о дорожу этим арестом.
   ДаАртаньян пожал плечами.
   - Да, это так, - продолжал Атос. - Если б вы  отпустили  меня,  я  бы
добровольно явился в тюрьму. Я хочу доказать  этому  юнцу,  ослепленному
блеском своей короны, я хочу доказать ему, что он может быть первым сре-
ди людей только при том условии, что будет самым  великодушным  и  самым
мудрым из них. Он налагает на меня наказание, отправляет  в  тюрьму,  он
обрекает меня на пытку, ну что ж! Он злоупотребляет своею властью,  и  я
хочу заставить его у знать, что такое угрызения совести, пока господь не
явит ему, что такое возмездие.
   - Друг мой, - ответил на эти слова даАртаньян,  -  я  слишком  хорошо
знаю, что если вы произнесли "нет", - значит - нет. Я более  не  настаи-
ваю. Вы хотите ехать в Бастилию?
   - Да, хочу.
   - Поедем! В Бастилию! - крикнул даАртаньян кучеру.
   И, откинувшись на подушки кареты, он  стал  яростно  кусать  ус,  что
всегда означало, как было известно Атосу, что он уже принял решение  или
оно в нем только рождается. В карете, которая продолжала равномерно  ка-
титься, не ускоряя и не замедляя  движения,  воцарилось  молчание.  Атос
взял мушкетера за руку и спросил:
   - Вы не сердитесь на меня, даАртаньян?
   - Я? Чего же мне сердиться? Все, что вы делаете из героизма, я сделал
бы из упрямства.
   - Но вы согласны со мной, вы согласны, что бог отомстит за меня, раз-
ве не так, даАртаньян?
   - И я знаю людей на земле, которые охотно ему в этом помогут, - доба-
вил капитан мушкетеров.


   XXIII
   ТРИ СОТРАПЕЗНИКА, КРАЙНЕ ПОРАЖЕННЫЕ ТЕМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВОМ, ЧТО  СОШЛИСЬ
ВМЕСТЕ ЗА УЖИНОМ

   Карета подкатила к первым воротам Бастилии. Часовой велел кучеру  ос-
тановить лошадей, но нескольких слов даАртаньяна было достаточно,  чтобы
ее пропустили в крепость.
   И пока ехали по широкой сводчатой галерее, ведшей во двор коменданта,
даАртаньян, рысьи глаза которого видели решительно все,  и  даже  сквозь
стены, неожиданно вскрикнул:
   - Что я вижу, однако!
   - Что же вы видите, друг мой? - невозмутимо спросил Атос.
   - Посмотрите в том направлении.
   - Во двор?
   - Да, и поскорее.
   - Ну что ж, там карета, и в ней привезли, надо думать, такого же нес-
частного арестанта, как я.
   - Это было бы чрезвычайно забавно.
   - Вы говорите загадками, дорогой друг.
   - Поспешите взглянуть еще раз, чтобы увидеть, кто выйдет из этой  ка-
реты.
   Именно в это мгновение второй часовой снова остановил даАртаньяна, и,
пока выполнялись формальности, Атос имел возможность разглядеть на расс-
тоянии ста шагов человека, на которого ему указывал капитан мушкетеров.
   Этот человек выходил из кареты у самых дверей управления коменданта.
   - Ну, - торопил даАртаньян, - вы его видите?
   - Да, это человек в сером платье.
   - Что же вы скажете по этому поводу?
   - То, что я знаю о нем не слишком уж много; повторяю, это  человек  в
сером платье, покидающий в данную минуту карету, вот и все.
   - Я готов биться об заклад! Это - он.
   - Кто же?
   - Арамис.
   - Арамис арестован? Немыслимо!
   - Я вовсе не утверждаю, что он арестован; ведь он один, никто не соп-
ровождает его, и к тому же он приехал на своих лошадях.
   - В таком случае что он тут делает?
   - О, он коротко знаком с господином Безмо,  комендантом  Бастилии,  -
сказал даАртаньян, и в тоне его почувствовалась досада. -  Черт  подери,
мы приехали в самое время.
   - Почему?
   - Чтобы встретиться с ним.
   - Что до меня, то я весьма сожалею об  этом.  Вопервых,  потому,  что
Арамис огорчится, увидав меня при таких обстоятельствах,  и,  во-вторых,
его огорчит, что мы увидели его здесь.
   - Ваше рассуждение безупречно.
   - К несчастью, когда встречаешься с кем-нибудь в этой крепости,  отс-
тупить невозможно, сколько бы ты ни желал избегнуть свидания.
   - Послушайте, Атос, мне пришла в голову мысль: нужно избавить Арамиса
от огорчения, о котором вы только что говорили.
   - Но как это сделать?
   - Я вам сейчас расскажу... а впрочем, предоставьте мне объяснить  ему
наше посещение крепости на мой собственный лад; я отнюдь не побуждаю вас
лгать, для вас это было бы невыполнимо.
   - Но что же я должен сделать?
   - Знаете что, я буду лгать за двоих; с характером и повадками урожен-
ца Гаскони это не так уж трудно.
   Атос рассмеялся. Карета остановилась у того же подъезда, где и  каре-
та, доставившая Арамиса, то есть, как мы уже указали, у порога  управле-
ния коменданта.
   - Итак, решено? - вполголоса спросил даАртаньян, обращаясь к Атосу.
   Атос выразил свое согласие кивком головы. Они  стали  подниматься  по
лестнице. Если кого-нибудь удивит, что даАртаньян и Атос  с  такою  лег-
костью проникли в Бастилию, то мы посоветуем такому читателю  вспомнить,
что при въезде, то есть у наиболее тщательно охраняемых  крепостных  во-
рот, даАртаньян сказал часовому, что привез государственного  преступни-
ка, тогда как у третьих ворот, то есть уже во внутреннем дворе крепости,
он ограничился тем, что небрежно обронил: "К господину Безмо".
   И часовой тотчас же пропустил их к Безмо. Спустя несколько минут  они
оказались в комендантской столовой, и первым, кто попался на глаза даАр-
таньяну, был Арамис, сидевший рядом с Безмо и дожидавшийся обеда,  лако-
мый запах которого распространялся по всей квартире.
   Если даАртаньян притворился, что изумлен этой встречей, то Арамису не
было надобности изображать изумление: оно было искренним. При виде обоих
друзей он вздрогнул и явственно выдал свое волнение.
   Атос и даАртаньян между тем принялись как ни в чем не  бывало  здоро-
ваться с хозяином и Арамисом, и Безмо,  удивленный  и  озадаченный  при-
сутствием этих трех гостей, начал всячески обхаживать их.
   - По какому случаю? - спросил Арамис.
   - С тем же вопросом и мы обращаемся к вам, - ответил ему даАртаньян.
   - Уж не садимся ли мы все трое в тюрьму? - воскликнул Арамис нарочито
весело.
   - Да, да! - заметил даАртаньян. - От этих стен и в  самом  деле  чер-
товски разит тюрьмой. Господин Безмо, вы, разумеется, помните, что приг-
лашали меня обедать?
   - Я?! - вскричал пораженный Безмо.
   - Черт возьми! Да вы, никак, с облаков свалились! Неужели  вы  успели
забыть о своем приглашении?
   Безмо побледнел, покраснел, взглянул на Арамиса, который, в свою оче-
редь, смотрел на него в упор, и кончил тем, что пробормотал:
   - Конечно, я просто в восторге... но... честное слово... я совершенно
не помню... Ах, до чего же у меня слабая память!
   - Но я, кажется, виноват перед вами, - сказал д'Артаньян с притворным
раздражением в голосе.
   - Виноваты! Но в чем же?
   - В том, что вспомнил о вашем приглашении пообедать. Разве не так?
   Безмо бросился к нему и торопливо заговорил:
   - Не обижайтесь, дорогой капитан. У меня самая плохая голова во  всем
королевстве. Отнимите у меня моих голубей и мою голубятню - и я не  стою
самого последнего новобранца.
   - Наконец-то вы, кажется, начали вспоминать, - произнес заносчиво да-
Артаньян.
   - Да, да, - ответил нерешительно комендант, - вспоминаю.
   - Это было у короля. Вы мне рассказали - не знаю уж что  -  про  ваши
счеты с господами Лувьером и Трамбле.
   - Да, - да, конечно.
   - И про благоволение к вам господина д'Эрбле.
   - А! - вскричал Арамис, устремив пристальный  взгляд  прямо  в  глаза
несчастного коменданта. - А между тем вы жаловались на свою память, гос-
подин де Безмо.
   Безмо перебил мушкетера:
   - Ну как же! Конечно, вы правы. Я как сейчас вижу себя вместе с  вами
у короля. Тысяча извинений!
   Но заметьте, дорогой господин даАртаньян, и в этот  час,  и  в  любой
другой, званый или незваный, вы в моем доме  -  хозяин,  вы  и  господин
д'Эрбле, ваш друг, - сказал он, повернувшись к епископу, - и вы, сударь,
- с поклоном добавил он, обращаясь к Атосу.
   - Я так всегда и считал, - ответил даАртаньян. - Вот почему я и прие-
хал. Будучи этим вечером свободен от службы в королевском дворце, я  ре-
шил заехать к вам запросто и по дороге встретился с графом.
   Атос поклонился.
   - Граф, только что посетивший его величество, вручил мне приказ, тре-
бующий срочного исполнения. Мы были совсем близко от вас. Я решил все же
повидаться с вами, хотя бы лишь для  того,  чтобы  пожать  вашу  руку  и
представить вам графа, о котором вы с такой похвалой отзывались у короля
в тот самый вечер, когда...
   - Прекрасно, прекрасно! Граф де Ла Фер, не так ли?
   - Он самый.
   - Добро пожаловать, граф.
   - И он останется с вами обедать. А я, бедная гончая, я должен мчаться
по делам службы. Какие же вы счастливые смертные, вы, но не я! - добавил
даАртаньян, вздыхая с такой силою, с какою мог бы вздохнуть разве только
Портос.
   - Значит, вы уезжаете? - воскликнули в один голос Арамис и Безмо, ко-
торых обрадовала приятная неожиданность.
   Это не ускользнуло от даАртаньяна.
   - Я оставляю вместо себя благородного и любезного сотрапезника, - за-
кончил даАртаньян.
   И он слегка коснулся плеча Атоса, которого  также  удивило  внезапное
решение даАртаньяна и который не смог скрыть изумления. Это, в свою оче-
редь, было замечено Арамисом, но не Безмо, так как последний не отличал-
ся такой догадливостью, как трое друзей.
   - Итак, мы лишаемся вашего общества, - снова заговорил комендант.
   - Я отлучусь на час или, самое большее, полтора.
   К десерту я снова буду у вас.
   - В таком случае мы подождем, - пообещал Безмо.
   - Не надо, прошу вас. Вы поставите меня в крайне неловкое положение.
   - Но вы все же вернетесь? - спросил Атос с сомнением в голосе.
   - Разумеется, - сказал даАртаньян, многозначительно  пожимая  ему  на
прощание руку.
   И он едва слышно добавил:
   - Ждите меня, Атос, будьте непринужденны. И, бога ради, не говорите о
деле, которое привело нас с вами в Бастилию.
   Новое рукопожатие подтвердило графу, что он должен  быть  молчалив  и
непроницаем.
   Безмо проводил даАртаньяна до самых дверей.
   Арамис, решив заставить Атоса заговорить, осыпал его кучей  любезнос-
тей, но всякая добродетель Атоса была добродетелью высшей марки. Если  б
потребовалось, он мог бы сравняться в красноречии с лучшими ораторами на
свете; но при случае он предпочел бы скорей умереть, чем произнести хоть
один-единственный слог.
   ДаАртаньян уехал. Не прошло и десяти минут, как трое оставшихся  сот-
рапезников уселись за стол, ломившийся от самых роскошных яств.  Всевоз-
можные жаркие, закуски, соленья, бесконечные вина сменяли друг друга  на
этом столе, оплачиваемом королевской казной с  такой  беспримерной  щед-
ростью, что Кольбер мог бы легко урезать две трети расходов, и  никто  в
Бастилии от этого не отощал бы.
   Только Безмо ел и пил в свое удовольствие. Арамис ни от чего не отка-
зывался; он отведывал всего понемножку. Что до Атоса, то  после  супа  и
трех необременительных блюд он больше ни к чему не притрагивался.
   Разговор был таким, каким может быть разговор между тремя  собеседни-
ками столь различного душевного склада, с такими несхожими мыслями и за-
ботами.
   Арамис снова и снова возвращался к вопросу о том, по  какой  странной
случайности Атос остался у Безмо, когда даАртаньяна там не было, и поче-
му тут не было даАртаньяна, раз оставался Атос. Атос постиг  ум  Арамиса
до тонкостей; он знал, что тот вечно что-то устраивает и затевает, вечно
плетет сети каких-то интриг; рассмотрев хорошенько своего давнего друга,
он понял, что и на этот раз Арамис увлечен весьма важными планами. Вслед
за ним и Атос углубился в размышления о себе и не раз сам  себя  спраши-
вал, почему даАртаньян столь неожиданно и поспешно покинул Бастилию, ос-
тавив там привезенного им заключенною, без соблюдения  необходимых  фор-
мальностей.
   Но не на этих действующих лицах повести остановим мы  наше  внимание.
Мы покинем их за столом, перед остатками каплунов, дичи и рыбы, изуродо-
ванных ножом рачительного Безмо. Мы отправимся  по  следам  д'Артаньяна,
который, вскочив в ту же карету, что привезла его вместе с Атосом, крик-
нул в самое ухо кучеру:
   - К королю, и пусть мостовая запылает под нами!


   XXIV
   О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ЛУВРЕ, ПОКА УЖИНАЛИ В БАСТИЛИИ

   Как мы видели в одной из предшествующих глав, де Сент-Эньян  выполнил
поручение, которое король дал ему к Лавальер, но, несмотря на  все  свое
красноречие, он не мог убедить юную девушку в том, что в лице  короля  у
нее достаточно могущественный защитник и что она не нуждается больше  ни
в чьей помощи.
   При первых же словах королевского фаворита, сообщившего  о  раскрытии
ее тайны, Луиза разразилась рыданиями и отдалась  своему  горю,  которое
король счел бы оскорбительным для себя, если б мог наблюдать за ним хотя
бы уголком глаза. Де Сент-Эньян, выполняя обязанности посла, обиделся за
своего господина и вернулся к нему с отчетом обо всем, что видел и  слы-
шал. Здесь-то мы и находим его в большом волнении перед еще более взвол-
нованным королем.
   - Но что же она наконец решила? - спросил Людовик. - Что же она реши-
ла? Увижу ли я ее, по крайней мере, до ужина? Придет ли она или мне  са-
мому надо отправиться к ней?
   - Мне кажется, государь, что, если ваше величество желаете  увидеться
с ней, вам придется сделать не только первый шаг по направлению  к  ней,
но и проделать весь путь.
   - Ничего для меня! Выходит, что этот Бражелон ей  очень  и  очень  по
сердцу? - пробормотал Людовик XIV сквозь зубы.
   - О ваше величество, этого быть не может; мадемуазель де Лавальер лю-
бит вас, любит всем сердцем. Ведь вы знаете, что Бражелон принадлежит  к
той суровой породе людей, которые разыгрывают из себя римских героев.
   Король улыбнулся. Он знал, что это значит, - ведь он только что расс-
тался с Атосом.
   - Что же касается мадемуазель де Лавальер, то она была  воспитана  на
половине вдовствующей принцессы, то есть уединенно и в строгости.  Жених
и невеста обменялись клятвами пред луною и звездами, и теперь, государь,
чтобы разрушить этот союз, нужен сам дьявол.
   Де Сент-Эньян надеялся развеселить короля,  но  добился  обратного  -
улыбка Людовика сменилась полной серьезностью. Он уже почувствовал то, о
чем Атос говорил даАртаньяну: раскаянье. Он думал о том, что молодые лю-
ди любили друг друга и поклялись в верности; что  один  из  них  сдержал
свое слово, а другая - слишком честна и бесхитростна, чтобы не терзаться
из-за своей измены.
   И вместе с раскаяньем сердце короля уколола ревность. Он не  произнес
больше ни слова и вместо того, чтобы отправиться к  матери,  к  королеве
или к принцессе и немного развлечься и посмешить дам, как он сам говорил
об этом, он опустился в широкое кресло, сидя в котором  его  августейший
отец, Людовик XIII,  скучал  вместе  с  Барада  и  Сен-Маром  в  течение
стольких дней.
   Де Сент-Эньян понял, что развеселить короля сейчас невозможно. Он ре-
шился на крайнюю меру и произнес имя Луизы. Король поднял голову.
   - Как ваше величество предполагаете провести вечер? Надо ли предупре-
дить мадемуазель де Лавальер?
   - Черт возьми! Она предупреждена, как мне кажется.
   - Устроим ли мы прогулку?
   - Мы только что возвратились с прогулки, - ответил король.
   - Что же мы станем делать, ваше величество?
   - Мечтать, де Сент-Эньян, мечтать каждый о своем.  Когда  мадемуазель
де Лавальер достаточно оплачет то, что она оплакивает (в  сердце  короля
все еще говорило раскаянье), тогда, быть может, она соблаговолит  подать
нам весть о себе.
   - Ах, ваше величество, как можете вы так неверно судить о столь  пре-
данном сердце?
   Король покраснел от досады, ревность начала мучить его. Де Сент-Эньян
понимал, что  положение  усложняется,  как  вдруг  раздвинулись  складки
портьеры. Король бросился к двери; первая его мысль была,  что  принесли
записку от Лавальер. Но вместо посланца любви он увидел капитана  мушке-
теров, который молча застыл на порете.
   - Господин даАртаньян! - сказал он. - Это вы!.. Ну как?
   ДаАртаньян посмотрел на де Сент-Эньяна. Глаза короля устремились в ту
же сторону, что и глаза его капитана. Эти взгляды были бы ясны для  вся-
кого, тем более они были понятны де Сент-Эньяну. Придворный поклонился и
вышел. Король и даАртаньян остались наедине.
   - Итак, это сделано? - начал король.
   - Да, ваше величество, - серьезным тоном ответил капитан  мушкетеров.
- Сделано.
   Король умолк, он не находил нужных слов. Однако гордость не позволяла
ему остановиться на сказанном. Если король принял решение, даже  неспра-
ведливое, ему надо доказать всякому, кто присутствовал при том, как  это
решение принималось, и особенно себе самому, что он был  прав,  принимая
его. Для этого существует лишь одно безотказно действующее  средство,  а
именно - придумать вину для своей жертвы.
   Людовик, воспитанный Мазарини и Анной  Австрийской,  владел  ремеслом
короля лучше любого другого монарха. Он и на этот раз постарался  предс-
тавить доказательства этого. После непродолжительного молчания, во время
которого он обдумывал про себя все то, что мы только  что  изложили,  он
небрежно бросил:
   - Что сказал граф?
   - Ничего, ваше величество.
   - Не дал же он арестовать себя молча?
   - Он сказал, что был готов к этому, ваше величество.
   Король вскинул голову и надменно произнес:
   - Полагаю, что граф де Ла Фер перестал разыгрывать из себя бунтаря?
   - Прежде всего, ваше величество, кого вы называете бунтарем?  -  спо-
койно спросил мушкетер. - Разве в глазах короля тот, кто не только  дает
себя запереть в Бастилию, но еще и сопротивляется тем, кто не хочет вез-
ти его в эту крепость, бунтарь?
   - Тем, кто не хочет везти его в крепость? - воскликнул король. -  Ка-
питан, что я слышу? Вы с ума сошли, что ли?
   - Не думаю, ваше величество.
   - Вы говорите о людях, которые  не  хотели  арестовать  графа  де  Ла
Фер?..
   - Да, ваше величество.
   - Но кто эти люди?
   - Очевидно, те, на кого вашим величеством было возложено данное пору-
чение, - сказал мушкетер.
   - Но ведь оно было возложено мною на вас, капитан! - закричал король.
   - Да, ваше величество, на меня.
   - И вы говорите, что, несмотря на мое приказание, вы имели  намерение
не брать под арест человека, который меня оскорбил?
   - Именно так, ваше величество.
   - О!
   - Больше того, я предложил графу сесть на коня, которого велел приго-
товить ему у заставы Конферанс.
   - С какой целью вы приготовили коня?
   - Для того, ваше величество, чтобы граф де Ла Фер мог доехать до Гав-
ра, а оттуда перебраться в Англию.
   - В таком случае вы мне изменили, сударь! - воскликнул король в поры-
ве неукротимой ярости.
   - Да, государь!
   На слова, произнесенные таким тоном,  отвечать  было  нечего.  Король
встретил настолько упорное сопротивление, что оно поразило его.
   - Было ли у вас основание вести себя таким  образом,  господин  даАр-
таньян? - величественно спросил Людовик.
   - Я никогда не действую без оснований, ваше величество.
   - Но этим основанием не была дружба, единственное, что могло бы изви-
нить вас, единственное, что могло бы иметь хоть какой-нибудь  вес;  ведь
ваше положение в этом деле было исключительно благоприятным. Решать было
предоставлено вам.
   - Мне, ваше величество?
   - Разве вы не имели выбора - арестовать графа де  Ла  Фер  или  отка-
заться от этого поручения?
   - Да, ваше величество, но...
   - Но что? - нетерпеливо перебил даАртаньяна король.
   - Вы предупредили меня, ваше величество, что если я не  арестую  его,
то его арестует начальник охраны.
   - Разве я не упростил для вас это дело? Ведь я не понуждал вас  брать
под арест вашего друга графа.
   - Для меня упростили, для моего друга - нет.
   - Почему?
   - Потому что он был бы все равно арестован либо мною, либо  начальни-
ком вашей охраны.
   - Вот какова ваша преданность, сударь!.. Преданность, которая рассуж-
дает, которая позволяет себе выбирать? Сударь, вы не солдат!
   - Я жду, чтобы ваше величество соблаговолили сказать, кто же я.
   - Вы - фр