XIX
   ЧТО МОЖНО ПОЙМАТЬ, ОХОТЯСЬ ЗА БАБОЧКАМИ

   Несколько мгновений молодые люди не шевелились, охваченные  мыслью  о
рождающейся любви, которая населяет цветами двадцатилетнее  воображение.
Генриетта украдкой смотрела на Людовика. В глубине его сердца она видела
любовь, как опытный водолаз видит жемчужину на дне моря.
   Она поняла, что Людовик колеблется, быть может, даже терзается сомне-
ниями и надо слегка подтолкнуть это ленивое или робкое сердце.
   - Итак?.. - проговорила она, прерывая молчание.
   - Что вы хотите сказать? - спросил Людовик.
   - Я хочу сказать, что мне придется вернуться к принятому  мной  реше-
нию.
   - К какому решению?
   - К тому, которое я уже сообщила вашему величеству, когда между  нами
происходило первое объяснение по поводу ревности принца.
   - Что же вы мне сказали тогда? - с беспокойством спросил Людовик.
   - Разве вы уже забыли, государь?
   - Увы, если это какое-нибудь новое  несчастье,  то,  наверное,  скоро
вспомню.
   - О, это несчастье только для меня, государь, - отвечала Генриетта, -
но несчастье необходимое.
   - Да скажите же наконец, что такое!
   - Отъезд!
   - Ах, сделать это неумолимое решение?
   - Поверьте, государь, что я приняла это решение не без жестокой внут-
ренней борьбы... Право, государь, мне следует вернуться в Англию.
   - Никогда, никогда я не допущу, чтобы вы покинули Францию! - вскричал
король.
   - И однако же, - продолжала принцесса тоном кроткой решимости, -  это
совершенно необходимо, государь. Больше того, я убеждена, что такова во-
ля вашей матери.
   - Воля! - воскликнул король. - Вы произнесли странное  слово  в  моем
присутствии, дорогая сестра!
   - Но разве, - ответила с улыбкой Генриетта, - вы не подчинились бы  с
удовольствием воле доброй матери?
   - Перестаньте, бога ради; вы разрываете мне  сердце.  Вы  говорите  о
своем отъезде с таким спокойствием...
   - Я не рождена для счастья, государь, - грустно отвечала принцесса, -
с детства я привыкла к тому, что самые дороге мои мечты не сбываются.
   - Вы говорите правду? И теперь отъезд помешал бы осуществиться  доро-
гой вам мечте?
   - Если я отвечу "да", вас это утешит, государь?
   - Жестокая!
   - Тише, государь, к нам идут.
   Король осмотрелся кругом.
   - Нет, никого, - сказал он. Потом, снова обращаясь к принцессе,  про-
должал: - Послушайте, Генриетта, ведь против ревности мужа есть и другие
средства, кроме вашего отъезда, который убил бы меня...
   Генриетта с сомнением пожала плечами.
   - Да, да, убил бы, - продолжал Людовик. - Неужели, повторяю, ваше во-
ображение... или, лучше сказать, ваше сердце  не  способно  внушить  вам
что-нибудь иное?
   - Боже мой, что, по-вашему, оно должно внушить мне?
   - Скажите, как доказать человеку, что его ревность не  имеет  основа-
ния?
   - Прежде всего, государь, ему не дают никаких поводов к ревности,  то
есть любят только его.
   - Я ожидал иного.
   - Чего же вы ожидали?
   - Ревнивца можно успокоить, скрывая свое чувство к тому, кто  возбуж-
дает его ревность.
   - Скрывать трудно, государь.
   - Счастье всегда добывается с трудом. Что касается меня, то,  клянусь
вам, я могу, если нужно, сбить с толку всех ревнивцев, сделав  вид,  что
отношусь к вам так же, как к любой другой женщине.
   - Плохое, слабое средство, - проговорила молодая  женщина,  покачивая
прелестною головкою.
   - Вам никак не угодишь, дорогая Генриетта, - сказал Людовик с  неудо-
вольствием. - Вы отвергаете все, что я предлагаю. Но, по  крайней  мере,
предложите что-нибудь сами... Я очень доверяю изобретательности женщин.
   - Хорошо, я придумала. Вы слушаете, государь?
   - Что за вопрос? Вы решаете мою судьбу и спрашиваете, слушаю ли я!
   - Я сужу по себе. Если бы я подозревала, что  мой  муж  ухаживает  за
другой женщиной, то меня могла бы успокоить только одна вещь?
   - Какая?
   - Мне нужно было бы прежде всего убедиться, что  он  не  интересуется
этой женщиной.
   - Да ведь это самое я говорил вам сейчас.
   - Да, но только я бы не успокоилась, пока не увидела бы, что он  уха-
живает за другою.
   - Ах, я понимаю вас, Генриетта, - с улыбкой подхватил Людовик. -  Это
средство, конечно, остроумно, но жестоко.
   - Почему?
   - Вы излечиваете ревнивца от подозрений, по наносите ему рану в серд-
це. Страх его пройдет, но остается боль, а это, по-моему, еще хуже.
   - Согласна. Но зато он не заметит, даже подозревать не будет, кто его
настоящий враг, и не помешает истинной любви. Он направит свое  внимание
в ту сторону, где оно никому и ничему не повредит. Словом, государь, моя
система, против которой вы, к моему удивлению,  возражаете,  вредна  для
ревнивца, но полезна для влюбленных. А кто же, государь, кроме вас, ког-
да-нибудь жалел ревнивца? Это особая болезнь, гнездящаяся в воображении,
и, как все воображаемые болезни, она  неизлечима.  Дорогой  государь,  я
вспоминаю по этому поводу афоризм моего ученого доктора Доли, очень ост-
роумного человека. "Если у вас две болезни, - говорил он, - выберите од-
ну, которая вам больше нравится, я вам оставлю ее. Она поможет мне спра-
виться с другой".
   - Хорошо сказано, дорогая - Генриетта, - с улыбкою отвечал король.  -
Я завтра же назначу ему пенсию за его афоризм. Вот и вы, Генриетта,  из-
берите меньшее из зол. Вы не отвечаете, улыбаетесь. Я догадываюсь: мень-
шее из зол - пребывание во Франции? Ну и отлично. Это зло я вам оставлю,
а сам примусь лечить большее зло и сегодня же подыщу предмет для  отвле-
чения внимания ревнивцев обоего пола, которые преследуют вас.
   - Тес... На этот раз к нам и вправду подходят, - сказала принцесса  и
наклонилась, чтобы сорвать барвинок в густой траве.
   И в самом деле, с вершины горки по направлению к  ним  мчалась  целая
толпа дам и кавалеров. Причиною этого набега был великолепный  виноград-
ный сфинкс, похожий сверху на сову и с нижними крылышками, напоминающими
лепестки розы.
   Эта редкая добыча попалась в сачок мадемуазель де Тонне-Шарант, кото-
рая с гордостью показывала ее своим менее счастливым соперницам.  Царица
охоты уселась в двадцати шагах от скамьи, на которой помещались  Людовик
и Генриетта, прислонилась к роскошному дубу, обвитому плющом, и приколо-
ла бабочку к своей длинной  трости.  Мадемуазель  де  Тонне-Шарант  была
очень хороша собою. Поэтому кавалеры покинули прочих  дам  и  столпились
около нее в кружок, под предлогом поздравить ее с удачею.
   Король и принцесса, улыбаясь, смотрели на  эту  сцену,  как  взрослые
смотрят на игры детей.
   - Что вы скажете о мадемуазель де Тонне-Шарант, Генриетта? -  спросил
король.
   - Скажу, что волосы у нее слишком светлые, - отвечала принцесса, сра-
зу указывая на единственный недостаток, который можно было  поставить  в
упрек почти совершенной красоте будущей г-жи де Монтеспан.
   - Да, слишком белокура, это верно, но все же, помоему, красавица.
   - О да, и кавалеры так и кружатся около нее.  Если  бы  мы  охотились
вместо бабочек за ухаживателями, смотрите-ка, сколько бы мы наловили  их
возле нее.
   - А как вы думаете, Генриетта, что сказали бы, если бы король вмешал-
ся в толпу этих ухаживателей и бросил свой взор на красавицу? Принц про-
должал бы ревновать?
   - О, государь, мадемуазель де Тонне-Шарант средство очень сильное,  -
вздохнула принцесса. - Ревнивец, конечно,  вылечился  бы,  но,  пожалуй,
явилась бы ревнивица!
   - Генриетта, Генриетта! - воскликнул Людовик.  -  Вы  наполняете  мое
сердце радостью. Да, да, вы правы, мадемуазель де  Тонне-Шарант  слишком
прекрасна, чтоб служить ширмой.
   - Ширмой короля, - с улыбкой отвечала Генриетта. - Эта  ширма  должна
быть красива.
   - Так вы мне советуете ее? - спросил Людовик.
   - Что мне сказать вам, государь? Дать такой совет - значит, дать ору-
жие против себя. Было бы безумством или  самомнением  рекомендовать  вам
для отвода глаз женщину, гораздо более красивую, чем та, которую вы буд-
то бы любите.
   Король искал руку принцессы, ее взгляд и прошептал  ей  на  ухо  нес-
колько нежных слов, так тихо, что автор, который должен  все  знать,  не
расслышал их.
   Потом он громко прибавил:
   - Ну хорошо, выберите сами ту, которая должна  будет  излечить  наших
ревнивцев. Я буду за ней ухаживать, посвящу ей все время, какое  у  меня
останется от дел, ей буду отдавать цветы, сорванные для вас, ей буду на-
шептывать о нежных чувствах, которые вызовете во мне вы. Только выбирай-
те повнимательнее, иначе, предлагая ей розу, сорванную моею рукою, я бу-
ду невольно смотреть в вашу сторону, мои руки, мои губы будут тянуться к
вам, хотя бы мою тайну угадала вся вселенная.
   Когда эти слова, согретые любовной страстью, слетали  с  уст  короля,
принцесса краснела, трепетала, счастливая, гордая, упоенная. Она  ничего
не могла найти в ответ: ее гордость, ее жажда поклонения были удовлетво-
рены.
   - Я выберу, - сказала она, поднимая на него свои прекрасные глаза,  -
только не так, как вы просите, потому что весь этот фимиам,  который  вы
собираетесь сжигать на алтаре другой богини, - ах, государь, я ревную  к
ней, - я хочу, чтобы он весь вернулся ко мне, чтобы не пропала  ни  одна
его частица. Я выберу, государь, с вашего королевского  соизволения  та-
кую, которая будет наименее способна увлечь вас и оставит мой образ нет-
ронутым в вашей душе.
   - По счастью, - заметил король, - у вас сердце но злое, иначе я  тре-
петал бы от вашей угрозы. Кроме того, среди окружающих нас женщин трудно
отыскать неприятное лицо.
   Пока король говорил, принцесса встала со скамьи, окинула взглядом лу-
жайку и подозвала к себе короля.
   - Подойдите ко мне, государь, - сказала она, - видите вы там, у  кус-
тов жасмина, хорошенькую девушку, отставшую от других?  Она  идет  одна,
опустив голову, и смотрит себе под ноги, точно потеряла что-нибудь.
   - Мадемуазель де Лавальер? - спросил король.
   - Да.
   - О!
   - Разве она не нравится вам, государь?
   - Да вы посмотрите на нее, бедняжку. Она такая худенькая, почти бесп-
лотная.
   - А разве я толстая?
   - Но она какая-то унылая.
   - Полная противоположность мне; меня упрекают, что я чересчур весела.
   - Вдобавок хромоножка. Смотрите, она нарочно всех пропустила  вперед,
чтобы не заметили ее недостатка.
   - Ну так что же? Зато она не убежит от Аполлона, как быстроногая Даф-
на.
   - Генриетта, Генриетта! - с досадой воскликнул король. -  Вы  нарочно
выбрали самую уродливую из ваших фрейлин.
   - Да, но все же это моя фрейлина - заметьте это.
   - Так что же?
   - Чтобы видеть ваше новое божество, вам придется волей-неволей прихо-
дить ко мне; скромность не позволит вам искать свиданий  наедине,  и  вы
будете видеться с нею только в моем домашнем кружке и говорить не только
с нею, а и со мною. Словом, все ревнивцы увидят, что вы приходите ко мне
не ради меня, а ради мадемуазель де Лавальер.
   - Хромоножки.
   - Она только чуть-чуть прихрамывает.
   - Она никогда рта не раскрывает.
   - Но зато когда раскроет, то показывает прелестнейшие зубки.
   - Генриетта!..
   - Ведь вы сами предоставили мне выбор.
   - Увы, да!
   - Подчиняйтесь же ему без возражений.
   - О, я подчинился бы даже фурии, если бы вы ее выбрали!
   - Лавальер кротка, как овечка. Не бойтесь, она не станет противиться,
когда вы ей объявите, что любите ее.
   И принцесса захохотала.
   - Вы оставите мне дружбу брата, постоянство брата  и  благосклонность
короля, не правда ли?
   - Я оставлю вам сердце, которое бьется только для вас.
   - И вы полагаете, что наше будущее обеспечено?
   - Надеюсь.
   - Ваша мать перестанет смотреть на меня как на врага?
   - Да.
   - А Мария-Терезия не будет больше говорить поиспански  в  присутствии
моего мужа, который не любит слышать иностранную речь, так как  ему  все
кажется, что его бранят?
   - Может быть, он прав, - проговорил король.
   -  Наконец,  будут  ли  по-прежнему  обвинять  короля  в   преступных
чувствах, если мы питаем друг к другу только чистую симпатию, без всяких
задних мыслей?
   - Да, да, - пробормотал король - Правда, станут говорить другое.
   - Что еще, государь? Неужели нас никогда не оставят в покое?
   - Будут говорить, - продолжал король, - что у меня очень дурной вкус.
Ну, да что значит мое самолюбие перед вашим спокойствием?
   - Моей честью, государь, хотите вы сказать,  честью  нашей  семьи.  И
притом, поверьте, вы напрасно заранее настраиваете себя против Лавальер;
она прихрамывает, но она, право, не лишена некоторого  ума.  Впрочем,  к
чему прикасается король, то превращается в золото.
   - Помните, Генриетта, что я еще у вас в долгу, вы могли бы  заставить
меня заплатить гораздо дороже за ваше пребывание во Франции.
   - Государь, к нам подходят... Еще одно слово.
   - Слушаю.
   - Вы благоразумны и осмотрительны, государь, но вам  теперь  придется
вооружиться всем вашим благоразумием и всей вашей осмотрительностью.
   - О, с сегодняшнего же вечера я примусь за свою  роль,  -  со  смехом
воскликнул Людовик. - Вы увидите, что у меня есть призвание к роли  пас-
тушка. У нас сегодня после обеда большая прогулка в лес, а потом ужин  и
в десять часов балет.
   - Я знаю.
   - Итак, сегодня же вечером мое любовное пламя  взовьется  выше  наших
фейерверков и будет гореть ярче плошек вашего друга Кольбера. У  королев
и у принца от его блеска глаза заболят.
   - Будьте осторожны, государь!
   - Боже мой, что же я сделал?
   - Мне придется взять назад похвалы, которые я вам только что расточа-
ла... Я назвала вас благоразумным, осмотрительным... А  вы  начинаете  с
такого безумства! Разве страсть может загореться в одно  мгновение,  как
факел? Разве такой король, как вы, сможет сразу, без всякой  подготовки,
пасть к ногам такой девушки, как Лавальер?
   - Генриетта, Генриетта! Я ловлю вас на слове... Мы еще не начали кам-
панию, а вы уже нападаете на меня.
   - Нет, я только предостерегаю вас Пусть пламя разгорается постепенно,
понемногу, а не мгновенно Если вы проявите такой пыл, никто не  поверит,
что вы влюбились, а подумают, что вы помешались, если  только  сразу  не
разгадают всей вашей игры. Люди иногда не столь глупы, как кажутся.
   Король принужден бью признать, что принцесса мудра, как ангел, и хит-
ра, как дьявол.
   Он поклонился.
   - Хорошо, пусть будет так, - согласился он. - Я обдумаю  план  атаки.
Генералы, например, мой кузен Конде, пожелтеют, сидя над своими  страте-
гическими картами, прежде чем двинут с места хоть одну из тех пешек, ко-
торые зовутся армейским корпусом; я хочу составить план  всей  кампании.
Вы знаете, что Страна Нежных Чувств разделена на множество областей.  Ну
вот, я прежде всего остановлюсь в деревне Ухаживаний, на хуторе Любовных
Записочек, а потом уже направлюсь по дороге  к  Откровенной  Любви.  Тут
путь ясен, вы знаете. Мадемуазель Скюдери никогда бы  мне  не  простила,
если бы я перескочил через станцию.
   - Вот теперь мы на верном пути, государь. Но не  пора  ли  нам  расс-
таться?
   - Увы, пора; нас все равно разлучат.
   - Действительно, -  сказала  Генриетта,  -  сюда  торжественно  несут
сфинкса мадемуазель де Тонне-Шарант, под  пение  труб,  как  принято  на
охотничьих праздниках.
   - Значит, решено: сегодня, во время прогулки по лесу, я  проберусь  в
чащу и, застав Лавальер одну, без вас...
   - Я ее удалю от себя. Это уж моя забота.
   - Прекрасно! Я пойду к ней при всех ее подругах и пущу в  нее  первую
стрелу.
   - Только цельтесь хорошенько, не промахнитесь, попадите прямо в серд-
це, - засмеялась принцесса.
   Тут она рассталась с королем  и  пошла  навстречу  веселому  кортежу,
шествовавшему с трубными звуками, восклицаниями и подобающими случаю це-
ремониями.


   XX
   БАЛЕТ "ВРЕМЕНА ГОДА"

   После обеда, окончившегося около пяти часов, король ушел к себе в ка-
бинет, где его ожидали портные. Предстояла примерка знаменитого  костюма
Весны, над которым трудилось множество придворных художников.
   Все роли балета были уже разучены участниками  представления.  Королю
хотелось сделать сюрприз. Как только он покончил с делами, он сейчас  же
послал за своими двумя церемониймейстерами, Вильруа и  СентЭньяном.  Оба
они заявили, что ждут лишь его приказа, что все готово и можно начинать.
Нужно только, чтобы погода была хорошая и вечер теплый.
   Король открыл окно. Золотистые облака скользили  над  верхушками  де-
ревьев. Выплывала луна. Зеленые зеркальные пруды покоились  как  заворо-
женные. Лебеди, сложив крылья, дремали на воде, словно суда на якорях.
   Взглянув на эту дивную картину, король тотчас же отдал приказ,  кото-
рого ожидали господа де Вильруа и де Сент-Эньян. Но исполнить  его  надо
было по-царски. А для этого оставалось разрешить еще один вопрос.  Людо-
вик XIV и задал его:
   - Есть у вас деньги?
   - Государь, - отвечал Сент-Эньян, - мы уже сговорились  с  господином
Кольбером.
   - Отлично.
   - Господин Кольбер сказал, что он явится  к  вашему  величеству,  как
только ваше величество изъявит желание продолжать праздники.
   - Хорошо, пусть придет.
   Казалось, что Кольбер подслушивал у дверей. Он вошел в  комнату,  как
только король произнес его имя.
   - Очень приятно, господин Кольбер, - приветствовал его  король.  -  А
вы, господа, приступите к исполнению своих обязанностей.
   Сент-Эньян и Вильруа откланялись.
   Король сел в кресло около окна.
   - Я танцую сегодня в балете, господин Кольбер, - сообщил он.
   - Значит, завтра, государь, я должен платить по счетам.
   - Почему?
   - Я обещал поставщикам оплатить их счета на другой день после балета.
   - Ну что же, господин Кольбер, если обещали, так и платите.
   - Прекрасно, государь. Только для того, чтобы платить, нужны  деньги,
как говаривал господин де Ледигьер.
   - Как? А те четыре миллиона, которые обещал господин Фуке, разве  они
еще не внесены им? Я и забыл спросить вас об этом.
   - Государь, они были у вашего величества в назначенный час. Ну?
   - Государь, цветные стекла, фейерверк, скрипки и повара съели эти че-
тыре миллиона в одну неделю.
   - Как, все целиком?
   - До последнего су. Каждый раз,  когда  ваше  величество  приказывали
устроить иллюминацию по берегам большого канала, сгорало столько  масла,
сколько содержится воды во всех бассейнах.
   - Ладно, ладно, господин Кольбер. Значит, у нас нет больше денег?
   - У меня больше нет, но у господина Фуке есть.
   И лицо Кольбера осветилось злобной радостью.
   - Что вы хотите сказать? - спросил Людовик.
   - Государь, мы уже взяли от господина Фуке шесть миллионов. Он дал их
так охотно, что, наверное, не откажется дать еще, если понадобится.  Те-
перь как раз ему пришло время раскошелиться.
   Король нахмурил брови.
   - Господин Кольбер, - проговорил он, отчеканивая слова, -  я  держусь
другого мнения. Я не хочу ставить в затруднительное положение моего вер-
ного слугу. Господин Фуке уже выдал шесть миллионов  в  течение  недели,
это достаточная сумма.
   Кольбер побледнел.
   - Однако, - заметил он, - несколько времени тому назад ваше величест-
во говорили иное, в тот день хотя бы, когда пришли вести из Бель-Иля.
   - С тех пор, сударь, я переменил свое мнение.
   - Разве ваше величество уже не верит в заговор?
   - Господин помощник интенданта, мои дела касаются меня одного, я  уже
говорил вам, что сам буду вести их.
   - Значит, я имел несчастье впасть в немилость у вашего величества!  -
вскричал Кольбер. Он весь трепетал от страха и ярости.
   - Никоим образом, напротив, вы очень нравитесь мне.
   - Ах, государь, - улыбнулся казначей с притворной грубостью,  которая
льстила самолюбию Людовика, - что  толку  нравиться  вашему  величеству,
когда не можешь быть вам полезным?
   - Ваши услуги пригодятся в другой раз.
   - Как же вы прикажете поступить теперь, ваше величество?
   - Вам нужны деньги, господин Кольбер?
   - Около семисот тысяч ливров, государь.
   - Вы возьмете их из моей личной казны.
   Кольбер поклонился.
   -