она такой отзыв из уст герцогини, не любившей ее  баловать.
Поэтому Монтале, наша старинная  знакомая,  поклонилась  его  величеству
чрезвычайно низко не только из уважения, но и по необходимости  -  чтобы
скрыть улыбку, которую король мог неправильно истолковать.
   В эту самую минуту король и услышал разговор, заставивший его вздрог-
нуть.
   - Как зовут третью? - спрашивал герцог Орлеанский у кардинала.
   - Марией, ваше высочество, - отвечал Мазарини.
   В этом слове, должно быть, заключалась какая-то магическая сила,  по-
тому что, услышав его, король вздрогнул и отвел  герцогиню  на  середину
залы, точно желая сказать ей  несколько  слов  по  секрету;  в  действи-
тельности, он только хотел подойти поближе к Мазарини.
   - Ваше высочество, - вполголоса молвил он, улыбаясь,  -  мой  учитель
географии не говорил мне, что между Блуа и Парижем такое огромное  расс-
тояние.
   - Как так?
   - Кажется, моды доходят сюда только через несколько лет. Взгляните на
этих девиц. Некоторые, право, недурны.
   - Не говорите слишком громко, дорогой племянник: они  могут  сойти  с
ума от радости.
   - Позвольте, позвольте, милая тетушка, - продолжал король с  улыбкой.
- Вторая часть моей фразы исправит первую. Одни кажутся старыми, а  дру-
гие некрасивыми, потому что они одеты, как одевались десять лет назад.
   - Но, ваше величество, от Блуа до Парижа всего пять дней езды.
   - Значит, каждый день вы опаздываете на два года.
   - В самом деле, вам так кажется? Странно, я этого совсем не замечала.
   - Взгляните, милая тетушка, - сказал король, все более приближаясь  к
Мазарини под тем предлогом, что так ему удобнее смотреть, - взгляните на
это простое белое платье рядом с устаревшими нарядами и громоздкими при-
ческами. Это, вероятно, одна из приближенных матушки, хотя  я  ее  и  не
знаю. Посмотрите, какая простота в обращении, какая грация в  движениях!
Вот это женщина, а все остальные просто манекены.
   - Милый племянник, - отвечала герцогиня с улыбкой, -  позвольте  ска-
зать вам, что на этот раз вы не угадали. Та, которую вы так расхваливае-
те, не парижанка, а здешняя...
   - Неужели? - спросил король с недоверием.
   - Подойдите, Луиза, - позвала герцогиня.
   Девушка, которую мы знаем уже под этим именем, подошла робко, покрас-
нев, не поднимая головы, чувствуя, что на нее смотрит король.
   - Луиза-Франсуаза де Ла Бом Леблан, дочь маркиза де Лавальер, - цере-
монно сказала королю герцогиня.
   Девушка, несмотря на всю свою  робость,  поклонилась  так  грациозно,
что, глядя на нее, король пропустил несколько слов из разговора  герцога
с кардиналом.
   - Это падчерица, - продолжала герцогиня, - господина де Сен-Реми, мо-
его дворецкого, того самого, который руководил приготовлением жаркого  с
трюфелями, заслужившего одобрение вашего величества.
   Никакая грация, никакая красота и молодость не устояли бы  при  такой
аттестации. Король улыбнулся. Были ли слова герцогини шуткой  или  наив-
ностью, во всяком случае, они безжалостно убили все, что король  Людовик
находил прекрасным и поэтичным в скромной девушке.
   Маркиза де Лавальер тотчас же превратилась для короля в падчерицу че-
ловека, который умел превосходно приготовлять индеек с трюфелями.
   Но принцы уж так устроены, такими же были и олимпийские боги. Диана и
Венера, наверное, очень смеялись над красивой Алкменой и бедной Ио, ког-
да за столом Юпитера между нектаром и амброзией начинали для развлечения
говорить о смертных красавицах.
   По счастью, Луиза поклонилась так низко, что не расслышала слов  гер-
цогини и не видела улыбки короля. В самом деле,  если  бы  эта  девушка,
имевшая столько вкуса, чтобы одеться в белое,  услышала  жестокие  слова
герцогини и увидела в ту минуту холодную усмешку короля, она  умерла  бы
на месте.
   И сама остроумная Монтале не пыталась бы возвратить ее к жизни, пото-
му что насмешка убивает все, даже красоту.
   Но, к счастью, как мы уже сказали, Луиза, у которой шумело в  ушах  и
было темно в глазах, ничего не видела и не слышала. Король,  внимательно
следивший за разговором герцога с кардиналом, поспешил к ним.
   Он подошел, как раз когда кардинал Мазарини говорил:
   - Мария вместе с сестрами направляется теперь в  Бруаж.  Я  велел  им
ехать по той стороне Луары, а не по этой, где ехали мы. По  моим  расче-
там, завтра они будут как раз против Блуа.
   Слова эти были произнесены с тем обычным тактом, с той  уверенностью,
с тем чувством меры, благодаря которым синьор Джулио  Мазарини  считался
первым актером в мире.
   Они поразили Людовика XIV прямо в сердце. Кардинал обернулся, услышав
шаги, и мог убедиться в их действии на  своего  воспитанника  по  легкой
краске, выступившей на его лице. Могла ли такая тайна укрыться от  чело-
века, смеявшегося в продолжение двадцати лет над  всеми  уловками  евро-
пейских дипломатов?
   Слова кардинала поразили молодого короля, как отравленная стрела.  Он
не мог стоять на месте и окидывал собравшихся мутным, равнодушным взгля-
дом. Раз двадцать бросал он вопросительные взоры на вдовствующую короле-
ву, увлекшуюся разговором с герцогиней, но она, повинуясь взгляду  Маза-
рини, не хотела понять мольбы сына.
   С этой минуты музыка, цветы, огни, красавицы - все сделалось для  ко-
роля несносным и нелепым. Он сто раз закусывал губы и  потягивался,  как
благовоспитанный ребенок, который, не смея зевать,  старается  показать,
что ему скучно; наконец, после напрасных взглядов на мать и министра, он
с отчаянием обратил глаза на двери, где его ждала свобода.
   У дверей он заметил высокого стройного человека с  орлиным  носом,  с
твердым, сверкающим взглядом, с длинными седеющими  волосами  и  черными
усами; это был настоящий тип воинственной красоты. В блестящей, как зер-
кало, кирасе офицера отражались все огни. На голове у  него  была  серая
шляпа с красным пером - доказательство, что он находился тут по  службе,
а не ради удовольствия. Если б он явился ради удовольствия, как придвор-
ный, а не как солдат, то держал бы шляпу в руках: ведь  за  всякое  удо-
вольствие надо как-нибудь расплачиваться.
   Офицер был дежурным и исполнял привычные обязанности; доказательством
служило и то, что он, скрестив руки, с полнейшим равнодушием смотрел  на
веселье и на скуку этого празднества. Он, как философ, -  а  все  старые
солдаты философы, - казалось, больше ощущал скуку, чем веселье  праздни-
ка; но он примирялся с первою и легко обходился без второго.
   Он стоял, прислонясь к резной двери,  когда  печальный  и  утомленный
взгляд короля встретился с его взглядом.
   Вероятно, не в первый раз глаза офицера встречались с глазами короля.
Офицер знал их выражение и читал затаенную в них мысль; едва взглянув на
Людовика XIV, он прочел на лице его все, что происходило в его душе, по-
нял томившую его скуку, его робкое желание уйти в почувствовал, что надо
оказать королю услугу, хотя од и не просит ее,  даже  против  его  воли.
Смело, как будто командуя отрядом кавалерии во  время  сражения,  офицер
громко приказал:
   - Конвой его величества!
   Слова его произвели действие громового  удара  и  заглушили  оркестр,
хор, разговоры и шум шагов; кардинал и королева удивленно  взглянули  на
короля.
   Людовик XIV побледнел, но, увидев, что офицер мушкетеров  угадал  его
мысль и выразил ее в отданном приказе, решительно встал и  направился  к
двери.
   - Вы уходите, сын мой? - спросила королева, в то время  как  Мазарини
спрашивал короля только взглядом, который мог  бы  показаться  ласковым,
если бы не был так проницателен.
   - Да, ваше величество, - отвечал Людовик XIV, - я чувствую  усталость
и, кроме того, собираюсь сегодня вечером писать.
   Улыбка промелькнула на губах министра; он отпустил короля, кивнув го-
ловой.
   Герцог и герцогиня поспешили отдать  приказания  служителям,  которые
тотчас явились.
   Король поклонился и прошел через залу к дверям.
   У дверей двадцать мушкетеров, построенные в две шеренги, ожидали  его
величество. В конце шеренги стоял  офицер,  бесстрастный,  с  обнаженной
шпагою.
   Король прошел, и толпа поднялась на цыпочки, чтобы  еще  раз  увидеть
его.
   Первые десять мушкетеров, отстраняя толпу в передней и на  ступеньках
лестницы, расчищали путь королю. Другой десяток окружил его величество и
герцога, который пожелал проводить короля. Сзади  шли  слуги.  Этот  не-
большой кортеж следовал с королем до отведенных ему покоев.
   Эти самые покои занимал король Генрих III, когда жил в Блуаском  зам-
ке.
   Герцог отдал приказание. Мушкетеры,  под  предводительством  офицера,
вошли в узкий коридор, который вел из одного флигеля замка в другой.
   Вход в коридор был из маленькой квадратной передней,  темной  даже  в
самые солнечные дни.
   Герцог остановил Людовика XIV.
   - Вы проходите, государь, - сказал он, - по тому  самому  месту,  где
герцог Гиз получил первый удар кинжалом.
   Король, мало знакомый с историей, слышал об этом событии, но не  знал
никаких подробностей.
   - А! - прошептал он, вздрогнув, и остановился. Шедшие впереди и поза-
ди него тоже остановились.
   - Герцог Гиз, - продолжал Гастон Орлеанский, -  стоял  почти  на  том
месте, где сейчас стою я; он шел в том же направлении, как вы;  господин
де Луань стоял там, где стоит лейтенант ваших  мушкетеров.  Господин  де
Сен-Малин и свита его величества были позади и вокруг него. Тут-то и по-
разили его.
   Король повернулся к своему офицеру и увидал тень, скользнувшую по его
мужественному и смелому лицу.
   - Да, в спину, - проговорил лейтенант с жестом величайшего презрения.
   И он хотел двинуться дальше, как будто ему было неприятно  находиться
среди этих стен, куда в прежнее время прокралась измена.
   Но король, видимо, желавший узнать все, хотел еще раз  осмотреть  это
мрачное место.
   Герцог понял племянника.
   - Посмотрите, ваше величество, - взял он факел из рук Сен-Реми, - вот
место, где Гиз упал. Тут стояла кровать. Он оборвал занавески,  схватив-
шись за них при падении.
   - Почему паркет в этом месте неровный? - спросил Людовик XIV.
   - Потому, что здесь текла его кровь, - отвечал герцог. -  Она  впита-
лась в дуб, и, только соскоблив паркет, удалось ее отчистить, - прибавил
герцог, поднося факел к паркету, - но, несмотря на все усилия,  осталось
темное пятно.
   Людовик XIV поднял голову. Быть может, он  вспомнил  о  тех  кровавых
следах, на которые ему когда-то указывали в Лувре: это были следы  крови
Кончини, пролитой его отцом при подобных же обстоятельствах.
   - Пойдемте, - попросил он.
   Кортеж тотчас же двинулся вперед: волнение придало голосу  юного  мо-
нарха непривычную властность.
   Когда дошли до назначенных королю покоев, к которым можно было пройти
и по узкому коридору, и по парадной лестнице со двора, герцог Орлеанский
сказал:
   - Располагайтесь в этих комнатах, ваше величество, хотя они и  недос-
тойны вас.
   - Дядюшка, - отвечал король, - благодарю вас за ваше  сердечное  гос-
теприимство.
   Уходя, герцог поклонился племяннику. Король обнял его.
   Из двадцати мушкетеров, сопровождавших короля, десять довели  герцога
до парадных зал, которые все еще были полны народа, несмотря на уход Лю-
довика.
   Остальные десять мушкетеров были расставлены офицером на разных  пос-
тах. Офицер самолично в пять минут осмотрел все  окружающее  холодным  и
твердым взглядом, далеко не всегда вырабатываемым  привычкой:  твердость
взгляда - признак таланта.
   Проверив посты, он устроился в передней, где нашел  огромное  кресло,
лампу, вино, воду и ломоть черствого хлеба.
   Он прибавил света, выпил полстакана  вина,  усмехнулся,  выразительно
скривив губы, сел в кресло и приготовился заснуть.


   IX
   ГДЕ НЕЗНАКОМЕЦ ИЗ "ГОСТИНИЦЫ МЕДИЧИ" ОТКРЫВАЕТ СВОЕ ИНКОГНИТО

   Офицер, как будто собиравшийся спать, несмотря  на  наружную  беспеч-
ность, чувствовал на себе тяжелую ответственность.
   Как лейтенант королевских мушкетеров, он командовал всей ротой,  при-
бывшей из Парижа, а она состояла из ста  двадцати  человек;  за  вычетом
двадцати, о которых мы упомянули, остальные сто охраняли королеву и осо-
бенно кардинала.
   Джулио Мазарини скупился на оплату издержек своих телохранителей; по-
этому он пользовался королевскими, и пользовался очень широко,  беря  на
свою долю пятьдесят человек; это обстоятельство показалось бы очень неп-
риличным всякому, кто не был знаком с обычаями тогдашнего двора.
   Не менее неприличным и даже странным показалось бы и то, что комнаты,
предназначенные для Мазарини, были ярко освещены и полны движения.  Муш-
кетеры стояли на часах  у  каждой  двери,  никого  не  пропуская,  кроме
курьеров, которые следовали за кардиналом для его переписки даже во вре-
мя путешествия.
   Двадцать мушкетеров охраняли вдовствующую королеву;  остальные  трид-
цать отдыхали, чтобы сменить дежурных на следующее утро.
   В той половине, которая была отведена королю, напротив, царили  мрак,
молчание, пустота. Когда закрыли двери, ничто более не напоминало о пре-
бывании короля. Все слуги мало-помалу разошлись.  Герцог  прислал  спро-
сить, не нужно ли чего-нибудь его величеству; и  после  краткого  "нет",
сказанного лейтенантом, который привык к такому вопросу  и  ответу,  все
погрузилось в сон на королевской половине, как в доме обыкновенного  го-
рожанина.
   Однако из королевских окон легко можно было слышать праздничную музы-
ку и видеть ярко освещенные окна залы.
   Пробыв минут десять в своей комнате, Людовик  XIV  заметил  по  более
усиленному, чем при его уходе, движению, что кардинал тоже удаляется  на
покой; его провожала большая толпа кавалеров и дам.
   Кардинал прошел по двору в сопровождении герцога который  сам  светил
ему. Потом прошла королева; ее вела под руку герцогиня, и обе разговари-
вали вполголоса, как старинные приятельницы.
   За ними парами шли придворные дамы, пажи, слуги весь двор  осветился,
как при пожаре, мерцающими блесками. Потом шум шагов и голосов  замер  в
верхний этажах замка.
   Никто не думал о короле, который облокотился у окна и  печально  слу-
шал, как утихал весь этот шум: никто, кроме незнакомца из "Гостиницы Ме-
дичи", который вышел на улицу, завернувшись в свой черный плащ.
   Он направился прямо к замку и с задумчивым видом  стал  прохаживаться
около дворца, смешавшись с любопытными;  видя,  что  никто  не  стережет
главных ворота, потому что солдаты герцога братались  с  королевскими  и
вместе пили до устали, или, лучше сказать, без устали, незнакомец  проб-
рался сквозь толпу, пересек двор и ступил на лестницу,  которая  вела  к
кардиналу.
   Вероятно, он пошел в эту сторону потому, что видел блеск огней и  су-
етню пажей и слуг.
   Но его тотчас остановили щелканье мушкета и окрик часового.
   - Куда идете, приятель? - спросил часовой.
   - К королю, - отвечал незнакомец спокойно в с достоинством.
   Солдат позвал одного из приближенных кардинала, который сказал  топом
канцелярского чиновника, направляющего просителя:
   - Ступайте по той лестнице.
   И, не заботясь больше о незнакомце, офицер возобновил прерванный раз-
говор.
   Незнакомец, не ответив ни слова, направился к указанной лестнице.
   В этой стороне - ни шума, ни света. Темнота, в которой мелькала  лишь
тень часового. Тишина, позволявшая незнакомцу слышать шум своих шагов  и
звон шпор на каменных плитах.
   Часовой принадлежал к числу двадцати мушкетеров, назначенных для  ох-
раны короля; он стоял на часах добросовестно, с непреклонным видом.
   - Кто идет? - крикнул часовой.
   - Друг! - отвечал незнакомец.
   - Что вам надо?
   - Говорить с королем.
   - Ого! Это невозможно!
   - Почему?
   - Его величество лег почивать.
   - Все равно мне надо переговорить с ним.
   - А я говорю вам, что это невозможно.
   И часовой сделал угрожающее движение; но  незнакомец  не  двинулся  с
места, как будто ноги его приросли к полу.
   - Господин мушкетер, - сказал он, - позвольте узнать: вы дворянин?
   - Да.
   - Хорошо. Я тоже дворянин, а дворяне  должны  оказывать  услуги  друг
другу.
   Часовой опустил ружье; его убедило достоинство, с которым были произ-
несены эти слова.
   - Говорите, сударь, - отвечал он, - и если вы  потребуете  того,  что
зависит от меня...
   - Благодарю. При вас есть офицер?
   - Есть, наш лейтенант.
   - Хорошо. Я хочу поговорить с вашим лейтенантом. Где он?
   - А! Это другое дело! Входите.
   Незнакомец величественно кивнул часовому и пошел вверх  по  лестнице.
Крики: "Посетитель к лейтенанту", перелетая от одного часового к  друго-
му, прервали первый сон офицера.
   Натянув сапоги, протирая глаза и  застегивая  плащ,  лейтенант  пошел
навстречу незнакомцу.
   - Что вам угодно, сударь? - спросил он.
   - Вы дежурный офицер, лейтенант мушкетеров?
   - Да, я.
   - Сударь, мне необходимо переговорить с королем.
   Лейтенант пристально посмотрел на незнакомца и одним быстрым взглядом
увидел все, что ему было нужно, то есть высокое достоинство под  простой
одеждой.
   - Я не думаю, чтобы вы сошли с ума, - начал офицер. -  Однако  должны
же вы знать, что нельзя входить к королю без его разрешения.
   - Он разрешит.
   - Позвольте мне, сударь, усомниться в этом. Король четверть часа  на-
зад вошел в свою спальню, и теперь он, должно быть, раздевается.  Притом
не ведено пускать никого.
   - Когда он узнает, кто я, - возразил незнакомец, гордо поднимая голо-
ву, - он отменит запрет.
   Офицер еще более удивился и поколебался:
   - Если я соглашусь доложить о вас, назовете ли вы, по  крайней  мере,
свое имя?
   - Доложите, что с ним желает говорить  Карл  Второй,  король  Англии,
Шотландии и Ирландии.
   Офицер вскрикнул от удивления и отступил на шаг, на его бледном  лице
выразилось чрезвычайное волнение, которое неустрашимый воин тщетно  ста-
рался скрыть.
   - О ваше величество, - сказал он, - я должен  был  бы  тотчас  узнать
вас.
   - Вы видели мой портрет?
   - Нет, ваше величество.
   - Или вы видели меня прежде при дворе, до моего изгнания из Франции?
   - Нет.
   - Как же могли вы узнать меня, если никогда не видели ни меня, ни мо-
его портрета?
   - Ваше величество, я видел короля, вашего родителя, в страшную  мину-
ту...
   - В тот день, когда...
   - Да.
   Облачко грусти пробежало по лицу короля; движением  руки  он  как  бы
смахнул его и повторил:
   - Можете ли вы доложить обо мне?
   - Простите, ваше величество, - отвечал офицер, - но по вашему костюму
я никак не мог узнать короля. Однако, как я уже сказал вам, я имел честь
видеть короля Карла Первого... Но простите... я спешу доложить о вас.
   Он сделал было несколько шагов, но тотчас вернулся обратно.
   - Вашему величеству, - спросил он, - вероятно, угодно, чтобы это сви-
дание осталось в тайне?
   - Я этого не требую, но если возможно сохранить тайну...
   - Это возможно, ваше величество. Я могу ничего не говорить  дежурному
при короле Но для этого вы должны отдать мне шпагу.
   - Правда... Я совсем забыл, что к королю Франции никто  не  входит  с
оружием.
   - Ваше величество можете составить исключение; но в  таком  случае  я
должен предупредить дежурных, чтобы сложить с себя ответственность.
   - Вот моя шпага, сударь. Доложите обо мне королю.
   - Сейчас, ваше величество.
   Офицер пошел и постучал в дверь, которую тотчас открыли.
   - Его величество король Англии! - доложил офицер.
   - Его величество король Англии! - повторил слуга.
   При этих словах приближенный распахнул обе половинки двери, и  стояв-
шие снаружи увидели, как Людовик XIV, без шляпы и шпаги, в  расстегнутом
камзоле, чрезвычайно удивленный, направился к дверям.
   - Вы, брат мой, вы здесь в Блуа! - воскликнул Людовик XIV, делая  ру-
кой знак приближенному и слуге, чтобы они вышли в другую комнату.
   - Ваше величество, - отвечал Карл II, - я ехал в Париж в надежде уви-
деть вас там. Молва известила меня, что вы скоро приедете сюда.  Поэтому
я остался здесь: мне нужно с