ы остановился путешествен-
ник, закутанный по-испански в длинный плащ; ему был слышен  этот  разго-
вор.
   - Я спрашиваю вас, какого числа вы написали мне письмо с просьбой ос-
тавить помещение? - настойчиво повторил хозяин.
   - В прошедшую среду, - мягко и вежливо произнес таинственный незнако-
мец, касаясь плеча хозяина.
   Маникан попятился назад, а Маликорн, появившийся на  пороге,  в  свою
очередь, почесал затылок. Хозяин поклонился новому приезжему с видом че-
ловека, узнавшего своего настоящего клиента.
   - Помещение для вашей милости приготовлено, - почтительно начал он, -
конюшни тоже. Только...
   Он осмотрелся кругом.
   - Ваши лошади? - спросил он.
   - Мои лошади, может быть, придут, а может быть, не придут. Вам, я ду-
маю, это все равно, так как будет заплачено за все, что было заказано.
   Хозяин поклонился еще ниже.
   - А вы оставили для меня, - продолжал незнакомец, - маленькую  комна-
ту, как я вам писал?
   - Ай! - завопил Маликорн, пытаясь скрыться.
   - Сударь, вот уже неделю ее занимает ваш друг, - сказал хозяин, пока-
зывая на Маликорна, который совсем забился в угол.
   Путешественник, приподняв плащ, быстро взглянул на Маликорна.
   - Этот господин не мой друг.
   Хозяин так и подскочил.
   - Я его не знаю, - покачал головой приезжий.
   - Как! - вскричал содержатель гостиницы,  обращаясь  к  Маликорну.  -
Как, вы не друг этого господина?
   - Разве вам не все равно, - раз вам заплачено, - величественно прого-
ворил Маликорн, передразнивая незнакомца.
   - Совсем не все равно! - отвечал хозяин, начавший понимать, что прои-
зошло какое-то недоразумение. - И я прошу, сударь, освободить помещение,
заказанное вовсе не для вас.
   - Но ведь господин приезжий, - сказал Маликорн, - не нуждается в моей
комнате и в большом зале сразу... и если он берет комнату, я  беру  зал;
если же он предпочитает зал, я оставляю за собой комнату.
   - Мне очень жаль, сударь, - мягко заметил приезжий, -  но  мне  нужны
сразу и комната, и большое помещение.
   - А для кого же? - спросил Маликорн.
   - Зал для меня.
   - Отлично. А комната?
   - Взгляните, - сказал незнакомец, протягивая руку  к  приближавшемуся
шествию.
   Маликорн посмотрел в указанном направлении та увидел  носилки,  а  на
них францисканца, о котором он рассказал Монтале,  присочинив  некоторые
подробности.
   Следствием появления незнакомца и больного францисканца было изгнание
Маликорна, которого хозяин гостиницы и крестьяне, служившие  носильщика-
ми, бесцеремонно выставили на улицу.
   Читателю уже были сообщены результаты этого изгнания и передан разго-
вор Маникана с Монтале, которую Маникан, отличавшийся большей ловкостью,
чем Маликорн, сумел разыскать, чтобы расспросить ее о де Гише;  читателю
известны также доследующий разговор Монтале с  Маликорном  и  любезность
графа де Сент-Эньяна, предложившего комнату обоим друзьям.
   Нам остается открыть читателю, кто были незнакомец в плаще,  нанявший
двойное помещение, одну часть которого занимал Маликорн, и не менее  та-
инственный францисканец, своим появлением разрушивший планы Маликорна  и
Маникана.


   XXXIII
   ИЕЗУИТ ОДИННАДЦАТОГО ГОДА

   Чтобы не томить читателя, мы прежде всего поспешим ответить на первый
вопрос.
   Закутанным в плащ путешественником был Арамис, который, расставшись с
Фуке, вынул из саквояжа полный костюм, переоделся, вышел из замка и нап-
равился в гостиницу "Красивый павлин", где уже неделю тому назад заказал
себе два помещения.
   Тотчас же после изгнания Маликорна и Маникана Арамис подошел к  фран-
цисканцу и спросил его, где он предпочитает остановиться, в большой ком-
нате или же в маленькой.
   Францисканец спросил, где расположены эти комнаты. Ему ответили,  что
маленькая комната на втором этаже, а большая на третьем.
   - В таком случае я выбираю маленькую, - сказал монах.
   Арамис не спорил.
   - Маленькую комнату, - покорно повторил он, обращаясь к хозяину.
   И, почтительно поклонившись, пошел к себе.
   Францисканца немедленно отнесли в маленькую комнату.
   Не правда ли, читателю покажется удивительной почтительность  прелата
к простому монаху, да еще монаху  нищенствующего  ордена,  которому  без
всякой с его стороны просьбы предоставили комнату, являвшуюся  предметом
упований стольких путешественников?
   Как объяснить, далее, это неожиданное появление Арамиса  в  гостинице
"Красивый павлин", тогда как он мог свободно поместиться в замке  вместе
с г-ном Фуке?
   Францисканец не издал ни единого стона, когда его поднимали по  лест-
нице, хотя можно было видеть, что он жестоко страдал и что  каждый  раз,
когда носилки задевали о стену или о перила лестницы, все его тела  сот-
рясалось от этих толчков.
   Когда, наконец, его внесли в комнату, он обратился к носильщикам:
   - Помогите мне сесть в это кресло.
   Крестьяне опустили носилки на пол и, осторожно подняв больного,  уса-
дили его в кресло, стоявшее у изголовья кровати.
   - Теперь, - попросил он, - позовите ко мне хозяина.
   Они повиновались.
   Через пять минут на пороге появился содержатель "Красивого павлина".
   - Друг мой, - сказал ему францисканец, - рассчитайтесь, пожалуйста, с
этими парнями; это вассалы графства Мелун. Они нашли меня без памяти  на
дороге и, не зная, будут ли их труды оплачены, хотели нести меня к себе.
Но я знаю, во  что  обходится  бедным  гостеприимство,  оказываемое  ими
больному, и предпочел гостиницу, где, кроме того, меня ожидали.
   Хозяин с удивлением посмотрел  на  францисканца.  Монах  осенил  себя
крестным знамением, сделав его особенным образом.  Хозяин  перекрестился
точно так же.
   - Да, правда, - отвечал он, - вас ждали, отец мой;  но  мы  надеялись
встретить вас в добром здравии.
   И так как крестьяне с удивлением смотрели  на  эту  внезапную  почти-
тельность богатого содержателя гостиницы к бедному монаху, то франциска-
нец вынул из глубокого кармана несколько золотых  монет  и,  показав  их
крестьянам, сказал:
   - Вот, друзья мои, чем я заплачу за заботу обо мне. Поэтому  успокой-
тесь и не бойтесь оставить меня здесь. Мой орден, по  делам  которого  я
путешествую, не хочет, чтобы я просил милостыню; помощь,  оказанная  мне
вами, тоже заслуживает вознаграждения, поэтому возьмите  два  луидора  и
ступайте с миром.
   Крестьяне не решались принять деньги; тогда хозяин взял  от  францис-
канца две золотые монеты и сунул их в руку одного из парней.  Носильщики
удалились с вытаращенными от недоумения глазами.
   Дверь закрылась, францисканец задумался. Потом он провел по пожелтев-
шему лбу своей сухой от лихорадки рукой и погладил седеющую курчавую бо-
роду судорожно сведенными пальцами.
   Его запавшие от болезни и волнения глаза, казалось, были прикованы  к
какой-то мучительной, навязчивой мысли.
   - Какие доктора есть у вас в Фонтенбло? - спросил он наконец.
   - У нас их трое, отец мой.
   - Назовите мне их.
   - Прежде всего Линиге.
   - Еще!
   - Кармелит, по имени брат Гюбер.
   - Потом?
   - Светский врач, по фамилии Гризар.
   - А-а-а! Гризар! - прошептал монах. - Позовите мне  скорее  господина
Гризара!
   Хозяин почтительно поклонился.
   - Кстати, какие здесь поблизости священники?
   - Какие священники?
   - Да, каких орденов?
   - Есть иезуиты, августинцы и кордельеры; но, отец  мой,  ближе  всего
иезуиты. Итак, прикажете позвать иезуитского духовника?
   - Да, ступайте.
   Хозяин вышел.
   Читатель догадывается, что по знаку креста,  которым  они  обменялись
между собой, хозяин и больной узнали, что они оба принадлежат к страшно-
му обществу иезуитов.
   Оставшись один, францисканец вынул из кармана связку бумаг  и  внима-
тельно перечитал некоторые из них. Однако недуг сломил его  волю:  глаза
его помутились, холодный пот выступил на лбу, и он почти лишился чувств,
запрокинув голову назад и бессильно свесив руки по обеим сторонам  крес-
ла.
   Минут пять он оставался без движения, пока не вернулся хозяин, ведя с
собой врача, который едва успел одеться. Шум их шагов и  струя  воздуха,
ворвавшаяся в открытую дверь, привели больного в  чувство.  Он  поспешно
схватил разбросанные бумаги и своей тонкой иссохшей рукой засунул их под
подушки кресла.
   Хозяин вышел, оставив больного с доктором.
   - Подойдите ближе, господин Гризар, - попросил францисканец  доктора,
- нельзя терять ни минуты; ощупайте меня, выслушайте, осмотрите  и  пос-
тавьте диагноз.
   - Наш хозяин, - отвечал врач, - сказал мне, что я имею  честь  оказы-
вать помощь члену нашего общества.
   - Да, члену общества, -  подтвердил  францисканец.  -  Итак,  скажите
правду: я чувствую себя очень плохо; мне кажется, что я умираю.
   Доктор взял руку монаха и пощупал его пульс.
   - О! - сказал он. - Опасная лихорадка.
   - Что вы называете опасной лихорадкой?  -  спросил  больной,  властно
смотря на врача.
   - Члену первого или второго года я сказал бы: неизлечимая  лихорадка,
- ответил доктор, вопросительно помотрев монаху в глаза.
   - А мне? - перебил францисканец.
   Врач колебался.
   - Посмотрите на мои седины, на мой лоб, изборожденный мыслями, - про-
должал монах, - взгляните на мои морщины, по которым я веду счет перене-
сенным испытаниям; я иезуит одиннадцатого года, господин Гризар.
   Врач вздрогнул.
   Действительно, иезуиты одиннадцатого года были посвящены во все  дела
ордена, это были люди, для которых наука не содержит  больше  тайн,  об-
щество - преград, повиновение - границ.
   - Итак, - почтительно поклонился Гризар, - я нахожусь перед лицом ма-
гистра?
   - Да, и действуйте сообразно с этим.
   - И вам угодно знать?..
   - Мое действительное положение.
   - В таком случае, - сказал врач, - я скажу, что у вас воспаление моз-
га, другими словами - острый менингит, дошедший до высшей точки.
   - Значит, нет надежды, не правда ли? - спросил францисканец.
   - Я этого не утверждаю, - отвечал доктор, - однако, принимая во  вни-
мание возбуждение мозга, короткое дыхание, учащенный пульс, лихорадочный
жар, пожирающий вас...
   - От которого я уже три раза терял сегодня сознание, - перебил  фран-
цисканец.
   - Вот поэтому я считаю ваше состояние опасным. Но почему вы не  оста-
новились по дороге?
   - Меня здесь ждали, и я должен был приехать.
   - Хотя бы пришлось заплатить жизнью?
   - Даже ценой жизни.
   - В таком случае, принимая во внимание все эти симптомы, я скажу, что
положение почти безнадежно.
   Францисканец криво улыбнулся.
   - То, что вы сказали, было бы, может быть, вполне достаточно даже для
иезуита одиннадцатого года, но для меня этого слишком  мало,  и  я  имею
право требовать большего. Говорите правду, будьте откровенны,  как  если
бы вы говорили перед лицом самого бога. К тому же я уже послал за духов-
ником.
   - О, я все же надеюсь, - пробормотал доктор.
   - Отвечайте, - приказал больной, величественным жестом  показывая  на
золотое кольцо, печать которого до тех пор была обращена  внутрь,  -  на
ней был выгравирован знак общества Иисуса.
   Гризар вскрикнул:
   - Генерал!
   - Тише, - попросил францисканец, - теперь вы понимаете, что вам нужно
сказать все.
   - Монсеньер, монсеньер, зовите духовника, - прошептал Гризар, - пото-
му что через два часа, когда повторится приступ лихорадки, у вас начнет-
ся бред, и вы скончаетесь во время пароксизма.
   - Хорошо, - сказал больной, на мгновение нахмурив брови, - значит,  в
моем распоряжении еще два часа?
   - Да, если вы примете лекарство, которое я вам пришлю.
   - И лекарство даст мне два часа?
   - Два часа.
   - Я приму его, будь оно хоть ядом, потому что эти два часа  нужны  не
только для меня, но и для славы ордена.
   - О, какая потеря! - прошептал доктор. - Какая катастрофа для нас!
   - Потеря одного человека, не больше, - отвечал францисканец. - И гос-
подь позаботится о том, чтобы бедный монах, покидающий вас,  нашел  дос-
тойного преемника. Прощайте, господин Гризар; это уже господня  милость,
что я встретил вас. Врач, не причастный к нашей святой  конгрегации,  не
сказал бы мне правды о моем состоянии, а рассчитывая  еще  на  несколько
дней жизни, я не принял бы необходимых предосторожностей. Вы  -  ученый,
господин Гризар, это делает честь всем нам; мне было  бы  неприятно  ви-
деть, что один из членов нашего ордена в  своем  деле  посредственность.
Прощайте, господин Гризар, прощайте,  пришлите  мне  поскорее  ваше  ле-
карство.
   - Благословите меня, по крайней мере, монсеньер!
   - Мысленно - да... Ступайте... Мысленно, повторяю вам... Animo,  гос-
подин Гризар... virbus impossibile [23].
   И он снова повалился в кресло, почти потеряв сознание.
   Доктор Гризар колебался, не зная, что предпринять: оказать ли ему не-
медленную помощь или же бежать и  приготовить  обещанное  лекарство  Он,
очевидно, решил приготовить лекарство, так как поспешно вышел из комнаты
и скрылся на лестнице.


   XXXIV
   ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА

   Через несколько минут после ухода доктора Гризара пришел духовник.
   Едва он переступил порог, как францисканец вперил в него  пристальный
взгляд. Потом, покачав головой, прошептал.
   - Это нищий духом, и я надеюсь, что господь простит меня, если я  ум-
ру, не прибегая к помощи этого воплощенного убожества.
   Со своей стороны, духовник смотрел на умирающего с изумлением,  почти
с ужасом. Он никогда не видел, чтобы готовые закрыться глаза пылали  та-
ким огнем; никогда не замечал, чтобы готовый  угаснуть  взгляд  был  так
страшен.
   Францисканец сделал быстрое и повелительное движение рукой.
   - Садитесь, отец мой, - сказал он, - и выслушайте меня.
   Иезуит-духовник, хороший пастырь, простой и наивный новичок в ордене,
которому из всех тайн общества Иисуса  была  известна  только  церемония
посвящения, подчинился этому странному исповедующемуся.
   - В этой гостинице живет несколько человек, -  проговорил  франциска-
нец.
   - Я думал, - удивился иезуит, - что меня позвали сюда  для  исповеди.
Разве это исповедь?
   - Зачем этот вопрос?
   - Чтобы знать, должен ли я хранить в тайне ваши слова.
   - Мои слова часть исповеди; я доверяю их вам, как духовнику.
   - Хорошо, - сказал священник, садясь в то кресло, которое только  что
с большим трудом покинул францисканец, перешедший на кровать.
   Францисканец продолжал:
   - Я сказал вам, что в этой гостинице есть несколько человек.
   - Я слышал.
   - Всех постояльцев должно быть восемь.
   Иезуит кивнул в знак того, что он все понял.
   - Первый, с кем я хочу поговорить, - распорядился  умирающий,  -  это
немец из Вены, по фамилии барон фон Востпур. Сделайте мне одолжение, по-
дойдите к нему и скажите, что тот, кого он ждал, приехал.
   Духовник с изумлением посмотрел на кающегося: исповедь  казалась  ему
странной.
   - Повинуйтесь! - произнес францисканец суровым тоном, не  допускавшим
возражения.
   Добрый иезуит покорно встал и вышел из комнаты.
   Как только иезуит ушел, францисканец снова взял бумаги,  которые  ему
пришлось отложить из-за приступа лихорадки.
   - Барон фон Востпур, - заметил он, - честолюбив, глуп, ограничен.
   Он сложил бумаги и спрятал их под подушку.
   В конце коридора послышались быстрые шаги. Духовник вернулся в сопро-
вождении барона фон Востпура, который так высоко задирал  голову,  точно
хотел пробить по - толок пером своей  шляпы.  При  виде  францисканца  с
мрачным взором и простого убранства комнаты немец спросил:
   - Кто зовет меня?
   - Я! - отвечал францисканец.
   Потом, обращаясь к духовнику, прибавил:
   - Добрый отец, оставьте нас одних на  несколько  минут;  когда  барон
выйдет, вы вернетесь.
   Иезуит вышел и, должно быть, воспользовался случаем,  чтобы  расспро-
сить хозяина насчет этой странной исповеди и этого монаха, обращавшегося
с духовником, как с камердинером.
   Барон подошел к кровати и хотел заговорить,  но  францисканец  сделал
ему знак хранить молчание.
   - Каждая минута драгоценна, - быстро начал больной. - Вы сюда приеха-
ли, чтобы участвовать в состязании, не правда ли?
   - Да, отец мой.
   - Вы надеетесь, что вас выберут генералом?
   - Надеюсь.
   - А вы знаете, какие условия необходимы для  достижения  этой  высшей
степени, делающей человека господином королей, равным папе?
   - Кто вы такой, - спросил барон, - чтобы подвергать меня этому допро-
су?
   - Я тот, кого вы ждете.
   - Главный избиратель?
   - Я уже выбран.
   - Вы...
   Францисканец не дал ему договорить; он протянул свою исхудалую  руку:
на ней блестел перстень, знак генеральской степени.
   Барон попятился от изумления, потом поклонился с глубоким почтением и
сказал:
   - Как, вы здесь, монсеньер? В этой бедной  комнате,  на  этой  убогой
постели, и вы избираете будущего генерала, то есть вашего преемника?
   - Не беспокойтесь об этом, сударь; исполните поскорее  главное  усло-
вие, то есть сообщите ордену такую важную государственную тайну,  благо-
даря которой один из первых дворов Европы навсегда попал  бы  при  вашем
посредстве в феодальную зависимость от ордена. Скажите же, вы добыли эту
тайну, как вы утверждали в вашем прошении, поданном в Большой Совет?
   - Монсеньер...
   - Впрочем, начнем по порядку... Вы действительно барон фон Востпур?
   - Да, монсеньер.
   - Это ваше письмо?
   Генерал иезуитов вынул из связки одну бумагу и подал ее барону.
   Барон взглянул на нее и сделал утвердительный знак:
   - Да, монсеньер, это мое письмо.
   - И вы можете показать мне ответ секретаря Большого Совета?
   - Вот он, монсеньер.
   Барон протянул францисканцу письмо со следующим простым адресом:
   "Его превосходительству барону фон Востпур".
   В нем содержалась одна только фраза:
   "Между пятнадцатым и двадцать вторым мая, Фонтенбло, гостиница  "Кра-
сивый павлин".
   А. М. D. G. [24]
   - Хорошо, - кивнул францисканец, - все в порядке, говорите.
   - У меня отряд, состоящий из пятидесяти тысяч  человек;  все  офицеры
подкуплены. Я стою лагерем на Дунае. В четыре дня  я  могу  свергнуть  с
престола императора, который, как вы знаете, противится  распространению
нашего ордена, и заместить его принцем из его рода, которого мне  укажет
орден.
   Францисканец слушал, не подавая признаков жизни.
   - Это все? - спросил он.
   - В мои планы входит европейская революция, - добавил барон.
   - Хорошо, господин Востпур. Вы получите ответ; возвращайтесь к себе и
через четверть часа уезжайте из Фонтенбло.
   Барон вышел, пятясь назад, с таким подобострастным  видом,  точно  он
откланивался самому императору, которого собирался предать.
   - Это не тайна, - прошептал францисканец, - это заговор... Впрочем, -
прибавил он после минутного размышления, - будущность Европы  теперь  не
зависит от австрийского двора.
   И красным карандашом, который был у него  в  руке,  он  вычеркнул  из
списка имя барона фон Востпура.
   - Теперь очередь кардинала, - продолжал он, - со стороны  Испании  мы
имеем, конечно, нечто более серьезное.
   Подняв глаза, он увидел духовника,  который,  как  школьник,  покорно
ждал его распоряжений.
   - А-а! - сказал он, заметив эту покорность. - Выговорили с хозяином?
   - Да, монсеньер, и с врачом.
   - С Гризаром?
   - Да.
   - Значит, он вернулся?
   - Он ждет с обещанным лекарством.
   - Хорошо, если понадобится, я позову его;  теперь  вы  понимаете  всю
важность моей исповеди, не правда ли?
   - Да, монсеньер.
   - В таком случае пригласите испанского кардинала Херебиа. И поскорее.
Так как вы теперь знаете, в чем дело, то на этот раз  останетесь  здесь,
потому что по временам мне делается дурно.
   - Не позвать ли доктора?
   - Нет еще, подождите... Только испанского кардинала... Ступайте!
   Через пять минут вошел кардинал, бледный и встревоженный.
   - Мне сказали, монсеньер... - пролепетал кардинал.
   - К делу, - глухим голосом произнес францисканец.
   И он показал кардиналу письмо, которое тот написал в Большой Совет.
   - Это ваш почерк? - спросил он.
   - Да, но...
   - А ваше