о поверить.
   - Таково будет общее мнение.
   - Д'Эрбле, во имя нашей близости, нашей дружбы, во имя всего, что для
вас самое дорогое, скажите же мне, умоляю вас! Каким образом вам удалось
войти в такое доверие к Людовику Четырнадцатому? Ведь он не любил вас, я
знаю.
   - Но теперь он будет любить меня, -  проговорил  Арамис,  нажимая  на
слово "теперь".
   - Между вами произошло нечто особенное?
   - Да.
   - Может быть, у вас тайна?
   - Да, тайна.
   - Тайна, которая может повлиять на привязанности его величества?
   - Вы умнейший человек, монсеньер. Вы угадали. Я действительно  открыл
тайну, способную повлиять на привязанности короля Франции.
   - А! - сказал Фуке, подчеркивая своею сдержанностью, что, как  воспи-
танный человек, он не хочет расспрашивать.
   - И вы сами будете судить, - продолжал Арамис, - вы сами скажете мне,
ошибаюсь ли я относительно важности этой тайны.
   - Я слушаю, раз вы настолько добры, что хотите открыться мне.  Только
заметьте, друг мой, я не вызывал вас на нескромность.
   Арамис задумался на мгновение.
   - Не говорите! - воскликнул Фуке. - Еще не поздно!
   - Вы помните, - начал епископ, опуская глаза, - обстоятельства рожде-
ния Людовика Четырнадцатого?
   - Как сегодня.
   - Вы ничего особенного не слыхали об этом рождении?
   - Ничего, кроме того, что король не сын Людовика Тринадцатого.
   - Это не существенно ни для нас,  ни  для  Французского  королевства.
Всякий, у кого есть законный отец, является сыном  своего  отца,  гласит
французский закон.
   - Это верно. Но это все же существенно в вопросе о чистоте крови.
   - Второстепенный вопрос. Значит, вы ничего особенного не слышали?
   - Ничего.
   - Вот тут-то и начинается моя тайна.
   - А!
   - Вместо того чтобы родить одного, королева родила двух сыновей.
   Фуке поднял голову.
   - И второй умер? - спросил он.
   - Сейчас узнаете. Этим близнецам подобало бы стать гордостью матери и
надеждой Франции. Но слабость короля и его суеверия внушили  ему  опасе-
ние, как бы между его сыновьями, имеющими равные права  на  престол,  не
возникла распря, и от одного из них он избавился.
   - Вы говорите, избавился?
   - Подождите... Оба брата выросли: один на троне, и  вы  министр  его;
другой во мраке и одиночестве...
   - И этот?..
   - Мой друг.
   - Боже мой! Что я слышу? Что же делает этот обездоленный принц?
   - Лучше спросите меня, что он делал.
   - Да, да.
   - Он был воспитан в деревне; потом его заключили в крепость,  которая
зовется Бастилией.
   - Возможно ли! - воскликнул суперинтендант, сложив руки.
   - Один - счастливейший из смертных, второй -  несчастнейший  из  нес-
частных.
   - А мать его не знает об этом?
   - Анна Австрийская знает решительно все.
   - А король?
   - Король ничего не знает.
   - Тем лучше, - кивнул Фуке.
   Это восклицание, казалось, произвело сильное впечатление на  Арамиса.
Он посмотрел с беспокойством на своего собеседника.
   - Простите, я вас перебил, - сказал Фуке.
   - Итак, я говорил, - продолжал Арамис, - что бедный  принц  был  нес-
частнейшим из людей, когда бог, пекущийся о всех своих чадах, решил ока-
зать ему помощь.
   - Но как же?
   - Сейчас вы увидите... Царствующий король... Я говорю  "царствующий";
вы догадываетесь, надеюсь, почему я так говорю?
   - Нет... Почему?
   - Потому что обоим по праву рождения подобало быть королями. Вы  при-
держиваетесь такого же мнения?
   - Да.
   - Решительно?
   - Решительно. Близнецы - это един в двух лицах.
   - Мне приятно, что такой опытный и знающий  законник,  как  вы,  дает
разъяснение этого рода. Значит, для нас установлено,  что  оба  близнеца
имели одинаковые права?
   - Установлено... Но боже мой, "что за загадки!
   - Бог пожелал послать тому, кто унижен, мстителя  или,  если  хотите,
поддержку. И случилось, что царствующий король, узурпатор... Вы согласны
со мной, не так ли, что спокойное и эгоистичное пользование наследством,
на которое в лучшем случае имеешь половинное право, - называется узурпа-
цией?
   - Да, узурпация. Ваше определение вполне точно.
   - Итак, я продолжаю. Бог пожелал, чтобы у узурпатора был  первым  ми-
нистром человек с большим талантом и великим сердцем и,  сверх  того,  с
великим умом.
   - Это хорошо, хорошо! Я понимаю: вы рассчитывали на меня,  чтобы  по-
мочь вам исправить зло, причиненное несчастному брату Людовика Четырнад-
цатого. Ваш расчет был правилен, я помогу. Благодарю вас, д'Эрбле,  бла-
годарю!
   - Нет, совсем не то. Вы мне не даете закончить, - бесстрастно  сказал
Арамис"
   - Я молчу,
   - Царствующий король возненавидел господина Фуке, своего первого  ми-
нистра, и ненависть эта, подогретая интригой и клеветой, к которой прис-
лушивался монарх, стала угрожать состоянию, свободе и, может быть,  даже
жизни господина Фуке. Но бог послал господину Фуке, опять же для  спасе-
ния принесенного в жертву принца,  верного  друга,  который  знал  госу-
дарственную тайну и чувствовал себя в силах раскрыть эту тайну после то-
го, как имел силу хранить ее двадцать лет в своем сердце.
   - Не продолжайте, - вскричал Фуке, охваченный благородными мыслями, -
я понимаю вас, и я все угадываю. Вы пошли к королю, когда до  вас  дошла
весть о моем аресте; вы просили его обо мне, но он не захотел вас выслу-
шать; тогда вы пригрозили ему раскрытием тайны, и Людовик  Четырнадцатый
у ужасе согласился на то, в чем прежде отказывал вам. Я  понимаю,  пони-
маю! Вы держите короля в руках. Я понимаю!
   - Ничего вы не понимаете, - отвечал Арамис, - и вы снова прервали ме-
ня, друг мой. И затем, позвольте мне указать вам на то, что вы пренебре-
гаете логикой, а коечто и недостаточно хорошо помните.
   - Как так?
   - Помните ли вы, на что я настойчиво упирал в начале нашего  разгово-
ра?
   - Да, на ненависть ко мне его величества короля, на неодолимую  нена-
висть. Но какая ненависть устоит перед угрозой подобного разоблачения?
   - Подобного разоблачения! Вот тут-то вам и недостает логики. Как! Не-
ужели вы допускаете, что, раскрыв королю подобную тайну, я все  еще  был
бы жив?
   - Но вы были у короля не более как десять минут назад.
   - Пусть так! Пусть он не успел бы распорядиться убить меня, по у него
хватило бы времени приказать заткнуть мне  глотку  и  бросить  навеки  в
тюрьму. Рассуждайте же здраво, черт возьми!
   И по этим мушкетерским словам, по этой несдержанности человека, кото-
рый никогда не позволял себе забываться, Фуке понял, до какого возбужде-
ния дошел спокойный и непроницаемый ваннский епископ. И, поняв, он  сод-
рогнулся.
   - И затем, разве я был бы тем, чем являюсь, - продолжал, овладев  со-
бой, Арамис, - разве я был бы истинным другом, если бы, зная, что король
и без того ненавидит вас, вызвал бы в нем еще более  лютую  ненависть  к
вам? Обворовать его - это ничто; ухаживать за  его  любовницей  -  очень
немного; но держать в своей власти его корону и его честь! Да он  скорее
вырвал бы собственной рукой сердце из вашей груди!
   - Значит, вы не показали ему, что знаете эту тайну?
   - О, я предпочел бы проглотить сразу  все  яды,  которыми  в  течение
двадцати лет закалял себя Митридат, чтобы избежать смерти от отравления.
   - Что же вы сделали?
   - Вот мы и дошли до сути. Полагаю, что мне удастся  пробудить  в  вас
кое-какой интерес к моему сообщению. Ведь вы слушаете меня, не так ли?
   - Еще бы! Продолжайте!
   Арамис прошелся по комнате и, убедившись, что они одни и  что  кругом
все спокойно и тихо, возвратился к Фуке, который, сидя в кресле,  с  не-
терпением ожидал обещанных ваннским епископом откровений.
   - Я забыл упомянуть, - продолжал Арамис, - о замечательной особеннос-
ти, свойственной этим братьям: бог  создал  их  до  того  похожими,  что
только он и сумел бы отличить одного от другого, если  б  они  предстали
пред ним на Страшном суде. Их собственная мать, и та не сделала бы  это-
го.
   - Что вы! - воскликнул Фуке.
   - То же благородство в чертах лица, та же походка, тот же  рост,  тот
же голос.
   - Но мысли? Но ум? Но знание жизни?
   - О, в этом они не равны, монсеньер, ибо бастильский узник несравнен-
но выше своего брата, и, если бы этот страдалец вступил на трон Франции,
она узнала бы государя, который превзошел бы мудростью  и  благородством
всех, правивших ею до этого времени.
   Фуке на мгновение уронил на руки голову,  отягощенную  столь  великой
тайной. Подойдя вплотную к нему, Арамис произнес:
   - Между этими близнецами есть еще одно существенное различие;  разли-
чие, касающееся в первую очередь вас, монсеньер: второй не знает Кольбе-
ра.
   Фуке вскочил на ноги, бледный и взволнованный. Удар, нанесенный  пре-
латом, поразил не столько его сердце, сколько ум.
   - Понимаю вас, - сказал он Арамису, - вы предлагаете заговор.
   - Приблизительно.
   - Попытку из числа тех, что меняют судьбы народов?
   - И суперинтендантов. Вы правы.
   - Короче говоря, вы предлагаете заменить сына Людовика  Тринадцатого,
того самого, который в это мгновение спит в покоях Морфея, тем сыном Лю-
довика Тринадцатого, который томится в тюрьме?
   Арамис усмехнулся, и отблеск зловещих мыслей мелькнул на его лице.
   - Допустим.
   - Но вы не подумали, - произнес после тягостного молчания Фуке, -  вы
не подумали, что такой политический акт потрясет до основания все  коро-
левство?
   Арамис ничего не ответил.
   - Подумайте, - продолжал, горячась все больше и больше, Фуке, -  ведь
нам придется собрать дворянство, духовенство, третье сословие; низложить
короля, покрыть страшным позором могилу Людовика Тринадцатого,  погубить
жизнь и честь женщины, Анны Австрийской, погубить жизнь и  покой  другой
женщины, Марии-Терезии, и, покончив со всем перечисленным,  если  только
мы сможем с этим покончить...
   - Не понимаю вас, - холодно молвил Арамис. - Во всем только что  вами
высказанном нет ни одного слова, из которого можно было бы извлечь  хоть
крупицу пользы.
   - Как! - вскричал пораженный словами прелата Фуке. -  Такой  человек,
как вы, не желает подумать о практической стороне  этого  дела?  Вы  до-
вольствуетесь ребяческой радостью, порождаемой в вас политической  иллю-
зией, и пренебрегаете важнейшими условиями осуществления вашего замысла,
то есть действительностью? Возможно ли это?
   - Друг мой, - сказал Арамис, обращаясь к Фуке со снисходительной  фа-
мильярностью в тоне, - позвольте спросить вас, как поступает бог,  когда
желает заменить одного короля другим?
   - Бог! - воскликнул Фуке. - Бог отдает исполнителю своей  воли  соот-
ветствующее распоряжение, и тот хватает осужденного ею,  убирает  его  и
сажает на опустевший троп триумфатора. Но вы забываете, что этот  испол-
нитель воли господней зовется смертью. Боже мой, господин д'Эрбле,  неу-
жели у вас было намерение?..
   - Не в этом дело. Вы заходите в ваших предположениях  дальше  постав-
ленной мною цели. Кто говорит о смерти Людовика Четырнадцатого? Кто  го-
ворит о том, чтобы подражать богу в его деяниях? Нет.  Я  хотел  сказать
лишь о том, что бог совершает дела этого рода без всякого потрясения для
государства, без шума и без особых усилий и что люди, вдохновленные  им,
успевают, подобно ему, во всем, за что бы они ни брались, какие  бы  по-
пытки ни совершали, что бы ни делали.
   - Что вы хотите сказать?
   - Я хотел сказать, друг мой, - продолжал Арамис тем же тоном  снисхо-
дительной фамильярности, - я хотел сказать только  следующее:  докажите,
что при подмене короля узником королевство и впрямь пережило хоть какое-
нибудь потрясение, и впрямь имел место шум, и впрямь потребовались  иск-
лючительные усилия.
   - Что! - вскричал Фуке, ставший белее платка, которым он вытирал себе
лоб. - Вы говорите...
   - Подите в королевскую спальню, -  произнес  с  прежним  спокойствием
Арамис, - и даже вы, знающий теперь тайну, не заметите, уверяю вас,  что
королевское ложе занимает бастильский узник, а не его царственный брат.
   - Но король! - пробормотал Фуке, охваченный ужасом при этом известии.
   - Какого короля имеете вы в виду? - спросил  Арамис  так  спокойно  и
вкрадчиво, как только умел. - Того, который ненавидит  вас  всей  душой,
или того, который благожелательно относится к вам?
   - Того... который еще вчера?..
   - Который еще вчера был королем? Успокойтесь, - он занял место в Бас-
тилии, которое слишком долго было занято его жертвой.
   - Боже правый! Кто же доставил его в Бастилию?
   - Я.
   - Вы?
   - Да, и с поразительной легкостью. Я похитил его  минувшей  ночью,  и
пока он спускался во мрак, соперник его поднимался к  свету.  Не  думаю,
чтобы это вызвало какой-нибудь шум. Молния,  которая  не  сопровождается
громом, никогда никого не будит.
   Фуке глухо вскрикнул, как если бы был поражен незримым ударом.  Судо-
рожно схватившись за голову, он прошептал;
   - И вы это сделали?
   - Достаточно ловко. Что вы думаете об этом?
   - Вы свергли короля? Вы заключили его в тюрьму?
   - Да, все это сделано мной.
   - И это свершилось здесь, в Во?
   - Да, здесь, в Во, в покоях Морфея. Не кажется ли вам, что их постро-
или в предвидении подобного дела?
   - И это произошло?
   - Этой ночью.
   - Этой ночью?
   - Между двенадцатью и часом пополуночи.
   Фуке сделал движение, словно собирался броситься на Арамиса, но удер-
жался и только произнес:
   - В Во! У меня в доме!
   - Очевидно, что так. И теперь, когда Кольбер не сможет ограбить  вас,
этот дом - ваш, как никогда прежде.
   - Значит, это преступление совершено в моем доме?
   - Преступление? - проговорил пораженный прелат.
   - Это - потрясающее, ужасное преступление! - продолжал Фуке,  возбуж-
даясь все больше и больше. - Преступление худшее, чем убийство! Преступ-
ление, опозорившее мое имя навеки,  обрекающее  меня  внушать  ужас  по-
томству!
   - Вы, сударь, бредите, - сказал неуверенным голосом Арамис, - не сле-
дует говорить так громко: тише!
   - Я буду кричать так громко, что меня услышит весь мир.
   Фуке повернулся к прелату и взглянул ему прямо в глаза.
   - Да, - повторил он, -  вы  меня  обесчестили,  совершив  это  преда-
тельство, это злодеяние над моим гостем, над тем, кто спокойно спал  под
моим кровом. О, горе мне!
   - Горе тому, кто под вашим кровом готовил вам разорение, готовил  вам
гибель! Вы забыли об этом?
   - Он был моим гостем, он был моим королем!
   Арамис встал с перекошенным ртом и налившимися кровью глазами:
   - Неужели я имею дело с безумцем?
   - Вы имеете дело с порядочным человеком.
   - Сумасшедший!
   - С человеком, который помешает вам довести вам преступление до  кон-
ца. С человеком, который скорее предпочтет умереть, предпочтет убить вас
своею рукой, чем позволит обесчестить себя.
   И Фуке, схватив шпагу, которую даАртаньян успел возвратить ему и  ко-
торая лежала у изголовья кровати, решительно обнажил блестящую сталь.
   Арамис нахмурил брови и сунул руку за пазуху, как если  бы  собирался
извлечь оттуда оружие. Это движение не ускользнуло от взгляда Фуке. Тог-
да, благородный и прекрасный в своем великодушном порыве, он отбросил от
себя шпагу, откатившуюся к кровати, и, подойдя к Арамису,  коснулся  его
плеча своей безоружной рукой.
   - Сударь, - сказал он, - мне было бы сладостно умереть,  не  сходя  с
этого места, дабы не видеть моего позора, и если у вас сохранилась  хоть
капля дружбы ко мне, убейте меня.
   Арамис замер в безмолвии и неподвижности.
   - Вы не отвечаете мне?
   Арамис слегка поднял голову, и надежда снова блеснула в его глазах.
   - Подумайте, монсеньер, - заговорил он, - обо всем, что ожидает  нас.
Восстановлена справедливость, король еще жив, и его  заключение  спасает
вам жизнь.
   - Да, - ответил Фуке, - вы могли действовать в моих интересах,  но  я
не принимаю вашей услуги. При всем этом я не желаю губить вас.  Вы  сво-
бодно выйдете из этого дома.
   Арамис подавил возмущение, рвавшееся из его разбитого сердца.
   - Я гостеприимный хозяин для всех, - продолжал Фуке с  непередаваемым
величием, - вы не будете принесены в жертву, так же как и тот,  чью  ги-
бель вы замышляли.
   - Это вы, вы будете принесены в жертву, вы! - произнес Арамис  глухим
голосом.
   - Принимаю ваше предсказание как пророчество,  господин  д'Эрбле,  но
ничто не остановит меня. Вы покинете Во, вы покинете  Францию;  даю  вам
четыре часа, чтобы вы могли укрыться в надежном месте.
   - Четыре часа! - недоверчиво и насмешливо пробормотал Арамис.
   - Даю вам честное слово Фуке! Никто не станет преследовать вас в  те-
чение этого времени. Таким образом, вы опередите на четыре часа  погоню,
которую король не замедлит выслать за вами.
   - Четыре часа! - гневно повторил Арамис.
   - Этого более чем  достаточно,  чтобы  сесть  в  лодку  и  достигнуть
Бель-Иля" который я предоставляю вам как убежище.
   - А... - бросил Арамис.
   - На Бель-Иле вы будете моим гостем, и  ваша  особа  будет  для  меня
столь же священна, как особа его величества, пока  он  находится  в  Во.
Отправляйтесь, д'Эрбле, уезжайте - и, пока я жив, ни один волос не  упа-
дет с головы вашей.
   - Спасибо, - сказал Арамис с мрачной иронией.
   - Итак, торопитесь; пожмите мне руку, и помчимся, вы -  спасать  вашу
жизнь, я - спасать мою честь.
   Арамис вынул из-за пазухи руку; она была окровавлена: он ногтями  ра-
зодрал себе грудь, как бы наказывая ее  за  то,  что  в  ней  зародилось
столько бесплодных мечтаний, еще более суетных, безумных и быстротечных,
чем жизнь человеческая. Фуке ужаснулся; он проникся жалостью к Арамису и
с раскрытыми объятиями подошел к нему.
   - У меня нет с собой оружия, -  пробормотал  Арамис,  неприступный  и
страшный, как тень Дидоны.
   Затем, так и не прикоснувшись к руке, протянутой  ему  суперинтендан-
том, он отвернулся и отступил на два шага назад.  Его  последним  словом
было проклятие, его последним жестом был жест, которым сопровождают про-
возглашаемую с церковного амвона анафему и который он начертал в воздухе
окровавленною рукой, забрызгав при этом своей кровью лицо Фуке.
   И оба устремились на потайную лестницу, которая вывела их во внутрен-
ний двор.
   Фуке велел закладывать лошадей, самых лучших, какие у него были. Ара-
мис остановился у основания лестницы, по которой нужно  было  подняться,
чтобы попасть к Портосу. Здесь он простоял довольно долгое время, преда-
ваясь раздумьям, и пока он мучительно размышлял над создавшимся  положе-
нием, успели заложить карету Фуке. Промчавшись по главному двору  замка,
она неслась уже по дороге в Париж.
   "Уезжать одному?.. - говорил сам себе Арамис. - Предупредить  о  слу-
чившемся принца?.. Проклятие!.. Предупредить принца, но что же дальше?..
Взять принца с собой?.. Повсюду таскать за собою это обвинение во  плоти
и крови?.. Или война?.. Беспощадная гражданская война?..  Но  для  войны
нет ни сил, ни средств!.. Немыслимо! Но что же он станет  без  меня  де-
лать? Без меня он падет, падет так же, как я!.. Кто знает?..  Так  пусть
же исполнится предначертанное ему!.. Он был обречен, пусть останется об-
реченным и впредь!.. О, боже! Погиб! Да, да, я погиб!.. Что же делать?..
Бежать на Бель-Иль!.. Да!.. Но Портос останется тут, и начнет  говорить,
и будет всем обо всем рассказывать!.. И к тому же, может быть, пострада-
ет!.. Я не могу допустить, чтобы Портос пострадал. Он - часть меня;  его
страданье - мое страданье. Портос отправится вместе со мной, Портос раз-
делит мою судьбу. Да, да, так нужно".
   И Арамис, опасаясь встретиться с кем-нибудь, в ком  его  торопливость
могла породить подозрения, осторожно, никем не замеченный,  поднялся  по
ступеням лестницы.
   Портос, только что возвратившийся из Парижа, спал уже сном человека с
чистой совестью. Его громадное тело так же  быстро  забывало  усталость,
как ум его - мысль.
   Арамис вошел, легкий как тень. Подойдя к Портосу, он положил руку  на
плечо великана.
   - Проснитесь, Портос, проснитесь! - крикнул оп.
   Портос повиновался, встал, открыл глаза,