вание, - вы, богобоязненный человек, вы, кого считают  правед-
ником, желаете только одного - чтобы вас не обвинили в моей смерти, что-
бы она не причинила вам никакого беспокойства?
   - Я должен оберегать вашу жизнь, сударыня, и я сумею сделать это.
   - Но понимаете ли вы, какую вы выполняете обязанность? То, что вы де-
лаете, было бы жестоко, даже если б я была виновна; как же  назовете  вы
свое поведение, как назовет его господь, если я невинна?
   - Я солдат, сударыня, и исполняю полученные приказания.
   - Вы думаете, господь в день Страшного суда отделит слепо  повиновав-
шихся палачей от неправедных судей? Вы не хотите, чтобы я убила свое те-
ло, а вместе с тем делаетесь исполнителем воли того, кто хочет  погубить
мою душу!
   - Повторяю, - сказал Фельтон, начавший колебаться, -  вам  не  грозит
никакая опасность, и я отвечаю за лорда Винтера, как за самого себя.
   - Безумец! - вскричала миледи. - Жалкий безумец тот, кто осмеливается
ручаться за другого, когда наиболее мудрые, наиболее угодные  богу  люди
не осмеливаются поручиться за самих себя!  Безумец  тот,  кто  принимает
сторону сильнейшего и счастливейшего, чтобы притеснять слабую и несчаст-
ную!
   - Невозможно, сударыня, невозможно! -  вполголоса  произнес  Фельтон,
сознававший в душе всю справедливость этого довода. - Пока вы узница, вы
не получите через меня свободу; пока вы живы, вы не лишитесь через  меня
жизни.
   - Да, - вскричала миледи, - но я лишусь того, что мне дороже жизни: я
лишусь чести! И вас, Фельтон, вас я сделаю ответственным перед  богом  и
людьми за мой стыд и за мой позор!
   На этот раз Фельтон, как ни был он бесстрастен или  как  ни  старался
казаться таким, не мог устоять против тайного воздействия,  которому  он
уже начал подчиняться: видеть эту  женщину,  такую  прекрасную,  чистую,
словно непорочное видение, - видеть ее то проливающей слезы, то угрожаю-
щей, в одно и то же время испытывать обаяние со красоты и покоряющую си-
лу ее скорби - это было слишком много для мечтателя, слишком  много  для
ума, распаленного восторгами исступленной воры, слишком много для  серд-
ца, снедаемого пылкой любовью к богу и жгучей ненавистью к людям.
   Миледи уловила это смущение, бессознательно почуяла пламя  противопо-
ложных страстей, бушевавших в крови молодого фанатика; подобно искусному
полководцу, который, видя, что неприятель готов отступить, идет на  него
с победным кличем, она встала, прекрасная, как древняя жрица, вдохновен-
ная, как христианская девственница; шея ее обнажилась,  волосы  размета-
лись, взор зажегся тем огнем, который уже внес смятение в чувства  моло-
дого пуританина; одной рукой стыдливо придерживая на груди платье,  дру-
гую простирая вперед, она шагнула к нему и запела своим нежным  голосом,
которому в иных случаях умела придавать страстное и грозное выражение:
   Бросьте жертву в пасть Ваала"
   Киньте мученицу львам -
   Отомстит всевышний вам!..
   Я из бездн к нему воззвала -
   При этом странном обращении Фельтон застыл от неожиданности.
   - Кто вы, кто вы? - вскричал он, с мольбой складывая ладони.  -  Пос-
ланница ли вы неба, служительница ли ада, ангел вы или демон, зовут  вас
Элоа или Астарта?
   - Разве ты не узнал меня, Фельтон? Я не ангел и не  демон  -  я  дочь
земли, и я сестра тебе по вере, вот и все.
   - Да, да! Я сомневался еще, теперь я верю.
   - Ты веришь, а между тем ты сообщник этого отродья Велиала,  которого
зовут лордом Винтером! Ты веришь, а между тем ты оставляешь меня в руках
моих врагов, врага Англии, врага божия! Ты веришь, а между тем ты преда-
ешь меня тому, кто наполняет и оскверняет мир своей ересью и своим  рас-
путством, - гнусному Сарданапалу, которого слепцы зовут герцогом  Бекин-
гэмом, а верующие называют антихристом!
   - Я предаю вас Бекингэму? Я? Что вы такое говорите!
   - Имеющие глаза - не увидят! - вскричала миледи. - Имеющие уши  -  не
услышат!
   - Да-да, - сказал Фельтон и провел рукой  по  лбу,  покрытому  потом,
словно желая с корнем вырвать последнее сомнение. - Да, я  узнаю  голос,
вещавший мне во сне. Да, я узнаю черты ангела, который является мне каж-
дую ночь и громко говорит моей душе, не знающей сна: "Рази,  спаси  Анг-
лию, спаси самого себя, ибо ты умрешь, не укротив гнева господня!" Гово-
рите, говорите, - вскричал Фельтон, - теперь я вас понимаю!
   Устрашающая радость, мгновенная, как вспышка молнии, сверкнула в гла-
зах миледи.
   Как ни мимолетен был этот зловещий луч радости, Фельтон уловил его  и
содрогнулся, словно он осветил бездну сердца этой женщины.
   Фельтон вспомнил вдруг предостережения лорда Виктора относительно чар
миледи и ее первые попытки обольщения; он отступил на шаг и опустил  го-
лову, не переставая глядеть на нее:  точно  завороженный  этим  странным
созданием, он не мог отвести от миледи глаза.
   Миледи была достаточно  проницательна,  чтобы  правильно  истолковать
смысл его нерешительности. Ледяное хладнокровие, таившееся за  ее  кажу-
щимся волнением, ни на миг не покидало ее.
   Прежде чем Фельтон снова заговорил и тем заставил  бы  ее  продолжать
разговор в том же восторженном духе, что было бы чрезвычайно трудно, она
уронила руки, словно женская слабость пересилила восторг вдохновения.
   - Нет, - сказала она, - не мне быть Юдифью, которая освободит Ветулию
от Олоферна. Меч всевышнего слишком тяжел для руки моей.  Дайте  же  мне
умереть, чтобы избегнуть бесчестья, дайте мне найти спасение  в  мучени-
ческой смерти! Я не прошу у вас ни свободы, как сделала бы  преступница,
ни мщения, как сделала бы язычница. Дайте мне умереть, вот и все. Я умо-
ляю вас, на коленях взываю к вам: дайте мне  умереть,  и  мой  последний
вздох будет благословлять моего избавителя!
   При звуках этого кроткого и умоляющего голоса, при виде этого  робко-
го, убитого взгляда Фельтон снова подошел к ней.
   Мало-помалу обольстительница вновь предстала перед ним в том магичес-
ком уборе, который она по своему желанию то выставляла напоказ, то  пря-
тала и который создавали красота, кротость, слезы и в особенности  неот-
разимая прелесть мистического сладострастия - самая губительная из  всех
страстей.
   - Увы! - сказал Фельтон. - Я единственно только  могу  пожалеть  вас,
если вы докажете, что вы жертва. Но лорд Винтер возводит на  вас  тяжкие
обвинения. Вы христианка, вы мне сестра по вере. Я чувствую к вам влече-
ние - я, никогда не любивший никого, кроме своего благодетеля, не встре-
чавший в жизни никого, кроме предателей и нечестивцев! Но вы,  сударыня,
вы так прекрасны и с виду так невинны! Должно быть, вы совершили  какие-
нибудь беззакония, если лорд Винтер так преследует вас...
   - Имеющие глаза - не увидят, - повторила миледи с оттенком  невырази-
мой печали в голосе, - имеющие уши - не услышат.
   - Но если так, говорите, говорите же! - вскричал молодой офицер.
   - Поверить вам мой позор! - сказала миледи с краской смущения в лице.
- Ведь часто преступление одного бывает позором другого... Мне, женщине,
поверить мой позор вам, мужчине! О... - продолжала она, стыдливо прикры-
вая рукой своп прекрасные глаза, - о, никогда, никогда я не буду в  сос-
тоянии поведать это!
   - Мне, брату? - сказал Фельтон.
   Миледи долго смотрела на него с  таким  выражением,  которое  молодой
офицер принял за колебание; на самом же деле оно показывало только,  что
миледи наблюдает за ним и желает его обворожить.
   Фельтон с умоляющим видом сложил руки.
   - Ну хорошо, - проговорила миледи, - я доверюсь моему  брату,  я  ре-
шусь!
   В эту минуту послышались шаги лорда Винтера, но на этот  раз  грозный
деверь миледи не ограничился тем, что прошел мимо двери,  как  накануне,
а, остановившись, обменялся несколькими словами с часовым;  затем  дверь
открылась, и он появился на пороге.
   Во время этого краткого разговора за дверью Фельтон отскочил в сторо-
ну, и, когда лорд Винтер вошел, он стоял в нескольких шагах от пленницы.
   Барон вошел медленно и обвел испытующим взглядом пленницу и  молодого
человека.
   - Вы что-то давно здесь, Джон, - сказал он, - Уж не  рассказывает  ли
вам эта женщина о своих преступлениях? В таком случае я не удивляюсь то-
му, что ваш разговор продолжается столько времени.
   Фельтон вздрогнул, и миледи поняла, что она погибла, если  не  придет
на помощь опешившему пуританину.
   - А, вы боитесь, чтобы пленница не ускользнула из ваших рук! -  заго-
ворила она. - Спросите вашего достойного тюремщика, о  какой  милости  я
сейчас умоляла его.
   - Вы просили о милости? - подозрительно спросил барон.
   - Да, милорд, - подтвердил смущенный молодой человек.
   - О какой же это милости? - заинтересовался лорд Винтер.
   - Миледи просила у меня нож и обещала отдать его через минуту в окош-
ко двери, - ответил Фельтон.
   - А разве здесь кто-нибудь спрятан, кого эта милая особа хочет  заре-
зать? - произнес лорд Винтер своим насмешливым, презрительным тоном.
   - Здесь нахожусь я, - ответила миледи.
   - Я предоставил вам на выбор Америку или Тайберн, - заметил лорд Вин-
тер. - Выбирайте Тайберн, миледи: веревка, поверьте, надежнее ножа.
   Фельтон побледнел и сделал шаг вперед, вспомнив,  что  в  ту  минуту,
когда он вошел в комнату, миледи держала в руках веревку.
   - Вы правы, - сказала она, - я уже думала  об  этом.  -  И  прибавила
сдавленным голосом: - И еще подумаю.
   Фельтон почувствовал, как дрожь пронизала все его тело; вероятно, это
движение не укрылось от взгляда лорда Винтера.
   - Не верь этому, Джон, - сказал он. - Джон, друг мой, я положился  на
тебя! Будь осторожен, я предупреждал тебя! Впрочем, мужайся,  дитя  мое:
через три дня мы избавимся от этого создания, и там, куда я ушлю ее, она
никому не сможет вредить.
   - Ты слышишь! - громко вскричала миледи, чтобы барон подумал, что она
взывает к богу, а Фельтон понял, что она обращается к нему.
   Фельтон опустил голову и задумался.
   Барон, взяв офицера под руку, пошел с ним к двери,  все  время  глядя
через плечо на миледи и не спуская с нее глаз, пока они не покинули ком-
нату.
   "Оказывается, я еще не настолько преуспела в моем деле, как предпола-
гала, - подумала пленница, когда дверь закрылась за ними. - Винтер изме-
нил своей обычной глупости и проявляет небывалую осторожность.  Вот  что
значит жажда мести! И как она совершенствует характер  человека!  Ну,  а
Фельтон... Фельтон колеблется! Ах, он не такой человек, как этот прокля-
тый д'Артаньян! Пуританин обожает только непорочных дев,  и  к  тому  же
обожает их, сложив молитвенно руки. Мушкетер же любит  женщин,  и  любит
их, заключая в свои объятия".
   Однако миледи с нетерпением ожидала возвращения Фельтона: она не сом-
невалась, что еще увидится с ним в этот день. Наконец, спустя час  после
описанной нами сцены, она услышала тихий разговор у двери; вскоре  дверь
отворилась, и перед ней предстал Фельтон.
   Молодой человек быстро вошел в комнату, оставив за собой дверь  полу-
открытой, и сделал миледи знак, чтобы она  молчала;  лицо  его  выражало
сильную тревогу.
   - Чего вы от меня хотите? - спросила миледи.
   - Послушайте, - тихо заговорил Фельтон, - я  удалил  часового,  чтобы
мой приход к вам остался для всех тайной и никто не подслушал нашу бесе-
ду. Барон сейчас рассказал мне ужасающую историю...
   Миледи улыбнулась своей улыбкой покорной жертвы и покачала головой.
   - Или вы демон, - продолжал Фельтон, - или  барон,  мой  благодетель,
мой отец, - чудовище! Я вас знаю всего четыре дня, а его я люблю уже два
года. Мне простительно поэтому колебаться в выборе между вами. Не пугай-
тесь моих слов, мне необходимо убедиться, что вы говорите правду. Сегод-
ня после полуночи я приду к вам, и вы меня убедите.
   - Нет, Фельтон, нет, брат мой, - отвечала она, - ваша жертва  слишком
велика, и я понимаю, чего она вам стоит! Нет, я погибла, не губите  себя
вместе со мной! Моя смерть будет гораздо  красноречивее  моей  жизни,  и
молчание трупа убедит вас гораздо лучше слов узницы...
   - Замолчите, сударыня! - вскричал Фельтон. - Не говорите мне этого! Я
пришел, чтобы вы обещали мне, дали честное слово,  поклялись  всем,  что
для вас свято, что не посягнете на свою жизнь.
   - Я не хочу обещать, - ответила миледи. - Никто так не уважает  клят-
вы, как я, и, если я обещаю, я должна буду сдержать слово.
   - Так обещайте, по крайней мере, подождать, не  покушаться  на  себя,
пока мы не увидимся снова! И, если вы после того, как увидитесь со мной,
будете по-прежнему упорствовать в вашем намерении,  тогда  делать  нече-
го... вы вольны поступать, как вам угодно, и я сам вручу вам оружие, ко-
торое вы просили.
   - Что ж, ради вас я подожду.
   - Поклянитесь!
   - Клянусь нашим богом! Довольны вы?
   - Хорошо, до наступления ночи.
   И он бросился из комнаты, запер за собой дверь и стал ждать в коридо-
ре, с пикой солдата в руке, точно заменяя на посту часового.
   Когда солдат вернулся, Фельтон отдал ему его оружие.
   Подойдя к дверному окошечку, миледи увидела, с каким исступлением пе-
рекрестился Фельтон и как пошел по коридору вне себя от восторга.
   Она вернулась на свое место с улыбкой злобного  презрения  на  губах,
повторяя имя божие, которым она только что поклялась, так и  не  научив-
шись познавать его.
   - Мой бог? - сказала она. - Безумный фанатик! Мой бог - это я и  тот,
кто поможет мне отомстить за себя!


   XXVI
   ПЯТЫЙ ДЕНЬ ЗАКЛЮЧЕНИЯ

   Между тем миледи наполовину уже торжествовала победу,  и  достигнутый
успех удваивал ее силы.
   Нетрудно было одерживать победы, как она делала это до сих  пор,  над
людьми, которые легко поддавались обольщению и которых  галантное  прид-
ворное воспитание быстро увлекало в ее сети; миледи была настолько  кра-
сива, что на пути к покорению мужчин не встречала сопротивления со  сто-
роны плоти, и настолько ловка, что без труда  преодолевала  препятствия,
чинимые духом.
   Но на этот раз ей пришлось вступить в борьбу с натурой дикой, замкну-
той, нечувствительной благодаря привычке к самоистязанию. Религия и  су-
ровая религиозная дисциплина  сделали  Фельтона  человеком,  недоступным
обычным обольщениям. В этом восторженном уме роились такие обширные пла-
ны, такие мятежные замыслы, что в нем не оставалось места для  случайной
любви, порождаемой чувственным влечением, той любви, которая вскармлива-
ется праздностью и растет под влиянием нравственной испорченности. Миле-
ди пробила брешь: своем притворной добродетелью поколебала мнение о себе
человека, сильно предубежденного против нее, а своей  красотой  покорила
сердце и чувства человека целомудренного и чистого душой.  Наконец-то  в
этом опыте над самым строптивым существом, какое только могли  предоста-
вить ей для изучения природа и религия, она развернула во всю ширь  свои
силы и способности, ей самой дотоле неведомые.
   Но тем не менее много раз в продолжение этого вечера она  отчаивалась
в своей судьбе и в себе самой; она, правда, не призывала бога,  но  зато
верила в помощь духа зла, в эту могущественную силу, которая правит  че-
ловеческой жизнью в мельчайших ее проявлениях и которой, как  повествует
арабская сказка, достаточно одного гранатового зернышка, чтобы возродить
целый погибший мир.
   Миледи хорошо подготовилась к предстоящему приходу  Фельтона  и  тща-
тельно обдумала свое поведение при этом свидании. Она знала, что ей  ос-
тается только два дня и что как только приказ будет подписан  Бекингэмом
(а Бекингэм не задумается подписать его еще  и  потому,  что  в  приказе
проставлено вымышленное имя и, следовательно, он не будет знать, о какой
женщине идет речь), как только, повторяем, приказ этот  будет  подписан,
барон немедленно отправит ее. Она знала также, что женщины, присужденные
к ссылке, обладают гораздо менее могущественными средствами  обольщения,
чем женщины, слывущие добродетельными во мнении света, те,  чья  красота
усиливается блеском высшего общества, восхваляется голосом моды и  золо-
тится волшебными лучами аристократического происхождения.  Осуждение  на
унизительное, позорное наказание не лишает женщину красоты, но оно  слу-
жит непреодолимым препятствием к достижению могущества  вновь.  Как  все
по-настоящему одаренные  люди,  миледи  отлично  понимала,  какая  среда
больше всего подходит к ее натуре, к ее природным данным.  Бедность  от-
талкивала ее, унижение отнимало у нее две трети величия. Миледи была ко-
ролевой лишь между королевами; для того чтобы властвовать, ей нужно было
сознание удовлетворенной гордости. Повелевать  низшими  существами  было
для нее скорее унижением, чем удовольствием.
   Разумеется, она вернулась бы из своего изгнания, в этом она не сомне-
валась ни одной минуты, но сколько времени могло продолжаться это изгна-
ние? Для такой деятельной и властолюбивой натуры, как миледи, дни, когда
человек не возвышается, казались злосчастными днями; какое же слово мож-
но подыскать, чтобы назвать дни, когда человек  катится  вниз!  Потерять
год, два года, три рода - значит, потерять  вечность;  вернуться,  когда
д'Артаньян, вместе со своими друзьями, торжествующий и  счастливый,  уже
получит от королевы заслуженную награду, -  все  это  были  такие  мучи-
тельные мысли, которых не  могла  перенести  женщина,  подобная  миледи.
Впрочем, бушевавшая в ней буря удваивала ее силы, и она была бы в состо-
янии сокрушить стены своей темницы, если бы хоть на мгновение физические
ее возможности могли сравняться с умственными.
   Помимо всего этого, ее мучила мысль о кардинале. Что должен  был  ду-
мать, чем мог себе объяснить ее молчание недоверчивый, беспокойный,  по-
дозрительный кардинал - кардинал, который был не только единственной  ее
опорой, единственной поддержкой и единственным покровителем в настоящем,
но еще и главным орудием ее счастья и мщения в будущем? Она  знала  его,
знала, что, вернувшись из безуспешного путешествия, она  напрасно  стала
бы оправдываться заключением в тюрьме, напрасно стала бы расписывать пе-
ренесенные ею страдания: кардинал сказал бы ей  в  ответ  с  насмешливым
спокойствием скептика, сильного как своей властью, так и своим умом: "Не
надо было попадаться! "
   В такие минуты миледи призывала всю свою энергию и мысленно  твердила
имя Фельтона, этот единственный проблеск света, проникавший к ней на дно
того ада, в котором она очутилась; и, словно змея, которая, желая  испы-
тать свою силу, свивается в кольца и вновь  развивает  их,  она  заранее
опутывала Фельтона множеством извивов своего изобретательного  воображе-
ния.
   Между тем время шло, часы один за другим, казалось, будили  мимоходом
колокол, и каждый удар медного языка отзывался в сердце пленницы. В  де-
вять часов пришел, по своему обыкновению, лорд Винтер, осмотрел  окно  и
прутья решетки, исследовал пол, стены, камин и двери,  и  в  продолжение
этого долгого и тщательного осмотра ни он, ни миледи  не  произнесли  ни
слова.
   Без сомнения, оба понимали, что положение  стало  слишком  серьезным,
чтобы терять время на бесполезные слова и бесплодный гнев.
   - Нет-нет, - сказал барон, уходя от миледи, - этой ночью вам  еще  не
удастся убежать!
   В десять часов Фельтон пришел поставить часового, и миледи узнала его
походку. Она угадывала ее теперь, как любовница угадывает походку своего
возлюбленного, а между тем миледи ненавидела и презирала этого бесхарак-
терного фанатика.
   Условленный час еще не наступил, и Фельтон не вошел.
   Два часа спустя, когда пробило полночь, сменили часового.
   На этот раз время наступило, и миледи стала с нетерпением ждать.
   Новый часовой начал прохаживаться по коридору.
   Через десять минут пришел Фельтон.
   Миледи насторожилась.
   - Слушай, - сказал молодой человек часовому, - ни под каким предлогом
не отходи от этой двери. Тебе ведь известно, что в прошлую  ночь  милорд
наказал одного солдата за то, что тот на минуту  оставил  свой  пост,  а
между тем я сам караулил за него во время его недолгого отсутствия.