у матери, принц восхищался ее красивыми  руками,  давал  советы
относительно разных номад, рецептов духов, о которых она так заботилась,
целовал ее пальцы и глаза с очаровательной ребячливостью, угощал ее сла-
достями, говорил о ее новых нарядах.
   В старшем сыне Анна Австрийская любила короля, вернее  -  королевское
достоинство: Людовик XIV воплощал для нее божественное право. С  королем
она была королевой-матерью, с Филиппом - просто матерью. И  принц  знал,
что материнские объятия - самое приятное и надежное из всех убежищ мира.
   Еще ребенком Филипп укрывался в этом убежище от ссор между ним и  Лю-
довиком. Часто после тумаков, которыми он награждал его величество,  или
после утренних сражений в одних рубашках, в присутствии  камердинера  Ла
Порта в роли судьи, или поединка, в котором король и его непокорный слу-
га пускали в ход кулаки и ногти, Филипп, победив, но сам страшась  своей
победы, обращался к матери за поддержкой или стремился  получить  у  нее
уверенность в прощении Людовика XIV, которое тот давал неохотно.
   Благодаря такому мирному посредничеству  Анне  Австрийской  удавалось
смягчать разногласия сыновей, и она была посвящена во все их тайны.
   Король, немного завидовавший исключительной нежности матери к  брату,
склонен  был  вследствие  этого  в  большей  степени  подчиняться   Анне
Австрийской и больше заботиться о ней, чем можно было ожидать,  судя  по
его характеру.
   Такую же тактику Анна Австрийская применяла по  отношению  к  молодой
королеве. Анна почти неограниченно царила над королевской  четой  и  уже
принимала меры, чтобы так же царить в доме своего второго сына.
   Сейчас, мы сказали, что королева писала, когда принц вошел в  ее  мо-
лельню. Филипп рассеянно поцеловал руки матери и сел раньше, чем она ему
позволила.
   Ввиду строгих правил этикета, установленного при дворе Анны Австрийс-
кой, такое нарушение приличия служило пртзнаком  глубокого  волнения,  в
особености когда приличия нарушал Филипп,  любивший  выказывать  мастери
особенную почтительности.
   - Что с вами, Филипп? - спросила Анна Австрийская, обращаясь к сыну.
   - О, ваше величество, очень многое,  -  с  печальным  видом  произнес
принц.
   - Однако из всего, что вас смущает, - продолжала Анна Австрийская,  -
вероятно, есть что-нибудь, внушающее  вам  больше  забот,  чем  все  ос-
тальное?
   - Да.
   - Я вас слушаю.
   Филипп открыл рот, чтобы высказать свои огорчения. Но  вдруг  остано-
вился, и все, что переполняло его сердце, вылилось во вздохе.
   - Ну, Филипп, больше твердости, - сказала королева -  Когда  жалуются
на что-нибудь, это "что-нибудь" всегда  оказывается  человеком,  который
мешает, не так ли?
   - Видите ли, ваше  величество,  вопрос,  который  я  хочу  затронуть,
весьма щекотлив.
   - Ах, боже мой.
   - Конечно, потому что женщина.
   - А, вы хотите говорить о принцессе? - спросила вдовствующая королева
с чувством живого любопытства.
   - О принцессе?
   - Да, о вашей жене.
   - А, конечно.
   - Так что же? Если вы хотите говорить о принцессе, сын мой, не  стес-
няйтесь, Я ваша мать, а принцесса для меня чужая. Однако,  так  как  она
моя невестка, знайте, что я выслушаю с участием, хотя  бы  только  из-за
вас, все, - что вы мне о ней скажете.
   - Матушка, - колебался Филипп, - вы ничего не заметили?
   -  Не  заметила,  Филипп?  Вы  говорите  так  неопределенно...   Что,
собственно, могла я заметить?
   - Правда, принцесса хороша собой?
   - Да, конечно.
   - Однако она не красавица?
   - Нет, но с годами она может необычайно похорошеть. Вы же видели, как
за несколько лет переменилось ее лицо. Она будет развиваться все  больше
и больше. Ведь ей всего шестнадцать лет. В пятнадцать лет  я  тоже  была
очень худа; но принцесса уже и сейчас красива.
   - Следовательно, ее можно заметить?
   - Конечно, даже на обыкновенную женщину обращают внимание, а тем  бо-
лее на принцессу.
   - Хорошо ли она воспитана?
   - Королева Генриетта, ее мать, - женщина довольно холодная, с некото-
рыми претензиями, но чувства у  нее  возвышенные.  Образованием  молодой
принцессы, может быть, немного пренебрегали, во, я думаю, ей внушили хо-
рошие правила. По крайней мере, так мне казалось во время ее  пребывания
во Франции. С тех пор она побывала в Англии, и я не знаю, что там  прои-
зошло.
   - Что вы хотите сказать?
   - О боже мой, я говорю, что некоторые  слегка  легкомысленные  головы
могут закружиться от счастья и богатства.
   - Вот, ваше величество, вы сказали именно то, что я думал. Мне кажет-
ся, что принцесса немного легкомысленна.
   - Не следует преувеличивать, Филипп. Она остроумна, и в ней есть  из-
вестная доля кокетства, что очень естественно в молодой женщине Но,  сын
мой, когда дело касается высокопоставленных особ, этот недостаток прино-
сит пользу двору. Слепка кокетливая принцесса всегда окружена  блестящим
двором. Одна ее улыбка рождает роскошь, остроумие и даже мужество:  дво-
ряне лучше сражаются за принца, жена которого хороша собой.
   - Покорно вас благодарю, - недовольным тоном ответил Филипп. - Право,
матушка, вы рисуете мне тревожные картины.
   - В каком отношении? - с притворной наивностью спросила королева.
   - Вы хорошо знаете, - печально сказал Филипп, -  вы  отлично  знаете,
как мне не хотелось жениться.
   - О, на этот раз вы меня пугаете! Значит, у вас есть серьезные  осно-
вания быть недовольным принцессой?
   - Серьезные - я этого не говорю.
   - Тогда зачем же это мрачное лицо! Если вы покажетесь с таким  лицом,
берегитесь: вас примут за очень несчастного мужа.
   - И в самом деле, - согласился Филипп, - я совсем не счастливый  муж,
и я хочу, чтобы это видели.
   - Филипп, Филипп!
   - Право, ваше величество, скажу вам  откровенно:  я  не  такой  жизни
ждал, какую мне устраивают.
   - Объяснитесь.
   - Моя жена никогда не бывает со мной. Она постоянно ускользает от ме-
ня. Утром - визиты, переписка, туалеты; вечером - балы, концерты.
   - Филипп, вы ревнуете!
   - Я? Упаси меня бог! Пусть другие играют глупую роль ревнивого  мужа;
но я раздосадован.
   - Филипп, вы упрекаете свою жену за очень невинные  вещи,  и  до  тех
пор, пока у вас не будет чего-нибудь более серьезного...
   - Выслушайте меня! Женщина, хоть и не виновная, может внушать  беспо-
койство мужу. Некоторые посещения, некоторые предпочтения  способны  до-
вести бог знает до чего самого неревнивого мужа...
   - Наконец-то! Посещения, предпочтения - прекрасно! Уже целый  час  мы
говорим обиняками, - и только теперь вы заговорили по-настоящему.
   - Ну да.
   - Это серьезнее. Но разве принцесса виновата перед  вами  в  подобных
вещах?
   - Вот именно.
   - Как! На пятый день после свадьбы ваша  жена  предпочитает  вам  ко-
го-то, посещает кого-то? Берегитесь, Филипп, вы преувеличиваете ее вину;
кто ищет во что бы то ни стало доказательства, ничего не может доказать.
   Испуганный серьезным тоном матери,  принц  хотел  ответить,  но  смог
только невнятно пробормотать несколько слов.
   - Ну вот, вы отступаете? - сказала Анна Австрийская. - Тем лучше!  Вы
признаете ошибочность своих обвинений.
   - Нет, нет, - вскричал Филипп, - я не отступаю, и я докажу свои  сло-
ва. Я сказал "предпочтения", не так ли? Так слушайте...
   Анна Австрийская приготовилась слушать с тем  удовольствием  кумушки,
которое всегда испытывает даже самая лучшая женщина, даже  лучшая  мать,
будь она самой королевой, когда ее посвящают в мелкие супружеские ссоры.
   - Итак, - продолжал Филипп, - скажите мне одну вещь.
   - Какую?
   - Почему моя жена сохранила английских придворных? Скажите?
   И Филипп скрестил руки, глядя на мать, в уверенности, что королева не
найдет ответа на этот вопрос.
   - Но, - ответила Анна Австрийская, - дело очень просто:  потому,  что
англичане ее соотечественники; потому, что они истратили много денег  на
проводы ее во Францию; потому, что было бы невежливо и  даже  недиплома-
тично внезапно отослать обратно представителей знатных семей, которые не
побоялись никаких жертв, чтобы доказать свою преданность.
   - О, матушка! Нечего сказать, большая жертва приехать со своей  дрян-
ной родины в нашу прекрасную страну, где на одно экю можно купить больше
вещей, чем там на четыре! Большая преданность проехать сто лье, провожая
женщину, в которую влюблены!
   - Влюблены? Филипп, подумайте, что вы говорите!
   - Я знаю, что говорю!
   - Но кто же влюблен в принцессу?
   - Красавец герцог Бекингэм... Неужели вы и его собираетесь защищать?
   Анна Австрийская покраснела и улыбнулась. Это имя  воскресило  в  ней
столько сладких и в то же время печальных воспоминаний.
   - Герцог Бекингэм? - прошептала она.
   - Да, один из салонных любимчиков, как говаривал мой дед, Генрих Чет-
вертый.
   - Бекингэмы преданны и отважны, - решительно сказала королева.
   - Ну вот, теперь моя мать защищает друга сердца моей жены! -  просто-
нал изнеженный Филипп, в порыве отчаяния, потрясшем его до слез.
   - Сын мой, сын мои, - прервала его Анна Австрийская -  Это  выражение
недостойно вас У вашей жены нет друга сердца, а если бы такой и  явился,
им не будет герцог Бекингэм. Мужчины из его рода, повторяю вам, честны и
скромны; они свято чтут законы гостеприимства.
   - Ах, матушка! - вскричал Филипп. - Бекингэм -  англичанин,  а  разве
англичане оберегают достояние французских принцев и королей?
   Анна опять покраснела и отвернулась, словно для  того,  чтобы  вынуть
перо из чернильницы, на самом же деле желая скрыть от сына свей румянец.
   - Право, Филипп, - поморщилась она, - вы употребляете выражения,  ко-
торые смущают меня. Ваш гнев ослепляет вас, а меня путает. Ну подумайте,
рассудите...
   - Мне нечего рассуждать, матушка, я вижу.
   - Что же вы видите?
   - Я вижу, что герцог Бекингэм не отходит от моей жены. Он осмеливает-
ся подносить ей подарки, и она решается их принимать. Вчера ока  загово-
рила о фиалковом саше. Наши парфюмеры, - вы это знаете, матушка, так как
сами безуспешно требовали от них сухих духов, наши французские парфюмеры
не могли добиться этого аромата. А у герцога было с собой фиалковое  са-
ше. Значит, это он подарил моей жене саше.
   - Сын мой, - сказала Анна Австрийская, - вы строите пирамиды на  ост-
риях иголок. Берегитесь. Что тут дурного, спрашиваю я вас, если  человек
даст своей соотечественнице рецепт новых духов? Ваши  странные  понятия,
клянусь вам, вызывают во мне тяжелые воспоминания о вашем отце,  который
часто причинял мне страдания своей несправедливостью.
   - Отец герцога Бекингэма, наверное, был сдержаннее и почтительнее сы-
на, - усмехнулся Филипп, не замечая, что он грубо оскорбляет чувства ма-
тери.
   Королева побледнела и прижала к груди судорожно сжатую руку.  Но  она
быстро овладела собой и спросила:
   - Одним словом, вы пришли сюда с каким-нибудь намерением?
   - Конечно.
   - Так говорите.
   - Я пришел сюда, матушка, с намерением пожаловаться вам  и  предупре-
дить вас, что я не потерплю такого поведения стороны герцога Бекингэма.
   - Что же вы сделаете?
   - Я пожалуюсь королю.
   - Но что же вам может сказать король?
   - Тогда, - продолжил принц, с выражением жестокой решимости,  странно
противоречившей обычной мягкости его лица, - тогда я сам приму меры.
   - Что  вы  называете  "принять  меры"?  -  с  испугом  спросила  Анна
Австрийская.
   - Я хочу, чтобы герцог оставил в покое мою жену. Я хочу, чтобы он уе-
хал из Франции, и выскажу ему свою волю.
   - Вы ничего не выскажете, Филипп, - сказала королева, -  потому  что,
нарушив до такой степени законы гостеприимства, вы поступите дурно, и  я
попрошу короля отнестись к вам он всей строгостью.
   - Вы грозите мне, матушка! - удивился Филипп. - Вы грозите,  когда  я
жалуюсь!
   - Нет, я не угрожаю вам, я просто хочу охладить вас.  Я  говорю  вам,
что, приняв против герцога Бекингэма или любого другого англичанина  су-
ровые меры, даже совершив простую невежливость, вы посеете между Франци-
ей и Англией весьма прискорбный раздор. Как!  Принц,  брат  французского
короля, не может скрыть обиды, даже если  она  обоснована,  когда  этого
требует политическая необходимость!
   - Но, государыня, - воскликнул Филипп, всплеснув руками, - будьте  же
не королевой, а матерью, ведь я говорю с вами как сын. Моя беседа с  Бе-
кингэмом займет всего лишь несколько минут.
   - Я запрещаю вам заводить об этом речь с Бекингэмом, - ответила коро-
лева с прежней властностью. - Это недостойно вас.
   - Хорошо, я не выступлю открыто, но я объявлю свою волю принцессе.
   - О, - вздохнула Анна Австрийская, охваченная грустными воспоминания-
ми, - не мучьте своей жены, мой сын. Никогда не говорите с  ней  слишком
властным тоном. Побежденная женщина не всегда бывает  убеждена  в  своем
поражении.
   - Что же тогда делать?.. Я с кем-нибудь посоветуюсь.
   - Да, с вашими лицемерными друзьями, с вашим де Лорреном или де  Вар-
дом?.. Предоставьте действовать мне, Филипп. Вы хотите, чтобы герцог Бе-
кингэм уехал, не так ли?
   - Как можно скорее, матушка.
   - Тогда пришлите ко мне герцога, мой сын. Улыбайтесь ему, не  показы-
вайте виду ни жене, ни королю - никому. Спрашивайте совета только у  ме-
ня. К сожалению, я знаю, чем становится семейная жизнь, когда ее смущают
советчики.
   - Хорошо, матушка.
   - Вы будете довольны, Филипп. Отыщите герцога.
   - О, это сделать нетрудно.
   - Где же он, по вашему мнению?
   - Конечно, у дверей принцессы в ожидании ее выхода. В этом нет сомне-
ний.
   - Хорошо, - спокойно произнесла Анна Австрийская. - Передайте,  пожа-
луйста, герцогу, что я прошу его прийти ко мне.
   Филипп поцеловал руку матери и отправился на поиски герцога  Бекингэ-
ма.


   XLIV
   FOR EVER! [17]

   Повинуясь приглашению королевы-матери, лорд Бекингэм явился к ней че-
рез полчаса после ухода герцога Орлеанского.
   Когда лакей назвал его имя, королева, которая сидела, закрыв лицо ру-
ками, поднялась и ответила улыбкой на изящный и почтительный поклон гер-
цога.
   Анна Австрийская была еще хороша собой. Всем известно, что в эти  уже
немолодые годы ее роскошные пепельные волосы, прекрасные руки и губы вы-
зывали всеобщее восхищение. Теперь, во власти  воспоминаний  о  прошлом,
воскресших в ее сердце, она была столь же прекрасна, как в дни  молодос-
ти, когда ее дворец был открыт для отца этого самого Бекингэма,  молодо-
го, страстного и несчастного человека, который жил ею и умер с ее именем
на устах.
   Анна Австрийская остановила н аБекингэме ласковый взгляд,  в  котором
можно было прочесть материнскую снисходительность и особенную  нежность,
похожую на кокетство возлюбленной.
   - Ваше величество, - почтительно спросил Бекингэм, - желали  говорить
со мной?
   - Да, герцог, - ответила по-английски королева. - Пожалуйста, сядьте.
   Такая милость Анны Австрийской и ласкающий звук родного языка,  кото-
рого герцог не слыхал со времени своего приезда во Францию, глубоко тро-
нули его. Он тотчас понял, что королева хотела о чем-то просить его.
   Отдав в первые минуты дань невольному, непреодолимому волнению, коро-
лева весело улыбнулась.
   - Как вы нашли Францию, герцог? - спросила она по-французски.
   - Это прекрасная страна, ваше величество, - поклонился он.
   - Вы бывали в ней раньше?
   - Да, один раз, ваше величество.
   - Но, конечно, как всякий добрый англичанин, вы предпочитаете Англию?
   - Я больше люблю мою родину, чем родину французов, - ответил  герцог.
- Однако если ваше величество спросит  меня,  где  мне  больше  нравится
жить, в Лондоне или Париже, я отвечу: в Париже.
   Анна Австрийская отметила пылкость, с которой  были  произнесены  эти
слова.
   - Мне говорили, милорд, что у вас есть прекрасные  имения,  роскошный
старинный дворец?
   - Да, дворец моего отца, - подтвердил Бекингэм, опуская глаза.
   - Это не только богатство, но и дорогие воспоминания, - вздохнула ко-
ролева, невольно обратившись мыслью к прошлому, с которым люди расстают-
ся так неохотно.
   - В самом деле, - согласился  герцог  грустно,  под  влиянием  такого
вступления. - Прошлое, как и будущее, будит  мечты  у  людей,  способных
чувствовать.
   - Правда, - тихо сказала королева. - Из этого  следует,  -  прибавила
она, - что вы, герцог, человек глубоко чувствующий...  скоро  уедете  из
Франции, вернетесь в свои владения, к своим реликвиям.
   Бекингэм поднял голову.
   - Я этого не думаю, ваше величество, - проговорил он.
   - Как?
   - Напротив, я собираюсь покинуть Англию и переселиться во Францию.
   Теперь пришла очередь Анны Австрийской выразить изумление.
   - Как? - сказала она. - Значит, вы в немилости у нового короля?
   - Нет, ваше величество, король оказывает мне безграничную благосклон-
ность.
   - Значит, у вас есть какая-нибудь тайная причина,  которая  руководит
вами?
   - Нет, ваше величество, - с живостью ответил Бекингэм. - В моем реше-
нии нет ничего тайного. Мне нравится  жизнь  во  Франции;  мне  нравится
двор, где во всем чувствуется вкус и любезность; наконец, я люблю,  ваше
величество, искренний характер ваших наслаждений, не  свойственный  моей
нации.
   Анна Австрийская улыбнулась тонкой улыбкой.
   - Искренние наслаждения! - воскликнула она. - Хорошо ли вы  подумали,
герцог, об этой искренности?
   Бекингэм что-то пробормотал.
   - Не может быть такого искреннего наслаждения, - продолжала королева,
- которое могло бы воспрепятствовать человеку вашего положения...
   - Ваше величество, - прервал ее герцог, - мне кажется, вы очень  нас-
таиваете на этом.
   - Вы находите, герцог?
   - Простите, ваше величество, но вы уже второй раз подчеркиваете прив-
лекательность моей родной Англии, умаляя очарование Франции.
   Анна Австрийская подошла к молодому человеку, и, положив свою руку на
его плечо, вздрогнувшее от этого прикосновения, сказала:
   - Поверьте, герцог, ничто не сравнится с жизнью на родине. Мне  часто
случалось вспоминать об Испании. Я прожила долгую жизнь,  милорд,  очень
долгую для женщины, но, сознаюсь, не проходило ни одного года без  того,
чтобы я не пожалела об Испании.
   - Ни одного года, ваше величество? - холодно произнес молодой герцог.
- Ни одного года из тех лет, когда вы были королевой красоты, какою  ос-
тались и сейчас.
   - О, не надо лести, герцог, я могла бы быть вашей матерью.
   Она вложила в эти слова такую нежность, которая проникла в сердце Бе-
кингэма.
   Да, - продолжила она, - я могла бы быть вашей матерью  и  потому  даю
вам добрый совет.
   - Совет вернуться в Лондон? - вскричал он.
   - Да, милорд.
   Герцог испуганно сжал руки, что не могло не произвести впечатления на
женщину, которую дорогие ей воспоминания расположили к чувствительности.
   - Так надо, - прибавила королева.
   - Как? - воскликнул он. - Мне серьезно говорят, что я должен  уехать,
что я должен отправиться в изгнание?..
   - Вы сказали - отправиться в изгнание? Ах,  герцог,  можно  подумать,
что ваша родина Франция!
   - Ваше величество, родина любящих - страна тех, кого они любят.
   - Ни слова больше, милорд, - остановила его королева. - Вы забываете,
с кем говорите!
   Бекингэм опустился на колени.
   - Ваше величество, вы источник ума, доброты, милосердия. Вы первая не
только в этом королевстве и не только по вашему положению, вы первая  во
всем свете благодаря вашим высоким достоинствам. Я  ничего  не  говорил.
Разве я сказал что-нибудь, что заслуживало бы  такого  сурового  ответа?
Разве я выдал себя?
   - Вы себя выдали, - тихо сказала королева.
   - Не может быть! Я ничего не знаю!
   - Вы забыли, что говорили, вернее думали вслух, при  женщине,  и  по-
том...
   - И потом, - быстро перебил он ее, - никто не знает о том,  в  чем  я
невольно сознался.
   - Напротив, знают все, герцог: вам свойственны и достоинства и недос-
татки молодости.
   - Меня предали, на меня донесли!
   - Кто?
   - Те, кто уже в Гавре с адской проницательностью читал в моем сердце,
ка