зглашу  тайну  ваших
свиданий с моим другом де Гишем. Добейтесь у  принцессы  (принцесса  так
великодушна и милостива), чтобы она простила также и вас,  она,  которая
только что застала вас вместе. Ведь вы оба свободны; любите друг друга и
будьте счастливы!
   Принцессу охватило непередаваемое отчаяние.  Несмотря  на  утонченную
деликатность Рауля, ей было в высшей степени неприятно зависеть  от  его
возможной нескромности. Не менее  неприятно  было  принцессе  воспользо-
ваться лазейкой, которую предоставлял ей этот деликатный обман. Живая  и
нервная, она мучительно переживала и то и другое. Рауль понял ее  и  еще
раз пришел к ней на помощь. Он склонился пред Генриеттой и  совсем  тихо
произнес:
   - Ваше высочество, через два дня я буду далеко от  Парижа,  а  спустя
две недели я буду вдали от Франции, и никто никогда меня не увидит.
   - Вы уезжаете? - обрадовано спросила она.
   - С герцогом де Бофором.
   - В Африку? - воскликнул де Гиш. - Вы, Рауль? О, мой друг, в  Африку,
где умирают!
   И, забыв обо всем, не подумав, что  его  забывчивость  компрометирует
принцессу в еще большей мере, чем его появление в  комнате  Монтале,  он
сказал:
   - Неблагодарный, вы даже не посоветовались со мной!
   И он обнял Рауля.
   В это время с помощью Монтале принцесса исчезла, а за нею  исчезла  и
сама Монтале.
   Рауль провел рукою по лбу и улыбнулся:
   - Все это я видел во сне!
   Затем, обратившись к де Гишу, он продолжал:
   - Друг мой, я ничего не стану таить от  вас,  ведь  вы  избраны  моим
сердцем: я еду туда умирать, и ваша тайна - не пройдет и  года  -  умрет
вместе со мной.
   - О, Рауль! Вы же мужчина!
   - Знаете ли вы мою мысль, де Гиш? Я думаю, что, лежа в могиле, я буду
более живым, чем сейчас, в этот последний месяц. Ведь мы христиане, друг
мой, а я не мог бы отвечать за свою душу, если б такое страдание продол-
жалось и дальше.
   Де Гиш хотел возразить, но Рауль перебил его:
   - Обо мне больше ни слова; вот вам, дорогой друг, совет, и это гораз-
до важнее. Вы рискуете больше, чем я, так как вас любят.
   - О...
   - Мне бесконечно приятно, что я могу говорить с вами так  откровенно.
Остерегайтесь Монтале.
   - Она добрый друг.
   - Она была подругой... той... кого вы знаете, и погубила ее из  тщес-
лавия.
   - Вы ошибаетесь.
   - А теперь, когда она погубила ее, она хочет отнять у нее  единствен-
ное, что извиняет ее предо мною, - ее любовь.
   - Что вы хотите сказать?
   - То, что против любовницы короля - заговор, и этот  заговор  в  доме
принцессы.
   - Вы так думаете?
   - Я убежден.
   - И Монтале во главе этого заговора?
   - Считайте ее наименее опасной из тех, кто  может  повредить...  той,
другой.
   - Объяснитесь, друг мой, и если я смогу вас понять...
   - В двух словах: было время, когда принцесса ревниво следила за коро-
лем.
   - Я это знаю...
   - О, не бойтесь, де Гиш, вас любят, вас любят: чувствуете ли вы  цену
двух этих слов? Они означают, что вы можете ходить с  поднятой  головой,
что вы можете спокойно спать по ночам, что вы  можете  благодарить  бога
каждое мгновение вашей жизни! Вас любят - это значит, что вы можете поз-
волить себе выслушать все, решительно все, даже совет вашего друга,  ко-
торый хочет уберечь ваше счастье. Вас любят, де Гиш, вас любят!  Вам  не
будут знакомы ужасные ночи, бесконечные ночи, которые проводят с  сухими
глазами и истерзанным сердцем несчастные, обреченные на смерть. Ваш  век
будет долгим, если вы будете поступать как скупец,  который  настойчиво,
мало-помалу, собирает брильянты и золото. Вас любят!  Разрешите  же  мне
сказать вам по-дружески, как следует поступать, чтобы вас любили всегда.
   Де Гиш некоторое время смотрел в упор на несчастного  юношу,  полубе-
зумного от отчаяния. И в его душе промелькнуло нечто вроде стыда за свое
счастье.
   Рауль понемногу брал себя в руки; его лихорадочное возбуждение смени-
лось привычной для него бесстрастностью в голосе и в чертах лица.
   - Заставят страдать, - сказал он, - ту, чье имя я уже не в силах про-
изнести. Поклянитесь же мне, что вы не только  не  будете  содействовать
этому, но защитите ее так же, как я сам защищал бы ее.
   - Клянусь, - ответил де Гиш.
   - И в тот же день, когда вы окажете ей какую-нибудь  важную  для  нее
услугу, в тот день, когда она будет благодарить вас, обещайте  мне,  что
вы скажете ей: "Сударыня, я сделал вам добро  по  просьбе  господина  де
Бражелона, которому вы принесли столько зла".
   - Клянусь! - прошептал тронутый словами Рауля до Гиш.
   - Вот и все. Прощайте. Завтра или, может быть, послезавтра я уезжаю в
Тулон. Если у вас есть несколько свободных часов, подарите их мне.
   - Все, все мое время - ваше!
   - Благодарю вас.
   - Что вы сейчас собираетесь делать?
   - Я отправлюсь к Планше, где мы надеемся, граф и я,  увидеть  шевалье
даАртаньяна. Я хочу обнять его веред отъездом. Он порядочный  человек  и
любил меня. Прощайте, дорогой друг. Вас, наверное, ждут. А когда вы  за-
хотите повидаться со мной, вы найдете меня у графа. Прощайте!
   Молодые люди поцеловались. Кто увидел бы их в  этот  момент,  тот  не
преминул бы сказать, указав на Рауля:
   - Этот человек поистине счастлив.


   X
   ОПИСЬ, СОСТАВЛЯЕМАЯ ПЛАНШЕ

   В отсутствие Рауля, побывавшего, как  известно  читателю,  в  Люксем-
бургском дворце, Атос и в самом деле поехал к Планше с намерением узнать
что-нибудь о д'Артаньяне.
   Прибыв на Ломбардскую улицу, граф нашел лавку Планше в большом беспо-
рядке, но беспорядок этот происходил не от бойкой торговли,  которой  не
было, и не от привоза товаров, чего тоже не было.  Планше  не  восседал,
как обычно, на своих мешках и бочонках. Отнюдь нет. Один из  приказчиков
- с пером за ухом, другой - с записной книжкой в руке разбирались в бес-
конечных столбиках цифр, тогда как третий  приказчик  усердно  считал  и
взвешивал.
   Происходила опись товаров. Атос, ровно ничего не понимавший в торгов-
ле, почувствовал себя в затруднительном положении и потому, что  на  его
пути возвышались преграды материального свойства, и потому, что его  пу-
гало величие тех, кто тут орудовал.
   Он увидел, что нескольких покупателей отослали назад с пустыми  рука-
ми, и подумал, что он, не собиравшийся делать покупок, с еще большим ос-
нованием может оказаться здесь лицом нежелательным. После некоторых  ко-
лебаний он вежливо спросил одного из приказчиков, где он мог бы  увидеть
господина Планше.
   Ему довольно небрежно ответили, что Планше кончает укладываться.
   Эти слова заставили Атоса насторожиться.
   - То есть, что это значит "кончает укладываться"? - проговорил он.  -
Разве господин Планше куда-нибудь уезжает?
   - Да, сударь, он сейчас уезжает.
   - В таком случае, господа, будьте добры сообщить ему, что граф де  Ла
Фер хотел бы встретиться с ним.
   Услыхав это имя, один из приказчиков, привыкший к тому, что здесь его
произносили с особой почтительностью, оторвался от дела и пошел за План-
ше.
   Это было в то время, когда Рауль, после  тягостной  сцены  в  комнате
Монтале и разговора с де Гишем, подъезжал к дверям лавки достойного  ба-
калейщика.
   Планше, узнав от приказчика о том, кто его спрашивает, бросил  работу
и выбежал навстречу Атосу.
   - Ах, господин граф, какая радость! Какая это звезда привела  вас  ко
мне?
   - Милый Планше, - сказал Атос, пожимая  руку  Раулю,  который  в  это
мгновение оказался с ним рядом и опечаленный вид которого  он  сразу  же
про себя отметил, - мы явились узнать у вас... Но в каких хлопотах я вас
застаю! Вы весь белый, как мельник. Где это вы так измазались?
   - Ах, будьте осторожны, сударь, и не подходите ко мне прежде,  чем  я
как следует не отряхнусь.
   - Почему?
   - То, что вы видите у меня в  руках,  это  -  мышьяк  Я  делаю  запас
мышьяка от крыс.
   - О, в таком заведении, как ваше, крысы доставляют немало забот.
   - Я не об этом заведении, господин граф, забочусь.
   - Что вы хотите сказать?
   - Но ведь вы видели, граф: составляют опись моих товаров.
   - Вы расстаетесь с торговлей?
   - Ну да, я уступаю заведение одному из моих приказчиков.
   - Вот как! Значит, вы достаточно разбогатели?
   - Сударь, мне опротивел город. Может быть, потому, что я  начал  ста-
реть, а когда стареешь, как сказал однажды господин даАртаньян, чаще ду-
маешь о своей юности; но с некоторых пор я чувствую влечение к деревне и
садоводству. Ведь я когда-то был крестьянином.
   Атос сделал одобрительный жест и спросил:
   - Вы покупаете землю?
   - Я купил, сударь, я купил домик в Фонтенбло и немножко земли по  со-
седству, около двадцати арканов.
   - Превосходно, Планше, поздравляю вас.
   - Но здесь нам не слишком удобно; и к тому же вы  кашляете  от  моего
проклятого порошка. Черт возьми, я вовсе не хочу отравить  достойнейшего
во всей нашей Франции дворянина.
   Этой шутке, которую пустил Планше, чтобы выказать светскую  непринуж-
денность, Атос даже не улыбнулся.
   - Да, - согласился граф, - поговорим где-нибудь не на людях, - у вас,
например. Ведь у вас тут квартира, не так ли?
   - Конечно, господин граф.
   - Наверху?
   И Атос, видя, что Планше в затруднении, прошел первым.
   - Дело в том... - начал Планше.
   Атос не понял причины этих колебаний Планше и,  полагая,  что  Планше
стесняется бедности своей обстановки, поднимаясь по лестнице, говорил:
   - Ничего, ничего. Квартира торговца в этом  квартала  может  не  быть
дворцом. Пошли дальше!
   Рауль быстро опередил его и вошел.
   Тотчас же раздались два, даже  три  крика.  Громче  других  прозвучал
женский голос. Второй крик вырвался из уст Рауля, закрывшего пред  собой
дверь. Третий крик был криком ужаса, сорвавшимся с уст Планше"
   - Простите, - сказал он, - госпожа одевается.
   Рауль, несомненно, имел основания подтвердить, что
   Планше говорит сущую правду, и доказательством этого было то, что  он
отступил на один шаг вниз по лестнице.
   - Госпожа... - повторил Атос. - Ах, простите, мой милый, но  я  вовсе
не знал, что у вас там наверху...
   - Это Трюшен, - добавил покрасневший Планше.
   - Кто бы там ни был, Планше, простите нам нашу нескромность.
   - Нет, нет; входите, господа, теперь можно.
   - Мы не войдем, - решительным тоном заявил Атос.
   - О, если б она знала о вашем приходе, она бы успела...
   - Нет, Планше, прощайте!
   - Вы не захотите обидеть меня, господа; нельзя же в самом деле  оста-
ваться на лестнице и уходить, даже не присев хотя б на минуточку.
   - Если б мы знали, что у вас там наверху дама, - ответил Атос со сво-
им обычным хладнокровием, - мы бы попросили у  вас  позволения  поздоро-
ваться с ней.
   Планше был до того смущен этой утонченною дерзостью, что быстро  рас-
пахнул дверь, чтобы впустить графа и его сына.
   Трюшен уже закончила свой туалет. У нее был вид богатой и  кокетливой
купчихи, и ее французские глаза светились немецкою томностью. После двух
реверансов она удалилась из комнаты,  чтобы  спуститься  в  лавку.  Это,
впрочем, вовсе не означало, что она не остановилась послушать  у  двери,
что скажут о ней Планше и господа посетители.
   Атос в этом нисколько не сомневался и старался  избежать  этой  темы.
Планше, напротив, сгорал от желания выложить свои  объяснения  по  этому
поводу, от чего Атос всячески уклонялся.
   Но поскольку иные люди обладают способностью преодолевать  своим  уп-
рямством упрямство своего собеседника, Атос вынужден был выслушать расс-
каз об идиллическом счастье, которым наслаждался Планше, рассказ,  изло-
женный языком, превосходящим своим целомудрием даже прославленный в этом
отношении язык самого Лонга.
   Итак, Планше поведал Атосу, что Трюшен - услада его зрелых лет и  что
она принесла ему удачу в делах, совсем как некогда Руфь Воозу.
   - Теперь вам не хватает лишь наследников вашего благоденствия, -  за-
метил Атос.
   - Если у меня будет наследник, он получит триста тысяч ливров, -  от-
ветил Планше.
   - Нужно, чтобы он был, - флегматично сказал Атос, - это нужно для то-
го, чтобы ваше состояньице де пошло прахом.
   Слово состояньице, как бы невзначай брошенное Атосом, поставило План-
ше на его место, подобно тому как это делал голос сержанта в те  далекие
времена, когда Планше был копейщиком в Пьемонтском полку, куда его  уст-
роил Рошфор.
   Атос понял, что лавочник женится  на  Трюшед  и  волей-неволей  будет
иметь потомство.
   Это показалось ему тем более очевидным, что приказчик, которому План-
ше продал лавку, приходился, как он узнал,  родственником  Трюшен.  Атос
вспомнил, что это был краснощекий, курчавый, широкоплечий малый. Он  уз-
нал уже все, что можно и должно было узнать о судьбе бакалейщика. Он по-
нял, что нарядные платья Трюшен не могут возместить полностью скуку, ко-
торую нагонит на лее деревенская жизнь и разведение плодовых деревьев  в
обществе седеющего супруга.
   Итак, Атос понял решительно все и без всякого перехода спросил:
   - Что поделывает господин даАртаньян? В Лувре его не нашли.
   - Но, господин граф, господин даАртаньян исчез.
   - Исчез? - удивился Атос.
   - О, мы знаем, что это значит!
   - Но я-то этого не знаю.
   - Когда господин даАртаньян исчезает, это всегда  бывает  ради  како-
го-нибудь поручения или дела.
   - Он говорил вам об этом?
   - Никогда.
   - Однако вы знали заранее о его поездке в Англию.
   - Из-за спекуляций, - неосторожно промолвил Планше.
   - Спекуляций?
   - Я хочу сказать... - перебил смущенный Планше.
   - Хорошо, хорошо, ни ваши дела, ни дела нашего друга нас не касаются;
мы расспрашиваем вас лишь из дружбы к нему. Но раз  капитана  мушкетеров
здесь нет и мы не Можем получить от вас никаких  указаний,  где  увидать
шевалье даАртаньяна, мы с вами простимся на этом. До  свиданья,  Планше,
до свиданья. Едем, Рауль!
   - Господин граф, я хотел бы...
   - Молчите, молчите; я не из тех, кто вызывает слугу на нескромность.
   Слово "слуга" резнуло слух  будущего  миллионера  Планше,  но  почти-
тельность и врожденное добродушно взяли верх над оскорбленным  тщеслави-
ем.
   - Ведь нет ничего нескромного в том, чтобы уведомить вас о следующем:
господин даАртаньян побывал у меня несколько дней назад...
   - Ах, так!
   - И провел здесь немало часов, склонившись над географической картой.
А вот и та самая карта, о которой я  говорю.  Пусть  она  будет  доказа-
тельством правдивости моих слов, - добавил Планше и отправился  за  кар-
той, висевшей на одной из стен комнаты.
   И он действительно принес карту Франции, на  которой  опытный  взгляд
Атоса обнаружил маршрут, наколотый крошечными булавками;  там,  где  от-
сутствовала выпавшая булавка, вехой  намеченного  даАртаньяном  маршрута
служила оставшаяся после нее едва заметная дырочка. Следя за булавками и
кое-где дырочками, Атос обнаружил, что д'Артаньян поехал на юг, по  нап-
равлению к Средиземному морю в той его части, где расположен Тулон. Воз-
ле Канна следы терялись: здесь не было ни булавок, ни дырочек.
   Несколько минут Атос мучительно думал, стараясь разгадать, зачем муш-
кетеру понадобилось пускаться в Канн и какие причины заставили его  отп-
равиться посмотреть берега Вара.
   Размышления Атоса не привели ни к чему. Его обычная  проницательность
на этот раз изменила ему. Попытки Рауля разгадать заданную  даАртаньяном
загадку имели не больший успех.
   - Не беда, - сказал молодой человек, обращаясь к отцу, который  молча
указывал ему пальцем маршрут, проложенный даАртаньяном. - Можно  положи-
тельно утверждать, что какой-то рок неизменно сталкивает нашу  судьбу  с
судьбой даАртаньяна. Вот он где-то близ Канна, а  вы,  граф,  провожаете
меня, по крайней мере, до Тулона. Будьте спокойны, мы легче  найдем  его
на нашем пути, нежели на этой географической карте.
   Затем, распрощавшись с Планше, распекавшим своих приказчиков  и  даже
кузена Трюшен, своего преемника, граф вместе с сыном отправился к герцо-
гу де Бофору. Выходя из лавки,  они  увидели  фуру,  которой  предстояло
увезти прелестную мадемуазель Трюшен и мешки с золотом господина Планше.
   - Каждый движется к счастью по дороге, которую  сам  себе  выбрал,  -
грустно сказал Рауль.
   - В Фонтенбло! - крикнул Планше своему кучеру.


   XI
   ОПИСЬ, СОСТАВЛЯЕМАЯ ГЕРЦОГОМ ДЕ БОФОРОМ

   Разговор с Планше о даАртаньяне и отъезд Планше из Парижа  в  деревню
были для Атоса и его сына как бы прощанием со столичным шумом и с их бы-
лой жизнью. Что оставляли за собой эти люди? Один исчерпал славу прошло-
го века, другой - все страдание новейшего времени. Очевидно, что ни  то-
му, ни другому нечего было спрашивать со своих современников.
   Оставалось лишь посетить герцога де Бофора, чтобы окончательно  усло-
виться об отъезде.
   Парижский дом герцога отличался пышностью и великолепием. Герцог  жил
на широкую ногу, как жили, по воспоминаниям нескольких  доживающих  свой
век стариков, в расточительное время Генриха III.
   Тогда и впрямь некоторые вельможи были богаче самого короля. Они зна-
ли об этом и не лишали себя удовольствия унизить при  случае  его  вели-
чество короля. Это была та эгоистическая аристократия,  которую  Ришелье
заставил платить дань кровью, деньгами и почтительными поклонами, короче
говоря, принудил к тому, что с тех пор стали называть королевскою  служ-
бой.
   От Людовика XI, страшного косаря великих мира  сего,  до  Ришелье,  -
сколько семейств снова подняло высоко голову! И сколько семейств склони-
ло головы, чтобы никогда не поднять их больше, от  Ришелье  до  Людовика
XIV! Но герцог де Бофор родился принцем,  и  в  его  жилах  текла  такая
кровь, которая проливается на эшафоте только по приговору народа.
   Итак, этот принц сохранил привычку жить на широкую ногу. Как  оплачи-
вал он расходы на лошадей, бесчисленных слуг и  изысканный  стол?  Никто
этого хорошенько не знал, а он - меньше, чем кто-либо. Просто в те  вре-
мена сыновья королей имели ту привилегию, что никто не  отказывал  им  в
кредите, одни из почтительности и преданности, другие в уверенности, что
когда-нибудь и счет будет оплачен.
   Атос и Рауль нашли дом герцога в таком же беспорядке и таким же зава-
ленным грудами разных вещей, как дом бакалейщика.
   Герцог тоже составлял опись своего имущества, то есть попросту разда-
вал друзьям, которые все до одного были его кредиторами,  сколько-нибудь
ценные вещи. Будучи должен что-то около двух миллионов, что по тем  вре-
менам было очень большими деньгами, герцог де Бофор  рассчитал,  что  не
сможет отправиться в Африку, но имея при себе круглой  суммы,  и,  чтобы
добыть эту сумму, он принялся раздавать своим кредиторам оружие,  драго-
ценности, посуду и мебель. Это было и роскошнее и выгодней, чем  пустить
те же вещи в продажу.
   И в самом деле, как человеку, давшему в свое время в долг десять  ты-
сяч ливров, отказаться принять подарок стоимостью в шесть  тысяч,  пода-
рок, еще более ценный тем, что он исходит от потомка Генриха IV? А унося
такой подарок с собой, как отказать в новых десяти тысячах такому щедро-
му и обаятельному вельможе?
   Так и случилось. У герцога больше не было дома, так как адмиралу, жи-
вущему на корабле, дом не нужен У него больше не было коллекций  оружия,
он ведь находился теперь посреди своих пушек;  не  было  драгоценностей,
ибо их могло поглотить море; но зато у него в сундуках было  триста  или
четыреста тысяч экю.
   Везде в доме царило веселое оживление, поддерживаемое  людьми,  пола-
гавшими, что они грабят герцога.
   Герцог достиг высокого мастерства в искусстве  осчастливливать  самых
несчастных из своих  кредиторов.  Ко  всякому  человеку,  стесненному  в
средствах, ко всякому опустевшему кошельку он относился  с  терпением  и
пониманием.
   Одним он говорил:
   - Хотел бы я обладать тем, чем обладаете вы; в этом случае я бы пода-
рил вам все, что имею.
   Другие слышали от него:
   - У меня нет ничего, кроме этого серебряного кувшина; он все же стоит
ливров пятьсот, возьмите его.
   Любез