видимо,  готовились  вос-
пользоваться правом, которое они себе присвоили. И вот к королю  подошел
один из приставов и сказал ему, что согласно  обычаю  обвиняемый  должен
обнажить голову перед судьями.
   Не отвечая ни слова, Карл еще глубже надвинул на голову свою фетровую
шляпу и отвернулся; затем, когда пристав отошел, он сел в кресло, приго-
товленное для него против председателя, постегивая себя по сапогу  хлыс-
тиком, который был у него в руках.
   Парри, сопровождавший короля, стал за его креслом.
   Д'Артаньян, вместо того чтобы смотреть на этот  церемониал,  наблюдал
за Атосом; его лицо выдавало все те чувства, которые сумел подавить  ко-
роль, лучше владевший собой. Волнение Атоса, обычно столь  спокойного  и
хладнокровного, испугало д'Артаньяна.
   - Надеюсь, - сказал он ему на ухо, - вы возьмете пример с короля и не
дадите глупейшим образом изловить себя в этой западне.
   - Будьте покойны, - отвечал Атос.
   - Ага! - продолжал д'Артаньян. -  Они,  кажется,  чего-то  опасаются;
смотрите, они удвоили охрану. Раньше были видны только солдаты с алебар-
дами, а сейчас появились еще мушкетеры. Теперь хватит на всех;  алебарды
следят за публикой там внизу, а мушкеты направлены на нас.
   - Тридцать, сорок, пятьдесят, семьдесят,  -  говорил  Портос,  считая
прибывших солдат.
   - Э, - заметил ему Арамис, - вы забыли офицера, Портос,  а  его,  мне
кажется, стоит включить в счет.
   - О да! - сказал д'Артаньян.
   И он побледнел от гнева, узнав Мордаунта в офицере, который  с  обна-
женной шпагой в руке ввел отряд мушкетеров и поставил их позади  короля,
как раз напротив трибуны.
   - Неужели он нас узнал? - продолжал д'Артаньян. - Если да, то  я  не-
медленно отступаю. Я вовсе не желаю, чтобы  мне  назначили  определенный
род смерти. Я хочу выбрать его себе по собственному вкусу  и  отнюдь  не
желаю быть застреленным в этой мышеловке.
   - Нет, - успокоил его Арамис, - он нас не видит. Оп смотрит только на
короля. Гнусная тварь! Какими глазами смотрит он на него! Негодяй!  Неу-
жели он ненавидит короля так же сильно, как нас?
   - Еще бы, черт возьми! - сказал Атос. - Мы лишили его только  матери,
а король отнял у него имя и состояние.
   - Это верно, - подтвердил Арамис. - Но тише. Председатель что-то  го-
ворит королю.
   Действительно, председатель Бредшоу обратился к обвиняемому монарху.
   - Стюарт, - сказал он ему, - прослушайте поименную  перекличку  ваших
судей и сделайте ваши заявления суду, если они у вас найдутся.
   Король отвернулся в сторону, как будто эти слова относились не к  не-
му.
   Председатель подождал, и так как ответа не последовало, то воцарилось
минутное молчание; все собрание словно замерло, ловя малейший звук.
   Из ста шестидесяти трех человек, назначенных членами суда, могли отк-
ликнуться только семьдесят три, так как остальные, побоявшись участия  в
таком деле, не явились в суд.
   - Я приступаю к перекличке, - сказал Бредшоу, как вы не замечая,  что
в собрании не хватает трех пятых состава.
   И он стал по очереди возглашать имена всех членов суда,  присутствую-
щих и отсутствующих. Присутствующие откликались - кто громко, кто  тихо,
смотря по тому, насколько тверды они были в своих убеждениях.
   Когда произносилось имя отсутствующего, наступала коротенькая  пауза,
после чего его имя повторялось второй раз.
   Очередь дошла до полковника Ферфакса; двоекратный вызов его сопровож-
дался торжественным молчанием, показавшим, что полковник не пожелал лич-
но принять участие в этом судилище.
   - Полковник Ферфакс! - повторил Бредшоу.
   - Ферфакс? - вдруг раздался насмешливый голос,  таежный,  серебристый
тембр которого сразу выдал женщину. - Ферфакс слишком умен, чтобы прийти
сюда.
   Слова эти были встречены громким смехом всех присутствующих: они были
произнесены с той беззаботной смелостью, которую женщины черпают в своей
слабости, обеспечивающей безнаказанность.
   - Женский голос! - воскликнул Арамис. - Ах, много бы я дал, чтобы она
была молода и красива!
   И он влез на скамью, вглядываясь в трибуну, с которой послышался  го-
лос.
   - Клянусь честью, - промолвил  Арамис,  -  она  прелестна.  Смотрите,
д'Артаньян, все смотрят на' нее, но даже под  взглядом  Бредшоу  она  не
побледнела.
   - Это леди Ферфакс, - сказал д'Артаньян. - Вы помните ее, Портос?  Мы
видели ее с мужем у генерала Кромвеля.
   Через минуту спокойствие, нарушенное этим забавным эпизодом,  восста-
новилось, и перекличка продолжалась.
   - Эти плуты закроют заседание, когда увидят, что они в  недостаточном
количестве, - сказал граф де Ла Фер.
   - Вы их не знаете, Атос. Поглядите, как улыбается  Мордаунт,  как  он
смотрит на короля. Такой ли взгляд бывает у  человека,  который  боится,
что жертва от него ускользнет? Нет, это улыбка удовлетворенной  ненавис-
ти, уверенности в мщении. О презренный гад,  я  назовут  счастливым  тот
день, когда мы с тобой скрестим кое-что поострее взглядов!
   - Король поистине красавец, - заметил Портос. - Вы видите: хотя он  и
в плену, а как тщательно одет! Одно перо на его шляпе стоит  по  меньшей
мере пятьдесят пистолей. Посмотрите, Арамис.
   Перекличка окончилась. Председатель приказал приступить к чтению  об-
винительного акта.
   Атос побледнел. Он еще раз обманулся в своих ожиданиях: хотя судьи  и
были в недостаточном количестве, суд все же начался. Ясно было, что  ко-
роль осужден заранее.
   - Ведь я вам говорил, Атос, - сказал ему д'Артаньян, пожимая плечами,
- но вы вечно сомневаетесь. Теперь возьмите себя в руки и, стараясь  по-
меньше горячиться, слушайте те пакости, которые этот господин  в  черном
будет ничтоже сумняшеся говорить о своем короле.
   Карл I слушал обвинительный акт с  напряженным  вниманием,  пропуская
мимо ушей оскорбления и стараясь удержать в памяти жалобы; а когда нена-
висть переходила границы, когда обвинитель заранее присваивал себе  роль
палача, он отвечал лишь презрительной усмешкой. Обвинения были  тяжелые,
ужасные. Все неосторожные  поступки  злополучного  короля  приписывались
дурному умыслу с его стороны, а все его ошибки были превращены  в  прес-
тупления.
   Д'Артаньян, небрежно слушая этот поток оскорблений с тем  презрением,
какого они заслуживали, все же со  свойственной  ему  чуткостью  обратил
внимание на некоторые пункты обвинения.
   - Сказать по правде, - обратился он к своим друзьям, -  если  следует
наказывать за легкомыслие и неблагоразумие, то  этот  несчастный  король
заслуживает наказания; но наказание, которому его сейчас подвергают, ужо
достаточно жестоко.
   - Во всяком случае, - отвечал Арамис,  -  наказанию  должны  подверг-
нуться не король, а его министры, так как первый закон английской  конс-
титуции гласит: "Король не может ошибаться".
   "Что до меня, - размышлял Портос, глядя на Мордаунта и думая только о
нем, - то если бы я не боялся  нарушить  торжественность  обстановки,  я
спрыгнул бы вниз с трибуны и в три прыжка очутился бы возле Мордаунта. Я
бы задушил его, а затем схватил бы его за ноги в отдубасил им всех  этих
дрянных мушкетеришек, представляющих скверную пародию на наших французс-
ких мушкетеров. Тем временем Д'Артаньян, который всегда  был  отважен  и
предприимчив, может быть, нашел бы средство спасти  короля.  Надо  будет
поговорить с ним об этом".
   Между тем Атос, с пылающим взором, крепко сжимая кулаки  и  до  крови
кусая губы, весь кипел от ярости, слушая эти бесконечные глумления и ди-
вясь безмерному терпению короля. Его твердая  рука,  его  верное  сердце
трепетали от возмущения.
   В эту минуту обвинитель закончил свою речь словами:
   - Настоящее обвинение предъявляется от имени английского народа.
   Эти слова вызвали ропот на трибунах, и другой голос, уже не  женский,
а мужской, твердый и гневный, прогремел позади д'Артаньяна:
   - Ты лжешь! Девять десятых английского народа ужасаются твоим словам.
   Это был Атос. Не в силах совладать с собой, он вскочил с места,  про-
тянул руку к обвинителю и бросил ему в лицо свои гневные слова.
   - Король, судьи, публика и все собравшиеся тотчас повернулись к  три-
буне, где находились наши друзья. Мордаунт сделал то же  самое  и  сразу
узнал французского офицера, около которого поднялись  его  трое  друзей,
бледные и угрожающие. В глазах Мордаунта вспыхнула  радость:  наконец-то
он нашел тех, отыскать и убить которых было  целью  его  жизни.  Гневным
движением подозвав к себе десятка два мушкетеров, он указал им на трибу-
ну, где сидели его враги, и скомандовал:
   - Пли по этой трибуне!
   Но тут Д'Артаньян быстрее молнии схватил Атоса, а Портос  -  Арамиса;
одним прыжком перемахнув через головы сидевших впереди, они бросились  в
коридор, спустились по лестнице и смешались с толпой. Тем временем в за-
ле три тысячи зрителей сидели под наведенными мушкетами, и только мольбы
о пощаде и крики ужаса предотвратили едва не начавшуюся бойню.
   Карл тоже узнал четырех французов; одною рукой он схватился за грудь,
как бы желая сдержать биение сердца, а другой закрыл глаза, чтобы не ви-
деть гибели своих верных друзей.
   Мордаунт, бледный, дрожа от ярости, бросился  из  залы  с  обнаженной
шпагой в руке во главе десятка солдат. Он расталкивал толпу,  расспраши-
вал, метался, наконец вернулся ни с чем.
   Суматоха была невообразимая. Более  получаса  стоял  такой  шум,  что
нельзя было расслышать собственного голоса. Судьи опасались, что с любой
трибуны могут грянуть выстрелы. Сидевшие на трибунах глядели  в  направ-
ленные на них дула, волновались и  шумели,  снедаемые  страхом  и  любо-
пытством.
   Наконец тишина восстановилась.
   - Что вы можете сказать в свою защиту? - спросил Бредшоу у короля.
   - Прежде чем спрашивать меня, - начал Карл тоном  скорее  судьи,  чем
обвиняемого, не снимая шляпы и поднимаясь с кресла не с  покорным,  а  с
повелительным видом, - прежде чем спрашивать меня, ответьте мне сами.  В
Ньюкасле я был свободен и заключил договор с обеими палатами. Вместо то-
го чтобы выполнить этот договор так, как я выполнял его со своей  сторо-
ны, вы купили меня у шотландцев, купили за недорогую цену, насколько мне
известно, и это делает честь бережливости вашего правительства. Но  если
вы купили меня, как раба, то неужели вы думаете, что я перестал быть ва-
шим, королем? Нисколько. Отвечать вам - значит забыть об этом. Поэтому я
отвечу вам только тогда, когда вы докажете мне ваше  право  ставить  мне
вопросы. Отвечать вам - значит признать вас моими судьями, а я признаю в
вас только своих палачей.
   И среди гробового молчания Карл, спокойный, гордый, не снимая  шляпы,
снова уселся в кресло.
   - О, почему их здесь нет, моих французов, - прошептал Карл, устремляя
гордый взор на ту трибуну, где они появились на одну минуту. -  Если  бы
они были там, они увидали бы, что друг их при жизни был достоин  защиты,
а после смерти - сожаления.
   Но напрасно старался он проникнуть взором в толпу, напрасно  надеялся
встретить сочувственные взгляды. На него отовсюду смотрели тупые и бояз-
ливые лица; он чувствовал вокруг себя лишь ненависть и злобу.
   - Хорошо, - сказал председатель, видя, что Карл твердо решил молчать.
- Хорошо, мы будем судить вас, несмотря на ваше молчание. Вы обвиняетесь
в измене, или злоупотреблении властью и в убийстве. Свидетели будут при-
ведены к присяге. Теперь ступайте; следующее заседание  принудит  вас  к
тому, что вы отказываетесь сделать сегодня.
   Карл поднялся и, обернувшись к Парри, увидал, что тот  стоит  бледней
мертвеца, с каплями холодного пота на лбу.
   - Что с тобой, мой дорогой Парри? - спросил он. - Что так взволновало
тебя?
   - О ваше величество, - умоляющим голосом  отвечал  ему  сквозь  слезы
Парри, - если будете выходить из зала, не смотрите влево.
   - Почему, Парри?
   - Не смотрите, умоляю вас, ваше величество.
   - Да в чем дело? Говори же, - настаивал Карл,  пытаясь  заглянуть  за
шеренгу солдат, стоявшую позади него.
   - Там... но вы не станете смотреть, ваше величество, не правда  ли?..
Там на столе лежит топор, которым казнят преступников. Это гнусное  зре-
лище; не смотрите, ваше величество, умоляю вас.
   - Глупцы! - проговорил Карл. - Неужели они считают меня таким  жалким
трусом, как они сами? Ты хорошо сделал, что предупредил меня;  благодарю
тебя, Парри.
   И так как настало время уходить, король вышел в сопровождении стражи.
   Действительно, налево от входной двери лежал, зловеще отражая красный
цвет сукна, на которое его положили, стальной топор с длинной деревянной
рукояткой, отполированной рукой палача.
   Поравнявшись с ним, Карл остановился и, обращаясь к топору, сказал со
смехом:
   - А, это ты, топор! Славное пугало, вполне достойное тех, кто не зна-
ет, что такое рыцарь. Я не боюсь тебя,  секира  палача,  -  добавил  он,
стегнув его своим тонким, гибким хлыстом, который держал в руке. -  Удар
за тобой, и я буду ждать его с христианским терпением.
   И, пожав плечами с чисто королевским достоинством, он прошел  вперед,
повергнув в изумление всех теснившихся вокруг стола,  чтобы  посмотреть,
какое лицо сделает король при виде топора, который в  недалеком  будущем
отделит его голову от туловища.
   - Право, Парри, - продолжал король, идя по коридору, - все  эти  люди
принимают меня за какого-то колониального торговца хлопком, а не за  ры-
царя, привыкшего к блеску стали. Неужели они думают, что я не стою  мяс-
ника?
   Говоря это, он подошел к выходу. Здесь теснилась громадная толпа  лю-
дей, которым не нашлось места на трибунах и которые  желали  насладиться
концом зрелища, хотя самой интересной части его им  не  удалось  видеть.
Среди этого неисчислимого множества людей король не встретил  ни  одного
сочувственного взгляда; всюду видны были угрожающие лица. Из  груди  его
вырвался легкий вздох. "Сколько людей, - подумал он, - и ни одного  пре-
данного друга".
   И когда в душе его проносилась эта мысль, внушенная сомнением и отча-
янием, словно отвечая на нее, чей-то голос рядом с ним произнес:
   - Слава павшему величию!
   Король быстро обернулся; на глазах его блеснули слезы, сердце  болез-
ненно сжалось.
   Это был старый солдат его гвардии. Увидя проходящего мимо него  плен-
ного короля, он не мог удержаться, чтобы не отдать  ему  этой  последней
чести.
   Но несчастный тут же чуть не был забит ударами сабельных рукояток.  В
числе бросившихся на него король узнал капитана Грослоу.
   - Боже мой! - воскликнул Карл. - Какое жестокое  наказание  за  столь
ничтожный проступок!
   С болью в сердце король продолжал свой путь, но успел  он  сделать  и
ста шагов, как какой-то разъяренный человек, протиснувшись  между  двумя
конвойными, плюнул ему в лицо.
   Одновременно раздался громкий смех и смутный ропот. Толпа  отступила,
затем вновь нахлынула и заволновалась, как бурное море.  Королю  показа-
лось, что среди этих живых волн он видит горящие глаза Атоса.
   Карл отер лицо и проговорил с грустной улыбкой:
   - Несчастный! За полкроны он оскорбил бы и родного отца!
   Король не ошибся: он действительно видел Атоса и его друзей, которые,
снова вмешавшись в толпу, провожали его последним взглядом.


   XXII
   УАЙТ-ХОЛЛ

   Как легко можно было предвидеть, парламент приговорил Карла Стюарта к
смерти.
   Хотя наши друзья и ожидали этого приговора, однако поверг их в глубо-
кую скорбь. Д'Артаньян, находчивость которого обыкновенно пробуждалась в
самые критические моменты, еще раз торжественно поклялся, что он  пойдет
на все, только бы помешать кровавой развязке этой трагедии. Но каким об-
разом? Он и сам еще хорошенько не знал. Все зависело от обстоятельств. А
в ожидании, пока план окончательно созреет, нужно было во что бы  то  ни
стало выиграть время и помешать исполнению казни на следующий день,  как
это постановил суд.
   Единственным средством было увезти лондонского палача.
   Если палач исчезнет, казнь не сможет состояться. Без сомнения, пошлют
за другим палачом в соседний город, но на это  потребуется,  по  крайней
мере, целый день, а один день в таких случаях может быть равносилен спа-
сению.
   И Д'Артаньян взял на себя эту более чем трудную задачу.
   Далее, не менее важно было предупредить Карла Стюарта о  предполагае-
мой попытке спасти его, чтобы он по возможности  помогал  своим  друзьям
или, по крайней мере, не делал ничего такого, что могло бы  помешать  их
усилиям. Арамис взялся за это опасное дело. Карл  Стюарт  просил,  чтобы
епископу Джаксону было дозволено навестить его в Уайт-Холле, где он  был
заключен. Мордаунт в тот же вечер отправился к епископу  и  передал  ему
желание короля, а также разрешение Кромвеля. Арамис решил уговорами  или
угрозами добиться от епископа, чтобы тот позволил ему надеть епископское
облачение и под видом епископа проникнуть во дворец Уайт-Холл.
   Атос, наконец, взял на себя все приготовления к бегству из Англии, на
случай как успеха, так и неудачи.
   Наступила ночь. Друзья сговорились встретиться в гостинице в одиннад-
цать часов вечера и разошлись каждый для выполнения своего опасного  по-
ручения.
   Дворец Уайт-Холл охранялся тремя кавалерийскими полками и  еще  более
неусыпными заботами Кромвеля, который сам постоянно наведывался туда,  а
также присылал своих генералов и слуг.
   Осужденный на смерть король, сидя один в  своей  комнате,  освещенной
двумя свечами, печально припоминал свое  былое  величие,  которое  перед
смертью, как обычно бывает, казалось  ему  более  сладостным  и  блиста-
тельным, чем когда-либо раньше.
   Парри, не покидавший своего господина, с момента его осуждения не пе-
реставал плакать.
   Карл Стюарт, облокотившись на стол, смотрел на  медальон,  в  котором
находились рядом портреты его жены и дочери. Он ожидал Джаксона, а после
него - казни.
   Иногда его мысль возвращалась к благородным французам, которые, дума-
лось ему, были уже за сто лье; они превратились для него в сказочные ви-
дения, какие являются во сне и исчезают при пробуждении.
   Действительно, порою Карл спрашивал себя, не было ли все  случившееся
с ним сном или лихорадочным бредом.
   При этой мысли он вставал и, сделав несколько шагов по комнате, чтобы
выйти из оцепенения, подходил к окну, но тут же замечал торчавшие снару-
жи блестящие штыки часовых. И тогда он поневоле убеждался,  что  это  не
сон и что кровавый кошмар - действительность.
   Карл безмолвно возвращался к своему креслу,  облокачивался  на  стол,
опускал голову на руку и погружался в раздумье.
   "Увы, - говорил он сам себе, - если бы я мог исповедаться перед одним
из тех светочей церкви, уму которых доступны все тайны жизни, все ничто-
жество величия, быть может, голос такого  духовника  заглушил  бы  голос
скорби, который я слышу в моей душе. Но нет, моим духовником будет  свя-
щенник не выше обычного уровня, мечты которого о карьере и  богатстве  я
разрушил моим собственным падением. Он будет говорить мне о боге и смер-
ти, как он говорил не раз другим умирающим. Может ли он понять, что уми-
рающий король оставляет свой трон узурпатору, а в это время дети его ли-
шены хлеба насущного!"
   Он поднес портреты к губам и шепотом стал называть имена  всех  своих
детей.
   Наступила, как мы уже сказали, ночь - темная и облачная. На  соседней
колокольне медленно пробили часы. Бледный свет двух свечей отбрасывал на
стены просторвой высокой комнаты странные отблески, похожие на призраки.
Этими призраками были предки короля Карла, выступавшие из своих  золотых
рам. Этими отблесками были последние синеватые и мерцающие вспышки поту-
хавших углей.
   Беспредельная грусть овладела всем существом Карла. Закрыв лицо рука-
ми, он думал о мире, столь прекрасном, когда мы его оставляем или,  вер-
нее сказать, когда он ускользает от нас; король думал о ласках своих де-
тей, таких нежных и сладостных, особенно когда с детьми расстаешься  на-
веки; думал о жене своей, благородной и  мужественной  женщине,  которая
поддерживала его до последней минуты. О