она была умерщвлена этим самым родственником  при  со-
действии четырех его друзей. Несколько ранее выяснилось, что король Карл
Первый отнял у меня дворянство и все мое имущество.
   - А, теперь я понимаю, почему вы служите Кромвелю. Вы ненавидите  ко-
роля?
   - Да, монсеньер, я его ненавижу! - сказал молодой человек.
   Мазарини был поражен тем, с  каким  дьявольским  выражением  произнес
Мордаунт эти слова. Обычно от гнева лица краснеют из-за  прилива  крови,
лицо же молодого человека окрасилось желчью и стало смертельно бледным.
   - Ваша история ужасна, господин Мордаунт,  -  сказал  Мазарини,  -  и
очень меня тронула. К счастью для вас, вы служите очень  могущественному
человеку. Он должен помочь вам в ваших поисках. Ведь нам, власть имущим,
нетрудно получить любые сведения.
   - Монсеньер, хорошей ищейке достаточно показать малейший след,  чтобы
она распутала его до конца.
   - А не хотите ли вы, чтобы я поговорил с этим вашим родственником?  -
спросил Мазарини, которому очень хотелось приобрести друга среди прибли-
женных Кромвеля.
   - Благодарю вас, монсеньер, я поговорю с ним лично.
   - Но вы, кажется, говорили, что он обошелся с вами дурно?
   - Он обойдется со мной лучше при следующей встрече.
   - Значит, у вас есть средство смягчить его?
   - У меня есть средство заставить себя бояться.
   Мазарини посмотрел на молодого человека, но молния, сверкнувшая в его
глазах, заставила кардинала потупиться; затрудняясь продолжать  подобный
разговор, он вскрыл письмо Кромвеля.
   Мало-помалу глаза молодого человека снова потускнели и стали бесцвет-
ны, как всегда; глубокая  задумчивость  охватила  его.  Прочитав  первые
строки, Мазарини решился украдкой взглянуть на своего собеседника, чтобы
убедиться, не следит ли тот за выражением  его  лица:  однако  Мордаунт,
по-видимому, был вполне равнодушен.
   - Плохо поручать дело человеку, который занят только своими делами, -
пробормотал кардинал, чуть заметно пожав плечами. -  Посмотрим,  однако,
что в этом письме.
   Вот подлинный текст письма:
   "Его высокопреосвященству монсеньеру кардиналу Мазарини. Я желал  бы,
монсеньер, узнать ваши намерения в отношении нынешнего положения  дел  в
Англии. Оба государства слишком близкие соседи, чтобы Францию не  затра-
гивало положение дел в Англии, точно так же как и  нас  затрагивает  то,
что происходит во Франции. Англичане почти  единодушно  восстали  против
тирании короля Карла и его приверженцев. Поставленный общественный дове-
рием во главе этого движения, я лучше, чем кто-либо, вижу его характер и
последствия. В настоящее время я веду войну и намерен дать королю  Карлу
решительную битву. Я ее выиграю, так как на моей  стороне  надежды  всей
нации и благоволение божие. Когда я выиграю эту битву, то королю уже  не
на что будет рассчитывать ни в Англии, ни в Шотландии, и, если он не бу-
дет захвачен в плен или убит, то постарается переправиться  во  Францию,
чтобы навербовать себе войска и раздобыть оружие и деньги.  Франция  уже
дала приют королеве Генриетте и этим, без сомнения,  помимо  своей  воли
поддержала очаг неугасающей гражданской войны на моей родине. Но короле-
ва Генриетта - дочь французского короля, и Франция обязана была дать  ей
приют. Что же касается короля Карла, то это другое дело: приютив  его  и
оказав ему поддержку, Франция тем самым  выразила  бы  свое  неодобрение
действиям английского народа и повредила бы столь существенно Англии  и,
в частности, намерениям того правительства, которое Англия  предполагает
у себя установить, что подобное отношение было бы равнозначащим открытию
враждебных действий..."
   Дойдя до этого места, встревоженный Мазарини снова оторвался от  чте-
ния и украдкой взглянул на молодого человека.
   Тот по-прежнему был погружен в свои размышления.
   Мазарини вернулся к письму.
   "... Поэтому мне необходимо знать, монсеньер,  чего  мне  надлежит  в
настоящем случае ждать от Франции. Хотя  интересы  этого  государства  и
Англии направлены в противоположные стороны,  тем  не  менее  они  более
близки, чем это можно было бы предположить. Англия нуждается во внутрен-
нем спокойствии, чтобы довести до конца дело своего освобождения от  ко-
роля. Франция нуждается в таком же спокойствии, чтобы укрепить трон сво-
его юного монарха. Как вам, так и нам нужен внутренний мир,  к  которому
мы уже близки благодаря энергии нашего нового правительства.
   Ваши нелады с парламентом, ваши несогласия с принцами, которые сегод-
ня борются за вас, а завтра против вас,  упорство  народа,  руководимого
коадъютором, председателем парламента Бланменилем и советником Бруселем,
весь этот беспорядок, господствующий во всех отраслях управления, должен
побудить вас опасаться возможности войны, ибо тогда Англия, воодушевлен-
ная новыми идеями, может заключить союз с  Испанией,  которая  уже  ищет
этого союза. Поэтому я полагаю, монсеньер, зная ваше благоразумие  и  то
исключительное положение, которое вы  занимаете  вследствие  сложившихся
обстоятельств, что вы предпочтете обратить все силы на  внутреннее  уст-
ройство Франции и предоставите новому английскому правительству  сделать
то же. Этот ваш нейтралитет должен состоять именно в том, что вы удалите
короля Карла с французской территории и не будете помогать  ни  оружием,
ни деньгами, ни войсками этому королю, совершенно чуждому вашей стране.
   Мое письмо вполне конфиденциально, почему я его и посылаю  с  челове-
ком, пользующимся моим особым доверием. Ваше высокопреосвященство оценит
соображение, заставившее меня послать это письмо раньше, чем  обратиться
к мерам, которые будут мною приняты в зависимости от обстоятельств. Оли-
вер Кромвель полагает, что голос разума дойдет скорее до такого выдающе-
гося ума, каким обладает кардинал Мазарини, чем до королевы, женщины бе-
зусловно твердой, но исполненной пустых предрассудков относительно свое-
го рождения и своей божественной власти.
   Прощайте, монсеньер. Если в течение двух недель я не  получу  ответа,
то буду считать это письмо недействительным.
   Оливер Кромвель"
   - Господин Мордаунт, - сказал кардинал громким  голосом,  словно  для
того, чтобы разбудить замечтавшегося посла, - мой ответ  на  это  письмо
будет тем удовлетворительнее для генерала Кромвеля, чем  больше  я  буду
уверен, что никто о нем не узнает. Ожидайте ответа  в  Булони-сюр-Мер  и
обещайте мне отправиться туда завтра утром.
   - Обещаю вам это, монсеньер, - отвечал Мордаунт. - Но сколько же дней
я должен буду ожидать ответа вашего преосвященства?
   - Если вы не получите его в течение десяти дней, можете ехать.
   Мордаунт поклонился.
   - Я еще не кончил, сударь, - сказал Мазарини. Ваши личные  дела  меня
глубоко тронули. Кроме того, письмо генерала Кромвеля  делает  вас,  как
посла, лицом, значительным в моих глазах. Еще раз спрашиваю вас: не могу
ли я для вас что-нибудь сделать?
   Мордаунт подумал мгновенье, видимо колеблясь;  затем  решился  что-то
сказать, но в эту минуту поспешно вошел Бернуин, наклонился к уху карди-
нала и шепнул ему:
   - Монсеньер, королева Генриетта в сопровождении какого-то английского
дворянина только что прибыла в Пале-Рояль.
   Мазарини подскочил в кресле; это не ускользнуло от внимания  молодого
человека и заставило его удержаться от признания.
   - Сударь, - сказал ему кардинал, - вы поняли меня, не так ли? Я  наз-
начил вам Булонь, так как мне кажется, что выбор французского города для
вас безразличен. Если вы предпочитаете другой город, назовите его  сами.
Но вы легко поймете, что, подверженный всяческим воздействиям, от  кото-
рых я уклоняюсь лишь благодаря осторожности, я хотел бы, чтобы  о  вашем
пребывании в Париже никто не знал.
   - Я уеду, монсеньер, - сказал Мордаунт, делая несколько шагов  к  той
двери, в которую вошел.
   - Нет, не сюда, не сюда! - торопливо воскликнул кардинал. - Пройдите,
пожалуйста, через эту галерею, оттуда вы легко выйдете  на  лестницу.  Я
хотел бы, чтобы никто не видел, как вы выйдете, так  как  наше  свидание
должно остаться тайной.
   Мордаунт последовал за Бернуином, который проводил его в соседнюю за-
лу и передал курьеру, указав ему дверь, через которую надлежало выйти.
   Затем Бернуин поспешил вернуться к своему господину, чтобы  ввести  к
нему королеву Генриетту, уже проходившую через стеклянную галерею.


   XLI
   МАЗАРИНИ И КОРОЛЕВА ГЕНРИЕТТА

   Кардинал встал и поспешно пошел  навстречу  английской  королеве.  Он
встретил ее посреди стеклянной галереи, примыкавшей к его кабинету.
   Мазарини тем охотнее выказал свою почтительность к этой королеве, ли-
шенной королевского блеска и свиты, что не мог не чувствовать своей вины
за проявляемую им скупость и бессердечие.
   Просители умеют придавать своему лицу любое выражение, и дочь Генриха
IV улыбалась, идя навстречу тому, кого она презирала и ненавидела.
   "Скажите, - подумал Мазарини, - какое кроткое лицо! Уж не  пришла  ли
она запять у меня денег?"
   При этом он бросил беспокойный взгляд на крышку своего сундука и даже
повернул камнем вниз свой перстень, так как блеск  великолепного  алмаза
привлекал внимание к его руке, белой и красивой. На беду, этот  перстень
не обладал свойством волшебного кольца  Гигеса,  которое  делало  своего
владельца невидимым, когда он его поворачивал.
   А Мазарини очень хотелось стать в эту минуту невидимым,  так  как  он
догадывался, что королева Генриетта явилась к нему с  просьбой.  Раз  уж
королева, с которой он так плохо обходился, пришла с улыбкой вместо  уг-
розы на устах, то ясно, что она явилась в качестве просительницы.
   - Господин кардинал, - сказала царственная гостья, - я думала сначала
поговорить с королевой, моей сестрой, о деле,  которое  привело  меня  к
вам, но потом решила, что политика скорее дело мужское.
   - Государыня, - ответил Мазарини, - поверьте, я глубоко  смущен  этим
лестным для меня предпочтением вашего величества.
   "Он чересчур любезен, - подумала королева, - неужели он догадался?"
   Они вошли в кабинет. Кардинал предложил королеве кресло и, усадив ее,
сказал:
   - Приказывайте самому почтительному из ваших слуг.
   - Увы, сударь, - возразила королева, - я разучилась приказывать и на-
училась просить. Я являюсь к вам с просьбой и буду бесконечно счастлива,
если вы исполните ее.
   - Я слушаю вас, ваше величество, - сказал Мазарини.
   - Господин кардинал, - начала королева Генриетта, - дело идет  о  той
войне, которую мой супруг, король, ведет против своих возмутившихся под-
данных. Но, может быть, вы не знаете, - прибавила  королева  с  грустной
улыбкой, - что в Англии сражаются и что в скором  времени  война  примет
еще более решительный характер?
   - Я ничего не знаю, ваше величество, - поспешно сказал кардинал, соп-
ровождая свои слова легким пожатием плеч. - Увы, наши собственные  войны
поглощают все время и внимание такого слабого и  неспособного  министра,
как я.
   - В таком случае, господин кардинал, могу вам сообщить, что Карл Пер-
вый, мой супруг, готовится к решительному бою. В случае неудачи (Мазари-
ни повернулся в кресле) - надо все предвидеть, - продолжала королева,  -
в случае неудачи он желает удалиться во Францию и жить здесь в  качестве
частного лица. Что вы на это скажете?
   Кардинал внимательно ее выслушал, причем ни один мускул на  его  лице
не дрогнул и не выдал испытываемых им чувств. Его улыбка осталась  такой
же, как всегда: притворной и льстивой. Когда королева кончила, он сказал
своим вкрадчивым голосом:
   - Ваше величество, думаете ли вы, что Франция, сама находящаяся  сей-
час в состоянии бурного волнения, может служить  спасительной  пристанью
для низвергнутого короля? Корона и так непрочно держится на голове коро-
ля Людовика Четырнадцатого. По силам ли будет ему двойная тяжесть?
   - Я-то, кажется, была не очень обременительна, - перебила королева  с
горькой улыбкой. - Я не прошу, чтобы для моего супруга  сделали  больше,
чем было сделано для меня. Вы видите, мы очень скромные властители.
   - О, вы - это другое дело, - поспешно вставил кардинал, чтобы не дать
договорить королеве. - Вы дочь Генриха Четвертого, этого замечательного,
великого короля...
   - Что, однако же, не мешает вам отказать в гостеприимстве  его  зятю,
не так ли, сударь? А вы должны были бы вспомнить, что когда-то этот  за-
мечательный, великий король, изгнанный так же, как,  быть  может,  будет
изгнан мой муж, просил помощи у Англии, и Англия не отказала ему. А ведь
королева Елизавета не приходилась ему племянницей.
   - Peccato! [19] - воскликнул Мазарини, сраженный этой  простой  логи-
кой. - Ваше величество не понимает меня и плохо истолковывает мои  наме-
рения; это, должно быть, оттого, что я плохо объясняюсь по-французски.
   - Говорите по-итальянски, сударь. Королева Мария Медичи,  наша  мать,
научила нас этому языку раньше, чем кардинал, ваш предшественник, отпра-
вил ее умирать в изгнании. Если бы этот  замечательный,  великий  король
Генрих, о котором вы сейчас говорили, был жив, он бы немало удивился то-
му, что столь глубокое преклонение перед  ним  может  сочетаться  с  от-
сутствием сострадания к его семье.
   Крупные капли пота выступили на лбу Мазарини.
   - О, это почитание и преклонение так велики и  искренни,  ваше  вели-
чество, - продолжал Мазарини, не пользуясь разрешением королевы  переме-
нить язык, - что если бы король Карл Первый - да хранит его бог от  вся-
кого несчастья! - явился во Францию, то я предложил  бы  ему  свой  дом,
свой собственный дом. Но увы, это было бы ненадежное убежище.  Когда-ни-
будь народ сожжет этот дом, как он сжег дом маршала д'Анкра. Бедный Кон-
чино Кончини! А между тем он желал только блага Франции.
   - Да, монсеньер, так же как и вы, - с иронией произнесла королева.
   Мазарини, сделав вид, что не понял этой двусмысленности, им же  самим
вызванной, продолжал оплакивать судьбу Кончино Кончини.
   - Но все же, монсеньер, - произнесла королева с нетерпением, - что вы
мне ответите?
   - Ваше величество, - заговорил Мазарини еще ласковей, - разрешите мне
дать вам совет. Но, конечно, прежде чем взять на себя  эту  смелость,  я
повергаю себя к вашим стопам, готовый сделать все, что вам будет угодно.
   - Говорите, сударь, - отвечала Генриетта. - Такой мудрый человек, как
вы, несомненно даст мне хороший совет.
   - Поверьте мне, ваше величество, король должен защищаться  до  самого
конца.
   - Он это и делает, сударь, и последнее сражение, которое  он  намерен
дать, располагая значительно меньшими силами, чем его противник, доказы-
вает, что он не собирается сдаваться без боя. Но все же, если  он  будет
побежден...
   - Что же, ваше величество, в этом случае, - я  понимаю,  что  слишком
смело с моей стороны давать советы вашему величеству,  -  но,  по-моему,
король не должен покидать своего государства. Отсутствующих королей ско-
ро забывают. Если он удалится во Францию, его дело пропало.
   - Но, - сказала королева, - если таково ваше  мнение  и  вы  действи-
тельно принимаете участие в моем муже, окажите ему хоть какую-нибудь по-
мощь: я продала все до последнего брильянта. У меня нет  больше  ничего,
вы это знаете лучше, чем кто бы то ни было, сударь. Если бы у меня оста-
валась хоть какая-нибудь драгоценность, то я бы купила на нее дров, и мы
с дочерью не страдали бы от холода зимой.
   - Ах, государыня, - воскликнул Мазарини, - вы,  ваше  величество,  не
знаете, чего требуете от меня. Король, прибегающий к иноземным  войскам,
чтобы вернуть себе трон, тем самым признается, что  он  не  ищет  больше
поддержки в любви своих подданных.
   - Перейдемте к делу, господин кардинал! - воскликнула королева, кото-
рой надоело следить за этим изворотливым умом в лабиринте слов, в  кото-
ром он и сам запутался. - Ответьте мне, да или нет: пошлете ли вы помощь
королю, если он останется в Англии? Окажете ли  вы  ему  гостеприимство,
если он явится во Францию?
   - Ваше величество, - отвечал кардинал с деланной  искренностью,  -  я
надеюсь доказать вам, насколько я вам предан и как сильно я желаю помочь
вам в деле, которое вы принимаете так близко к сердцу.  После  этого,  я
думаю, ваше величество, вы перестанете сомневаться в моем  усердии  слу-
жить вам.
   Королева кусала губы, с трудом сдерживая нетерпение.
   - Итак, - сказала она наконец, - что же вы намерены делать?  Говорите
же!
   - Я тотчас же пойду посоветоваться с королевой, затем  мы  немедленно
внесем этот вопрос на обсуждение парламента.
   - С которым вы во вражде, не так ли? Вы поручите Бруселю сделать док-
лад по этому вопросу? Довольно, господин кардинал, довольно.  Я  понимаю
вас. Впрочем, я не права. Идите в парламент; ведь от  этого  парламента,
враждебного королям, дочь великого Генриха Четвертого, которого  вы  так
почитаете, получила единственную помощь, благодаря которой она не умерла
от голода и холода в эту зиму.
   С этими словами королева встала, величественная в своем негодовании.
   Кардинал с мольбой протянул к ней руки.
   - Ах, ваше величество, ваше величество, как плохо вы меня знаете!
   Но королева Генриетта, даже не обернувшись в сторону того, кто проли-
вал эти лицемерные слезы, вышла из кабинета, сама открыла дверь и, прой-
дя мимо многочисленной охраны его преосвященства, толпы придворных, спе-
шивших к нему на поклон, и всей роскоши  враждебного  двора,  подошла  к
одиноко стоявшему лорду Винтеру и взяла его под руку. Несчастная короле-
ва, уже почти развенчанная, перед которой все еще склонялись из этикета,
могла опереться только на одну эту руку.
   - Ну что ж, - сказал Мазарини,  оставшись  один,  -  это  мне  стоило
большого труда, да и не легкую пришлось играть роль. Но  я  все-таки  не
сказал ничего ни одному, ни другой. Однако этот Кромвель - жестокий  го-
нитель королей; сочувствую его министрам, если  только  он  когда-нибудь
заведет их! Бернуин!
   Бернуин вошел.
   - Пусть посмотрят, во дворце ли еще тот стриженый молодой  человек  в
черном камзоле, которого вы недавно вводили ко мне.
   Бернуин  вышел.  Во  время  его  отсутствия  кардинал  занялся  своим
кольцом; он снова повернул его камнем вверх, протер  алмаз,  полюбовался
его игрой, и так как оставшаяся на реснице слеза застилала  ему  зрение,
он качнул головой, чтобы стряхнуть ее.
   Бернуин возвратился вместе с Коменжем, который был в карауле.
   - Монсеньер, - сказал Коменж, - когда я провожал молодого человека, о
котором спрашивает ваше преосвященство, он подошел  к  стеклянной  двери
галереи и с удивлением посмотрел через нее на  что-то,  должно  быть  на
картину Рафаэля, которая висит против дверей, задумался и затем спустил-
ся по лестнице. Если не ошибаюсь, он сел на серую лошадь и выехал из во-
рот дворца. Но разве монсеньер не идет к королеве?
   - Для чего?
   - Господин де Гито, мой дядя, только что сказал мне, что у  ее  вели-
чества есть известия из армии.
   - Хорошо, я поспешу к королеве.
   В эту минуту явился Вилькье, посланный королевой за кардиналом.
   Коменж сказал правду. Мордаунт действительно  поступил  так,  как  он
рассказывал. Проходя по галерее, параллельной большой  стеклянной  гале-
рее, он увидел лорда Винтера, ожидавшего, чтобы королева  Генриетта  за-
кончила свои переговоры.
   Молодой человек сразу остановился, но вовсе не потому, что его  пора-
зила картина Рафаэля, а словно пригвожденный чем-то ужасным, увиденным в
галерее. Глаза его расширились, по телу пробежала  дрожь.  Казалось,  он
вотвот перескочит через стеклянную преграду, отделявшую его от врага,  и
если бы Коменж мог видеть, с каким выражением ненависти  глаза  молодого
человека были устремлены на лорда Винтера, то он ни на минуту  не  усом-
нился бы в том, что этот английский дворянин смертельный враг лорда.
   Но Мордаунт остановился. Он, по-видимому,  размышлял;  потом,  вместо
того чтобы уступить первоначальному порыву и прямо подойти к Винтеру, он
медленно сошел вниз по лестнице, опустив голову, вышел из дво