ремя начали собираться у принцессы. Ведь как мы уже сказали, в
этот вечер принимала принцесса. А вечеров у принцессы никто  не  пропус-
кал, потому что вечера эти имели прелесть, какой не могла сообщить своим
собраниям благочестивая и добродетельная королева. К несчастью,  доброта
менее занимательна, чем злой язык.
   Однако поспешим сказать, что для принцессы такое наименование не  го-
дилось.
   Эта исключительная натура воплощала в себе слишком  много  подлинного
великодушия, благородных порывов и утонченных мыслей, чтобы ее можно бы-
ло назвать злой. Но принцесса обладала даром упорства,  нередко  роковым
для того, кто обладает им, потому что человек с таким характером ломает-
ся там, где другой только согнулся бы, в отличие от покорной Марии-Тере-
зии, она храбро встречала наносимые ей удары.
   Ее сердце отражало каждое нападение, и, подобно подвижной мишени  при
игре в кольца, принцесса, если только не бывала оглушена сразу, отвечала
ударом на удар безрассудному, осмелившемуся вступить в борьбу с ней.
   Была ли то злоба или же  просто  лукавство?  Мы  считаем  богатыми  и
сильными те натуры, которые, подобно древу познания, приносят сразу доб-
ро и зло, пускают двойную, всегда цветущую,  всегда  плодоносную  ветвь,
алчущие добра умеют находить на ней добрый плод, а  люди  бесполезные  и
паразиты умирают, поев дурного плода, что совсем не плохо.
   Итак, принцесса, задумавшая быть второй, а может  быть,  даже  первой
королевой, старалась сделать свой дом приятным для всех с помощью бесед,
встреч, предоставления каждому полной  свободы  и  возможности  вставить
свое слово, при условии, однако, чтобы слово  было  метким  и  острым  И
именно поэтому у принцессы говорили меньше, чем в других местах.
   Принцесса не терпела болтунов и жестоко им мстила. Она  позволяла  им
говорить Она ненавидела претенциозность и даже королю не  прощала  этого
недостатка. Спесь была болезнью принца, и принцесса взяла на себя крайне
трудную задачу вылечить его.
   Поэтов, остроумных людей, красивых женщин она принимала  как  власти-
тельница салона, - достаточно мечтательная, посреди всех  своих  проказ,
чтобы заставить мечтать поэтов; достаточно обворожительная, чтобы  блис-
тать среди самых первых красавиц; достаточно остроумная, чтобы самые за-
мечательные люди слушали ее с удовольствием.
   Легко понять, что такие собрания должны были привлекать  к  принцессе
всех; молодежь стекалась на них толпами. Когда король молод, все  молоды
при дворе.
   Поэтому старые дамы, эти упрямые головы эпохи регентства или прошлого
царствования, ворчали; но их недовольство встречали насмешками,  издева-
ясь над этими почтенными особами, которые довели дух господства до такой
степени, что командовали отрядами солдат во время  войн  Фронды,  чтобы,
как говорила принцесса, сохранить хоть какую-нибудь власть над  мужчина-
ми.
   Ровно в восемь часов ее высочество вошла с фрейлинами в большой салон
и застала там нескольких придворных, ожидавших ее уже более  десяти  ми-
нут. Среди этих наиболее рьяных гостей она искала взглядом того, кто, по
ее мнению, должен был прийти первым. Она не нашла его.
   Почти в то самое мгновение, когда она кончала этот смотр, доложили  о
приходе принца.
   Принц был великолепен. Все драгоценности кардинала Мазарини, то есть,
понятно, те из них, которые министру  волей-неволей  пришлось  оставить,
все драгоценности королевы-матери и даже некоторые из камней  жены  были
надеты на нем, так что Филипп сиял, как солнце.
   За ним медленно шел де Гиш в бархатном костюме жемчужно-серого цвета,
расшитом серебром и украшенном голубыми лентами; он искусно напускал  на
себя сокрушенный вид. Костюм графа, кроме того, был отделан тонкими кру-
жевами, не уступавшими, пожалуй, по красоте драгоценностям принца.  Перо
на его шляпе было красное.
   В этом наряде де Гиш привлекал  к  себе  общее  внимание.  Интересная
бледность, некоторая томность взгляда, матовые руки под пышными  кружев-
ными манжетами, меланхолическая складка  губ;  словом,  достаточно  было
взглянуть на г-на де Гиша, чтобы признать, что не многие французские ца-
редворцы могут потягаться с ним.
   И вот принц, который имел притязания затмить звезду, если  бы  звезда
вздумала состязаться с ним, был совершенно отодвинут на  второй  план  в
глазах всех присутствовавших, которые были хотя и молчаливыми, но весьма
строгими судьями.
   Принцесса рассеянно взглянула на до Гиша, но  как  ни  мимолетен  был
этот взгляд, он окрасил ее лицо очаровательным румянцем. Принцесса нашла
де Гиша красивым и элегантным и почти перестала сожалеть, что совсем бы-
ло уже одержанная победа над королем ускользает от нее.
   Итак, помимо ее воли, вся кровь от  сердца  прихлынула  к  ее  щекам.
Принц подошел к ней с напыщенным видом. Он не заметил румянца принцессы,
а если бы и заметил, то не понял бы его истинной причины.
   - Принцесса, - сказал он, целуя руку жены, - вот несчастный  опальный
изгнанник, за которого я решаюсь  заступиться  перед  вами.  Пожалуйста,
примите во внимание, что он принадлежит к числу моих лучших друзей, и  я
очень просил бы вас оказать ему хороший прием.
   - Какой изгнанник, что за опальный? - перебила принцесса,  осматрива-
ясь кругом и останавливая свой взгляд на графе не дольше, чем на других.
   Наступил момент пропустить вперед своего протеже. Принц отошел в сто-
рону и дал дорогу де Гишу, который с довольно  хмурым  видом  подошел  к
принцессе и почтительно поклонился.
   - Как? - спросила принцесса, делая вид, будто она крайне удивлена.  -
Это граф де Гиш - несчастный изгнанник?
   - Да, - подтвердил принц.
   - Ведь его только и видишь здесь, - сказала принцесса.
   - Ах, принцесса, вы несправедливы, - поклонился принц.
   - Я?
   - Конечно. Простите беднягу.
   - Простить? За что же мне прощать господина де Гиша?
   - Объяснись, пожалуйста, де Гиш. За что ты хочешь получить  прощение?
- спросил принц.
   - Увы, ее высочество прекрасно знает это, - лицемерно отвечал де Гиш.
   - Ну, дайте же ему руку, принцесса, - попросил Филипп.
   - Если это доставляет вам удовольствие, принц.
   И с не поддающимся описанию движением глаз и плеч принцесса протянула
свою руку молодому человеку, который прижался к ней губами.
   Нужно думать, что он долго не отрывал их и что принцесса  не  слишком
торопилась отнять руку, потому что принц добавил:
   - Де Гиш совсем не злой, принцесса, и, конечно, но укусит вас.
   Присутствующие воспользовались этими словами,  которые  были  не  бог
весть как смешны, и громко  захохотали.  Действительно,  положение  было
исключительное, и некоторые добрые души заметили это.
   Принц все еще наслаждался впечатлением,  произведенным  его  словами,
когда доложили о приходе короля.
   Попытаемся описать вид салона в этот момент.
   В середине зала, у камина, заставленного цветами, сидела принцесса  с
фрейлинами, возле которых порхали придворные. Другие группы устроились в
оконных нишах, словно отряды гарнизона, размещенного в башнях  крепости,
и со своих укрепленных пунктов ловили слова, произнесенные  в  окружении
прекрасной хозяйки.
   В одной из ближайших к камину групп Маликорн, за несколько часов  пе-
ред этим возведенный Маниканом и де Гишем в ранг смотрителя покоев,  Ма-
ликорн, офицерский мундир которого был сшит два месяца тому назад, свер-
кал позолотой и ослеплял этим сиянием так же, как и огнем  своих  взгля-
дов, Монтале, сидевшую слева от принцессы.
   Принцесса разговаривала с мадемуазель де Шатильон  и  мадемуазель  де
Креки, своими соседками, и по временам бросала  несколько  слов  принцу,
который немедленно стушевался, едва только раздался возглас:
   - Король!
   Мадемуазель де Лавальер, как и Монтале, сидела слева от  принцессы  и
была предпоследней в ряду фрейлин; справа от нее помещалась  мадемуазель
де ТоннеШарант. Она находилась, следовательно, в положении  новобранцев,
которых располагают между испытанными и обстрелянными солдатами.
   Подкрепленная таким образом двумя подругами, Лавальер, -  оттого  ли,
что она была опечалена отъездом Рауля, или же оттого, что у нее не прош-
ло волнение по поводу недавних событий, благодаря которым ее  имя  стало
популярным в придворном мире, - Лавальер закрывала веером  свои  немного
покрасневшие глаза, как будто с большим вниманием прислушиваясь  к  сло-
вам, нашептываемым ей Монтале и Атенаис то в одно, то в другое ухо.
   Когда прозвучало имя короля, все в зале задвигалось, заговорило.
   Принцесса, как хозяйка дома, встала, чтобы принять царственного  гос-
тя; однако, поднимаясь с места, она,  несмотря  на  свою  озабоченность,
бросила взгляд налево, и этот взгляд, который самонадеянный де Гиш  при-
нял на свой счет, остановился на  Лавальер,  тотчас  же  вспыхнувшей  от
внутреннего волнения.
   Король подошел к центральной группе, все присутствовавшие поспешили к
нему. Все головы склонились перед его  величеством,  женщины  согнулись,
точно хрупкие пышные лилии перед царем Аквйлоном. В этот вечер в Людови-
ке не было ничего неприступного, можно даже сказать, ничего  царственно-
го, кроме его молодости и красоты.
   Радостное настроение короля оживило всех присутствующих;  каждый  ис-
полнился уверенности, что проведет прелестный вечер, хотя бы уже потому,
что его величество собирался веселиться у принцессы.
   Если кто мог сравниться с королем по своей веселости и хорошему наст-
роению, то, конечно, весь розовый г-н де Сент-Эньян: в розовом  костюме,
с розовым лицом, с розовыми лентами и, главное, с  розовыми  мыслями;  а
мыслей в этот вечер у г-на де Сент-Эньяна было много.
   Эти бродившие в его голове мысли расцвели особенно  пышно,  когда  он
заметил, что мадемуазель де Тонне-Шарант была так же, как и он, в  розо-
вом. Мы не хотим, однако, сказать, будто хитрый царедворец не знал зара-
нее, что прекрасная Атенаис выберет сегодня розовое платье: он в  совер-
шенстве владел искусством заставить портного или горничную  проболтаться
о планах госпожи.
   Он послал мадемуазель Атенаис столько смертоносных взглядов,  сколько
у него было бантов на камзоле и башмаках, иными словами - несметное  ко-
личество.
   Когда король закончил свое приветствие принцессе и пригласил ее снова
сесть, круг немедленно сомкнулся.
   Людовик стал расспрашивать принца о купанье; все время поглядывая  на
дам, он рассказал, что поэты изображают в стихах галантное развлечение -
купание в Вальвене - и что особенно один из них, г-н Лоре,  по-видимому,
удостоился чести быть поверенным какой-то речной нимфы - столько  в  его
стихах правды.
   Многие дамы сочли своим долгом покраснеть.
   Воспользовавшись этой минутой, король решил  внимательно  осмотреться
кругом; одна Монтале смутилась не настолько, чтобы отвести глаза от  ко-
роля, и увидела, что его величество пожирает взглядом мадемуазель де Ла-
вальер.
   Смелость этой фрейлины, по имени Монтале, заставила короля  несколько
переменить позицию, и это спасло, таким образом, Луизу  де  Лавальер  от
ответного огня, который, может быть, вызвал бы у  нее  этот  пристальный
взгляд. Принцесса завладела Людовиком, засыпав его  градом  вопросов,  а
никто в мире не умел так расспрашивать, как она.
   Однако король хотел сделать разговор общим и с этой целью удвоил ост-
роумие и любезности.
   Принцесса жаждала комплиментов и решила во что бы то ни стало вырвать
их из уст короля; она обратилась к нему со следующими словами:
   - Государь, ваше величество знает все, что  происходит  в  его  коро-
левстве, и поэтому ему должны быть заранее известны стихи,  подсказанные
господину Лоре этой нимфой. Может быть, ваше величество соблаговолит со-
общить их нам?
   - Принцесса, - ответил король с изысканной любезностью, - я не  реша-
юсь... Мне кажется, что именно вас смутили бы  некоторые  подробности...
Но де Сент-Эньян рассказывает недурно и отлично запоминает стихи, а чего
не запомнил, импровизирует. Уверяю вас, это крупный поэт.
   Выведенный на сцену де Сент-Эньян принужден был предстать в самом не-
выгодном для него свете. К несчастью для принцессы, он  думал  только  о
собственных делах, и вместо того, чтобы осыпать ее комплиментами,  кото-
рых она с таким нетерпением ждала, он  решил  сам  немного  прихвастнуть
своим счастьем.
   Итак, метнув сотый взгляд на прекрасную Атенаис, которая применяла на
практике высказанную ею накануне теорию, то есть не удостаивала внимани-
ем своего обожателя, граф сказал:
   - Ваше высочество, конечно, извините, если я  плохо  запомнил  стихи,
продиктованные нимфой господину Лоре; там, где король ничего  не  запом-
нил, что мог запомнить я, жалкий смертный?
   Принцесса не особенно благосклонно приняла это возражение царедворца.
   - Ах, принцесса, - прибавил де Сент-Эньян, - в настоящее  время  дело
не в том, что говорят нимфы пресных вод. Право, можно  подумать,  что  в
прозрачной стихии не происходит больше ничего интересного. Великие собы-
тия происходят на суше, принцесса. Вот о том, что  происходит  на  суше,
принцесса, ходит столько рассказов...
   - Что же такое происходит на суше? - спросила принцесса.
   - Об этом нужно спросить у дриад, - отвечал граф, - дриады обитают  в
лесах, как известно вашему высочеству.
   - Я знаю даже,  что  они  по  природе  очень  болтливы,  господин  де
Сент-Эньян.
   - Да, принцесса. Но когда они говорят только милые вещи, было бы  не-
хорошо порицать их за болтливость.
   - Так они рассказывают милые вещи? - небрежно спросила  принцесса.  -
Право, граф, вы дразните мое любопытство, и на месте короля я сейчас  же
потребовала бы от вас рассказать те милые вещи, которые болтают  госпожи
дриады, так как, видимо, вы один понимаете их наречие.
   - Я весь к услугам его величества, - живо отвечал граф.
   -  Он  понимает  язык  дриад,  -  сказал  принц.  -  Счастливец  этот
Сент-Эньян!
   - Не хуже французского, ваше высочество.
   - Мы вас слушаем, граф, - обратилась принцесса к де Сент-Эньяну.
   Король почувствовал замешательство; без всякого сомнения,  его  пове-
ренный мог поставить его в затруднительное положение.
   Он ясно видел это по всеобщему вниманию,  возбужденному  предисловием
де Сент-Эньян и поведением принцессы. Даже самые сдержанные люди,  каза-
лось, готовы были ловить на лету слова графа.
   В зале закашляли, пододвинулись поближе, стали искоса посматривать  в
сторону фрейлин, а те, чтобы с большей  твердостью  и  непринужденностью
вынести эти инквизиторские взгляды, усердно замахали веерами  и  приняли
позу дуэлянтов, готовых выдержать огонь противника.
   Тогдашнее общество настолько привыкло к остроумным словесным состяза-
ниям и щекотливым рассказам, что в тот момент, когда  современный  салон
почуял бы скандал, огласку, трагедию и в  испуге  разбежался  бы,  гости
принцессы, напротив, расположились поудобнее, чтобы не упустить ни одно-
го слова, ни одного жеста  из  комедии,  сочиненной  для  них  г-ном  де
Сент-Эньяном, зная, что, каковы бы ни были ее стиль и интрига,  развязка
будет благополучная и остроумная.
   Граф пользовался репутацией учтивого человека и  превосходного  расс-
казчика. Итак, посреди глубокой тишины, которая  устрашила  бы  всякого,
только не его, граф смело начал свое повествование.
   - Принцесса, король позволит мне обратиться прежде всего к вашему вы-
сочеству, проявившему наибольший интерес к моим словам; поэтому  я  буду
иметь честь сообщить вашему высочеству, что дриады охотнее всего обитают
в дуплах дубов, и так как сами они очень красивы, то выбирают самые кра-
сивые деревья, то есть самые большие и ветвистые.
   При этом вступлении, очень прозрачно намекавшем на пресловутую  сцену
у королевского дуба в прошлую ночь, сердца слушателей так  сильно  заби-
лись от радости или тревоги, что, не обладай  де  Сент-Эньян  звучным  и
сильным голосом, они бы заглушили его.
   - Дриады, должно быть, водятся в Фонтенбло,  -  совершенно  спокойным
тоном сказала принцесса, - потому что никогда в жизни я не видела  более
красивых дубов, чем в королевском парке.
   Произнося эти слова, принцесса послала в сторону де Гиша  взгляд,  на
который тот не мог бы пожаловаться, как на предыдущий, еще  сохранявший,
как мы сказали, оттенок некоторой небрежности, очень тягостной  для  его
любящего сердца.
   - Я собирался рассказать вашему  высочеству  именно  о  Фонтенбло,  -
подтвердил де Сент-Эньян, - потому что дриада, о которой идет речь,  жи-
вет в парке замка его величества.
   Действие началось; теперь ни для рассказчика, ни для слушателей  отс-
тупления не было.
   - Послушаем, - согласилась принцесса, - мне кажется, ваша повесть бу-
дет не только очаровательна, как народная сказка, но окажется еще и  за-
нимательной, как вполне современная хроника.
   - Я должен начать с начала, - сказал граф. - Итак, в Фонтенбло в  од-
ной красивой хижине живут пастухи. Один из них называется Тирсис, и  ему
принадлежат очень богатые владения, полученные им по наследству от роди-
телей. Тирсис молод и красив и слывет первым из пастухов в  округе.  Его
положительно можно назвать королем.
   Раздался легкий одобрительный шепот, и де СентЭньян продолжал:
   - Сила Тирсиса равняется его мудрости; на охоте никто не может сопер-
ничать с ним в ловкости, никто не проявляет столько мудрости в  советах.
Управляет ли он конем на прекрасных равнинах своих  владений,  руководит
ли играми послушных ему пастухов, кажется, будто видишь бога Марса, пот-
рясающего копьем на полях Фракии, или,  вернее,  Аполлона,  бога  света,
рассыпающего над землей огненные стрелы.
   Каждый поймет, что этот аллегорический портрет  короля  был  неплохим
вступлением. Поэтому слушатели не остались равнодушны к нему и  разрази-
лись громкими рукоплесканиями; не остался равнодушен и сам король, кото-
рый очень любил тонкую похвалу, но никогда не выражал неудовольствия и в
тех случаях, когда она бывала явно утрированной. Де Сент-Эньян говорил:
   - Не только благодаря воинственным  играм,  сударыня,  пастух  Тирсис
стяжал себе славу короля пастухов.
   - Пастухов Фонтенбло, - добавил король, улыбаясь принцессе.
   - О, - воскликнула она, - Фонтенбло  произвольно  выбрано  поэтом;  я
сказала бы: пастухов всего мира.
   Король забыл свою роль бесстрастного слушателя и поклонился.
   - И достоинства этого короля пастухов блещут особенно ярко в обществе
красавиц, - продолжал де СентЭньян посреди льстивого шепота. - Ум у него
утонченный, а сердце чистое; он умеет сказать комплимент с  необыкновен-
ной приятностью, он умеет любить со скромностью, которая обещает  побеж-
денным счастливицам самую завидную участь. Все окружено тайной и  трога-
тельным вниманием. Кто видел Тирсиса и слышал его, не может его  не  лю-
бить, а кто любит его и любим Тирсисом, тот обрел счастье.
   Де Сент-Эньян сделал паузу; он смаковал сказанные им  комплименты,  и
как ни уродливо преувеличен был этот портрет, он все же некоторым понра-
вился, особенно тем, кто был искренне  убежден  в  достоинствах  пастуха
Тирсиса. Принцесса попросила рассказчика продолжать.
   - У Тирсиса, - рассказывал граф, - был верный товарищ,  или,  вернее,
преданный слуга, которого зовут... Аминтас.
   - Теперь нарисуйте нам портрет этого Аминтаса, -  с  лукавой  улыбкой
перебила  принцесса,  -  вы  такой  прекрасный  художник,  господин   де
Сент-Эньян...
   - Принцесса...
   - Ах, граф, пожалуйста, не приносите в жертву этого бедного Аминтаса;
я никогда не прощу вам этого.
   - Принцесса, Аминтас слишком ничтожен по сравнению с Тирсисом для то-
го, чтобы здесь возможна была какая-нибудь параллель.  Некоторые  друзья
похожи на тех слуг древности, которые просили заживо  погребать  себя  у
ног своих господ. Место Аминтаса у ног Тирсиса; он ничего больше не про-
сит, и если иногда славный герой...
   - Славный пастух, хотите вы сказать? - спросила принцесса,  притворно
упрекая г-на де Сент-Эньяна.
   - Ваше высочество правы, я ошибся, - отвечал придворный, - ит