он сдерживает порывы своей  ду-
ши.
   - И вы позволите ему тут закоснеть? Это  нехорошо.  Послушайте,  дай-
те-ка его мне.
   - Я хочу его сохранить при себе, монсеньер. У меня только он один  на
всем свете, и пока он захочет оставаться со мной...
   - Хорошо, хорошо, - сказал герцог, - и все же я быстро привел бы  его
в чувство. Уверяю вас, он из того теста, из  которого  делаются  маршалы
Франции.
   - Возможно, монсеньер, но ведь маршалов Франции назначает король; Ра-
уль же ничего не примет от короля.
   Беседа прервалась, так как в комнату возвратился Рауль.  За  ним  шел
Гримо, руки которого, еще твердые и уверенные, держали поднос со  стака-
нами и бутылкой вина, столь любимого герцогом.
   Увидев того, кому он издавна покровительствовал, герцог воскликнул:
   - Гримо! Здравствуй, Гримо! Как поживаешь?
   Слуга отвесил низкий поклон, обрадованный не меньше  своего  знатного
собеседника.
   - Вот и встретились два старинных приятеля! - улыбнулся герцог, энер-
гично трепля по плечу Гримо.
   Гримо поклонился еще ниже и с еще более радостным выражением на лице,
чем кланялся в первый раз.
   - Что я вижу, граф? Почему лишь один кубок?
   - Я могу пить о вашей светлостью только в том случае, если ваша свет-
лость приглашает меня, - с благородной скромностью произнес граф  де  Ла
Фер.
   - Черт возьми! Приказав принести один этот кубок, вы были  правы:  мы
будем пить из него как братья по оружию. Пейте же, граф, пейте первым.
   - Окажите мне милость, - попросил Атос, тихонько отстраняя кубок.
   - Вы - чудеснейший друг, - ответил на это герцог,
   Он выпил и передал золотой кубок Атосу.
   - Но эго еще не все, - продолжал он, - я еще не утолил жажды,  и  мне
хочется воздать честь вот этому красивому мальчику, который стоит  возле
нас. Я приношу счастье, виконт, - обратился  он  к  Раулю,  -  пожелайте
чею-нибудь, когда будете пить из моего кубка, и черт меня  набери,  если
ваше желание не исполнится.
   Он протянул кубок Раулю, который торопливо омочил в нем свои  губы  и
так же торопливо сказал:
   - Я пожелал, монсеньер.
   Глаза его горели мрачным огнем, кровь прилила  к  щекам;  он  испугал
Атоса своей улыбкой.
   - Чего же вы пожелали? - спросил герцог, откинувшись в кресле и пере-
давая Гримо бутылку и вслед за ним кошелек.
   - Монсеньер, обещайте мне выполнить мое пожелание.
   - Разумеется, раз я сказал, то о чем же еще толковать.
   - Я пожелал, господин герцог, отправиться с вами в Джиджелли.
   Атос побледнел и не мог скрыть волнения. Герцог посмотрел  на  своего
друга как бы затем, чтобы помочь ему отпарировать этот внезапный удар.
   - Это трудно, мой милый виконт, очень трудно, - добавил он не слишком
уверенно.
   - Простите, монсеньер, я был нескромен, - произнес Рауль твердым  го-
лосом, - но поскольку вы сами предложили мне пожелать...
   - Пожелать покинуть меня, - молвил Атос.
   - О граф... неужели вы можете это подумать?
   - Черт возьми! - вскричал герцог. - В сущности, этот мальчуган  прав.
Что он будет здесь делать? Да он пропадет тут с горя!
   Рауль покраснел. Герцог, все более и более увлекаясь, между тем  про-
должал:
   - Война - разрушение; участвуя в ней, можно выиграть решительно  все,
потерять же только одно - жизнь. Ну что же, тем хуже!
   - То есть память, - живо вставил Рауль, - значит: тем лучше.
   Увидев, что Атос встал и открывает  окно,  Рауль  раскаялся  в  своих
столь необдуманно сказанных словах.  Атос,  несомненно,  пытался  скрыть
свои тягостные переживания. Рауль бросился к графу, но Атос уже справил-
ся со своей печалью, и, когда он снова вышел на свет, лицо его было спо-
койно и ясно.
   - Ну так как же, - спросил герцог, - едет он или не едет? Если  едет,
то будет моим адъютантом, будет мне сыном, граф.
   - Монсеньер! - воскликнул Рауль, отвешивая герцогу низкий поклон.
   - Монсеньер, - обратился к  Бофору  граф  -  Рауль  действует,  руко-
водствуясь своими желаниями.
   - О нет, граф, я поступлю так, как вы того захотите, - произнес  юно-
ша.
   - Раз так, то этот вопрос будет решаться не графом и не  виконтом,  -
сказал герцог, - а мной. Я увожу его. Морская служба, друг  мои,  -  это
великолепное будущее.
   Рауль улыбнулся так горестно, что сердце Атоса сжалось, и он  ответил
ему суровым и непреклонным взглядом. Рауль понял отца; он  взял  себя  в
руки, и у него по вырвалось больше ни одного лишнего слова.
   Видя, что уже поздно, герцог поспешно встал и быстро проговорил:
   - Я тороплюсь; но если мне скажут, что я потерял  время  в  беседе  с
другом, я отвечу, что завербовал отличного новобранца.
   - Простите, господин герцог, - перебил Бофора Рауль,  -  не  говорите
этого королю, ибо не королю я буду служить.
   - Кому же ты будешь служить, милый друг? Теперь уже  не  те  времена,
когда можно было сказать: "Я принадлежу господину Бофору".  Нет,  теперь
уж мы все, малые и великие, принадлежим королю. Поэтому, если ты  будешь
служить на моих кораблях, - никаких уловок, мой милый виконт, -  ты  бу-
дешь тем самым служить королю.
   Атос с нетерпением ждал, какой ответ даст на этот трудный вопрос  Ра-
уль, непримиримый враг короля - своего соперника. Отец надеялся, что же-
лание отправиться вместе с Бофором разобьется об это препятствие. Он был
почти благодарен Бофору за его легкомыслие или, быть может, великодушие,
благодаря которому ставился еще раз под сомнение отъезд  его  сына,  его
единственной радости.
   Но Рауль все так же спокойно и твердо ответил:
   - Герцог, вопрос, который вы мне задаете, я ужо решил для себя. Я бу-
ду служить в вашей эскадре, раз вы оказали мне  милость  и  согласились,
чтобы я сопутствовал вам, но служить я буду владыке более могущественно-
му, чем король Франции, - я буду служить господу богу.
   - Богу? Но как же? - в один голос воскликнули Атос и Бофор.
   - Я хочу дать обет и стать рыцарем мальтийского ордена.
   Эти слова, отчетливо и медленно произнесенные Бражелоном, падали одно
за другим, словно студеные капли с черных нагих  деревьев,  претерпевших
зимнюю бурю.
   От этого последнего удара Атос пошатнулся, и даже сам  герцог,  каза-
лось, заколебался. Гримо испустил глухое стенание и уронил бутылку с ви-
ном, разбившуюся на ковре, которым был застлан пол, но никто не  обратил
на это внимания.
   Герцог де Бофор пристально посмотрел на юношу и прочел на  его  лице,
несмотря на опущенные глаза, такую решимость, которой никто не  смог  бы
противодействовать. Что до Атоса, то он знал эту нежную и вместе  с  тем
непреклонную душу и не надеялся отклонить ее от рокового  пути,  который
она только что для себя избрала. Он пожал протянутую герцогом руку.
   - Граф, через два дня я отправляюсь в Тулон, - сказал герцог. - Прие-
дете ли вы повидаться со мной в Париже, чтобы сообщить ваше решение?
   - Я буду иметь честь навестить вас в Париже, чтобы еще  раз  принести
вам свою благодарность за все ваши милости, - ответил Атос.
   - И независимо от принятого вами решения, привезите мне виконта,  ва-
шего сына, - добавил герцог, - я дал ему слово и требую от него лишь ва-
шего разрешения.
   И пролив этот бальзам на раненое отцовское сердце, герцог потрепал по
плечу старину Гримо, который сверх всякой меры моргал глазами; затем  он
присоединился к свите, ожидавшей его у цветника.
   Свежие и отдохнувшие лошади быстро умчали гостей; Атос и Бражелон ос-
тались одни. Пробило одиннадцать.
   Отец и сын хранили молчание,  но  всякий  проницательный  наблюдатель
угадал бы в этом молчании подавленные рыданья и жалобы. Но они оба  были
людьми такой необыкновенной твердости, такой закалки, что всякое  движе-
ние души, которое они решили таить про себя,  скрывалось  в  глубине  их
сердца и больше уже не показывалось.
   Так провели они в полном молчании время до полуночи. И  только  часы,
отбившие на колокольне двенадцать ударов,  показали  им,  сколько  минут
длилось странствие, проделанное их душами в бескрайнем царстве  воспоми-
наний о прошлом и опасений относительно будущего.
   Атос поднялся первым.
   - Поздно... До завтра, Рауль.
   Рауль встал вслед за отцом и подошел обнять  его  на  прощание.  Граф
нежно прижал его к сердцу и сказал:
   - Итак, через два дня вы покинете меня, покинете навсегда?
   - Граф, - ответил молодой человек, - я принял было  решение  пронзить
себе сердце шпагой, но вы сочли бы меня трусом, и я от этого  отказался;
теперь нам приходится покинуть друг друга.
   - Это вы, Рауль, покидаете меня здесь в одиночестве.
   - Граф, выслушайте меня, молю вас об этом. Если я не уеду  отсюда,  я
умру от горя и от любви. Я высчитал, сколько еще я мог бы прожить, оста-
ваясь здесь с вами. Отправьте меня, и поскорее, или вы будете наблюдать,
как я угасаю у вас на глазах, медленно умирая в родительском  доме.  Это
сильнее, чем моя воля, сильнее, чем мои силы; ведь вы видите, что за ме-
сяц я прожил не меньше тридцати лет и что моя жизнь приходит к концу.
   - Итак, - холодно произнес Атос, - вы уезжаете с намерением умереть в
Африке? О, скажите мне правду, не лгите!
   Рауль побледнел; он молчал какие-нибудь две-три секунды, но  эти  се-
кунды тянулись для его отца как часы мучительной агонии.  Наконец  Рауль
внезапно проговорил:
   - Граф, я обещал отдать себя богу. Взамен этой жертвы - ведь я  отдаю
ему и свою молодость, и свободу - я буду молить его лишь об одном: чтобы
он хранил меня ради вас, потому что вы, и только вы, - вот что связывает
меня с этим миром. Один бог способен вложить в меня  силы  не  забывать,
сколь многим я вам обязан и сколь ничтожно все остальное в  сравнении  с
вами.
   Атос с нежностью обнял сына:
   - Вы ответили мне словами честного человека. Через два дня мы  поедем
к господину Бофору в Париж, и вы поступите так, как найдете необходимым.
   И он медленно направился к себе в спальню. Рауль сошел в сад; он про-
вел всю эту ночь в липовой аллее.


   IX
   ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ОТЪЕЗДУ

   Атос не стал терять времени на попытки отговорить сына  от  принятого
решения и использовал предоставленные герцогом два дня отсрочки для эки-
пировки Рауля. Оп поручил это дело Гримо, который тотчас же  и  принялся
за него с известной читателю готовностью и рассудительностью.
   Приказав своему достойному управляющему доставить вещи Рауля в Париж,
как только будут закончены хлопоты с его снаряжением, Атос вместе с  сы-
ном, на следующий день после посещения его замка  герцогом  де  Бофором,
поехал туда же, чтобы не заставлять герцога ждать.
   Возвращение в Париж, в общество тех людей,  которые  знали  и  любили
его, наполнило сердце бедного юноши вполне понятным волнением.
   Каждое знакомое лицо  напоминало  ему  о  страдании  -  ему,  который
столько страдал, или о каком-нибудь обстоятельстве его несчастной любви,
- ему, который он пылко любил. Приближаясь к Парижу,  Рауль  чувствовал,
что он умирает. Приехав в Париж, он перестал ощущать, что живет. Он нап-
равился к де Гишу; ему ответили, что де Гиш у принца,  брата  его  вели-
чества. Рауль приказал везти себя в Люксембургский дворец, и,  не  зная,
что он попал туда, где живет Лавальер, он услышал столько музыки и вдох-
нул в себя ароматы стольких цветов, он услышал столько беспечного  смеха
и увидел столько танцующих теней, что если б его не заметила одна сердо-
больная женщина, он просидел бы несколько недолгих минут, унылый и блед-
ный, в приемной под бархатною портьерой и затем ушел  бы  оттуда,  чтобы
никогда больше не возвращаться.
   Войдя во дворец, Рауль не пошел дальше одной из  первых  приемных,  с
тем чтобы но сталкиваться со всеми этими полными жизни и счастья людьми,
которые толпились в соседних залах. И когда один из слуг принца,  узнав-
ший Рауля, спросил, кого, собственно, он хочет увидеть, принца или прин-
цессу, Рауль ответил ему что-то не вполне внятное и тотчас же  повалился
на скамью под бархатною портьерой, глядя на часы с неподвижными стрелка-
ми.
   Слуга вышел; появился другой, более  осведомленный,  чем  первый,  он
спросил Рауля, не желает ли он видеть г-на де  Гиша.  Даже  это  имя  не
привлекло внимания бедного Рауля. Слуга, став возле него, принялся расс-
казывать, что де Гиш недавно изобрел новое лото и  сейчас  обучает  этой
игре дам при дворе принца, брата его величества короля.
   Рауль, раскрыв широко глаза, словно рассеянный в изображении Теофрас-
та, ничего не ответил. Грусть ею стала еще мучительнее. С откинутой  го-
ловой, ослабевшими членами и искаженным лицом сидел он, вздыхая, забытый
всеми в приемной перед остановившимися часами, как вдруг в соседней гос-
тиной зашуршало платье, послышался смех, и  молодая  прелестная  женщина
прошла мимо него, оживленно упрекая за что-то дежурного офицера.
   Офицер отвечал спокойно и твердо: это была скорее любовная ссора, чем
спор между придворными, - ссора, кончившаяся тем, что кавалер  поцеловал
даме пальчики. Вдруг, заметив Рауля, дама замолкла и, остановив офицера,
приказала:
   - Уходите, Маликорн, уходите; я не знала, что мы  здесь  не  одни.  Я
прокляну вас навеки, если нас видели или слышали!
   Маликорн не замедлил скрыться, а молодая женщина подошла сзади к Рау-
лю и, улыбнувшись, начала:
   - Сударь, вы порядочный человек... и, конечно...
   Она осеклась на полуслове, вскрикнула:
   - Рауль! - и покраснела.
   - Мадемуазель де Монтале! - проговорил Рауль, бледный как смерть.
   Он встал, шатаясь, и собрался было бежать  по  скользкому  мозаичному
полу; но она поняла его  скорбь  и,  кроме  того,  почувствовала  в  его
бегстве укор или по меньшей мере подозрение. Не теряя головы ни при  ка-
ких обстоятельствах, она решила, что не следует упускать возможность оп-
равдаться пред ним, и остановила Рауля посреди галереи.
   Виконт с такою сдержанностью и холодностью посмотрел на нее, что, ес-
ли бы кто-нибудь оказался свидетелем этой сцены, при дворе были бы окон-
чательно решены сомнения относительно роли Монтале в истории Рауля и Ла-
вальер.
   - Ах, сударь, - сказала она с раздражением, - ваше  поведение  недос-
тойно настоящего дворянина. Мое сердце велит мне объясниться с вами,  вы
же компрометируете меня, оказывая даме в высшей степени неучтивый прием:
вы не правы, сударь; нельзя валить в одну кучу и друзей и  врагов.  Про-
щайте!
   Рауль поклялся себе никогда не говорить о Луизе, никогда не  смотреть
на тех, кто ее видел; он переходил в другой мир, чтобы  не  сталкиваться
ни с чем, что видела или к чему прикасалась Луиза. Но после первого уда-
ра по самолюбию, после того как он несколько свыкся с присутствием  Мон-
тале, подруги Луизы, - Монтале, напоминавшей ему башенку в  Блуа  и  его
юное счастье, - все его благоразумие моментально исчезло.
   - Простите меня, мадемуазель, - начал он, - я не собираюсь, да  и  не
мог бы иметь такого намерения, быть неучтивым с вами.
   - Вы хотите поговорить со мной? - спросила она с прежней  улыбкой.  -
Тогда пойдемте куда-нибудь, так как здесь нас могут застать.
   - Куда?
   Она бросила нерешительный взгляд на часы, потом, подумав, заявила:
   - Ко мне, у нас впереди еще целый час.
   И, легкая, как фея, она побежала к себе; Рауль пошел  вслед  за  ней.
Войдя в свою комнату, она заперла дверь и, передав камеристке  мантилью,
обратилась к Раулю:
   - Вы ищете господина де Гиша?
   - Да, сударыня.
   - Я попрошу его подняться ко мне, после того как мы побеседуем.
   - Благодарю вас, сударыня.
   - Вы на меня сердитесь?
   Рауль одно мгновение смотрел на нее в  упор,  затем,  опустив  глаза,
произнес:
   - Да.
   - Вы считаете, что я участвовала в заговоре, который привел к  вашему
разрыву с Луизой?
   - Разрыву... - повторил он с горечью. - О сударыня, разрыва не  может
быть там, где никогда не было ни крупинки любви.
   - Заблуждение. Луиза любила вас.
   Рауль вздрогнул.
   - Это не было страстью, я знаю, но она все же любила вас, и вам  надо
было жениться на ней до отъезда в Англию.
   Рауль разразился таким мрачным смехом, что Монтале содрогнулась.
   - Вам хорошо так говорить, сударыня... Разве мы женимся на  той,  кто
нам по сердцу? Вы, видимо, забываете, что в то время король уже прибере-
гал для себя любовницу, о которой мы говорим.
   - Послушайте, - продолжала молодая женщин, сжимая холодные руки Рауля
в своих, - вы сами кругом виноваты: мужчина вашего  возраста  не  должен
оставлять в одиночестве женщину ее возраста.
   - Значит, нет больше верности в мире, - вздохнул Рауль.
   - Нет, виконт, - спокойно ответила Монтале. - Однако я должна вам за-
метить, что если бы вместо того, чтоб холодно и философски обожать  Луи-
зу, вы разбудили в ее сердце любовь...
   - Довольно, прошу вас, сударыня. Я чувствую, что все вы  принадлежите
к другому веку, чем я. Вы умеете смеяться, и вы мило насмешничаете. А я,
я любил мадемуазель Ла...
   Рауль не смог произнести это имя.
   - Я любил ее, я верил в нее; а теперь мы с ней в расчете: я  перестал
испытывать к ней чувство любви.
   - О, виконт! - остановила его Монтале, подавая ему небольшое зеркало.
   - Я знаю, что вы хотите сказать, сударыня. Я изменился, не так ли?  А
знаете почему? Мое лицо - зеркало моей души, и внутренне я изменился так
же, как внешне.
   - Вы утешились? - язвительно спросила Монтале.
   - Нет, я никогда не утешусь.
   - Вас не поймут, господин де Бражелон.
   - Меня это нисколько не беспокоит. Сам себя я достаточно хорошо пони-
маю.
   - Бы даже не пытались поговорить с Луизой, не так ли?
   - Я! - вскричал молодой человек, сверкая глазами. - Я! Право,  почему
бы вам не посоветовать мне жениться на ней! Быть может, теперь король  и
согласился б на это!
   И в гневе он встал.
   - Я вижу, - сказала Монтале, - что вы вовсе не исцелились и что у Лу-
изы есть еще один враг.
   - Враг?
   - Ведь фавориток при французском дворе не оченьто жалуют.
   - Разве ей мало защиты ее возлюбленного? Она избрала себе  возлюблен-
ного такого сана, что врагам его не осилить. И потом, - добавил он с не-
которой прописи после внезапной паузы, - у нее есть такая  подруга,  как
вы.
   - Я? О нет: я больше не принадлежу к числу тех, кого  мадемуазель  де
Лавальер удостаивает своим взглядом, но...
   Это но было полно угроз, от этого но забилось сердце Рауля,  так  как
оно предвещало горе той, которую он так любил, и на этом же  многозначи-
тельном но разговор был прерван довольно сильным шумом в алькове за  де-
ревянной панелью.
   Монтале прислушалась; Рауль уже вставал со своего места, когда в ком-
нату, прикрыв за собой потайную дверь, спокойно вошла какая-то женщина.
   - Принцесса! - воскликнул Рауль,  узнав  невестку  короля,  красавицу
Генриетту.
   - О, я несчастная! -  прошептала  Монтале,  слишком  поздно  бросаясь
навстречу принцессе. - Я ошиблась часом!
   Однако она все же успела предупредить идущую прямо к Раулю принцессу:
   - Господин де Бражелон, ваше высочество.
   Принцесса вскрикнула и отступила.
   - Ваше королевское высочество, - бойко заговорила Монтале, -  вы  так
добры, что подумали о лотерее и...
   Принцесса начала терять присутствие духа. Рауль, не  догадываясь  еще
обо всем, но чувствуя, что он лишний, заторопился уйти.
   Принцесса приготовилась уже что-то сказать, чтобы положить конец  не-
ловкому положению, как вдруг напротив алькова раскрылся шкаф, и из него,
сияя, вышел до Гиш. Принцесса едва не лишилась чувств; чтобы устоять  на
ногах, она прислонилась к кровати. Никто не посмел ее поддержать. В  тя-
гостном молчании прошло несколько ужасных минут.
   Рауль первый прервал его; он направился к графу, у которого от волне-
ния дрожали колени, и, взяв его за руку, громко начал:
   - Дорогой граф, скажите ее высочеству, что я бесконечно несчастлив  и
поэтому заслуживаю ее прощения; скажите ей, что я любил,  и  ужас  перед
предательством, жертвой которого я оказался, отвращает  меня  от  преда-
тельства даже в самых невинных формах его. Вот  почему,  сударыня,  -  с
улыбкой повернулся он к Монтале, - я никогда  не  ра