ису в глаза, чтобы увидеть, не нуждается ли прелат  еще  в
чем-нибудь.
   - Итак, монсеньер, - сказал он, не садясь, - вы попрежнему верны сво-
ему слову?
   - В делах, дорогой Безмо, аккуратность не добродетель, а просто  обя-
занность.
   - Да, в делах, я понимаю; но разве у нас с вами дела? Вы просто  ока-
зываете мне услугу, монсеньер.
   - Полно, полно, дорогой Безмо! Признайтесь, что, несмотря на всю  мою
аккуратность, вы все-таки волновались.
   - По поводу вашего здоровья, - пробормотал Безмо.
   - Я хотел приехать еще вчера, но никак не мог, потому что  очень  ус-
тал, - улыбнулся Арамис.
   Безмо подложил другую подушку за спину своего гостя.
   - Зато сегодня я решил приехать к вам пораньше, - продолжал Арамис.
   - Вы превосходный человек, монсеньер.
   - Только я спешил, по-видимому, напрасно.
   - Почему?
   - Ведь вы собирались куда-то ехать?
   Безмо покраснел.
   - Действительно, - сказал он, - собирался.
   - Значит, я вам помешал. Если бы я это знал, я бы ни за что не  прие-
хал, - продолжал Арамис, пронизывая взглядом бедного коменданта.
   - Ах, ваше преосвященство, вы никогда не можете помешать мне!
   - Признайтесь, вы собирались ехать, чтобы раздобыть где-нибудь денег.
   - Нет, - пробормотал Безмо, - клянусь вам, я ехал...
   - Господин комендант поедет к господину Фуке или нет? - раздался сни-
зу чей-то голос.
   Безмо как ужаленный бросился к окну.
   - Нет, нет! - в отчаянии закричал он. - Какой дьявол  говорит  там  о
господине Фуке? Пьяны вы, что ли? Кто смеет беспокоить меня, когда я за-
нят делом?
   - Вы собирались к господину Фуке? - спросил Арадяис. - К аббату или к
суперинтенданту?
   Безмо страшно хотел солгать, однако не решился.
   - К господину суперинтенданту, - проговорил он.
   - Ну, значит, вам нужны были деньги, раз вы собирались ехать  к  тому
лицу, которое дает их.
   - Клянусь вам, что я бы никогда не решился попросить денег у господи-
на Фуке. Я хотел только узнать у него наш адрес, вот и все.
   - Мой адрес у господина Фуке? - вскричал Арамис, вытаращив глаза.
   - Да как же! - заговорил Безмо, смущенный взглядом прелата. - Разуме-
ется, у господина Фуке.
   - Ничего в этом дурного нет, дорогой Безмо. Только  понять  не  могу,
почему вы хотели обратиться за моим адресом к господину Фуке?
   - Чтобы написать вам.
   - Это понятно, - с улыбкой кивнул Арамис, - но  не  спрашиваю,  зачем
вам понадобился мой адрес, спрашиваю, почему вы хотели обратиться за ним
к господину Фуке?
   - Ах, - отвечал Безмо, - потому что  Бель-Иль  принадлежит  господину
Фуке.
   - Так что ж?
   - Бель-Иль находится в ваннской епархии, а так как вы ваннский  епис-
коп...
   - Дорогой Безмо, раз вам было известно, что я ваннский  епископ,  вам
не нужно было узнавать мой адрес у господина Фуке.
   - Может быть, монсеньер, - окончательно смешался Безмо, - я  совершил
какую-нибудь неделикатность? В таком случае прошу у вас извинения.
   - Полно! Какую вы могли совершить неделикатность? - спокойно  спросил
Арамис.
   С улыбкой глядя на коменданта, Арамис недоумевал, каким образом  Без-
мо, не зная его адреса, знал, однако, что его епархия была в Ванне.
   "Постараемся выяснить это", - сказал он себе.
   Затем прибавил вслух:
   - Слушайте, дорогой комендант, не свести ли нам наши маленькие счеты?
   - К вашим услугам, монсеньер. Но сначала скажите мне,  ваше  преосвя-
щенство...
   - Что?
   - Не окажете ли вы мне честь позавтракать у меня, по обыкновению?
   - С удовольствием.
   - Милости прошу!
   Безмо трижды позвонил.
   - Что это значит? - спросил Арамис.
   - Это значит, что у меня завтракает гость и что нужно сделать  приго-
товления.
   - Пожалуйста, дорогой комендант, не хлопочите так для меня.
   - Что вы! Я считаю своей обязанностью принять и угостить вас как мож-
но лучше. Никакой принц не сделал бы для меня того, что сделали вы.
   - Полноте! Поговорим о чем-нибудь другом. Как идут ваши дела в Басти-
лии?
   - Недурно!
   - Значит, от заключенных есть доход?
   - Неважный.
   - Вот как!
   - Кардинал Мазарини не отличался большой суровостью.
   - Вы, значит, предпочли бы более подозрительное правительство,  вроде
нашего прежнего кардинала?
   - Да. При Ришелье все шло прекрасно. Братец его  высокопреосвященства
нажил себе целое состояние.
   - Поверьте, дорогой комендант, - сказал Арамис, придвигаясь к  Безмо,
- молодой король стоит старого кардинала. Если старости свойственны  не-
нависть, осмотрительность, страх, то молодости  присущи  недоверчивость,
гнев, страсти. Вы вносили в течение этих трех лет ваши доходы Лувьеру  и
Трамбле?
   - Увы, да.
   - Значит, у вас не оставалось никаких сбережений?
   - Ах, ваше преосвященство! Уплачивая этим  господам  пятьдесят  тысяч
ливров, клянусь вам, я отдаю им весь свой заработок. Еще вчера вечером я
говорил то же самое господину даАртаньяну.
   - Вот как! - воскликнул Арамис, глаза которого загорелись, но  тотчас
же потухли. - Так вы вчера виделись с даАртаньяном? Ну, как же он  пожи-
вает?
   - Превосходно.
   - И что вы ему говорили, господин Безмо?
   - Я говорил ему, - продолжал комендант, не замечая своей  оплошности,
- что я слишком хорошо содержу своих заключенных.
   - А сколько их у вас? - небрежно спросил Арамис.
   - Шестьдесят.
   - Ого, кругленькая цифра!
   - Ах, монсеньер, бывало и по двести.
   - Но все же и при шестидесяти жить можно не жалуясь.
   - Разумеется, другому коменданту каждый арестант приносил бы по  пол-
тораста пистолей.
   - Полтораста пистолей!
   - А как же? Считайте: на принца крови мне отпускают пятьдесят  ливров
в день.
   - Но как будто у вас здесь нет принцев крови? - сказал Арамис  слегка
дрогнувшим голосом.
   - Слава богу, нет! Вернее, к несчастью, нет.
   - Как к несчастью?
   - Ну, конечно. Мои доходы возросли бы.
   - Справедливо. Итак, на каждого принца крови пятьдесят ливров.
   - Да. На маршала Франции тридцать шесть ливров.
   - Но ведь в настоящее время у вас нет и маршалов?
   - Увы, нет! Правда, на генерал-лейтенантов и бригадных генералов  мне
отпускается по двадцать четыре ливра, а их у меня два.
   - Вот как!
   - За ними идут советники парламента, на которых  ассигнуется  мне  по
пятнадцать ливров.
   - А сколько их у вас?
   - Четыре.
   - Я и не знал, что на советников отпускается так много.
   - Да. Но на рядовых судей, адвокатов и духовных лиц мне  дают  только
по десять ливров.
   - И их у вас семь человек? Прекрасно.
   - Нет, скверно.
   - Почему?
   - Ведь все же это не простые люди. Чем они хуже советников  парламен-
та?
   - Вы правы; я не вижу оснований оценивать их на пять ливров меньше.
   - Понимаете ли, за хорошую рыбу мне  приходится  платить  четыре  или
пять ливров, за хорошего цыпленка полтора ливра. Я, положим, развожу  их
у себя на птичьем дворе, но все-таки надо покупать корм, а вы не  можете
себе представить, какая здесь пропасть крыс.
   - А почему бы вам не завести полдюжины кошек?
   - Как же, станут кошки есть крыс! Я вынужден был отказаться  от  них.
Вот и посудите, как мой корм уничтожается крысами. Пришлось выписать  из
Англии терьеров, чтобы они душили крыс. Но у этих собак  зверский  аппе-
тит: они едят, как арестант пятой категории, не считая того, что  иногда
душат кроликов и кур.
   Нельзя было определить, слушал Арамис или нет: опущенные глаза свиде-
тельствовали о его внимании, а нервные движения пальцев - о том, что  он
поглощен какой-то мыслью.
   - Итак, - продолжал Безмо, - сносная птица обходится  мне  в  полтора
ливра, а хорошая рыба - в четыре или пять. В Бастилии еда полагается три
раза в день; заключенным делать нечего, вот они и  кушают;  человек,  на
которого отпускается десять ливров, обходится мне "в  семь  с  половиной
ливров.
   - А ведь только что вы сказали мне, что десятиливровых вы кормите так
же, как и пятнадцатиливровых.
   - Да.
   - Значит, на последних вы зарабатываете семь с половиной ливров?
   - Надо же изворачиваться! - буркнул Безмо, видя, что попался.
   - Вы правы, дорогой комендант. Ведь у вас есть и такие арестанты,  на
которых отпускается меньше десяти ливров?
   - Как же: горожане и стряпчие.
   - Сколько же на них отпускается?
   - По пяти ливров.
   - А они тоже хорошо едят?
   - Еще бы! Только, понятно, им не каждый день дают камбалу да  пулярок
или испанское вино, но три-то раза в неделю у них бывает хороший стол.
   - Но ведь это филантропия, дорогой комендант. Вы разоритесь!
   - Нет. Если пятнадцатиливровый не доел своего цыпленка или десятилив-
ровый оставил что-нибудь, я посылаю эго пятиливровым; для бедняг это це-
лый пир. Что поделать! Надо быть сострадательным.
   - А сколько приблизительно остается вам от пяти ливров?
   - Тридцать су.
   - Какой же вы честный человек, Безмо!
   - Благодарю вас, ваше преосвященство. Мне кажется, что вы  правы.  Но
знаете ли, о ком я больше всего пекусь?
   - О ком?
   - О мелких торговцах и писарях, на которых отпускается по три  ливра.
Им не часто случается видеть рейнских карпов или ла-маншских осетров.
   - А разве от пятиливровых не бывает остаточков?
   - Ах, монсеньер, не думайте, что я такой скряга; эти мещане и  писари
не помнят себя от счастья, когда я даю им крылышко куропатки, козье филе
или кусочек пирога с трюфелями, - словом, такие блюда, какие им и во сне
не снились; они едят, пьют, кричат за десертом "да здравствует  король!"
и благословляют Бастилию; каждое воскресенье я их угощаю двумя бутылками
шампанского, которое обходится мне по пяти су. О, эти бедняги  превозно-
сят меня и с большим сожалением выходят из тюрьмы. Знаете, что я  подме-
тил?
   - Что?
   - Я подметил... это мне очень на руку. Я подметил, что некоторые зак-
люченные, по выходе на свободу, очень скоро снова попадают сюда.  И  все
это из-за моей кухни. Ей-богу!
   Арамис недоверчиво улыбнулся.
   - Вы улыбаетесь?
   - Да.
   - Уверяю вас, что некоторые имена заносятся у нас в список три раза в
течение двух лет.
   - Хотел бы я взглянуть на этот список!
   - Что ж, пожалуй! Хотя у нас запрещается показывать  такие  документы
посторонним лицам.
   - Еще бы!
   - Но если вы, монсеньер, желаете увидеть собственными глазами...
   - С большим удовольствием.
   - Вот, извольте!
   Безмо подошел к шкафу и вынул оттуда большую книгу.
   Арамис ждал с горячим нетерпением.
   Безмо вернулся, положил книгу на стол, полистал ее и  остановился  на
букве М.
   - Вот, взгляните: Мартинье, январь тысяча шестьсот пятьдесят девятого
и июнь тысяча шестьсот шестидесятого.  Мартинье,  март  тысяча  шестьсот
шестьдесят первого - памфлеты, мазаринады и т.д. Вы понимаете,  что  это
только предлог. Кто за мазаринады попадает в Бастилию? Просто сам молод-
чик наклепал на себя, чтобы попасть сюда. А с какой целью? С целью лако-
миться моей едой за три ливра.
   - За три ливра! Несчастный!
   - Да, ваше преосвященство; поэты тоже принадлежат к последнему разря-
ду, им полагается тот же стол, что мещанам и писарям; но я  уже  говорил
вам, что как раз о них я больше всего забочусь.
   Тем временем Арамис как бы машинально  перелистывал  страницы,  делая
вид, что совсем не интересуется именами.
   - В тысяча шестьсот шестьдесят первом году, как видите, записано  во-
семьдесят имен, - сказал Безмо. - В тысяча  шестьсот  пятьдесят  девятом
году тоже восемьдесят.
   - А, Сельдон! - проговорил Арамис. - Как будто знакомое  имя.  Вы  не
говорили мне об этом юноше?
   - Говорил. Бедняга студент, который сочинил... Как называются два ла-
тинских стиха, которые рифмуют?
   - Дистихом.
   - Именно.
   - Бедняга! За дистих!
   - Как вы легко смотрите на это! А знаете ли вы, что  он  сочинил  это
двустишие на иезуитов?
   - Все равно, наказание очень уж строгое.
   - Не жалейте его. В прошлом году мне показалось, будто вы  интересуе-
тесь им.
   - Да.
   - А так как ваше внимание для меня важнее всего, монсеньер, то я тот-
час же перевел его на пятнадцать ливров.
   - Значит, на такое содержание, как вот этого,  -  проговорил  Арамис,
продолжая перелистывать и остановившись на одном имени рядом с Мартинье.
   - Именно на такое.
   - Что он  итальянец,  этот  Марчиали?  -  спросил  Арамис,  показывая
пальцем на фамилию, привлекшую его внимание.
   - Тсс! - прошептал Безмо.
   - Почему такая таинственность? - понизил голос Арамис, невольно  сжи-
мая руку в кулак.
   - Мне кажется, я вам уже говорил про этого Марчиали.
   - Нет, я в первый раз слышу это имя.
   - Очень может быть. Я говорил вам о нем, не называя имени.
   - Что же, это старый греховодник? - пытался улыбнуться Арамис.
   - Нет, напротив, он молод.
   - Значит, он совершил большое преступление?
   - Непростительное.
   - Убил кого-нибудь?
   - Что вы!
   - Совершил поджог?
   - Бог с вами!
   - Оклеветал!
   - Да нет же! Он...
   И Безмо, приставив руки ко рту, прошептал:
   - Он дерзает быть похожим на...
   - Ах, помню, помню! - сказал Арамис. - Вы мне действительно  говорили
о нем в прошлом году; но его преступление показалось мне  таким  ничтож-
ным.
   - Ничтожным?
   - Или, вернее, неумышленным...
   - Ваше преосвященство, такое сходство никогда не бывает неумышленным.
   - Ах, я и забыл! Но, дорогой хозяин, - сказал Арамис, закрывая книгу,
- кажется, нас зовут.
   Безмо взял книгу, быстро положил ее в шкаф, запер его и ключ  спрятал
в карман.
   - Не угодно ли вам теперь позавтракать, монсеньер? - обратился  он  к
Арамису. - Вы не ослышались, нас действительно зовут к завтраку.
   - С большим удовольствием, дорогой комендант.
   И они пошли в столовую.


   V
   ЗАВТРАК У Г-НА ДЕ БЕЗМО

   Арамис всегда был очень воздержан в пище, но на этот  раз  он  оказал
честь великолепному завтраку Безмо; только вина он пил мало.
   Безмо все время был очень оживлен и весел; пять  тысяч  пистолей,  на
которые он поглядывал время от времени, радовали его  душу.  Он  умильно
поглядывал также на Арамиса.
   Епископ, развалившись в кресле, отхлебывал маленькими глоточками  ви-
но, смакуя его, как знаток.
   - Какой вздор говорят о плохом довольствии в Бастилии, -  сказал  он,
подмигивая. - Счастливцы эти заключенные, если им ежедневно дается  даже
по полбутылки этого бургундского!
   - Все пятна двацатиливровые пьют его, - заметил Безмо. - Это  старое,
выдержанное вино.
   - Значит, и бедняга Сельдон тоже пьет этот превосходный напиток?
   - Ну нет!
   - А мне послышалось, будто вы содержите его на пятнадцати ливрах.
   - Его? Никогда! Человека, который сочиняет дистрикты...  Как  вы  это
назвали?
   - Дистихи.
   - На пятнадцати ливрах! Слишком жирно!  Его  сосед  действительно  на
пятнадцати ливрах.
   - Какой сосед?
   - Да тот, из второй Бертодьеры.
   - Дорогой комендант, простите меня, но ваш язык мне не  вполне  поня-
тен.
   - И правда, извините; из второй Бертодьеры - это значит, что арестант
помещен во втором этаже бертодьерской башни.
   - Следовательно, Бертодьерой называется одна  из  бастильских  башен?
Да, я слышал, что здесь каждая башня имеет свое  название.  Где  же  эта
башня?
   - Вот поглядите сюда, - показал Безмо, подходя к окну. - Вон  на  том
дворе, вторая налево.
   - Вижу. Значит, в ней сидит заключенный, на которого  отпускается  по
пятнадцати ливров?
   - Да.
   - А давно уже он сидит?
   - Давненько. Лет семь или восемь.
   - Неужели у вас нет точных сведений?
   - Ведь он был посажен не при мне, дорогой господин даЭрбле.
   - А разве вам ничего не сказали Лувьер и Трамбле?
   - Дорогой мой... Простите, ваше преосвященство...
   - Ничего. Итак, вы говорите?..
   - Говорю, что тайны Бастилии не передаются вместе с ключами  коменда-
туры.
   - Вот что! Так, значит, этот  таинственный  узник  -  государственный
преступник?
   - Нет, не думаю; просто  его  пребывание  окружено  тайной,  как  все
здесь, в Бастилии.
   - Допустим, - сказал Арамис. - Но почему же вы свободнее  говорите  о
Сельдоне, чем о...
   - Чем о второй Бертодьере?
   - Да.
   - Да потому, что, по-моему, преступление человека,  сочинившего  дис-
тих, гораздо меньше, чем того, кто похож на...
   - Да, да, я понимаю. Но как же тюремщики, ведь  они  разговаривают  с
заключенными?
   - Разумеется.
   - В таком случае арестанты, вероятно, говорят им, что они не  винова-
ты.
   - Да, они только об этом и твердят, вечно поют эту песенку.
   - А не может ли сходство, о котором вы говорили,  броситься  в  глаза
вашим тюремщикам?
   - Ах, дорогой господин даЭрбле! Нужно быть придворным, как вы,  чтобы
заниматься такими мелочами.
   - Вы тысячу раз правы, дорогой Безмо. Будьте добры, еще чуточку этого
вина.
   - Не чуточку, а целый стакан.
   - Нет, нет! Вы остались мушкетером до кончиков пальцев. А я  сделался
епископом. Каплю для меня, стакан для вас.
   - Ну, пусть будет по-вашему!
   Арамис и комендант чокнулись.
   - А кроме того, - добавил Арамис, подняв бокал и Прищуриваясь на  ви-
но, горящее рубином, - кроме того, случается и так, что там, где вы  на-
ходите сходство, другой его совсем не замечает.
   - Нет, этого не может быть. Всякий, кто видел  того,  на  кого  похож
этот узник...
   - А мне кажется, дорогой Безмо, что это просто игра вашего  воображе-
ния.
   - Да нет же! Даю вам слово.
   - Послушайте, - возразил Арамис, - я встречал многих, чьи  лица  были
похожи на того, о ком мы говорим, но никто не придавал этому значения.
   - Да просто потому, что есть разные степени сходства; сходство  моего
узника поразительное, и если бы вы его увидели, вы бы вполне согласились
со мной.
   - Если бы я его увидел... - равнодушно протянул Арамис. - Но, по всей
вероятности, я его никогда не увижу.
   - Почему же?
   - Потому что, если бы я ступил ногой в эти ужасные камеры, мне  пока-
залось бы, что я навеки буду там похоронен.
   - О нет, помещение у нас совсем неплохое!
   - Рассказывайте!
   - Нет, нет, не говорите дурно о второй Бертодьере. Там отличная каме-
ра, прекрасно обставленная, с коврами!
   - Что вы говорите!
   - Да, да! Этому юноше повезло; ему отвели лучшее помещение  в  Басти-
лии. Редкое счастье.
   - Полноте, полноте, - холодно прервал Арамис, - никогда я не  поверю,
что в Бастилии есть хорошие камеры. А что касается ковров, то  они,  на-
верное, существуют только в вашем воображении. Мне мерещатся там  пауки,
крысы, жабы...
   - Жабы! Ну, в карцерах, я не отрицаю...
   - Самая жалкая мебель и никаких ковров.
   - А глазам своим вы поверите? - сказал Безмо  все  больше  приходя  в
возбуждение.
   - Нет, бога ради, не надо!
   - Даже для того, чтобы убедиться в этом сходстве, которое вы отрицае-
те, как и ковры?
   - Да это, должно быть, привидение, призрак, живой труп!
   - Ничуть не бывало! Здоровенный малый.
   - Печальный, угрюмый?
   - Да нет же: весельчак.
   - Не может быть!
   - Пойдемте.
   - Куда?
   - Со мной.
   - Зачем?
   - Сделаем прогулку по Бастилии.
   - Что?
   - Вы все увидите, собственными глазами увидите.
   - А правила?
   - Это пустяки. Сегодня мой майор свободен, лейтенант обходит  бастио-
ны; мы здесь полные хозяева.
   - Нет, нет, дорогой комендант! У меня мороз идет по  коже  при  одной
мысли о грохоте засовов, которые нам придется отодвигать.
   - Полно!
   - А вдруг вы забудете обо мне, и я останусь где-нибудь в третьей  или
четвертой Бертодьере... бррр!
   - Вы шутите?
   - Нет, говорю серьезно.
   - Вы отказываетесь от совершенно исключительного  случая.  Знаете  ли
вы, чтобы добиться той милости, которую я предлагаю вам даром, некоторые
принцы крови сулили мне до пятидесяти тысяч ливров?
   - Неужели это так интересно?
   - Запретный плод, ваше преосвященство! Запретный плод! Вы, как духов-
ное лицо, должны хорошо знать это.
   - Нет. Если меня кто интересует, то разве только бедный школьник, со-
чинивший дистих.
   - Ладно! Посмотрим на него; он помещается  рядом  -  в  третьей  Бер-
тодьере.
   - Почему вы говорите: ряд