ондер.
   - А так как Фронды больше не существует, то кто же я все-таки,  госу-
дарь...
   - Но если то, что вы говорите, - правда...
   - Я всегда говорю только правду.
   - Для чего же вы явились сюда? Я хочу знать об этом!
   - Я пришел сказать королю: государь, граф де Ла Фер в Бастилии...
   - Но к этому вы, оказывается, непричастны.
   - Это верно. Но раз он там, все же важно, чтоб ваше  величество  были
об этом осведомлены.
   - Господин даАртаньян, вы оказываете неуважение своему королю.
   - Ваше величество...
   - Господин даАртаньян, предупреждаю вас, вы злоупотребляете терпением
своего короля.
   - Напротив, ваше величество
   - Что это значит - напротив?
   - Я явился сюда, чтобы вы приказали арестовать и меня.
   - Арестовать вас?
   - Конечно Мой друг будет скучать в тюрьме, и я  пришел  просить  ваше
величество о разрешении составить ему компанию.  Пусть  ваше  величество
произнесет свое слово, и я сам себя арестую, ручаюсь, что для этого  на-
чальник охраны отнюдь не понадобится.
   Король бросился к письменному столу и схватил  перо,  чтобы  написать
приказ о заключении даАртаньяна в Бастилию
   - Имейте в виду, сударь, что это навеки! - воскликнул  он  угрожающим
тоном.
   - Еще бы, - сказал в ответ мушкетер, - после столь  похвального  пос-
тупка вы, разумеется, не посмеете посмотреть мне в глаза.
   Король резко отбросил перо.
   - Уходите! Уходите немедленно!
   - О нет, я останусь, с вашего позволения, государь!
   - Что это значит?
   - Ваше величество, я пришел спокойно переговорить с королем,  к  нес-
частью, король вспылил, но я скажу королю все, что почитаю своим  долгом
сказать ему.
   - В отставку, сударь, в отставку! - вскричал король.
   - Вы знаете, ваше величество, что меня не  пугает  отставка;  ведь  в
Блуа, в тот самый день, когда вы отказали королю Карлу в миллионе, кото-
рый дал ему после этого мой друг граф де Ла Фер, я уже обращался к ваше-
му величеству с просьбой об отставке.
   - Хорошо, говорите, и покороче!
   - Нет, ваше величество, сейчас речь пойдет не об отставке.  Вы  взяли
перо, чтоб отправить меня в Бастилию, почему вы меняете ваше решение.
   - ДаАртаньян! Гасконская голова! Кто же из нас король - вы или я?
   - К несчастью, ваше величество, вы...
   - Что означает ваше "к несчастью"?
   - Да, государь, к несчастью, ибо, если бы королем был я...
   - Если бы королем были вы, вы бы одобрили бунт  шевалье  даАртаньяна,
не так ли?
   - Разумеется
   - В самом деле. - И король пожал плечами.
   - И я сказал бы своему капитану мушкетеров, - продолжал даАртаньян, -
я сказал бы ему, глядя на него  человеческими  глазами,  а  не  горящими
угольями: "Господин даАртаньян, я забыл о том, что я - король Я спустил-
ся с трона, чтобы оскорбить дворянина"
   - Сударь, неужели вы думаете, что, превосходя своего друга в  дерзос-
тях, вы умаляете тем самым его вину.
   - О ваше величество, я пойду гораздо дальше его, и в этом повинны  вы
сами Я скажу вам то, чего не сказал бы этот наиделикатнейший  из  людей,
государь, вы обрекли на заклание его сына, и он защищал своего сына,  вы
обрекли на заклание и его самого; он говорил с вами во имя чести,  рели-
гии и добродетели, но вы оттолкнули его, прогнали, посадили в  тюрьму  Я
буду резче, чем он, и скажу вам выбирайте, ваше величество? Хотите ли вы
иметь возле себя друзей или лакеев, воинов  или  шаркунов,  отвешивающих
поклоны? Благородных людей или паяцев? Хотите ли вы, чтобы  вам  служили
или чтобы гнули перед вами шею? Хотите ли вы, чтобы вас любили или чтобы
боялись? Если вы отдаете предпочтение низости,  интригам,  трусости,  то
напрямик скажите об этом, ваше величество; мы удалимся, мы, единственные
остатки былого, я скажу больше -  единственные  живые  примеры  доблести
прежнего времени, мы, которые служили и превзошли, быть может, в мужест-
ве и заслугах людей, обретших славу в потомстве. Выбирайте,  ваше  вели-
чество, не медлите с выбором. Оберегайте настоящих дворян,  которые  еще
остались при вас, а придворных у вас будет более чем достаточно.  Поспе-
шите же и отправьте меня в Бастилию вместе с моим старинным и испытанным
другом. Ибо если вы не сумели выслушать графа де Ла Фер, то есть  наибо-
лее мудрый и благородный голос дворянской чести, если вы не желаете вни-
мать тому, что говорит даАртаньян, то есть наиболее откровенному и  гру-
бому голосу искренности и прямодушия, значит, вы никуда  не  годный  ко-
роль, а завтра станете жалким в своем бессилии королем.  Плохих  королей
ненавидят, жалких королей прогоняют. Вот что я скажу вам, ваше величест-
во. Вы сами повинны в том, что толкнули меня на эти слова.
   Похолодевший и смертельно бледный король  откинулся  в  кресле.  Было
очевидно, что молния, ударившая у его ног, поразила бы его меньше; каза-
лось, что ему не хватает воздуха и он сейчас  задохнется.  Грубый  голос
искренности, о котором говорил даАртаньян, проник в его  сердце,  словно
клинок.
   ДаАртаньян высказал все, что должен был высказать. Понимая гнев коро-
ля, он снял с себя шпагу и, почтительно подойдя к Людовику XIV,  положил
ее перед ним на стол. Но король гневным жестом отбросил  шпагу,  которая
упала на пол и отскочила к ногам даАртаньяна.
   И хотя мушкетер умел владеть собой, как никто, на этот раз он, в свою
очередь, побледнел и, дрожа от негодования, произнес:
   - Король может подвергнуть солдата опале, может  изгнать  его,  может
осудить его на смерть, но, будь он хоть сто раз король, он не имеет пра-
ва нанести ему тяжкое оскорбление, предав бесчестию его  шпагу.  Никогда
король Франции, государь, не отталкивал от себя с презрением шпагу тако-
го человека, как я. Коль скоро эта шпага поругана, - подумайте об  этом,
ваше величество, - у нее не может быть других ножен, чем ваше сердце или
мое. Я выбираю свое, государь; благодарите бога и мое долготерпение!
   Потом, выхватив шпагу, он воскликнул:
   - Пусть моя кровь падет на вашу голову, ваше вечичество!
   Стремительным жестом он приложил острие шпаги к своей  груди,  оперев
ее эфес об пол. Но король еще более стремительным движением правой  руки
обнял за шею славного мушкетера, схватившись  левой  рукой  за  середину
клинка, который он затем в полном молчании вложил в ножны.
   ДаАртаньян, бледный, дрожащий и еще не  оправившийся  от  оцепенения,
допустил, чтобы король проделал все  это.  Тогда  Людовик,  смягчившись,
возвратился к столу, взял перо, набросал несколько строк, подписался под
ними и протянул даАртаньяну написанную им бумагу.
   - Что это, ваше величество? - спросил капитан.
   - Приказ господину даАртаньяну немедленно освободить графа де Ла Фер.
   ДаАртаньян схватил королевскую руку и запечатлел на ней поцелуй;  за-
тем, сложив приказ, он сунул его за борт своей кожаной куртки  и  вышел.
Ни король, ни капитан не произнесли при этом ни слова.
   - О, человеческое сердце! О, компас монархов! - прошептал,  оставшись
один, Людовик. - Когда же я научусь читать в твоих  сокровенных  изгибах
так, словно предо мною лежит открытая книга! Нет, я не плохой король,  я
не жалкий король, но я просто сущий ребенок!


   XXV
   ПОЛИТИЧЕСКИЕ СОПЕРНИКИ

   ДаАртаньян, обещавший Безмо возвратиться к десерту, сдержал свое сло-
во. Едва подали коньяки и ликеры, составлявшие  гордость  комендантского
погреба, как в коридоре послышалось звяканье шпор, и на пороге  появился
капитан мушкетеров.
   Атос и Арамис отменно тонко вели игру, и все же ни тому,  ни  другому
не удалось проникнуть в тайны собеседника. Они  пили,  ели,  говорили  о
Бастилии, о последней поездке в Фонтенбло, о празднестве, которое  пред-
полагал устроить у себя в Во Фукс. Разговор все время не  покидал  общих
тем, и никто, кроме Безмо, не коснулся ни разу ничего такого, что  могло
бы представлять личный интерес для присутствующих.
   ДаАртаньян влетел среди общей беседы, все еще бледный и взволнованный
своим свиданием с королемБезмо поторопился придвинуть  ему  стул.  ДаАр-
таньян залпом осушил предложенный ему комендантом  полный  стакан  вина.
Атос и Арамис заметили, что ДаАртаньян сам не  свой.  Не  заметил  этого
лишь Безмо, который видел в даАртаньяне капитана  мушкетеров  его  вели-
чества, и ничего больше, и старался всячески угодить ему. Принадлежать к
окружению короля означало, на взгляд Безмо, располагать  неограниченными
правами. Хотя Арамис и увидел волнение даАртаньяна, угадать причину  его
он все же не мог. Только Атос полагал, что знает ее.  Возвращение  даАр-
таньяна и в особенности возбужденное состояние этого всегда невозмутимо-
го человека как бы говорили ему: "Я только  что  обратился  к  королю  с
просьбой, и король отказал мне в ней". Убежденный в  правильности  своей
догадки, Атос усмехнулся, встал из-за стола и  сделал  знак  даАртаньяну
как бы затем, чтобы напомнить ему, что у них есть и другие  дела,  кроме
того, чтобы ужинать вместе.
   ДаАртаньян понял Атоса и ответил ему также знаком.  Арамис  и  Безмо,
заметив этот немой диалог, вопросительно посмотрели на них. Атос, решив,
что пришла пора объяснить действительное положение дел, произнес  с  лю-
безной улыбкой:
   - Истина, господа, заключается в том, что вы, Арамис, только что ужи-
нали в обществе государственного преступника, который к тому же ваш  уз-
ник, господин де Безмо.
   У Безмо вырвалось восклицание, выражавшее и удивление и  одновременно
радость. Добрейший Безмо гордился своею тюрьмой. Не говоря уж о выгодах,
доставляемых ему заключенными, он был тем счастливее, чем больше их  бы-
ло, и чем более знатными они были, тем большей гордостью он проникался.
   Что до Арамиса, то, приняв подобающий обстоятельствам вид, он сказал:
   - Дорогой Атос, простите меня, но я был, можно сказать, убежден,  что
произошло именно то, что и взаправду имеет место.  Какая-нибудь  выходка
Рауля или мадемуазель Лавальер, разве не так?
   - Увы! - вздохнул Безмо,
   - И вы, - продолжал Арамис, - вы, как настоящий вельможа и  дворянин,
забыв о том, что в наш век существуют только придворные,  отправились  к
королю и выложили ему все то, что думаете о его поведении?
   - Вы угадали, друг мой.
   - Таким образом, - начал Безмо, дрожа при мысли о том, что он дружес-
ки поужинал с человеком, навлекшим на себя немилость его  величества,  -
таким образом, граф...
   - Таким образом, дорогой комендант, - сказал Атос, - мой друг, госпо-
дин ДаАртаньян, передаст вам бумагу, которая  высовывается  из-за  борта
его кожаной куртки и является, конечно, не чем иным, как приказом о моем
заключении.
   Безмо привычным жестом протянул руку.
   ДаАртаньян и в самом деле вытащил из-за пазухи оба королевских прика-
за: один из них он протянул коменданту. Безмо развернул бумагу и вполго-
лоса начал читать ее, поглядывая поверх нее на  Атоса  и  останавливаясь
время от времени:
   - "Приказ содержать в моей крепости Бастилии..." Очень  хорошо...  "в
моей крепости Бастилии... господина графа де Ла Фер". Ах, сударь,  какая
печальная честь для меня содержать вас в Бастилии!
   - У вас будет терпеливый и непритязательный узник, сударь, -  заверил
Атос своим ласковым и спокойным голосом.
   - И такой, который не пробудет у вас и месяца, дорогой  комендант,  -
продолжал Арамис, в то время как Безмо, держа перед собою приказ,  пере-
писывал в тюремную ведомость королевскую волю.
   - И дня не пробудет, или, вернее,  и  ночи,  -  заключил  ДаАртаньян,
предъявляя второй приказ короля, - потому что теперь,  дорогой  господин
де Безмо, вам придется переписать также и эту бумагу и немедленно  осво-
бодить графа.
   - Ах! - вскричал Арамис. - Вы избавляете меня от хлопот, дорогой  Да-
Артаньян.
   И он с многозначительным видом пожал руку сперва мушкетеру,  потом  -
Атосу.
   - Как! - удивленно спросил Атос. - Король мне возвращает свободу?
   - Читайте, дорогой друг, - сказал ДаАртаньян.
   Атос взял приказ и прочел.
   - Да, - кивнул он, - вы правы.
   - И вас это сердит? - улыбнулся даАртаньян.
   - О нет, напротив! Я не желаю зла королю,  а  величайшее  зло,  какое
можно пожелать королям, - это чтобы они творили несправедливость. Но вам
это далось нелегко, разве не так? Признайтесь же, друг мой!
   - Мне? Отнюдь нет, - повернулся к нему мушкетер. -  Король  исполняет
любое мое желание.
   Арамис посмотрел даАртаньяну в лицо и увидел, что это  неправда.  Что
до Безмо, то он не спускал глаз с д'Артаньяна, в таком восторге  он  был
от человека, заставляющего короля исполнять любое свое желание.
   - Король посылает Атоса в изгнание? - спросил Арамис.
   - Нет, об этом не было речи; король не произнес этого слова, - сказал
даАртаньян. - Но я думаю, что графу и впрямь лучше всего... если  только
он не собирается благодарить короля...
   - Говоря по правде, не собираюсь, - горько усмехнулся Атос.
   - Так вот, я считаю, что графу лучше всего удалиться на время в  свой
замок, - продолжал даАртаньян. - Впрочем, Атос,  говорите,  настаивайте.
Если вам приятнее жить где-нибудь в другом месте, я уверен, что  добьюсь
соответствующего разрешения короля.
   - Нет, благодарю вас, дорогой даАртаньян, - ответил Атос, - для  меня
нет ничего приятнее, чем вернуться к моему одиночеству, под  раскидистые
деревья на берегу Луары; если господь лучший целитель душевных  ран,  то
природа - лучшее лекарство от них. Значит, сударь, -  обратился  Атос  к
Безмо, - я свободен?
   - Да, граф, полагаю, что так; надеюсь, по крайней мере, -  проговорил
комендант, вертя во все стороны обе бумаги, - при  условии,  разумеется,
что у господина д'Артаньяна не припасено еще одного приказа.
   - Нет, дорогой господин Безмо, нет, - засмеялся мушкетер, - вам  сле-
дует держаться второго приказа, и на нем мы с вами поставим точку.
   - Ах, граф, - сказал Атосу Безмо, - да знаете ли вы, чего  вы  лишае-
тесь? Я назначил бы вам ежедневное содержание в тридцать ливров, как ге-
нералам; да что там! - пятьдесят, как положено принцам, и вы  бы  всякий
раз ужинали, как поужинали сегодня.
   - Уж позвольте мне, сударь, предпочесть мой скромный достаток.
   Повернувшись затем к даАртаньяну, Атос произнес:
   - Пора, друг мой.
   - Пора, - подтвердил даАртаньян.
   - Не доставите ли вы мне радости быть моим спутником, дорогой друг? -
спросил даАртаньяна Атос.
   - Лишь до ворот: достигнув их, я скажу вам то же, что сказал  королю:
"Я при исполнении служебных обязанностей".
   - А вы, дорогой Арамис, - сказал, улыбаясь, Атос, - могу ли я рассчи-
тывать на вас как на спутника: ведь ЛаФер по дороге в Ванн.
   - У меня этим вечером, - ответил прелат, - свидание в Париже, и я  не
могу пренебречь этим свиданием, не нанеся серьезного ущерба весьма  важ-
ным делам.
   - Тогда, дорогой друг, позвольте заключить вас в объятия и удалиться.
Господин де Безмо, благодарю вас за вашу любезность и особенно за яства,
которыми вы потчуете бастильских узников и с которыми меня познакомили.
   Обняв Арамиса и пожав руку Безмо, выслушав от того и другого  пожела-
ние счастливо доехать, Атос с даАртаньяном откланялись и удалились.
   Расскажем теперь о том, что произошло в доме Атоса и Рауля де  Браже-
лона в то самое время, когда в Бастилии  разыгрывалась  развязка  сцены,
начало которой мы наблюдали в королевском дворце.
   Как мы видели, Гримо сопровождал своего господина в Париж и,  как  мы
сказали выше, присутствовал при отъезде Атоса; он видел, как  даАртаньян
покусывал ус, он видел, как его господин сел в карету; вглядевшись в ли-
цо того и другого и зная эти лица достаточно  долгое  время,  он  понял,
несмотря на их внешнюю невозмутимость, что произошло нечто важное.
   После отъезда Атоса он принялся размышлять. Он вспомнил, как  странно
Атос попрощался с ним, вспомнил о том смущении, которое он заметил в хо-
зяине, человеке со столь четкими мыслями и такой несгибаемой волей, сму-
щении, неприметном для всех, но только не для него. Он знал, что Атос не
взял с собой никаких вещей, а между тем у  него  создалось  впечатление,
что он уезжает не на час и даже не на день. По тону, каким, обращаясь  к
Гримо, Атос произнес слово "прощай", чувствовалось, что он  уезжает  на-
долго.
   Все это пришло в голову Гримо  одновременно  с  нахлынувшим  на  него
чувством глубокой привязанности к Атосу, с тем ужасом  пред  пустотою  и
одиночеством, которые постоянно занимают воображение тех, кто любит; ко-
роче говоря, все эти мысли и ощущения повергли честного Гримо в грусть и
посеяли в нем тревогу.
   Не найдя, однако, никаких указаний, которые могли бы  направить  его,
не заметив и не обнаружив ничего, что могло бы укрепить в нем  сомнения,
Гримо отдался своему воображению и  стал  строить  догадки  относительно
случившегося с его господином. Ведь воображение  -  это  прибежище  или,
вернее, наказание для сердец, полных привязанности. И впрямь никогда еще
не случалось, чтобы человек с привязчивым сердцем представлял себе свое-
го друга счастливым или веселым. И никогда голубь,  который  пустился  в
полет, не внушает голубю, оставшемуся на месте, ничего, кроме страха пе-
ред ожидающей его участью.
   Итак, Гримо перешел от тревоги к страху. Он восстановил в памяти пос-
ледовательность хода событий: письмо даАртаньяна к Атосу, письмо,  кото-
рое так огорчило Атоса, затем посещение Атоса Раулем,  посещение,  после
которого Атос потребовал свои ордена и придворное платье; потом свидание
с королем, свидание, после которого Атос воротился домой в таком мрачном
расположении духа, далее объяснение отца с сыном, объяснение, после  ко-
торого Атос с такой грустью обнял Рауля, а Рауль с такой грустью ушел  к
себе; наконец, появление даАртаньяна, пощипывающего усы, после чего граф
де Ла Фер уехал вметете с даАртаньяном в карете. Все это в  совокупности
представляло собою драму в пять актов, достаточно ясную и прозрачную да-
же для менее искушенных и тонких психологов, чем Гримо.
   И Гримо прибег к решительным  средствам.  Он  принялся  перетряхивать
придворное платье своего господина, чтобы  разыскать  там  письмо  даАр-
таньяна. Письмо все еще лежало в кармане, и он прочитал следующее:
   "Дорогой друг! Рауль потребовал от меня сведений о поведении мадемуа-
зель де Лавальер во время пребывания нашего юного  друга  в  Лондоне.  Я
бедный капитан мушкетеров, и уши мои весь день набивают  казарменными  и
альковными сплетнями. Если бы я сообщил Раулю все, что думаю и что  слы-
шал, бедный мальчик не вынес бы этого. К тому же я служу королю и не мо-
гу обсуждать его поведение. Если сердце велит вам действовать, действуй-
те. Дело в большей мере затрагивает вас, чем меня, и  притом  вас  почти
столько же, сколько Рауля".
   Гримо вырвал у себя полпрядки волос. Он вырвал бы больше, если бы во-
лосы у него были хоть чуточку гуще.
   "Вот где, - сказал он себе, - нужно искать разгадку! Мадемуазель нат-
ворила неладное. То, что говорят о ней и короле, - сущая правда. Наш мо-
лодой господин обманут. Он, наверное, проведал об этом. Граф  отправился
к королю и высказал ему начистоту все, что думает. Ах,  боже  мой,  граф
вернулся без шпаги!"
   От этого открытия на лбу у преданного слуги выступил пот.  Он  больше
не размышлял: он нахлобучил на голову шляпу и побежал к Раулю.
   После ухода Луизы Рауль успел укротить в  себе  если  не  любовь,  то
страдание и, мысленно оглядывая опасный путь, на который увлекли его бе-
зумие и возмущение, сразу увидел своего отца в бессильной борьбе с коро-
лем, борьбе, начатой к тому же самим Атосом.  В  этот  момент  прозрения
несчастный юноша вспомнил таинственные знаки Атоса, неожиданное  посеще-
ние даАртаньяна, и его воображению представилось то, чем кончается  вся-
кое столкновение между монархом и подданным.
   "ДаАртаньян на дежурстве, стало быть, прикован к своему посту, -  ду-
мал Рауль, - и он не поехал бы к графу де Ла Фер ради удовольствия пови-
даться с ним. Он пустился в путь лишь потому, что  должен  был  сообщить
ему нечто такое, чего он, Рауль, не знает. Это нечто, при столь