, как  то  было  при  Людовике
Тринадцатом. Поверьте мне, эпоха успешных интриг для  нас  кончилась,  и
вашим прекрасным глазам не суждено потухнуть, оплакивая Париж,  в  кото-
ром, пока вы будете в нем, всегда будут две королевы.
   - О! - воскликнула герцогиня. - Я не могу вести войну одна, но я могу
отомстить этой неблагодарной королеве и ее властолюбивому фавориту, и...
клянусь честью, я отомщу.
   - Герцогиня, - сказал Атос, - умоляю вас, не портите будущее Бражело-
ну. Сейчас карьера его устраивается; принц Конде благоволит к  нему,  он
молод, - дадим утвердиться молодому королю! Увы, простите мою  слабость,
для каждого человека настает пора, когда он начинает жить в своих детях.
   Герцогиня улыбнулась полунасмешливо, полу нежно.
   - Граф, - сказала она, - я опасаюсь, что вы стали приверженцем двора.
Нет ли у вас уже голубой ленты в кармане?
   - Да, герцогиня, у меня есть лента ордена Подвязки, пожалованная  мне
королем Карлом Первым за несколько дней до его смерти.
   Граф говорил правду: он не знал о просьбе Портоса, и ему не было  еще
известно, что у него есть еще одна.
   - Итак, надо становиться старухой, - сказала герцогиня задумчиво.
   Атос взял ее руку и поцеловал. Она вздохнула, глядя на него.
   - Граф, - сказала она, - Бражелон, должно быть, прекрасное  поместье.
Вы человек со вкусом; там, должно быть, лес, вода, цветы.
   Она снова вздохнула и подперла свою прелестную голову кокетливо изог-
нутой рукой, все еще восхитительной формы и белизны.
   - Герцогиня, что вы говорите? Вы еще никогда но  выглядели  моложе  и
прекраснее.
   Она покачала головой.
   - Виконт де Бражелон остается в Париже? - спросила она.
   - Вы о нем думаете?
   - Оставьте его мне.
   - Ни за что. Если вы забыли историю Эдипа, то я хорошо ее помню.
   - В самом деле, вы очень милы, граф, - сказала  она  после  минутного
раздумья, - и я с удовольствием погостила бы месяц в Бражелоне.
   - А вы не боитесь, что у меня будет много завистников? - спросил  лю-
безно Атос.
   - Нет, я поеду туда инкогнито, под именем Мары Мишон.
   - Вы очаровательны.
   - Но не удерживайте Рауля при себе.
   - Почему?
   - Потому что он влюблен.
   - Он еще ребенок!
   - Он и любит ребенка.
   Атос задумался.
   - Вы правы, герцогиня, эта странная любовь к семилетней девочке может
со временем сделать его несчастным. Предстоит война во Фландрии; он пое-
дет туда.
   - А когда он вернется, вы его пришлете ко мне; ядам ему броню  против
любви.
   - Увы, сударыня, - сказал Атос, - в любви, как и на войне, броня ста-
ла бесполезным предметом.
   В эту минуту в комнату вошел Рауль. Он пришел сообщить графу и герцо-
гине, со слов своего друга, графа до Гиша, что торжественный въезд коро-
ля, королевы и министра назначен на завтра.
   На следующий день действительно двор с утра стал готовиться к переез-
ду в Париж.
   Королева еще накануне вечером призвала к себе д'Артаньяна.
   - Меня уверяют, - сказала она ему, - что в Париже не совсем спокойно.
Я боюсь за короля; поезжайте вы у правой дверцы моего экипажа.
   - Ваше величество можете быть спокойны, - сказал д'Артаньян. - Я  от-
вечаю за короля.
   И, поклонившись королеве, он вышел. Дорогой он встретил Бернуина, ко-
торый сообщил ему, что кардинал хочет его видеть по важному делу.
   Он тотчас отправился к кардиналу.
   - Говорят, - сказал ему тот, - что в Париже возмущение. Я буду по ле-
вую руку от короля, и так как опасность всех больше угрожает мне, то  вы
держитесь возле левой дверцы.
   - Ваше преосвященство можете быть спокойны, - сказал д'Артаньян. - Не
тронут ни одного волоса на вашей голове.
   "Черт возьми, - подумал он, уходя, - как теперь выйти  из  положения?
Не могу же я, в самом деле, быть в одно время по правую и по левую  сто-
рону кареты. Вот что: я стану охранять короля, а Портосу предоставлю ох-
рану кардинала".
   Такое решение удовлетворило всех, что не  часто  случается.  Королева
вполне доверяла мужеству д'Артаньян, которое она хорошо знала, а  карди-
нал - силе Портоса, которую он испытал на самом себе.
   Процессия тронулась в Париж в заранее установленном порядке.  Гито  и
Коменж ехали впереди во главе гвардии; далее следовал  королевский  эки-
паж, по правую сторону которого ехал верхом д'Артаньян, по левую Портос,
а сзади мушкетеры - старые друзья д'Артаньяна, который был двадцать  два
года их товарищем, двадцать - лейтенантом и стал их капитаном со вчераш-
него дня.
   Когда кортеж приблизился к заставе,  он  был  встречен  восторженными
возгласами:  "Да  здравствует  король!",  "Да  здравствует   королева!".
Кое-кто крикнул: "Да здравствует Мазарини!", но крик этот тотчас же заг-
лох.
   Процессия направилась к собору Богоматери, где должна была быть  отс-
лужена месса.
   Все население Парижа высыпало на улицу. Швейцарцы были расставлены по
всему пути от Сен-Жермена до Парижа. Но путь был длинный, швейцарцы сто-
яли шагах в шести - восьми друг от друга, так  что  представляли  весьма
недостаточную защиту, и цепь нередко разрывалась от напора толпы,  после
чего сомкнуться ей было по так-то легко.
   Каждый раз как  толпа  прорывалась  сквозь  цепь,  с  самыми  добрыми
чувствами, из желания взглянуть поближе на короля  и  королеву,  которых
парижане не видали целый год, Анна Австрийская с тревогой поглядывала на
д'Артаньяна, по тот успокаивал ее улыбкой.
   Мазарини, израсходовавший тысячу луидоров на то, чтобы парод  кричал:
"Да здравствует Мазарини!", и слышавший этих возгласов не больше чем  на
двадцать пистолей, тоже с тревогой поглядывал на  Портоса,  но  его  ги-
гантский телохранитель отвечал ему великолепным басом: "Будьте спокойны,
монсеньер", и Мазарини в конце концов успокоился.
   У Пале-Рояля толпа стала еще гуще. Она хлынула  на  площадь  из  всех
прилегающих улиц, и весь этот парод, стремившийся к королевской  карете,
походил на широкую бурную реку, шумно текущую но улице Сент-Оное.  Когда
кортеж показался на площади, она огласилась криками: "Да здравствуют  их
величества!" Мазарини высунулся из экипажа; два или три голоса крикнули:
"Да здравствует кардинал!", но их тотчас же заглушили свистки и гиканье,
раздававшиеся со всех сторон. Мазарини побледнел и поспешил откинуться в
глубину кареты.
   - Канальи! - проворчал Портос.
   Д'Артаньян ничего не сказал, а только покрутил свой ус особенным жес-
том, означавшим, что хорошее  гасконское  настроение  начинает  покидать
его.
   Анна Австрийская нагнулась к молодому королю и шепнула ему на ухо:
   - Скажите несколько милостивых слов господину д'Артаньяну, сын мой.
   Молодой король высунулся из экипажа.
   - Я сегодня еще не поздоровался с вами, господин Д'Артаньян, - сказал
он, - но я узнал вас. Вы стояли за пологом моей кровати, когда  парижане
хотели посмотреть, как я сплю.
   - И если ваше величество мне разрешит, я всегда Суду возле вас, когда
вам будет угрожать какая-нибудь опасность.
   - Барон, - сказал Мазарини Портосу, - что сделаете вы, если эта толпа
ринется на вас?
   - Я перебью столько людей, сколько смогу, монсеньер.
   - Гм! - пробормотал Мазарини. - При всей вашей храбрости и  силе,  вы
не сможете перебить всех.
   - Это правда, - сказал Портос, привставший на стременах, чтобы  лучше
видеть толпу, - их слишком много.
   "Тот, другой, был бы, пожалуй, лучше", - сказал про себя Мазарини.  И
он откинулся в глубь кареты.
   Королева и ее министр, во всяком случае  последний,  имели  основание
испытывать тревогу. Толпа, хотя и обнаружила почтение к королю и регент-
ше, все же начинала волноваться; в ней поднимался глухой ропот, который,
пробегая по волнам, предвещает бурю, а зарождаясь в толпе, - возмущение.
   Д'Артаньян обернулся к мушкетерам и сделал им глазами знак, непримет-
ный для толпы, но хорошо понятный этим отборным храбрецам. Ряды  лошадей
сомкнулись, и легкий трепет пробежал среди людей.
   У заставы Сержантов процессии пришлось остановиться.  Коменж,  высту-
павший во главе процессии, повернул назад и подъехал к королевской каре-
те. Королева вопросительно взглянула на д'Артаньяна. Д'Артаньян  ответил
ей также взглядом.
   - Поезжайте дальше, - сказала королева.
   Коменж опять занял свое место. Войска решительно двинулись вперед,  и
живая преграда была прорвана.
   В толпе послышался недовольный ропот, относившийся  на  этот  раз  не
только к кардиналу, но а к королю.
   - Вперед! - крикнул д'Артаньян во весь голос.
   - Вперед! - повторил за ним Портос.
   Толпа словно ждала этого вызова и забушевала; враждебные чувства сра-
зу прорвались наружу, и со всех сторон раздались крики:  "Долой  Мазари-
ни!", "Смерть кардиналу!".
   Одновременно с двух смежных улиц, Гренель-СентОноре и Петушиной, хлы-
нул двойной поток парода, прорвавший слабый ряд швейцарцев и докативший-
ся до лошадей д'Артаньяна и Портоса.
   Эта новая волна была опаснее прежних, так как состояла из людей  воо-
руженных, и гораздо лучше, чем в таких случаях  бывает  вооружен  народ.
Видно было, что это нападение никак не являлось делом случая, скопившего
в одном месте группу недовольных, но предпринято было по хорошо обдуман-
ному враждебному плану и кем-то организовано.
   У каждой из этих двух мощных групп было по вожаку. Один, видимо, при-
надлежал не к народу, а к почтенной корпорации нищих; в другом, несмотря
на его старания выглядеть простолюдином, легко было признать  дворянина.
Но оба действовали, казалось, по одинаковому побуждению.
   Натиск был так силен, что отозвался даже в королевской карете;  затем
раздались тысячи криков, слившихся в сплошной рев, среди которого зазву-
чали выстрелы.
   - Ко мне, мушкетеры! - крикнул д'Артаньян.
   Конвой построился в две линии: одна по правую, другая по левую сторо-
ну кареты; одна в помощь д'Артаньяну, другая Портосу.
   Произошла свалка, тем более ужасная, что она была бесцельна, так  как
никто не знал, ни за кого, ни за что дерется.


   LI
   ИНОГДА КОРОЛЯМ БЫВАЕТ ТРУДНЕЕ ВЪЕХАТЬ В СТОЛИЦУ, ЧЕМ ВЫЕХАТЬ  ИЗ  НЕЕ
(Продолжение)

   Как всякое движение народных толп, натиск этот был страшен.
   Малочисленные и кое-как выстроившиеся мушкетеры  не  могли  управлять
как следует лошадьми, и многие из них были смяты. Д'Артаньян хотел опус-
тить занавески кареты, по молодой король вытянул руку со словами:
   - Нет, господин д'Артаньян, я хочу видеть.
   - Если вашему величеству угодно видеть, смотрите, - проговорил  д'Ар-
таньян.
   И, обернувшись к толпе с яростью, делавшей его таким опасным, он  об-
рушился на вожака бунтовщиков, который с пистолетом в одной  руке  и  со
шпагой в другой старался проложить себе путь к карете,  борясь  с  двумя
мушкетерами.
   - Дорогу, черт побери, дорогу! - крикнул д'Артаньян.
   При звуке этого голоса человек с пистолетом и шпагой  поднял  голову,
но было уже поздно: шпага д'Артаньяна пронзила ему грудь.
   - Ах, черт побери! - вскричал д'Артаньян,  тщетно  стараясь  сдержать
свой удар. - Зачем вы здесь, граф?
   - Должна же свершиться моя судьба, - ответил Рошфор,  падая  на  одно
колено. - Я три раза оправлялся от ударов вашей шпаги, но от  четвертого
уже не оправлюсь.
   - Граф, - сказал д'Артаньян с волнением, - я не видел,  что  это  вы.
Мне будет тяжело, если вы умрете с чувством ненависти ко мне.
   Рошфор протянул д'Артаньяну руку.
   Д'Артаньян взял ее. Граф хотел что-то сказать, но кровь хлынула у не-
го горлом, по телу прошла последняя судорога, и он испустил дух.
   - Назад, канальи! - крикнул д'Артаньян. - Ваш вожак умер. Вам  нечего
больше здесь делать.
   Действительно, граф Рошфор был душой этого возмущения; толпа,  увидев
его смерть, дрогнула и обратилась в беспорядочное бегство. Правая сторо-
на королевского экипажа почти очистилась от нее. Д'Артаньян с  двадцатью
мушкетерами бросился в Петушиную улицу, и весь отряд смутьянов рассеялся
как дым, рассыпавшись по площади Сен-Жермен-л'Оксеруа в направлении  на-
бережной.
   Д'Артаньян направился к Портосу, чтобы  в  случае  надобности  помочь
ему.
   Но Портос столь же хорошо справился со своей задачей, очистив от тол-
пы бунтовщиков левую сторону королевского экипажа, где  уже  отдернулась
занавеска, которую Мазарини, менее воинственно настроенный, чем  король,
велел опустить.
   Портос был задумчив и даже печален.
   - У вас странный вид для человека, одержавшего победу, -  сказал  ему
д'Артаньян.
   - Да и вы, мне кажется, чем-то взволнованы, - ответил ему Портос.
   - Мне есть от чего: я только что убил старого Друга.
   - Неужели! - сказал Портос. - Кого же?
   - Бедного графа Рошфора.
   - Мне тоже пришлось убить человека, который мне показался знакомым. К
несчастью, удар пришелся в голову, и кровь тотчас же залила ему лицо.
   - И он ничего не сказал, падая?
   - Нет, он сказал: "Ох"
   - Понимаю, - сказал д'Артаньян не в силах удержаться от смеха. - Если
он больше ничего не сказал, то вы узнали не очень много.
   - Ну что? - спросила королева.
   - Ваше величество, - сказал д'Артаньян, - дорога свободна.  Если  вам
угодно, мы можем продолжать наш путь.
   Действительно, кортеж беспрепятственно проехал дальше до самого собо-
ра Богоматери, где он был встречен духовенством, с коадъютором во главе,
приветствовавшим короля, королеву и министра, за благополучное возвраще-
ние которых он служил сегодня благодарственную мессу.
   Во время мессы, почти перед самым концом ее, в собор вбежал  запыхав-
шийся мальчик; быстро войдя в ризницу, он надел платье певчего  и,  про-
тискавшись затем сквозь наполнявшую собор толпу, приблизился  к  Базену,
который, в голубой рясе и с палочкой для зажигания свеч  в  руке,  вели-
чественно стоял против швейцарца у входа, ведшего на хоры.
   Почувствовав, что кто-то дергает его за рукав, Базен  опустил  глаза,
благоговейно поднятые к небу, и узнал Фрике.
   - Что такое? Как ты смеешь мешать мне при исполнении моих  обязаннос-
тей? - спросил мальчугана Базен.
   - Маняр, податель святой воды на паперти святого Евстафия...
   - Ну, что с ним?
   - ...во время свалки на улице получил сабельный удар в голову, -  от-
ветил Фрике. - Его ударил вот этот гигант, который вон там стоит,  види-
те, в золотом шитье.
   - Да? Ну, в таком случае ему не поздоровилось, - сказал Базен.
   - Он умирает и хотел бы перед смертью исповедаться  у  господина  ко-
адъютора, который, как говорят, может отпускать самые тяжкие грехи.
   - И он воображает, что господин коадъютор обеспокоит себя для него?
   - Да, потому что господин коадъютор будто бы обещал ему это.
   - А кто тебе это сказал?
   - Сам Майяр.
   - Ты его видел?
   - Конечно, я был там, когда он упал.
   - А что ты там делал?
   - Я кричал: "Долой Мазарини! Смерть кардиналу! На  виселицу  итальян-
ца!" Ведь вы сами учили меня так кричать.
   - Замолчи, обезьяна! - сказал Базен, с тревогой оглядываясь по сторо-
нам.
   - Бедняга Майяр сказал мне: "Беги за коадъютором, Фрике,  и  если  ты
приведешь его ко  мне,  я  сделаю  тебя  своим  наследником".  Подумайте
только, дядя Базен, наследником Майяра, подателя святой воды  с  паперти
святого Евстафия! Теперь моя будущность обеспечена! По я готов  и  даром
оказать ему услугу. Что вы скажете?
   - Пойду передам это господину коадъютору, - сказал Базен.
   И, подойдя медленно и почтительно к прелату, он  топнул  ему  на  ухо
несколько слов, на которые тот ответил утвердительным кивком головы.
   - Беги к раненому, - сказал Базен мальчику, - и скажи ему,  чтобы  он
немного потерпел: монсеньер будет у него через час.
   - Хорошо, - сказал Фрике, - теперь судьба моя обеспечена.
   - Кстати, - сказал Базен, - куда отнесли его?
   - Б башню святого Иакова.
   В восторге от успеха своего посольства, Фрике, не  снимая  певческого
костюма, в котором ему еще легче было пробираться сквозь толпу, поспешил
к башне св. Иакова.
   Как только месса кончилась, коадъютор, выполняя свое обещание и  даже
не сняв церковного облачения, отправился в старую башню, которую так хо-
рошо знал. Он поспел вовремя. Хотя раненый с каждой  минутой  становился
все слабее и слабее, он был еще жив. Коадъютору открыли  дверь  комнаты,
где лежал умирающий.
   Через несколько минут Фрике вышел оттуда, держа в руках тугой кожаный
мешок; он тотчас же открыл его и, к своему великому  удивлению,  увидел,
что мешок был набит золотом.
   Нищий сдержал слово: он сделал его своим наследником.
   - Ах, мать Наннета! - воскликнул Фрике, задыхаясь. - Ах, мать  Нанне-
та!
   Больше он ничего не мог сказать. Но если у него не было сил говорить,
то ноги сохранили всю свою силу. Он опрометью помчался по улицам и,  как
марафонский гонец, павший на афинской площади с лаврами в руках,  вбежал
в дом советника Бруселя и в изнеможении грохнулся на  пол,  рассыпая  из
мешка свои луидоры.
   Мать Наннета сначала подобрала золотые монеты, потом подняла Фрике.
   В это время королевский кортеж въезжал в ПалеРояль.
   - Господин д'Артаньян очень храбрый человек, матушка, - сказал  моло-
дой король.
   - Да, мой сын. Он оказал большие услуги вашему отцу. Будьте с ним по-
ласковей - он вам пригодится.
   - Господин капитан, - сказал д'Артаньяну юный король, выходя из каре-
ты, - королева поручила мне пригласить вас  отобедать  сегодня  с  нами,
вместо с вашим другом, бароном дю Валлоном.
   Это была великая честь для д'Артаньяна и  Портоса.  Последний  был  в
восторге. Однако в продолжение всего обеда  достойный  дворянин  казался
сильно озабоченным.
   - Что с вами, барон? - спросил д'Артаньян, спускаясь с ним по лестни-
це Пале-Рояля. - У вас был такой озабоченный вид за обедом.
   - Я все вспоминал, где я видел того нищего, которого убил.
   - И не можете вспомнить?
   - Нет.
   - Так подумайте об этом хорошенько, мой друг. Когда припомните,  ска-
жите мне. Хорошо?
   - Еще бы! - отвечал Портос.


   ЭПИЛОГ

   Вернувшись домой, оба друга нашли письмо от Атоса,  который  назначил
им на следующее утро свидание в гостинице "Карл Великий".
   Они легли очень рано, но оба долго не могли заснуть.
   Когда человек достигает своей заветной цели, успех всегда лишает  его
сна, - по крайней мере, на первую ночь.
   На другой день в назначенный час оба они  отправились  к  Атосу.  Они
увидали графа и Арамиса одетыми подорожному.
   - Вот как! - сказал Портос. - Значит, мы все уезжаем? Я тоже уже  на-
чал свои сборы.
   - Ну конечно! - сказал Арамис. - Раз Фронды больше нет, в Париже  не-
чего делать. Госпожа де Лонгвиль  пригласила  меня  погостить  несколько
дней в Нормандии и поручила мне на время крестин ее ребенка  приготовить
ей квартиру в Руане. Я еду исполнять это поручение; затем, если не будет
ничего нового, вернусь в свой монастырь Нуази-ле-Сек.
   - А я, - сказал Атос, - возвращаюсь в Бражелон. Вам известно, мой до-
рогой д'Артаньян, что я теперь лишь добрый и честный сельский житель.  У
бедняжки Рауля нет другого состояния, кроме моего. Как приемный отец,  я
должен позаботиться о его имуществе.
   - А что вы сделаете с Раулем?
   - Я оставлю его вам, мой друг. Во Франции скоро  будет  война,  и  вы
возьмете его с собой. Я боюсь, как бы пребывание в Блуа не сбило  его  с
толку. Возьмите его с собой и научите быть таким же храбрым  и  честным,
как вы сами.
   - А я, - сказал д'Артаньян, - раз уж лишаюсь вас, то, по крайней  ме-
ре, постоянно буду видеть его милое лицо, и хотя он еще дитя, но так как
вся душа ваша вложена в него, дорогой Атос, мне будет казаться,  что  вы
со мной, что вы помогаете мне и ободряете меня.
   И четыре друга обнялись со слезами на глазах.
   Затем они расстались, не зная, свидятся ли  когда-нибудь  еще.  Д'Ар-
таньян вернулся вместе с Портосом на Тиктопскую улицу. Портоса  по-преж-
нему все мучил вопрос, кто был человек, которого он убил. Подойдя к гос-
тинице "Козочка", они увидели, что карета барона уже готова  и  Мушкетон
сидит на лошади.
   - Послушайте, д'Артаньян, - сказал Портос, - бросьте службу и поедем-
те со мной в Пьерфон, Брасье