового сада, отворил боковую калитку,  вы-
ходившую на тропинку, вывел лошадь, запер калитку за собой, и д'Артаньян
увидал, поверх стены, как он полетел  стрелой,  пригибаясь  под  низкими
цветущими ветвями акаций и кленов.
   Д'Артаньян еще вчера заметил, что эта тропинка вела в Блуа.
   "Эге, - подумал гасконец, - этот ветреник уже пошаливает!  Видно,  он
не разделяет ненависти Атоса к прекрасному полу. Он не  мог  поехать  на
охоту без ружья и без собак; едва ли он едет по делу,  он  бы  тогда  не
скрывался. От кого он прячется?.. От меня или от отца?.. Я  уверен,  что
граф - отец ему... Черт возьми! Уж это-то я узнаю, поговорю начистоту  с
самим Атосом".
   Утро разгоралось. Д'Артаньян снова услышал все те звуки, которые  за-
мирали один за другим вчера вечером, - все начинало пробуждаться:  ожили
птицы на ветвях, собаки в конурах, овцы на  пастбище;  ожили,  казалось,
даже привязанные к берегу барки на Луаре и, отделясь от берегов, поплыли
вниз по течению. Д'Артаньян, чтоб никого не будить, оставался  у  своего
окна, но, заслышав в замке шум отворяемых дверей и ставен,  он  еще  раз
пригладил волосы, подкрутил усы, по привычке почистил рукавом своею  ко-
лота поля шляпы и сошел вниз. Спустившись с последней ступеньки крыльца,
он заметил Атоса, наклонившегося к земле в позе человека,  который  ищет
затерянную в песке монету.
   - С добрым утром, дорогой хозяин! - сказал д'Артаньян.
   - С добрым утром, милый друг. Как провели ночь?
   - Превосходно, мой друг; да и все у вас тут превосходно: и кровать, и
вчерашний ужин, и весь ваш прием. Но что вы так усердно  рассматриваете?
Уж не сделались ли вы, чего доброго, любителем тюльпанов?
   - Над этим, мой друг, не следует смеяться. В деревне вкусы очень  ме-
няются, и, сам того не замечая, начинаешь любить все то прекрасное,  что
природа выводит на свет из-под земли и чем так пренебрегают в городах. Я
просто смотрел на ирисы: я посадил их вчера у бассейна, а сегодня  утром
их затоптали. Эти садовники такой неуклюжий народ. Ездили за водой и  не
заметили, что лошадь ступает по грядке.
   Д'Артаньян улыбнулся.
   - Вы так думаете? - спросил он.
   И он повел друга в аллею, где отпечаталось  немало  следов,  подобных
тем, от которых пострадали ирисы.
   - Вот, кажется, еще следы,  посмотрите,  Атос,  -  равнодушно  сказал
Д'Артаньян.
   - В самом деле. И еще совсем свежие!
   - Совсем свежие, - подтвердил Д'Артаньян.
   - Кто мог выехать сегодня утром? - спросил с тревогой Атос. - Не выр-
валась ли лошадь из конюшни?
   - Не похоже, - сказал Д'Артаньян, - шаги очень ровные и спокойные.
   - Где Рауль? - воскликнул Атос. - И как могло случиться, что я его не
видел!
   - Ш-ш, - остановил его Д'Артаньян, приложив с улыбкой палец к губам.
   - Что здесь произошло? - спросил Атос.
   Д'Артаньян рассказал все, что видел, пристально следя за лицом хозяи-
на.
   - А, теперь я догадываюсь, в чем дело, - ответил Атос,  слегка  пожав
плечами. - Бедный мальчик поехал в Блуа.
   - Зачем?
   - Да затем, бог мой, чтобы узнать о здоровье маленькой Лавальер. Пом-
ните, той девочки, которая вывихнула себе ногу?
   - Вы думаете? - недоверчиво спросил Д'Артаньян.
   - Не только думаю, но уверен в этом, - ответил Атос. -  Разве  вы  не
заметили, что Рауль влюблен?
   - Что вы? В кого? В семилетнюю девочку?
   - Милый друг, в возрасте Рауля сердце бывает так полно, что необходи-
мо излить его на что-нибудь, будь то мечта или действительность.  Ну,  а
его любовь, - то и другое вместе.
   - Вы шутите! Как? Эта крошка?
   - Разве вы ее не видали? Это прелестнейшее создание. Серебристо-бело-
курые волосы и голубые глаза, уже сейчас задорные и томные.
   - А что скажете вы про эту любовь?
   - Я ничего не говорю, смеюсь и подшучиваю над Раулем; но первые  пот-
ребности сердца так неодолимы, порывы любовной тоски у молодых людей так
сладки и так горьки в то же время, что часто носят все признаки  настоя-
щей страсти. Я помню, что сам в возрасте Рауля влюбился в греческую ста-
тую, которую добрый король Генрих Четвертый подарил моему отцу. Я думал,
что сойду с ума от горя, когда узнал, что история  Пигмалиона  -  пустой
вымысел.
   - Это от безделья. Вы не стараетесь ничем занять Рауля, и он сам ищет
себе занятий.
   - Именно. Я уж подумываю удалить его отсюда.
   - И хорошо сделаете.
   - Разумеется. Но это значило бы разбить его сердце, и он страдал  бы,
как от настоящей любви. Уже года тричетыре тому назад, когда он сам  был
ребенком, он начал восхищаться этой маленькой богиней и угождать  ей,  а
теперь дойдет до обожания, если останется здесь. Дети каждый день вместе
строят всякие планы и беседуют о множестве серьезных вещей, словно им по
двадцать лет и они настоящие влюбленные. Родные маленькой Лавальер  сна-
чала все посмеивались, но и они, кажется, начинают хмурить брови.
   - Ребячество. Но Раулю необходимо рассеяться. Отошлите  его  поскорей
отсюда, не то, черт возьми, он у вас никогда не станет мужчиной.
   - Я думаю послать его в Париж, - сказал Атос.
   - А, - отозвался д'Артаньян и подумал, что настала удобная минута для
нападения. - Если хотите, - сказал он, - мы можем устроить судьбу  этого
молодого человека.
   - А, - в свою очередь, сказал Атос.
   - Я даже хочу с вами посоветоваться относительно одной вещи,  пришед-
шей мне на ум.
   - Извольте.
   - Как вы думаете, не пора ли нам поступить опять на службу?
   - Разве вы не состоите все время на службе, д'Артаньян?
   - Скажу точнее: речь идет о деятельной службе.  Разве  прежняя  жизнь
вас больше не соблазняет и, если бы вас ожидали  действительные  выгоды,
не были бы вы рады возобновить в компании со мной и нашим другом  Порто-
сом былые похождения?
   - Кажется, вы мне это предлагаете? - спросил Атос.
   - Прямо и чистосердечно.
   - Снова взяться за оружие?
   - Да.
   - За кого и против кого? - спросил вдруг Атос, устремив  на  гасконца
свой ясный и доброжелательный взгляд.
   - Ах, черт! Вы слишком торопливы.
   - Прежде всего я точен. Послушайте, д'Артаньян, есть только одно  ли-
цо, или, лучше сказать, одно дело, которому человек, подобный мне, может
быть полезен: дело короля.
   - Вот это сказано точно, - сказал мушкетер.
   - Да, но прежде условимся, - продолжал серьезно Атос. - Если стать на
сторону короля, по-вашему, значит стать на сторону Мазарини, мы  с  вами
не сойдемся.
   - Я не сказал этого, - ответил, смутившись, гасконец.
   - Знаете что, д'Артаньян, - сказал Атос, - не будем  хитрить  друг  с
другом. Ваши умолчания и увертки отлично объясняют мне, по чьему поруче-
нию вы сюда явились. О таком деле  действительно  не  решаются  говорить
громко и охотников на него вербуют втихомолку, потупив глаза.
   - Ах, милый Атос! - сказал д'Артаньян.
   - Вы понимаете, - продолжал Атос, - что я говорю не про вас - вы луч-
ший из всех храбрых и отважных людей,  -  я  говорю  об  этом  скаредном
итальянце-интригане, об этом холопе, пытающемся надеть на голову корону,
украденную из-под подушки, об этом шуте, называющем свою партию  партией
короля и запирающем в тюрьмы принцев крови, потому что он не смеет  каз-
нить их, как делал наш кардинал, великий кардинал. Теперь на этом  месте
ростовщик, который взвешивает золото и, обрезая монеты, прячет  обрезки,
опасаясь ежеминутно, несмотря на свое шулерство, завтра проиграть;  сло-
вом, я говорю о негодяе, который, как говорят, ни в грош не ставит коро-
леву. Что ж, тем хуже для нее! Этот негодяй  через  три  месяца  вызовет
междоусобную войну только для того, чтобы сохранить свои доходы. И к та-
кому-то человеку вы предлагаете мне  поступить  на  службу,  д'Артаньян?
Благодарю!
   - Помилуй бог, да вы стали еще  вспыльчивей,  чем  прежде!  -  сказал
д'Артаньян. - Годы разожгли вашу кровь, вместо того чтобы  охладить  ее.
Кто говорит вам, что я служу этому господину и вас склоняю к тому же?
   "Черт возьми, - подумал он, - нельзя  выдавать  тайну  человеку,  так
враждебно настроенному".
   - Но в таком случае, мой друг, - возразил Атос, - что же означает ва-
ше предложение?
   - Ах, боже мой, ничего не может быть проще. Вы живете  в  собственном
имении и, по-видимому, совершенно счастливы в своей золотой умеренности.
У Портоса пятьдесят, а может быть, и шестьдесят тысяч ливров  дохода.  У
Арамиса по-прежнему полтора десятка герцогинь, которые оспаривают друг у
друга прелата, как оспаривали  прежде  мушкетера;  это  вечный  баловень
судьбы. Но я, что я из себя представляю? Двадцать лет ношу латы и рейту-
зы, а все сижу в том же, притом незавидном, чипе, не двигаюсь  ни  взад,
ни вперед, не живу. Одним словом, я мертв. И вот, когда мне  представля-
ется возможность хоть чуточку ожить, вы все подымаете крик: "Это подлец!
Шут! Обманщик! Как можно служить такому человеку?" Эх,  черт  возьми!  Я
сам думаю так же, но сыщите мне кого-нибудь получше или платите мне пен-
сию.
   Атос задумался на три секунды и в  эти  три  секунды  понял  хитрость
д'Артаньяна, который, слишком зарвавшись сначала, теперь обрывал все ра-
зом, чтобы скрыть свою игру. Он ясно видел, что предложение сделано было
ему серьезно и было бы изложено полностью, если бы  он  выказал  желание
выслушать его.
   "Так! - подумал он. - Значит, д'Артаньян - сторонник Мазарини".
   И с этой минуты Атос сделался крайне сдержан.
   Д'Артаньян, со своей стороны, стал еще осторожнее.
   - Но ведь у вас, наверное, есть какие-то намерения? - продолжал спра-
шивать Атос.
   - Разумеется. Я  хотел  посоветоваться  со  всеми  вами  и  придумать
средство что-нибудь сделать, потому что каждому из нас всегда будет  не-
доставать других.
   - Это правда. Вы говорили мне о Портосе. Неужели вы склонили его  ис-
кать богатства? Мне кажется, он достаточно богат.
   - Да, он богат. Но человек так создан, что ему всегда пе хватает  еще
чего-нибудь.
   - Чего же не хватает Портосу?
   - Баронского титула.
   - Да, правда, я и забыл, - засмеялся Атос.
   "Правда! - подумал д'Артаньян. - А откуда он знает? Уж но переписыва-
ется ли он с Арамисом? Ах, если бы мне только это узнать, я бы  узнал  и
все остальное".
   Тут разговор оборвался, так как вошел Рауль. Атос хотел ласково  поб-
ранить его, по юноша был так печален, что у Атоса не  хватило  духу,  он
смолчал и стал расспрашивать, в чем дело.
   - Не хуже ли пашей маленькой соседке? - спросил д'Артаньян.
   - Ах, сударь, - почти задыхаясь от горя, отвечал Рауль, - ушиб  очень
опасен, и, хотя видимых повреждении нет, доктор боится, как  бы  девочка
не осталась хромой на всю жизнь.
   - Это было бы ужасно! - сказал Атос.
   У д'Артаньяна вертелась на языке шутка,  но,  увидев,  какое  участие
принимает Атос в этом горе, он сдержался.
   - Ах, сударь, меня совершенно приводит в отчаяние, - сказал Рауль,  -
то, что я сам виноват во всем этом.
   - Вы? Каким образом, Рауль? - спросил Атос.
   - Конечно, ведь она соскочила с бревна для того, чтобы бежать ко мне.
   - Вам остается только одно средство, милый Рауль: жениться на  ней  и
этим искупить свою вину, - сказал д'Артаньян.
   - Ах, сударь, вы смеетесь над искренним горем, это очень дурно, - от-
ветил Рауль.
   И, чувствуя потребность остаться одному, чтобы выплакаться, он ушел в
свою комнату, откуда вышел только к завтраку.
   Дружеские отношения обоих приятелей нисколько не пострадали от утрен-
ней стычки, а потому они завтракали с большим аппетитом, изредка посмат-
ривая на Рауля, который сидел за столом с влажными от  слез  глазами,  с
тяжестью на сердце и почти не мог есть.
   К концу завтрака было подано два письма, которые Атос прочел с  вели-
чайшим вниманием, невольно вздрогнув  тгри  этом  несколько  раз.  Д'Ар-
таньян, сидевший на другом конце стола и отличавшийся прекрасным  зрени-
ем, готов был поклясться, что узнал мелкий почерк Арамиса. Другое письмо
было написано женским растянутым и неровным почерком.
   - Пойдемте фехтовать, - сказал д'Артаньян Раулю, видя, что Атос жела-
ет остаться один, чтобы ответить на письма или обдумать их. -  Пойдемте,
это развлечет вас.
   Молодой человек взглянул на Атоса; тот утвердительно кивнул головой.
   Они прошли в нижнюю залу, в которой  были  развешаны  рапиры,  маски,
перчатки, нагрудники и прочие фехтовальные принадлежности.
   - Ну как? - спросил Атос, придя к ним через четверть часа.
   - У него совсем ваша рука, дорогой Атос, - сказал д'Артаньян, а  если
бы у него было вдобавок и ваше хладнокровие, не оставалось бы желать ни-
чего лучшего...
   Молодой человек чувствовал себя пристыженным. Если он два-три раза  и
задел руку или бедро д'Артаньяна, то последний раз двадцать кольнул  его
прямо в грудь.
   Тут вошел Шарло и подал д'Артаньяну очень спешное письмо, только  что
присланное с нарочным.
   Теперь пришла очередь Атоса украдкой поглядывать на письмо.
   Д'Артаньян прочел его, по-видимому, без всякого  волнения  и  сказал,
слегка покачивая головой:
   - Вот что значит служба. Ей-богу, вы сто раз  правы,  что  не  хотите
больше служить! Тревиль заболел, и без меня не могут обойтись  в  полку.
Видно, пропал мой отпуск.
   - Вы возвращаетесь в Париж? - живо спросил Атос.
   - Да, конечно, - ответил д'Артаньян. - А разве вы не едете туда же?
   - Если я попаду в Париж, то очень рад буду с вами увидеться, - слегка
покраснев, ответил Атос.
   - Эй, Планше! - крикнул д'Артаньян в дверь. - Через десять  минут  мы
уезжаем. Задай овса лошадям.
   И, обернувшись к Атосу, прибавил:
   - Мне все кажется, будто мне чего то не хватает, и я очень жалею, что
уезжаю от вас, не повидавшись с добрым Гримо.
   - Гримо? - сказал Атос. - Действительно, я тоже удивляюсь, отчего  вы
о нем не спрашиваете. Я уступил его одному из моих друзей.
   - Который понимает его знаки? - спросил д'Артаньян.
   - Надеюсь, - ответил Атос.
   Друзья сердечно обнялись. Д'Артаньян пожал руку Раулю, взял  обещание
с Атоса, что тот зайдет к нему, если будет в Париже, или  напишет,  если
не поедет туда, и вскочил на лошадь. Планше, исправный, как всегда,  был
уже в седле.
   - Не хотите ли проехаться со мной?  -  смеясь,  спросил  Рауля  Д'Ар-
таньян. - Я еду через Блуа.
   Рауль взглянул на Атоса; тот удержал его едва заметным движением  го-
ловы.
   - Нет, сударь, - ответил молодой человек, - я останусь с графом.
   - В таком случае прощайте, друзья мои, сказал д'Артаньян, в последний
раз пожимая им руки. Да хранит вас бог, как говаривали мы, расставаясь в
старину при покойном кардинале.
   Атос махнул рукой на прощание, Рауль поклонился, и Д'Артаньян с План-
ше уехали.
   Граф следил за ними глазами, опершись на  плечо  юноши,  который  был
почти одного с ним роста. Но едва Д'Артаньян исчез за стеной, он сказал:
   - Рауль, сегодня вечером мы едем в Париж.
   - Как! - воскликнул молодой человек, бледнея.
   - Вы можете съездить попрощаться с госпожой де Сен-Реми и передать ей
мой прощальный привет. Я буду ждать вас обратно к семи часам.
   Со смешанным выражением грусти и благодарности на лице молодой  чело-
век поклонился и пошел седлать лошадь.
   А Д'Артаньян, едва скрывшись из поля их зрения,  вытащил  из  кармана
письмо и перечел его:
   "Возвращайтесь немедленно в Париж. Дж. М."
   - Сухое письмо, - проворчал Д'Артаньян, - и не будь приписки, я,  мо-
жет быть, не понял бы его; но, к счастью, приписка есть.
   И он прочел приписку, примирившую его с сухостью письма:
   "Р.S. Поезжайте к королевскому казначею в Блуа, назовите ему вашу фа-
милию и покажите это письмо: вы получите двести пистолей".
   - Решительно, такая проза мне нравится, - сказал Д'Артаньян. - Карди-
нал пишет лучше, чем я думал. Едем, Планше, сделаем  визит  королевскому
казначею и затем поскачем дальше.
   - В Париж, сударь?
   - В Париж.
   И оба поехали самой крупной рысью, на какую только были  способны  их
лошади.


   XVIII
   ГЕРЦОГ ДЕ БОФОР

   Вот что случилось, и вот каковы были причины, потребовавшие возвраще-
ния д'Артаньяна в Париж.
   Однажды вечером Мазарини, по обыкновению, пошел к королеве, когда все
уже удалились от нее, и, проходя мимо  караульной  комнаты,  из  которой
дверь выходила в одну из его приемных, услыхал громкий  разговор.  Желая
узнать, о чем говорят солдаты, он, по своей привычке, подкрался к двери,
приоткрыл ее и просунул голову в щель.
   Между караульными шел спор.
   - А я вам скажу, - говорил один из них, - что если  Куазель  предска-
зал, то, значит, дело такое же верное, как если б оно уже сбылось. Я сам
его не знаю, но слышал, что он не только звездочет, но и колдун.
   - Черт возьми, если ты его приятель, так будь поосторожнее! Ты оказы-
ваешь ему плохую услугу.
   - Почему?
   - Да потому, что его могут притянуть к суду.
   - Вот еще! Теперь колдунов не сжигают!
   - Так-то оно так, по мне сдается, что еще очень недавно покойный кар-
динал приказал сжечь Урбенл Грандье. Уж я-то знаю об этом: сам стоял  на
часах у костра и видел, как его жарили.
   - Эх, милый мой! Урбен Грандье был не колдун, а ученый, - это  совсем
другое дело. Урбен Грандье будущего не предсказывал. Он знал прошлое,  а
это иной раз бывает гораздо хуже.
   Мазарини одобрительно кивнул головой; однако, желая узнать,  что  это
за предсказание, о котором шел спор, он не двинулся с места.
   - Я не спорю: может быть, Куазель и колдун, - возразил  другой  кара-
ульный, - но я говорю тебе, что если он оглашает наперед свои предсказа-
ния, они могут и не сбыться.
   - Почему?
   - Очень попятно. Ведь если мы станем биться на шпагах и я тебе скажу:
"Я сделаю прямой выпад", ты, понятно, парируешь его. Так и тут. Если Ку-
азель говорит так громко и до ушей кардинала дойдет,  что  "к