м одну неплохую историю про бастион Сен-Жерве, где  мы  про-
держались вчетвером с четырьмя слугами и дюжиной покойников против целой
армии.
   - Такие вещи удаются только раз и больше не повторяются.
   - Да нам теперь и нет надобности быть такими героями. Завтра дано бу-
дет знать парижской армии, а послезавтра она будет здесь.  Сражение  ра-
зыграется не под Сен-Дени или Шарантоном, а у Компьена или ВиллеКотре.
   - Принц побьет вас, как всегда бил.
   - Возможно, монсеньер; но перед сражением мы перевезем ваше  преосвя-
щенство в другой замок нашего друга дю Валлона, - у него три таких,  как
этот. Мы не желаем подвергать опасностям войны ваше преосвященство.
   - Я вижу, - сказал Мазарини, - мне придется согласиться на  капитуля-
цию.
   - До осады?
   - Да, условия, может быть, будут легче.
   - О монсеньер! Вы увидите, наши условия будут умеренны.
   - Ну, говорите, что у вас за условия?
   - Отдохните сперва, монсеньер, а мы подумаем.
   - Мне отдых не нужен. Мне надо знать, нахожусь я в руках  друзей  или
врагов.
   - Друзей, монсеньер, друзей!
   - Тогда скажите сейчас, чего вы от меня хотите, чтобы я знал, возмож-
но ли между нами соглашение. Говорите, граф де Ла Фер.
   - Монсеньер, для себя мне требовать нечего, но я многого бы  потребо-
вал для Франции. Поэтому я уступаю слово шевалье д'Эрбле.
   Атос поклонился, отошел в сторону и, облокотившись на камни,  остался
простым зрителем этого совещания.
   - Говорите же вы, господин д'Эрбле, - сказал кардинал. - Чего вы  же-
лаете? Говорите прямо, без обиняков: ясно, кратко и определенно.
   - Я открою свои карты, - сказал Арамис.
   - Я вас слушаю, - сказал Мазарини.
   - У меня в  кармане  программа  условий,  предложенных  вам  вчера  в
Сен-Жермене депутацией нашей партии, в которой участвовал и я.
   - Мы же почти договорились по всем пунктам, - сказал Мазарини. -  Пе-
рейдемте к вашим личным условиям.
   - Вы полагаете, они у нас есть? - сказал Арамис с улыбкой.
   - Я думаю, не все вы так бескорыстны, как граф де Ла  Фер,  -  сказал
Мазарини, делая поклон в сторону Атоса.
   - Ах, монсеньер, в этом вы правы, - сказал Арамис, -  и  я  счастлив,
что вы воздаете наконец должное графу. Граф де Ла Фер  натура  возвышен-
ная, стоящая выше общего уровня, выше низменных желаний  и  человеческих
страстей: это гордая душа старого закала. Он  совершенно  исключительный
человек. Вы правы, монсеньер, мы его не стоим, и мы рады  присоединиться
к вашему мнению.
   - Бросьте, Арамис, смеяться надо мной, - сказал Атос.
   - Нет, дорогой граф, я говорю то, что думаю, и то,  что  думают  все,
кто вас знает. Но вы правы, не о вас теперь речь, а о монсеньере  и  его
недостойном слуге, шевалье д'Эрбле.
   - Итак, чего же вы желаете, кроме тех общих условий, к которым мы еще
вернемся?
   - Я желаю, монсеньер, чтобы госпоже де Лонгвиль была дана в полное  и
неотъемлемое владение Нормандия и, кроме того, пятьсот тысяч  ливров.  Я
желаю, чтобы его величество король удостоил ее чести быть крестным отцом
сына, которого она только что произвела на свет; затем, чтобы  вы,  мон-
сеньер, после крещенья, на котором  будете  присутствовать,  отправились
поклониться его святейшеству папе.
   - Иными словами, вам угодно, чтобы я сложил с себя звание министра  и
удалился из Франции? Чтобы я сам себя изгнал?
   - Я желаю, чтобы монсеньер стал папой, как только откроется вакансия,
и намерен просить у него тогда полной индульгенции для себя и своих дру-
зей.
   Мазарини сделал не поддающуюся описанию гримасу.
   - А вы, сударь? - спросил он д'Артаньяна.
   - Я, монсеньер, - отвечал тот, - во всем согласен с шевалье  д'Эрбле,
кроме последнего пункта. Я далек от  желания,  чтобы  монсеньер  покинул
Францию, напротив, я хочу, чтобы он жил в Париже. Я желаю, чтобы он  от-
нюдь не сделался папой, а остался первым министром, потому что монсеньер
великий политик. Я даже буду стараться, насколько это от  меня  зависит,
чтобы он победил Фронду, но с тем условием, чтобы он вспоминал изредка о
верных слугах короля и сделал капитаном первого же свободного полка муш-
кетеров того, кого я назову ему. А вы, дю Валлон?
   - Да, теперь ваша очередь, дю Валлон, - сказал Мазарини. - Говорите.
   - Я, - сказал Портос, - желаю, чтобы господин  кардинал  почтил  дом,
оказавший ему гостеприимство, возведя его  хозяина  в  баронское  досто-
инство, а также чтобы он наградил орденом одного из моих друзей.
   - Вам известно, что для получения ордена надо чемнибудь отличиться?
   - Мой друг сделает это. Впрочем,  если  будет  необходимо,  монсеньер
укажет способ, как это можно обойти.
   Мазарини закусил губу: удар был не в бровь, а в глаз. Он отвечал  су-
хо:
   - Все это между собой плохо согласуется, не правда ли, господа? Удов-
летворив одного, я навлеку на себя неудовольствие остальных. Если я  ос-
танусь в Париже, я не могу быть в Риме; если я сделаюсь папой, я не могу
остаться министром; а если я не буду министром, я не могу сделать госпо-
дина д'Артаньяна капитаном, а господина дю Валлона бароном.
   - Это правда, - сказал Арамис. - Поэтому, так как я в меньшинстве,  я
беру назад свое предложение относительно путешествия в  Рим  и  отставки
монсеньера.
   - Так я остаюсь министром? - спросил Мазарини.
   - Вы остаетесь министром, это решено, монсеньер, - сказал д'Артаньян.
- Вы нужны Франции.
   - Я отказываюсь от своих условий, - сказал  Арамис.  -  Его  преосвя-
щенство остается министром и даже фаворитом ее величества, если он  сог-
ласится сделать то, что мы просили для самих себя и для Франции.
   - Заботьтесь только о себе, - сказал Мазарини, - и предоставьте Фран-
ции самой договориться со мной.
   - Нет, нет, - возразил Арамис, - фрондерам нужен письменный  договор;
пусть монсеньер соблаговолит его составить, подписать  при  нас  и  обя-
заться в самом тексте договора выхлопотать его утверждение у королевы.
   - Я могу отвечать только за себя, - сказал Мазарини, - и не могу  ру-
чаться за королеву. А если ее величество откажет?
   - О, - сказал д'Артаньян, - вам хорошо известно, что  королева  ни  в
чем не может вам отказать.
   - Вот, монсеньер, - сказал Арамис, - проект, составленный  депутацией
фрондеров; потрудитесь его внимательно прочесть.
   - Я его знаю, - сказал Мазарини.
   - Тогда подпишите.
   - Подумайте о том, господа, что подпись,  данная  при  таких  обстоя-
тельствах, может быть признана вынужденной насилием.
   - Вы заявите, что она была дана вами добровольно.
   - А если я откажусь подписаться?
   - Тогда вашему преосвященству придется пенять на себя за  последствия
отказа.
   - Вы осмелитесь поднять руку на кардинала?
   - Подняли же вы руку, монсеньер, на мушкетеров ее величества!
   - Королева отомстит за меня!
   - Не думаю, хотя в желании у нее, пожалуй, не будет недостатка. Но мы
поедем в Париж вместе с вами, ваше преосвященство,  а  парижане  за  нас
вступятся.
   - Какая, вероятно, сейчас тревога в Рюэе и  в  СенЖермене!  -  сказал
Арамис. - Все спрашивают друг у друга: где кардинал? Что сталось  с  ми-
нистром? Куда исчез любимец королевы? Как ищут монсеньера по всем  углам
и закоулкам! Какие идут толки! Как должна ликовать Фронда, если она  уз-
нала уже об исчезновении Мазарини!
   - Это ужасно! - прошептал Мазарини.
   - Так подпишите договор, монсеньер, - сказал Арамис.
   - Но если я подпишу, а королева его не утвердит?
   - Я беру на себя отправиться к ее величеству, - сказал д'Артаньян,  -
и получить ее подпись.
   - Берегитесь, - сказал Мазарини, - вы можете не встретить в  Сен-Жер-
мене того приема, какого считаете себя вправе ожидать.
   - Пустяки! - сказал д'Артаньян. - Я устрою так, что мне будут рады; я
знаю средство.
   - Какое?
   - Я отвезу ее величеству письмо, в котором вы извещаете, что  финансы
окончательно истощены.
   - А затем? - спросил Мазарини, бледнея.
   - А когда увижу, что ее величество совершенно растеряется, я  провожу
ее в Рюэй, сведу в оранжерею и покажу некий механизм, которым сдвигается
одна кадка.
   - Довольно, - пробормотал кардинал, - довольно. Где договор?
   - Вот он, - сказал Арамис.
   - Видите, как мы великодушны, - сказал д'Артаньян. - Мы могли бы мно-
гое сделать, владея этой тайной.
   - Итак, подписывайте, - сказал Арамис, подавая кардиналу перо.
   Мазарини встал, прошел несколько раз по комнате с видом скорее задум-
чивым, чем подавленным. Потом остановился и сказал:
   - А когда я подпишу, какую гарантию вы дадите мне?
   - Мое честное слово, - сказал Атос.
   Мазарини вздрогнул, обернулся, посмотрел на благородное, честное лицо
графа де Ла Фер, потом взял перо и сказал:
   - Мне этого достаточно, граф.
   И подписал.
   - А теперь, господин д'Артаньян, - добавил он, - приготовьтесь  ехать
в Сен-Жермен и отвезти от меня письмо королеве.


   XLVIII
   ПЕРО И УГРОЗА ИНОГДА ЗНАЧАТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ШПАГА И ПРЕДАННОСТЬ

   У д'Артаньяна была своя мифология; он верил,  что  на  голове  случая
растет только одна прядь волос, за которую можно ухватиться, и не  такой
он был человек, чтобы пропустить случай, не  поймав  его  за  вихор.  Он
обеспечил себе быстрое и безопасное путешествие, выслав вперед,  в  Шан-
тильи, сменных лошадей, чтобы добраться до Парижа в пять или  шесть  ча-
сов. Но перед самым отъездом он рассудил, что нелепо умному  и  опытному
человеку гнаться за неверным, а верное оставлять позади себя.
   "В самом деле, - подумал он, уже готовясь сесть на лошадь, чтобы отп-
равиться в свое опасное путешествие, - Атос со своим великодушием - нас-
тоящий герой из романа. Портос - превосходный человек, но легко поддает-
ся чужому влиянию. На загадочном лице Арамиса ничего  не  прочтешь.  Как
проявит себя каждый из этих трех характеров, когда меня не будет,  чтобы
их соединить между собой, что получится - освобождение  кардинала,  быть
может?..  Но  освобождение  кардинала  -  крушение  всех  наших  надежд,
единственной пока награды за двадцатилетний труд, перед которым  подвиги
Геркулеса - работа пигмея".
   И он отправился к Арамису.
   - Дорогой мой шевалье д'Эрбле, - сказал он ему, - вы воплощение Фрон-
ды. Не доверяйте Атосу, который не хочет устраивать ничьих  личных  дел,
даже своих собственных. Еще больше не доверяйте Портосу, так как, стара-
ясь угодить графу, на которого он смотрит как на земное божество, он мо-
жет помочь ему устроить бегство Мазарини, если  тот  догадается  распла-
каться или разыграть из себя рыцаря.
   Арамис улыбнулся своей тонкой и вместе с тем решительной улыбкой.
   - Не бойтесь, - сказал он, - в числе условий есть лично мной  постав-
ленные. Я работаю не для себя, а для других, и для меня  вопрос  самолю-
бия, чтобы эти другие выиграли.
   "Отлично, - подумал д'Артаньян, - тут я могу быть спокоен".
   Он пожал руку Арамису и отправился к Портосу.
   - Друг мой, - сказал он ему, - вы столько поработали вместе  со  мной
для устройства нашего  благосостояния,  что  с  вашей  стороны  было  бы
большой глупостью отказаться от плодов нашего труда, поддавшись  влиянию
Арамиса, хитрость которого (между нами будь сказано, не всегда  лишенная
эгоизма) хорошо вам известна, или влиянию Атоса, человека благородного и
бескорыстного, но при этом ко всему равнодушного: он уже  ничего  больше
не хочет для себя и потому не понимает, что другие могут чего-нибудь хо-
теть. Что скажете вы, если тот пли другой предложат вам отпустить  Маза-
рини?
   - Я скажу им, что нам стоило слишком большого труда овладеть им, что-
бы отпустить его так легко.
   - Браво, Портос! Вы правы, мой Друг, потому что, отпустив его, вы ли-
шитесь баронства, которое у вас в руках, не говоря уже о том, что  Маза-
рини, чуть только выйдет на свободу, сейчас же велит вас повесить.
   - Вы так думаете?
   - Я в этом уверен.
   - В таком случае я скорее все сокрушу, чем дам ему улизнуть.
   - Правильно! Вы понимаете, что, устраивая наши дела, мы меньше  всего
заботились о делах фрондеров, которые, кстати сказать, смотрят на  поли-
тику не так, как мы с вами, старые солдаты.
   - Не беспокойтесь, дорогой друг, - сказал Портос, - я  посмотрю,  как
вы сядете на лошадь, и буду смотреть вам вслед, пока вы не скроетесь  из
виду, а затем займу мой пост у дверей кардинала,  возле  той  стеклянной
двери, через которую видно все, что у него делается в комнате. Оттуда  я
буду следить за ним и при малейшем его подозрительном движении убью его.
   "Браво! - подумал про себя д'Артаньян. - Кажется, и с этой стороны за
кардиналом будет хороший присмотр".
   Пожав руку владельцу Пьерфона, он пошел к Атосу.
   - Дорогой мой Атос, - сказал он ему, - я уезжаю.  На  прощанье  скажу
вам одно: вы хорошо знаете Анну Австрийскую; один только  плен  Мазарини
обеспечивает мою жизнь. Если вы его выпустите, я погиб.
   - Только такое соображение, - сказал Атос, - может превратить меня  в
зоркого тюремщика. Я даю вам слово, д'Артаньян, что вы найдете  Мазарини
там, где вы его оставляете.
   "Вот это надежнее всех королевских подписей, - подумал д'Артаньян.  -
Теперь, имея слово Атоса, я могу уехать".
   И он уехал один, без другой охраны, кроме своей шпаги и записки Маза-
рини в виде пропуска к королеве. Через шесть часов он был уже в Сен-Жер-
мене.
   Об исчезновении Мазарини еще никому не было  известно;  о  нем  знала
только Анна Австрийская, но она  старательно  скрывала  от  приближенных
свое беспокойство. В комнате, где были заключены  д'Артаньян  и  Портос,
нашли двух солдат, связанных и с заткнутыми ртами. Их тотчас же  освобо-
дили от веревок, но они ничего не могли  сказать,  кроме  того,  что  их
схватили, связали и раздели. А что сделали д'Артаньян и Портос, выйдя из
своей тюрьмы тем самым путем, каким попали туда солдаты, - об этом  пос-
ледние знали так же мало, как и остальные обитатели замка.
   Только один человек, Бернуин, знал немного больше, чем другие.  Прож-
дав своего господина до полуночи и видя, что он не возвращается, он  ре-
шился проникнуть в оранжерею. Первая дверь, забаррикадированная изнутри,
уже возбудила в нем некоторые подозрения, которыми он, однако, ни с  кем
не поделился. Он осторожно пробрался между нагроможденной мебелью, затем
вошел в коридор, в котором все двери оказались отпертыми.  Отперта  была
также дверь комнаты Атоса и та, что вела в парк. Отсюда  он  уже  просто
пошел по следам, оставленным на снегу. Он заметил, что следы эти  конча-
лись у стены, но обнаружил их и по другую сторону ее. Дальше он  заметил
отпечатки лошадиных копыт, а еще немного дальше - следы  целого  конного
отряда, удалявшиеся в направлении к Энгиену. Теперь у него не оставалось
уже ни малейшего сомнения, что кардинал был  похищен  тремя  пленниками,
которые исчезли одновременно с ним. Он тотчас побежал в Сен-Жермен  уве-
домить обо всем королеву.
   Анна Австрийская приказала ему молчать, и Бернуин исполнил это прика-
зание; она только рассказала  обо  всем  принцу  Конде,  и  тот  отрядил
пятьсот или шестьсот всадников, дав им приказание обыскать  все  окрест-
ности и доставить в Сен-Жермен все подозрительные отряды, уделяющиеся от
Рюэя, в каком бы направлении они ни ехали.
   А так как д'Артаньян не составлял отряда, потому что был один, и  так
как он не удалялся от Рюэя, а ехал в Сен-Жермен, то никто на него не об-
ратил внимания, и его переезд совершился без помехи.
   Когда он въехал во двор старого замка, то первое  лицо,  которое  наш
посол увидал, был Бернуин собственной своей персоной. Стоя у дверей,  он
ждал вестей о своем исчезнувшем господине.
   При виде д'Артаньяна, въезжавшего верхом во двор, Бернуин протер гла-
за, сам себе не веря. Но д'Артаньян дружески кивнул ему головой, сошел с
лошади и, бросив поводья проходившему мимо лакею, с  улыбкой  подошел  к
камердинеру.
   - Господин д'Артаньян! - воскликнул тот, словно человек, говорящий во
сне под влиянием кошмара. - Господин д'Артаньян!
   - Он самый, Бернуин!
   - Зачем вы пожаловали сюда?
   - Я привез вести о Мазарини, и самые свежие.
   - Что с ним?
   - Здоров, как вы и я.
   - Так с ним ничего не случилось плохого?
   - Ровно ничего. Он только  почувствовал  потребность  прокатиться  по
Иль-де-Франсу и попросил нас, графа де Ла Фер, господина  дю  Валлона  и
меня, проводить его. Мы слишком ретивые слуги и не могли отказать ему  в
такой просьбе. Мы выехали вчера, и вот я прибыл сюда.
   - Вы здесь!
   - Его преосвященству понадобилось передать нечто секретное  и  строго
личное ее величеству. Такое поручение можно доверить только человеку на-
дежному, почему он и послал меня в Сен-Жермен. Итак,  Бернуин,  если  вы
желаете сделать приятное вашему господину, предупредите  ее  величество,
что я прибыл, и поясните, по какому делу.
   Говорил ли д'Артаньян серьезно пли шутя, но он, очевидно, был  сейчас
единственным человеком, который мог успокоить Анну Австрийскую;  поэтому
Бернуин тотчас же отправился доложить ей об  этом  странном  посольстве.
Как он и предвидел, королева приказала ввести к ней д'Артаньяна.
   Д'Артаньян подошел к королеве со всеми знаками глубочайшего почтения.
Не дойдя до нее трех шагов, он опустился на одно  колено  и  передал  ей
послание.
   Это была, как мы уже сказали, маленькая записка, нечто вроде рекомен-
дательного письма или охранной грамоты. Королева  пробежала  ее,  узнала
почерк кардинала, на этот раз немного дрожащий, и так как в письме ниче-
го не говорилось о том, что, собственно, произошло, то она стала спраши-
вать о подробностях.
   Д'Артаньян рассказал ей все с тем простодушным и наивным видом, кото-
рый умел при известных обстоятельствах на себя напускать.
   Пока он говорил, королева смотрела на него со все возрастающим  удив-
лением. Она не понимала, как мог один человек задумать  такое  предприя-
тие, а особенно - как у него хватало смелости рассказывать о нем ей, ко-
торая, конечно, и желала и даже обязана была покарать его за это.
   - Как, сударь! - воскликнула королева, покраснев от негодования, ког-
да д'Артаньян кончил свой рассказ. - Вы осмеливаетесь признаваться мне в
вашем преступлении и рассказывать мне о своей измене?
   - Простите, но, мне кажется, или я дурно объяснился, или же ваше  ве-
личество не так поняли меня; здесь нет ни преступления, ни измены.  Гос-
подин Мазарини заключил нас в тюрьму, господина дю Валлона и  меня,  так
как мы не могли поверить, что он послал нас в Англию  только  для  того,
чтобы спокойно глядеть, как будут рубить голову королю Карлу, зятю ваше-
го покойного супруга, мужу королевы Генриетты, вашей  сестры  и  гостьи;
мы, конечно, сделали все от нас зависящее для спасения жизни этого  нес-
частного короля. Мы поэтому были убеждены, мой друг и я,  что  произошло
какое-то недоразумение, жертвой которого мы стали, и нам необходимо было
объясниться с его преосвященством. А объяснение это привело бы  к  жела-
тельным результатам, только если бы оно совершилось спокойно, без вмеша-
тельства посторонних. Вот почему мы отвезли господина кардинала в  замок
моего друга, и там мы объяснились. И вот, ваше величество, как мы  дума-
ли, так оно и было: произошла ошибка. Господин Мазарини предположил, что
мы служили генералу Кромвелю, вместо того чтобы  служить  королю  Карлу,
что было бы крайне постыдным делом: это бросило бы тень на него и на ва-
ше величество и было бы  низостью,  которая  запятнала  бы  начинающееся
царствование вашего сына. Мы представили кардиналу  доказательства  про-
тивного, и эти доказательства я готов представить и  вашему  величеству,
сославшись на свидетельство августейшей вдовы, которая плачет  в  Лувре,
куда ваше величество изволили поместить ее. Доказательства эти  удовлет-
ворили его вполне; вот он и послал меня к вашему величеству поговорить с
вами о награде, какой заслуживают люди, которых до сих пор плохо  ценили
и несправедливо преследовали.
   - Я слушаю вас и прямо любуюсь, - сказала Анна Австрийская. - Правда,
мне редко случалось встречать подобную наглос