АЛЕКСАНДР ДЮМА
   ТРИ МУШКЕТЕРА
   ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
   Виконт де Бражелон или десять лет спустя


   АЛЕКСАНДР ДЮМА
   ТРИ МУШКЕТЕРА

   Пер. с французского В. ВАЛЬДМАН, Д. ЛИВШИЦ И К. КСАНИНОЙ
   Изд. Худ. Лит., 1975, Москва
   OCR Палек, 1998 г.


   ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА, где устанавливается, что в героях повести,  кото-
рую мы будем иметь честь рассказать нашим читателям, нет ничего  мифоло-
гического, хотя имена их и оканчиваются на "ос" и "ис".

   Примерно год тему назад, занимаясь в Королевской библиотеке  разыска-
ниями для моей истории Людовика XIV, я случайно напал  на  "Воспоминания
г-на д'Артаньяна", напечатанные - как большинство сочинений того  време-
ни, когда авторы, стремившиеся говорить правду,  не  хотели  отправиться
затем на более или менее длительный срок в Бастилию, - в  Амстердаме,  у
Пьера Ружа. Заглавие соблазнило меня; я у нес эти мемуары домой, разуме-
ется, с позволения хранителя библиотеки, и жадно на них набросился.
   Я не собираюсь подробно разбирать здесь это любопытное  сочинение,  а
только посоветую ознакомиться с ним тем моим  читателям,  которые  умеют
ценить картины прошлого. Они найдут в этих мемуарах портреты,  набросан-
ные рукой мастера, и, хотя эти беглые зарисовки  в  большинстве  случаев
сделаны на дверях казармы и на стенах кабака, читатели тем не менее  уз-
нают в них изображения Людовика XIII, Анны Австрийской, Ришелье, Мазари-
ни и многих придворных того времени, изображения столь же верные, как  в
истории г-на Анкетиля.
   Но, как известно, прихотливый ум писателя иной раз волнует  то,  чего
не замечают широкие круги читателей. Восхищаясь, как, без сомнения,  бу-
дут восхищаться и другие, уже отмеченными здесь достоинствами  мемуаров,
мы были, однако, больше всего поражены одним обстоятельством, на которое
никто до нас, наверное, не обратил ни малейшего внимания.
   Д'Артаньян рассказывает, что, когда он впервые явился к капитану  ко-
ролевских мушкетеров г-ну де Тревилю, он встретил в  его  приемной  трех
молодых людей, служивших в том прославленном полку, куда сам он добивал-
ся чести быть зачисленным, и что их звали Атос, Портос и Арамис.
   Признаемся, чуждые нашему слуху имена поразили нас, и нам сразу приш-
ло на ум, что это всего лишь псевдонимы, под которыми  Д'Артаньян  скрыл
имена, быть может знаменитые, если только носители этих прозвищ не  выб-
рали их сами в тот день, когда из прихоти, с досады или же  по  бедности
они надели простой мушкетерский плащ.
   С тех пор мы не знали покоя, стараясь отыскать в сочинениях того вре-
мени хоть какой-нибудь след этих необыкновенных имен, возбудивших в  нас
живейшее любопытство.
   Один только перечень книг, прочитанных нами с этой целью, составил бы
целую главу, что, пожалуй, было бы очень поучительно, но вряд ли занима-
тельно для наших читателей. Поэтому мы только скажем им, что в ту  мину-
ту, когда, упав духом от столь длительных и бесплодных  усилий,  мы  уже
решили бросить наши изыскания, мы нашли наконец, руководствуясь советами
нашего знаменитого и ученого друга Полена Париса, рукопись in-folio, по-
меченную. N 4772 или 4773, не помним точно, и озаглавленную:
   "Воспоминания графа де Ла Фер о некоторых  событиях,  происшедших  во
Франции к концу царствования короля Людовика XIII и в начале  царствова-
ния короля Людовика XIV".
   Можно представить себе, как велика была наша радость, когда, перелис-
тывая эту рукопись, нашу последнюю надежду, мы обнаружили  на  двадцатой
странице имя Атоса, на двадцать седьмой - имя  Портоса,  а  на  тридцать
первой - имя Арамиса.
   Находка совершенно неизвестной рукописи в такую эпоху, когда  истори-
ческая наука достигла столь высокой степени развития, показалась нам чу-
дом. Мы поспешили испросить разрешение напечатать ее, чтобы явиться ког-
данибудь с чужим багажом в Академию Надписей и Изящной Словесности, если
нам не удастся - что весьма вероятно -  быть  принятыми  во  Французскую
академию со своим собственным.
   Такое разрешение, считаем своим долгом сказать это, было нам  любезно
дано, что мы и отмечаем здесь, дабы гласно уличить во лжи недоброжелате-
лей,  утверждающих,  будто  правительство,  при  котором  мы  живем,  не
очень-то расположено к литераторам.
   Мы предлагаем сейчас вниманию наших читателей первую часть этой  дра-
гоценной рукописи, восстановив подобающее ей заглавие, и обязуемся, если
эта первая часть будет иметь тот успех, которого она заслуживает и в ко-
тором мы не сомневаемся, немедленно опубликовать и вторую.
   А пока что, так как восприемник является вторым отцом, мы  приглашаем
читателя видеть в нас, а не в графе  де  Ла  Фер  источник  своего  удо-
вольствия или скуки.
   Итак, мы переходим к нашему повествованию.


   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


   ТРИ ДАРА Г-НА Д'АРТАНЬЯНА-ОТЦА

   В первый понедельник апреля 1625 года все  население  городка  Мента,
где некогда родился автор "Романа о розе", казалось  взволнованным  так,
словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель. Некоторые
из горожан при виде женщин, бегущих в сторону  Главной  улицы,  и  слыша
крики детей, доносившиеся с порога домов,  торопливо  надевали  доспехи,
вооружались кто мушкетом, кто бердышом, чтобы придать себе более мужест-
венный вид, и устремлялись к гостинице "Вольный мельник", перед  которой
собиралась густая и шумная толпа любопытных,  увеличивавшаяся  с  каждой
минутой.
   В те времена такие волнения были явлением обычным, и редкий день  тот
или иной город не мог занести в свои летописи подобное событие.  Знатные
господа сражались друг с другом; король воевал с кардиналом; испанцы ве-
ли войну с королем. Но, кроме этой борьбы -  то  тайной,  то  явной,  то
скрытой, то открытой, - были еще и воры, и нищие, и гугеноты, бродяги  и
слуги, воевавшие со всеми. Горожане  вооружались  против  воров,  против
бродяг, против слуг" нередко - против  владетельных  вельмож,  время  от
времени - против короля, но против кардинала  или  испанцев  -  никогда.
Именно в силу этой закоренелой привычки в  вышеупомянутый  первый  поне-
дельник апреля 1625 года горожане, услышав шум и не узрев ни  желтокрас-
ных значков, ни ливрей слуг герцога де Ришелье, устремились к  гостинице
"Вольный мельник".
   И только там для всех стала ясна причина суматохи.
   Молодой человек... Постараемся набросать его портрет: представьте се-
бе Дон-Кихота в восемнадцать лет, Дон-Кихота без доспехов, без лат и на-
бедренников, в шерстяной куртке, синий цвет  которой  приобрел  оттенок,
средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое смуглое лицо; выда-
ющиеся скулы - признак хитрости; челюстные мышцы  чрезмерно  развитые  -
неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить гасконца,  даже
если на нем нет берета, - а молодой человек был в берете, украшенном по-
добием пера; взгляд открытый и умный; нос крючковатый, но тонко очерчен-
ный; рост слишком высокий для юноши и недостаточный для зрелого мужчины.
Неопытный человек мог бы принять его за пустившегося в путь  фермерского
сына, если бы не длинная шпага на кожаной портупее, бившаяся о ноги сво-
его владельца, когда он шел пешком, и ерошившая гриву его коня, когда он
ехал верхом.
   Ибо у нашего молодого человека был конь, и даже столь  замечательный,
что и впрямь был всеми замечен. Это был беарнский мерин лет  двенадцати,
а то и четырнадцати от роду, желтовато-рыжей масти, с облезлым хвостом и
опухшими бабками. Конь этот, хоть и трусил, опустив  морду  ниже  колен,
что освобождало всадника от необходимости натягивать  мундштук,  все  же
способен был покрыть за день расстояние в восемь лье. Эти качества  коня
были, к несчастью, настолько заслонены его нескладным видом  и  странной
окраской, что в те годы, когда все знали толк в лошадях, появление выше-
упомянутого беарнского мерина в Менге, куда он вступил с  четверть  часа
назад через ворота Божанси, произвело столь неблагоприятное впечатление,
что набросило тень даже и на самого всадника.
   Сознание этого тем острее задевало молодого  д'Артаньяна  (так  звали
этого нового Дон-Кихота, восседавшего на новом Росинанте), что он не пы-
тался скрыть от себя, насколько он - каким бы хорошим наездником  он  ни
был - должен выглядеть смешным на подобном коне. Недаром он оказался  не
в силах подавить тяжелый вздох, принимая этот дар  от  д'Артаньяна-отца.
Он знал, что цена такому коню самое большее двадцать ливров. Зато нельзя
отрицать, что бесценны были слова, сопутствовавшие этому дару.
   - Сын мой! - произнес гасконский дворянин с тем  чистейшим  беарнским
акцентом, от которого Генрих IV не мог отвыкнуть до конца своих дней.  -
Сын мой, копь этот увидел свет в доме вашего отца лет тринадцать назад и
все эти годы служил нам верой и правдой, что должно  расположить  вас  к
нему. Не продавайте его ни при каких обстоятельствах, дайте ему в почете
и покое умереть от старости. И, если вам придется пуститься на нем в по-
ход, щадите его, как вы щадили бы старого слугу. При дворе, -  продолжал
д'Артаньян-отец, - в том случае, если вы будете  там  приняты,  на  что,
впрочем, вам дает право древность вашего рода, поддерживайте  ради  себя
самого и ваших близких честь вашего дворянского имени, которое более пя-
ти столетий с достоинством носили ваши предки. Под  словом  "близкие"  я
подразумеваю ваших родных и друзей. Не покоряйтесь никому, за исключени-
ем короля и кардинала. Только мужеством - слышите ли вы, единственно му-
жеством! - дворянин в наши дни может пробить себе путь. Кто дрогнет хоть
на мгновение, возможно, упустит случай, который именно в  это  мгновение
ему предоставляла фортуна. Вы молоды и обязаны быть храбрым по двум при-
чинам: во-первых, вы гасконец, и, кроме того, - вы мой сын.  Не  опасай-
тесь случайностей и ищите приключений. Я дал зам  возможность  научиться
владеть шпагой. У вас железные икры и стальная хватка. Вступайте  в  бой
по любому поводу, деритесь на дуэли, тем более что дуэли  воспрещены  и,
следовательно, нужно быть мужественным вдвойне, чтобы драться.  Я  могу,
сын мой, дать вам с собою всего пятнадцать экю, коня и те советы,  кото-
рые вы только что выслушали. Ваша матушка добавит к этому рецепт некоего
бальзама, полученный ею от цыганки; этот бальзам обладает  чудодействен-
ной силой и излечивает любые раны, кроме сердечных. Воспользуйтесь  всем
этим и живите счастливо и долго... Мне остается прибавить еще только од-
но, а именно: указать вам пример - не себя, ибо я никогда не  бывал  при
дворе и участвовал добровольцем только в войнах за веру. Я имею  в  виду
господина де Тревиля, который был некогда моим  соседом.  В  детстве  он
имел честь играть с нашим королем Людовиком Тринадцатым - да хранит  его
господь! Случалось, что игры их переходили в драку, и в этих драках  пе-
ревес оказывался не всегда на стороне  короля.  Тумаки,  полученные  им,
внушили королю большое уважение и дружеские чувства к господину де  Тре-
вилю. Позднее, во время первой своей поездки в Париж, господин  де  Тре-
виль дрался с другими лицами пять раз, после смерти покойного  короля  и
до совершеннолетия молодого - семь раз, не считая войн и походов,  а  со
дня совершеннолетия и до наших дней - раз сто! И  недаром,  невзирая  на
эдикты, приказы и постановления, он сейчас капитан мушкетеров,  то  есть
цезарского легиона, который высоко ценит король и  которого  побаивается
кардинал. А он мало чего боится, как всем известно. Кроме того, господин
де Тревиль получает десять тысяч экю в год. И следовательно,  он  весьма
большой вельможа. Начал он так  же,  как  вы.  Явитесь  к  нему  с  этим
письмом, следуйте его примеру и действуйте так же, как он.
   После этих слов г-н д'Артаньян-отец вручил сыну свою собственную шпа-
гу, нежно облобызал его в обе щеки и благословил.
   При выходе из комнаты отца юноша увидел свою мать,  ожидавшую  его  с
рецептом пресловутого бальзама, применять который, судя  по  приведенным
выше отцовским советам, ему предстояло  часто.  Прощание  здесь  длилось
дольше и было нежнее, чем с отцом, не потому, чтобы отец не любил своего
сына, который был единственным его детищем, но потому что г-н д'Артаньян
был мужчина и счел бы недостойным мужчины дать волю своему чувству, тог-
да как г-жа д'Артаньян была женщина и мать. Она горько плакала, и  нужно
признать, к чести г-на д'Артаньяна-младшего, что,  как  ни  старался  он
сохранить выдержку, достойную будущего мушкетера, чувства взяли верх,  и
он пролил много слез, которые ему удалось - и то с большим трудом - лишь
наполовину скрыть.
   В тот же день юноша пустился в путь со всеми тремя отцовскими дарами,
состоявшими, как мы уже говорили, из пятнадцати экю,  коня  и  письма  к
г-ну де Тревилю. Советы, понятно, не в счет.
   Снабженный таким напутствием, д'Артаньян как телесно, так  и  духовно
точь-в-точь походил на героя Сервантеса, с которым мы его  столь  удачно
сравнили, когда долг рассказчика заставил  нас  набросать  его  портрет.
Дон-Кихоту ветряные мельницы представлялись великанами, а стадо  овец  -
целой армией. Д'Артаньян каждую улыбку воспринимал  как  оскорбление,  а
каждый взгляд - как вызов. Поэтому он от Тарба до Менга не разжимал  ку-
лака и не менее десяти раз на день хватался за эфес своей шпаги. Все  же
его кулак не раздробил никому челюсти, а шпага не покидала своих  ножен.
Правда, вид злополучной клячи не раз вызывал улыбку на  лицах  прохожих,
но, так как о ребра коня билась внушительного размера шпага, а еще  выше
поблескивали глаза, горевшие не столько гордостью, сколько гневом,  про-
хожие подавляли смех, а если уж веселость брала верх над  осторожностью,
старались улыбаться одной половиной  лица,  словно  древние  маски.  Так
д'Артаньян, сохраняя величественность осанки и весь запас запальчивости,
добрался до злополучного города Менга.
   Но там, у самых ворот "Вольного мельника", сходя с лошади без  помощи
хозяина, слуги или конюха, которые придержали бы стремя приезжего, д'Ар-
таньян в раскрытом окне второго этажа заметил дворянина высокого роста и
важного вида. Дворянин этот, с лицом надменным и  неприветливым,  что-то
говорил двум спутникам, которые, казалось, почтительно слушали его.
   Д'Артаньян, по обыкновению, сразу же предположил,  что  речь  идет  о
нем, и напряг слух. На этот раз он не ошибся или ошибся только  отчасти:
речь шла не о нем, а о его лошади. Незнакомец,  по-видимому,  перечислял
все ее достоинства, а так как слушатели, как я уже упоминал,  относились
к нему весьма почтительно, то разражались хохотом при каждом его  слове.
Принимая во внимание, что даже легкой улыбки было достаточно  для  того,
чтобы вывести из себя нашего героя,  нетрудно  себе  представить,  какое
действие возымели на него столь бурные проявления веселости.
   Д'Артаньян прежде всего пожелал рассмотреть физиономию наглеца,  поз-
волившего себе издеваться над ним. Он вперил гордый взгляд в  незнакомца
и увидел человека лет сорока, с черными проницательными глазами, с блед-
ным лицом, с крупным носом и черными,  весьма  тщательно  подстриженными
усами. Он был в камзоле и фиолетовых штанах со шнурами  того  же  цвета,
без всякой отделки, кроме обычных прорезей, сквозь которые виднелась со-
рочка. И штаны и камзол, хотя и новые, были сильно измяты, как  дорожные
вещи, долгое время пролежавшие в сундуке. Д'Артаньян все  это  уловил  с
быстротой тончайшего наблюдателя, возможно также  подчиняясь  инстинкту,
подсказывавшему ему, что этот человек сыграет значительную  роль  в  его
жизни.
   Итак, в то самое мгновение, когда д'Артаньян остановил свой взгляд на
человеке в фиолетовом камзоле, тот отпустил по адресу беарнского  конька
одно из своих самых изощренных и глубокомысленных  замечаний.  Слушатели
его разразились смехом, и по лицу говорившего скользнуло,  явно  вопреки
обыкновению, бледное подобие улыбки. На этот раз не могло быть сомнений:
д'Артаньяну было нанесено настоящее оскорбление.
   Преисполненный этого сознания, он глубже надвинул на глаза  берет  и,
стараясь подражать придворным манерам,  которые  подметил  в  Гаскони  у
знатных путешественников, шагнул вперед, схватившись одной рукой за эфес
шпаги и подбоченясь другой. К несчастью, гнев с каждым мгновением ослеп-
лял его все больше, и он в конце концов  вместо  гордых  и  высокомерных
фраз, в которые собирался облечь свой вызов, был в состоянии  произнести
лишь несколько грубых слов, сопровождавшихся бешеной жестикуляцией.
   - Эй, сударь! - закричал он. - Вы! Да, вы, прячущийся за  этим  став-
нем! Соблаговолите сказать, над чем вы смеетесь, и мы посмеемся вместе!
   Знатный проезжий медленно перевел взгляд с коня  на  всадника.  Каза-
лось, он не сразу понял, что это к нему обращены столь странные  упреки.
Затем, когда у него уже не могло оставаться сомнений, брови  его  слегка
нахмурились, и он, после довольно продолжительной паузы, ответил  тоном,
полным непередаваемой иронии и надменности:
   - Я не с вами разговариваю, милостивый государь.
   - Но я разговариваю с вами!  -  воскликнул  юноша,  возмущенный  этой
смесью наглости и изысканности, учтивости и презрения.
   Незнакомец еще несколько мгновений не сводил глаз  с  д'Артаньяна,  а
затем, отойдя от окна, медленно вышел из дверей гостиницы и  остановился
в двух шагах от юноши, прямо против его коня. Его спокойствие и  насмеш-
ливое выражение лица еще усилили веселость его собеседников,  продолжав-
ших стоять у окна.
   Д'Артаньян при его приближении вытащил шпагу из ножен на целый фут.
   - Эта лошадь в самом деле ярко-желтого цвета или, вернее,  была  ког-
да-то таковой, - продолжал незнакомец, обращаясь к своим слушателям, ос-
тавшимся у окна, и словно не замечая раздражения  д'Артаньяна,  несмотря
на то что молодой гасконец стоял между ним и его собеседниками,  -  Этот
цвет, весьма распространенный в растительном мире, до сих пор редко  от-
мечался у лошадей.
   - Смеется над конем тот, кто не осмелится смеяться над его  хозяином!
- воскликнул в бешенстве гасконец.
   - Смеюсь я, сударь, редко, - произнес незнакомец. - Вы могли бы заме-
тить это по выражению моего лица. Но я надеюсь сохранить за собой  право
смеяться, когда пожелаю.
   - А я, - воскликнул Д'Артаньян, - не позволю вам  смеяться,  когда  я
этого не желаю!
   - В самом деле, сударь? - переспросил незнакомец еще более  спокойным
тоном. - Что ж, это вполне справедливо.
   И, повернувшись на каблуках, он направился к воротам гостиницы, у ко-
торых Д'Артаньян, еще подъезжая, успел заметить оседланную лошадь.
   Но не таков был Д'Артаньян, чтобы отпустить человека,  имевшего  дер-
зость насмехаться над ним. Он полностью вытащил свою шпагу  из  ножен  и
бросился за обидчиком, крича ему вслед:
   - Обернитесь, обернитесь-ка, сударь, чтобы мне  не  пришлось  ударить
вас сзади!
   - Ударить меня? - воскликнул незнакомец, круто повернувшись на каблу-
ках и глядя на юношу столь же удивленно, сколь и презрительно. - Что вы,
что вы, милейший, вы, верно, с ума спятили!
   И тут же, вполголоса и словно разговаривая с самим собой, он добавил:
   - Вот досада! И какая находка для его величества, который всюду  ищет
храбрецов, чтобы пополнить ряды своих мушкетеров...
   Он еще не договорил, как д'Артаньян сделал такой яростный выпад, что,
не отскочи незнакомец вовремя, эта шутка оказалась бы  последней  в  его
жизни. Незнакомец понял, что история принимает серьезный оборот,  выхва-
тил шпагу, поклонился противнику и в самом деле приготовился к защите.
   Но в этот самый миг оба его собеседника в сопровождении  трактирщика,
вооруженные палками, лопатами и каминными щипцами, накинулись  на  д'Ар-
таньяна, осыпая его градом ударов. Это неожиданное нападение резко изме-
нило течение поединка, и противник д'Артаньяна, воспользовавшись мгнове-
нием, когда тот повернулся, чтобы грудью встретить дождь  сыпавшихся  на
него ударов, все так  же  спокойно  сунул  шпагу  обратно  в  ножны.  Из
действующего лица, каким он чуть было не стал