дам - г-жи де Гито, г-жи  де
Сабле, г-жи де Монбазон и г-жи де Гемене. В углу  пристроилась  и  каме-
ристка - донья Эстефания, приехавшая вместе с королевой из Мадрида.
   Госпожа де Гемене читала вслух, и все внимательно слушали  чтицу,  за
исключением королевы, затеявшей это чтение лишь для  того,  чтобы  иметь
возможность предаться ходу своих мыслей, делая вид, будто она слушает.
   Мысли эти, хоть и позлащенные последними отблесками любви, все же бы-
ли полны печали. Лишенная доверия  своего  супруга,  преследуемая  нена-
вистью кардинала, который не мог ей простить того, что она отвергла  его
нежные чувства, Анна Австрийская имела перед глазами пример королевы-ма-
тери, которую эта ненависть терзала в течение всей ее жизни, хотя  Мария
Медичи, если верить мемуарам того времени, вначале и дарила кардиналу то
счастье, в  котором  так  упорно  отказывала  ему  королева  Анна.  Анна
Австрийская видела, как падают ее самые преданные слуги, самые  доверен-
ные друзья, самые дорогие ее сердцу любимцы. Как то несчастные, что  на-
делены роковым даром, она навлекала несчастья на все,  к  чему  прикаса-
лась. Ее дружба была роковой и влекла за собой  преследования.  Г-жа  де
Шеврез и г-жа де Верне были сосланы, и даже Ла Порт по скрывал от  своей
повелительницы, что с минуты на минуту ожидает ареста.
   Королева была целиком погружена  в  эти  мрачные  размышления,  когда
дверь вдруг раскрылась и в комнату вошел король.
   Чтица сразу умолкла, все дамы встали со своих мест, и наступило мерт-
вое молчание.
   Не считая нужным поздороваться, король сделал несколько шагов и оста-
новился перед королевой.
   - Сударыня, - произнес он изменившимся голосом, - сейчас к вам зайдет
господин канцлер. Он сообщит вам нечто такое, о чем я поручил ему поста-
вить вас в известность.
   Несчастная королева, которой непрерывно грозили разводом,  ссылкой  и
даже судом, побледнела, несмотря на свои румяна.
   - Но чем вызвано это посещение, ваше величество? - не в  силах  сдер-
жаться, спросила она. - Что скажет мне господин канцлер, чего  не  могли
бы мне сказать вы сами?
   Король, не отвечая, круто повернулся на каблуках, и почти в ту же ми-
нуту дежурный гвардейский капитан Гито доложил о приходе канцлера.
   Когда канцлер вошел, короля уже не было в комнате: он успел выйти че-
рез другую дверь.
   Канцлер вошел красный от смущения, но с улыбкой на устах. Ввиду того,
что нам, вероятно, еще предстоит встретиться с ним по  ходу  нашего  по-
вествования, не лишним будет нашим читателям уже сейчас  ближе  познако-
миться с ним.
   Канцлер был лицо довольно любопытное. Де Рош Ле Маль, каноник  собора
Богоматери, бывший некогда камердинером кардинала, рекомендовал г-на  де
Сегье его преосвященству как человека всецело преданного. Кардинал пове-
рил этой рекомендации, и ему не пришлось раскаиваться.
   О г-не де Сегье ходили самые разнообразные слухи. Между прочим, расс-
казывали следующую историю.
   После бурно проведенной молодости он удалился в монастырь, чтобы  там
хоть в течение некоторого срока искупить безумства своей юности.
   Но, вступая в эту святую обитель, бедный грешник не успел  достаточно
быстро захлопнуть за собой дверь и помешать страстям, от которых он  бе-
жал, ворваться в нее вслед за ним. Он беспрестанно подвергался искушени-
ям, и настоятель, которому он поведал об  этом  горе,  посоветовал  ему,
чтобы отгонять демона-искусителя, хвататься в такие  минуты  за  веревку
колокола и звонить что есть мочи. Услышав этот звон, монахи поймут,  что
соблазны обуревают одного из их братьев, и все братство станет на молит-
ву.
   Совет этот пришелся будущему канцлеру по душе. Он заклинал злого духа
с помощью целого потока молитв, творимых другими монахами. Но дьявол  не
так-то легко отступает с однажды занятых им позиций. По  мере  того  как
усиливались заклинания, дьявол усиливал соблазны, так что колокол  оглу-
шительно гудел день и  ночь,  возвещая  о  страстном  желании  кающегося
умертвить свою плоть.
   Монахам не оставалось ни минуты отдыха. Днем они только и делали, что
поднимались и спускались по лестнице, ведущей в  часовню;  ночью,  сверх
обычных молитв, им приходилось по двадцать раз соскакивать с коек и про-
стираться ниц на полу своих келий.
   Неизвестно, отступился ли дьявол или дело это надоело монахам, но  по
прошествии трех месяцев кающийся вновь появился в свете, где пользовался
репутацией самого страшного одержимого, какого когда-либо видели на зем-
ле.
   По выходе из монастыря он принял судейское звание, занял место своего
дядюшки, став президентом в парламенте, перешел  -  что  доказывало  его
редкую проницательность - на сторону кардинала, был назначен  канцлером,
служил верным орудием в руках его преосвященства в его ненависти к коро-
леве-матери и в его происках против Анны Австрийской; натравливал  судей
в течение всего дела Шале, поддерживал великого эконома Лафема  во  всех
его начинаниях, и в конце концов, полностью завоевав доверие  кардинала,
доверие, достойно заслуженное им, он взял на себя необычайное поручение,
для выполнения которого явился сейчас к королеве.
   Королева, когда он вошел, все еще стояла, но, увидев его, сразу опус-
тилась в кресло, знаком приказав своим дамам занять места на подушках  и
пуфах. Затем она гордо повернулась к вошедшему.
   - Что вам угодно, сударь? - спросила Анна Австрийская. -  И  с  какой
целью вы явились сюда?
   - По поручению короля, невзирая на глубокое уважение, которое я  имею
честь питать к вашему величеству, я вынужден произвести тщательный обыск
среди ваших бумаг.
   - Как, сударь! - воскликнула королева. - Обыск у  меня?..  У  меня?..
Какая неслыханная низость!
   - Прошу извинить меня, ваше величество, но сейчас я лишь орудие в ру-
ках короля. Разве его величество не были только что здесь и  не  просили
вас быть готовой к этому посещению?
   - Ищите же, сударь. Я преступница, надо полагать... Эстефания, подай-
те ключи от всех моих сколов и бюро.
   Канцлер для виду порылся в ящиках, хотя и был уверен, что королева не
там хранит важное письмо, написанное днем.
   После того как канцлер раз двадцать выдвинул и вновь  задвинул  ящики
бюро, ему все же пришлось, преодолев некоторую нерешительность,  сделать
последний шаг в этом деле, другими словами - обыскать королеву.
   Канцлер повернулся к Анне Австрийской.
   - Сейчас, - произнес он тоном, в  котором  сквозили  растерянность  и
смущение, - мне остается приступить к главной части обыска.
   - Какой? - спросила королева, которая не понимала или не  желала  по-
нять намерений канцлера.
   - Его величество знает, что  сегодня  днем  королевой  было  написано
письмо. Его величеству известно, что это письмо еще не отослано по  наз-
начению. Этого письма не оказалось ни в вашем столе, ни  в  бюро.  Между
тем оно где-нибудь спрятано.
   - Но осмелитесь ли вы коснуться вашей  королевы?  -  произнесла  Анна
Австрийская, выпрямившись во весь рост и устремляя на канцлера взгляд, в
котором вспыхнула угроза.
   - Я верный слуга короля и выполняю все, что приказывает его величест-
во.
   - Что ж, это правда! - сказала Анна Австрийская. - И шпионы господина
кардинала сослужили ему верную службу. Я действительно написала  сегодня
письмо, и письмо это не отправлено. Письмо здесь.
   И королева положила свою прекрасную руку на грудь.
   - В таком случае дайте мне это  письмо,  ваше  величество,  -  сказал
канцлер.
   - Я отдам его только королю, сударь, - ответила Анна.
   - Если бы король желал лично получить от вашего величества письмо, он
бы сам попросил его у вас. Но повторяю вам: он поручил мне потребовать у
вас письмо, с тем что если вы откажетесь...
   - Продолжайте!
   ...он мне же поручил взять его у вас. Как? Что вы хотите сказать?
   - Что мои полномочия идут далеко, и мне, чтобы найти эти бумаги, дано
разрешение произвести даже личный обыск вашего величества.
   - Какой ужас! - вскричала королева.
   - Поэтому прошу вас, сударыня, проявить уступчивость.
   - Ваше поведение неслыханно грубо, понимаете ли вы это, сударь?
   - Король приказывает, ваше величество. Прошу извинить меня.
   - Я не потерплю этого! Нет-нет, лучше смерть! - вскричала королева, в
которой вскипела гордая кровь повелителей Испании и Австрии.
   Канцлер низко поклонился, затем, с явным намерением не  отступать  ни
на шаг в исполнении порученной ему задачи, точно так, как сделал бы  это
палач в застенке, он приблизился к Анне  Австрийской,  из  глаз  которой
сразу же брызнули слезы ярости.
   Королева, как мы уже говорили, была очень  хороша  собой.  Рискованно
поэтому было дать кому-либо такое поручение, но король, весь  во  власти
своей ревности к герцогу Бекингэму, уже ни к кому другому не ревновал.
   Надо полагать, что канцлер Сегъе в эту минуту искал  глазами  веревку
пресловутого колокола, но, не найдя ее, протянул руку к тому месту, где,
по собственному признанию королевы, было спрятано письмо.
   Анна Австрийская отступила на шаг и так побледнела, словно готова бы-
ла умереть. Чтобы не упасть, она левой рукой оперлась на стол,  стоявший
позади нее, а правой вынула из-за корсажа письмо и подала его канцлеру.
   - Возьмите, сударь, это письмо! - воскликнула королева голосом,  пре-
рывающимся от волнения. - Возьмите его и избавьте меня от вашего мерзко-
го присутствия.
   Канцлер, дрожа от вполне понятного волнения, взял письмо и, поклонив-
шись до земли, вышел.
   Не успела дверь закрыться за ним, как королева почти без чувств упала
на руки своих дам.
   Канцлер отнес письмо к королю, не заглянув в него. Рука короля,  про-
тянутая за письмом, дрожала. Он начал искать адрес,  которого  не  было,
страшно побледнел, медленно развернул письмо и, с первых же слов увидев,
что оно обращено к испанскому королю, быстро пробежал его до конца.
   Это был полный план нападения на кардинала. Королева предлагала свое-
му брату и австрийскому королю, которые чувствовали  себя  оскорбленными
политикой Ришелье, постоянно стремившегося унизить австрийский королевс-
кий дом, пригрозить объявлением войны Франции и поставить условием  сох-
ранения мира отставку кардинала. О любви в этом письме не было ни слова.
   Король, сразу повеселев, послал узнать, во дворце  ли  еще  кардинал.
Ему ответили, что его преосвященство в кабинете и  ожидает  распоряжений
его величества.
   Король немедленно отправился к нему.
   - Представьте себе, герцог, - сказал король, - правы оказались вы,  а
не я. Вся интрига действительно политического свойства, и о любви нет  и
речи в этом письмо. Но зато в нем очень много говорится о вас.
   Кардинал взял письмо и прочел с величайшим вниманием. Дойдя до конца,
он перечел его вновь.
   - Ну что ж, ваше величество, - сказал он, - вы видите сами,  до  чего
доходят мои враги: вам угрожают двумя войнами, если вы не удалите  меня.
На вашем месте, ваше величество, я, право же, уступил бы столь  энергич-
ным настояниям. Я же, со своей стороны, был бы безмерно счастлив уйти от
дел.
   - Что вы говорите, герцог!
   - Я говорю, ваше величество, что  здоровье  мое  разрушается  в  этой
чрезмерно напряженной борьбе и бесконечных трудах.  Я  говорю,  что,  по
всей видимости, буду не в силах выдержать утомление при осаде  Ла-Рошели
- и лучше будет, если вы назначите туда господина де Конде, для которого
ведение войны есть его прямое дело, а не меня, служителя церкви, которо-
му не позволяют отдаться его призванию, заставляя заниматься  делами,  к
которым у него нет никакой склонности. Это обеспечит вам счастье в вашей
семейной жизни и, я не сомневаюсь, укрепит вашу славу за рубежом.
   - Будьте спокойны, герцог, - ответил король. - Я все понимаю. Все ли-
ца, поименованные в этом письме, понесут должную кару. Не избежит  ее  и
королева.
   - Ах, что вы говорите, ваше величество! Да упаси бог, чтобы  королева
претерпела из-за меня хоть малейшую неприятность! Королева всегда счита-
ла меня своим врагом, хотя ваше величество сами можете  засвидетельство-
вать, что я постоянно горячо заступался за нее, даже перед вами. О, если
бы она оскорбила честь вашего величества изменой, тогда другое дело, и я
первый бы сказал: "Нет пощады виновной!" К счастью, об этом и речи  нет,
и ваше величество могли вновь в этом убедиться.
   - Это верно, господин кардинал, - сказал король. - И вы, как  всегда,
были правы. Но королева тем не менее заслужила мои гнев.
   - Вы сами, ваше величество, виновны перед ней. И было бы  вполне  по-
нятно, если б она разгневалась на вас. Ваше величество  обошлись  с  ней
чересчур сурово.
   - Вот именно так я всегда буду обходиться с моими врагами, а также  и
с вашими, какое бы высокое положение они ни занимали и какой бы опаснос-
ти я ни подвергался, проявляя такую строгость.
   - Королева враг мне, но не вам, ваше величество. Напротив,  она  пре-
данная супруга, покорная и безупречная. Позвольте же мне  вступиться  за
нее перед вашим величеством.
   - Так пусть она пойдет на уступки, пусть сама сделает первый шаг!
   - Напротив, ваше величество, подайте вы добрый пример.  Ведь  виновны
были вы, заподозрив королеву.
   - Мне сделать первый шаг! - воскликнул король. - Ни за что!
   - Ваше величество, умоляю вас!
   - Да, кроме того, как найти подходящий повод?
   - Сделав что-нибудь, что могло бы доставить ей удовольствие.
   - Что же именно?
   - Дайте бал. Вы знаете, как королева любит танцы. Ручаюсь вам, что ее
гнев не устоит перед таким проявлением внимания.
   - Господин кардинал, ведь вам известно, что я  не  любитель  светских
развлечений.
   - Раз она знает, какое отвращение вы питаете к таким забавам, она тем
более будет вам благодарна. Да к тому же ей представится  случай  прико-
лоть прекрасные алмазные подвески, которые вы ей недавно поднесли ко дню
рождения и с которыми она еще нигде не успела появиться.
   - Увидим, господин кардинал, увидим, - проговорил король, наслаждаясь
сознанием, что королева оказалась виновной в преступлении, мало его бес-
покоившем, и невинной в том, чего он больше всего  опасался,  и  поэтому
готовый помириться с ней. - Увидим. Но, клянусь честью, вы слишком снис-
ходительны.
   - Ваше величество, - ответил кардинал, - предоставьте  строгость  ми-
нистрам. Снисходительность - добродетели королей; прибегните к ней, и вы
увидите, что это пойдет на пользу.
   Вслед за этим, услышав, что часы пробили одиннадцать, кардинал с низ-
ким поклоном попросил разрешения удалиться и простился с королем, умоляя
его помириться с королевой.
   Анна Австрийская, ожидавшая упреков после того, как  у  нее  отобрали
письмо, крайне удивилась, заметив на следующий день, что  король  делает
попытки к примирению. В первые минуты она  была  готова  отвергнуть  их:
гордость женщины и достоинство королевы были так глубоко  уязвлены,  что
она не могла сразу забыть обиду. Но, поддавшись уговорам своих  придвор-
ных дам, в конце концов она постаралась сделать вид, будто начинает  за-
бывать о случившемся. Король, воспользовавшись этой  переменой,  сообщил
ей, что в самом ближайшем будущем предполагает дать большой бал.
   Бал представлял собой такую редкость для несчастной Анны Австрийской,
что при этом известки, как и предполагал кардинал, последний след  обиды
исчез - если не из сердца ее, то с лица. Она  спросила,  на  какой  день
назначено празднество, но король ответил, что на этот счет еще нужно бу-
дет сговориться с кардиналом.
   И в самом деле, король каждый день спрашивал кардинала,  когда  будет
устроено это празднество, и каждый день кардинал под каким-нибудь  пред-
логом отказывался твердо назвать число.
   Прошла неделя.
   На восьмой день  после  описанных  по  ми  событий  кардинал  получил
письмо, отправленное из Лондона и содержавшее только следующие строки:
   "Я достала их. Не могу выехать из Лондона, потому что у меня не  хва-
тит денег. Вышлите мне пятьсот пистолей, и, получив их, я  через  четыре
или пять дней буду в Париже".
   В тот самый день, когда кардинал получил это письмо, король обратился
к нему с обычным вопросом.
   Ришелье посчитал по пальцам и мысленно сказал себе:
   "Она пишет, что приедет через четыре или пять  дней  после  получения
денег. Дней пять пройдет, пока деньги прибудут в Лондон, и дней  пять  -
пока она приедет сюда. Всего, значит, десять дней. Нужно принять в  рас-
чет противный ветер, всякие досадные случайности и недомогания.  Предпо-
ложим, двенадцать дней... "
   - Ну как же, герцог, вы рассчитали? - спросил король.
   - Да, ваше величество. Сегодня у нас  двадцатое  сентября.  Городские
старшины устраивают третьего октября празднество. Все складывается вели-
колепно. Никто не подумает, что вы идете на уступки королеве.
   Помолчав, кардинал добавил:
   - Не забудьте, кстати, накануне праздника сказать  королеве,  что  вы
желали бы видеть, к лицу ли ей алмазные подвески.


   XVII
   СУПРУГИ БОНАСЬЕ

   Кардинал уже вторично в разговоре с королем упоминал об алмазных под-
весках. Людовика XIII поразила такая настойчивость, и он решил,  что  за
этим советом кроется тайна.
   Он не раз чувствовал себя обиженным по  той  причине,  что  кардинал,
имевший превосходную полицию - хотя она и не достигала совершенства  по-
лиции, современной нам, - оказывался лучше осведомленным о семейных  де-
лах короля, чем сам король. На этот раз король решил, что беседа с Анной
Австрийской должна пролить свет на какое-то  обстоятельство,  непонятное
ему. Он надеялся затем вернуться к кардиналу, проникнув в какие-то  тай-
ны, известные или неизвестные его преосвященству. И в  том  и  в  другом
случае это должно было поднять престиж короля в глазах его министра.
   Людовик XIII пошел к королеве и, по своему обыкновению, начал  разго-
вор с угроз, относившихся к ее приближенным. Анна  Австрийская  слушала,
опустив голову, давая излиться потоку, в надежде, что должен  же  насту-
пить конец. Но не этого желал король. Король желал ссоры, в пылу которой
должен был пролиться свет - безразлично какой. Он  был  убежден,  что  у
кардинала есть какая-то затаенная мысль и что он готовит ему одну из тех
страшных неожиданностей, непревзойденным мастером которых  он  был.  Его
настойчивые обвинения привели его к желанной цели.
   - Ваше величество, - воскликнула Анна Австрийская, выведенная из тер-
пения смутными намеками, - почему вы не скажете прямо, что у вас на  ду-
ше? Что я сделала? Какое преступление совершила? Не  может  быть,  чтобы
ваше величество поднимали весь этот шум из-за письма,  написанного  мною
брату.
   Король не нашелся сразу, что ответить на такой прямой вопрос. Он  по-
думал, что сейчас самое время сказать те слова, которые должны были быть
оказаны только накануне празднества.
   - Сударыня, - проговорил он с важностью, - в ближайшие дни будет уст-
роен бал в ратуше. Я считаю необходимым, чтобы вы, из уважения  к  нашим
славным старшинам, появились на этом балу в парадном платье и непременно
с алмазными подвесками, которые я подарил вам ко дню рождения.  Вот  мой
ответ.
   Ответ этот был ужасен. Анна Австрийская подумала, что королю известно
все и что он только по настоянию кардинала был скрытен всю  эту  неделю.
Такая скрытность, впрочем, была в характере короля. Королева страшно по-
бледнела и оперлась о маленький столик своей  прелестной  рукой,  сейчас
казавшейся вылепленной из воска. Глядя на короля глазами, полными ужаса,
она не произнесла ни слова.
   - Вы слышите, сударыня? -  спросил  король,  наслаждаясь  ее  замеша-
тельством, хоть и не угадывая его причины. - Вы слышите?
   - Слышу, сударь, - пролепетала королева.
   - Вы будете на этом балу?
   - Да.
   - И на вас будут ваши алмазные подвески?
   - Да.
   Королева стала еще бледнее. Король заметил это и, удивлясь ее  трево-
гой с той холодной жестокостью, которая составляла одну из самых  непри-
ятных сторон его характера, проговорил:
   - Итак, решена! Вот и все, что я хотел сказать вам.
   -