али, видимо, очень похож на ваше  величество,  раз
все были введены в заблуждение.
   - Чепуха!
   - Не говорите этого, ваше величество:  человек,  готовый  встретиться
лицом к лицу с вашими министрами, с вашей матерью, с вашими офицерами  и
членами вашей семьи, должен быть безусловно уверен в  своем  сходстве  с
вами.
   - Да, - прошептал король. - Где же он?
   - В Во.
   - В Во? И вы терпите, чтоб он все еще оставался в Во?
   - Мне казалось, что прежде всего нужно было освободить короля. Я  ис-
полнил этот свой долг. Теперь я буду делать то, что прикажете, ваше  ве-
личество. Я жду.
   Людовик на мгновенье задумался.
   - Приведем в готовность войска, расположенные в Париже, - сказал он.
   - Приказ на этот счет уже отдан.
   - Вы отдали этот приказ! - воскликнул король.
   - Да, ваше величество. Через час ваше  величество  будете  стоять  во
главе десяти тысяч солдат.
   Вместо ответа король схватил руку Фуке с таким жаром, что сразу  сде-
лалось очевидным, какое недоверие сохранял он до этой  минуты  к  своему
министру, несмотря на оказанную им помощь.
   - И с этими войсками, - продолжал король, - мы осадим  в  вашем  доме
мятежников, которые, вероятно, успели уже укрепиться и окопаться.
   - Это было бы для меня неожиданностью, - ответил Фуке.
   - Почему?
   - Потому что глава их, душа этого предприятия, мною разоблачен,  и  я
думаю, что весь план заговорщиков окончательно рухнул.
   - Вы разоблачили самозваного принца?
   - Нот, я не видел его.
   - Тогда кого же?
   - Глава этой затеи отнюдь не этот несчастный. Он только орудие, и его
удел, как я вижу, - несчастье навеки.
   - Безусловно.
   - Виновник всего аббат д'Эрбле, ваннский епископ.
   - Ваш друг?
   - Он был моим другом, ваше величество, - с душевным благородством от-
ветил Фуке.
   - Это очень прискорбно, - сказал король тоном гораздо менее благород-
ным.
   - В такой дружбе, ваше величество, пока я не знал о его преступлении,
не было ничего, позорящего меня.
   - Это преступление надо было предвидеть.
   - Если я виновен, я отдаю себя в ваши руки, ваше величество.
   - Ах, господин Фуке, я хочу сказать вовсе не это, - продолжал король,
недовольный тем, что обнаружил свои тайные мысли. - Так вот, говорю вам,
что хотя этот негодяй и был в маске, у меня шевельнулось смутное  подоз-
рение, что это именно он. Но с этим главой предприятия был также  помощ-
ник, грозивший мне своей геркулесовой сплои. Кто он?
   - Это, должно быть, его друг, барон дю Валлон, бывший мушкетер.
   - Друг даАртаньяна! Друг графа де Ла Фер!  А,  -  воскликнул  король,
произнеся последнее имя, - обратим внимание на связь заговорщиков с  ви-
контом де Бражелоном.
   - Ваше величество, не заходите так далеко! Граф де А а Фер - честней-
ший человек во всей Франции. Довольствуйтесь теми, кого я вам назвал.
   - Теми, кого вы мне назвали? Хорошо! Но ведь вы выдаете мне всех  ви-
новных, не так ли?
   - Что ваше величество понимаете под этим?
   - Я понимаю под этим, - ответил король, - что, явившись во главе  на-
ших войск в Во, мы овладеем этим проклятым гнездом, и никто из  него  не
спасется, никто.
   - Ваше величество велите убить этих людей?
   - До последнего.
   - О, ваше величество!
   - Не понимайте меня превратно, господин Фуке, - произнес  высокомерно
король. - Теперь уже не те времена, когда  убийство  было  единственным,
последним доводом королей. Нет, слава богу! У меня есть парламенты,  ко-
торые судят от моего имени, и эшафоты, на которых исполняются мои  пове-
ления!
   Фуке побледнел.
   - Я возьму да себя смелость заметить,  ваше  величество,  что  всякий
процесс, связанный с этим делом, есть смертельный удар  для  достоинства
трона. Нельзя, чтобы августейшее имя Анны  Австрийской  произносилось  в
народе с усмешкой.
   - Надо, сударь, чтобы правосудие покарало виновных.
   - Хорошо, ваше величество. Но королевская кровь не может быть пролита
на эшафоте.
   - Королевская кровь! Вы верете в это? - Король с яростью  топнул  но-
гой. - Это рождение близнецов - выдумка! Именно в этом, в этой  выдумке,
я вижу основное преступление господина д'Эрбле. И заговорщики должны по-
нести за него более суровое наказание, чем за насилие и оскорбление.
   - Наказание смертью?
   - Да, сударь, да!
   - Ваше величество, - твердо произнес суперинтендант и  гордо  вскинул
голову, которую до сих пор держал низко опущенной, - ваше величество ве-
лите, если вам будет угодно, отрубить голову французскому принцу  Филип-
пу, своему брату. Это касается вашего величества,  и  вы  предварительно
посоветуйтесь об этом с Анной Австрийской, вашей матерью. И все, что ва-
ше величество не прикажете, будет уместным. Я не хочу больше вмешиваться
в эти дела даже ради чести вашей короны. Но я должен просить вас об  од-
ной милости, и я прошу вас о ней.
   - Говорите, - сказал король, смущенный последними словами министра. -
Что вам нужно?
   - Помилования господина д'Эрбле и господина дю Валлона.
   - Моих убийц?
   - Только мятежников, ваше величество.
   - Я понимаю, вы прсите о помиловании друзей.
   - Моих друзей! - воскликнул глубоко оскорбленный Фуке.
   - Да, ваших друзей; безопасность моего государства  требует,  однако,
примерного наказания всех замешанных в этом деле.
   - Я не хочу обращать внимания вашего величества на то, что только что
возвратил вам свободу и спас вашу жизнь.
   - Сударь!
   - Я не хочу обращать вашего внимания и на то,  что  если  б  господин
д'Эрбле захотел стать убийцей, он мог бы попросту убить ваше  величество
сегодня утром в Сенарском лесу, и все было бы кончено.
   Король вздрогнул.
   - Выстрел из пистолета в голову, - добавил Фуке, - и ставшее  неузна-
ваемым лицо Людовика Четырнадцатою избавило бы навеки господина  д'Эрбле
от ответственности за совершенные им преступления.
   Король побледнел, представив себе опасность, которой он подвергался.
   - Если бы господин д'Эрбле, - продолжал суперинтендант, -  был  убий-
цей, то ему было бы незачем рассказывать мне о  своем  плане  в  надежде
обеспечить ему успех. Избавившись от настоящего короля, он мог бы по бо-
яться того, что поддельный король будет когда-либо разоблачен.  Если  бы
узурпатор был узнан даже Анной Австрийской, он все равно остался  бы  ее
сыном. Что же до совести господина д'Эрбле, то для него узурпатор был бы
при любых обстоятельствах законным королем Франции, сыном Людовика  Три-
надцатого. К тому же это обеспечивало бы заговорщику безопасность,  пол-
ную тайну и безнаказанность. Все это дал бы ему один-единственный  выст-
рел. Так помилуйте же его, ваше величество, во имя того, что вы спасены!
   Но король не только не был растроган этим правдивым изображением  ве-
ликодушия Арамиса, по, напротив, почувствовал  себя  глубоко  униженным.
Его неукротимая гордость не могла смириться с мыслью о том,  что  кто-то
держал в своих руках, на кончике своего пальца, нить королевской  жизни.
Каждое слово Фуке, казавшееся леским доводом в  пользу  помилования  его
несчастных: Друзей, вливало новую каплю яда в изъязвленное сердце  Людо-
вика XIV. Итак, ничто не могло умилостивить короля, и  он  резко  бросил
Фуке:
   - Я, право, не возьму в толк, сударь, почему вы просите у меня  поми-
лования этих людей. Зачем просить то, что можно получить и без просьб?
   - Я не понимаю вас, ваше величество.
   - Но ведь это совсем просто. Где я?
   - В Бастилии.
   - Да, я в тюрьме. И меня считают сумасшедшим, не так ли?
   - Да, ваше величество.
   - И здесь знают лишь Марчиали?
   - Да, Марчиали.
   - В таком случае оставьте все, как оно есть. Предоставьте сумасшедше-
му гнить в каземате, и господа, я д'Эрбле и дю  Валлону  не  понадобится
мое прощение. Новый король одарит их своею милостью.
   - Вы напрасно оскорбляете меня, ваше величество, - сухо ответил Фуке.
- Если б я хотел возвести на трои нового короля, как вы говорите, мне не
было бы нужды врываться силой в Бастилию, чтобы извлечь вас отсюда.  Это
не имело бы ни малейшего смысла. У вашего  величества  ум  помутился  от
гнева. Иначе вы бы де оскорбляли без всякого основания вашего  вернопод-
данного, оказавшего вам столь исключительную услугу.
   Людовик понял, что зашел неподобающе далеко и что ворота Бастилии еще
не открылись пред ним, а между тем  шлюзы,  которыми  великодушный  Фуке
сдерживает свой гнев, начинают уже открываться.
   - Я сказал это вовсе не для того, чтобы нанести вам оскорбление,  су-
дарь, - проговорил король. - Вы обращаетесь ко мне с просьбой о  помило-
вании, и я отвечаю вам, руководясь моей совестью, а моя совесть  подска-
зывает, что виновные, о которых мы говорим, не заслуживают ни  помилова-
ния, ни прощения.
   Фуке молчал.
   - То, что я делаю, - добавил король, - столь же благородно,  как  то,
что сделали вы, потому что я полностью в вашей власти,  и,  быть  может,
даже еще благороднее, потому что вы ставите мне условия, от которых  мо-
жет зависеть моя свобода и моя жизнь, - и отказать  значит  пожертвовать
ими.
   - Я и в самом деле не прав, - согласился Фуке, - да, я имел вид чело-
века, вымогающего для себя милость; я в этом раскаиваюсь и прошу  проще-
ния, ваше величество.
   - Вы прощены, дорогой господин Фуке, - сказал король с улыбкой, окон-
чательно вернувшей ясность его лицу, измученному столькими  переживания-
ми.
   - Я получил ваше прощение, - продолжал упрямо министр,  -  а  господа
д'Эрбле и дю Валлон?
   - Никогда, пока я жив, не получат его, - ответил неумолимый король. -
И сделайте одолжение, никогда больше не заговаривайте со мной об этом.
   - Повинуюсь, ваше величество.
   - И вы не сохраните враждебного чувства ко мне?
   - О пет, ваше величество,  ведь  я  это  предвидел  и  потому  принял
кое-какие меры.
   - Что это значит?
   - Господин д'Эрбле как бы отдал себя в мои руки, господин д'Эрбле дал
мне счастье спасти моего короля и мою родину. Я не мог осудить господина
д'Эрбле на смерть. Я также не мог подвергнуть его законнейшему гневу ва-
шего величества, это было бы все равно что собственноручно убить его.
   - Что же вы сделали?
   - Я предоставил господину д'Эрбле лучших лошадей из моей  конюшни,  и
они опередили на четыре часа всех тех, кого ваше величество сможет  пос-
лать в погоню за ними.
   - Пусть так! - пробормотал Людовик. - Свет все же  достаточно  велик,
чтобы мои слуги наверстали те четыре часа, которые вы подарили господину
д'Эрбле.
   - Даря ему эти четыре часа, я знал, что дарю ему жизнь. И он сохранит
ее.
   - Как так?
   - После хорошей езды, опережая все время на четыре  часа  погоню,  он
достигнет моего замка Бель-Иль, который я предоставил ему как убежище.
   - Но вы забываете, что подарили Бель-Иль не кому нибудь, как мне.
   - Не для того, однако, чтобы там арестовали моих гостей.
   - Значит, вы его отнимаете у меня.
   - Для этого - да, ваше величество.
   - Мои мушкетеры займут его, вот и все.
   - Ни ваши мушкетеры, ни даже вся ваша армия, ваше величество,  -  хо-
лодно произнес Фуке, - Бель-Иль неприступен.
   Король позеленел, и в глазах его засверкали молнии. Фуке  понял,  что
он погиб, но суперинтендант был не из тех, кто отступает, когда их зовет
голос чести. Он выдержал огненный взгляд короля. Людовик подавил в  себе
бешенство и после непродолжительного молчания произнес:
   - Мы едем в Во?
   - Я жду приказаний вашего величества, - ответил Фуке, отвешивая  низ-
кий поклон, - но мне кажется, что вашему величеству  необходимо  переме-
нить платье, прежде чем вы предстанете перед вашим двором.
   - Мы заедем в Лувр. Идемте.
   И они прошли мимо растерянного Безмо, который увидел еще раз, как вы-
ходил из Бастилии Марчиали. Комендант в ужасе вырвал  у  себя  последние
остатки волос.
   Правда, Фуке дал ему в руки приказ, да котором король написал: "Видел
и одобряю. Людовик".
   Безмо, неспособный больше связать хотя бы две мысли, в ответ  на  это
ударил изо всей силы кулаком по собственной голове.


   V
   ЛЖЕКОРОЛЬ

   В это самое время король-узурпатор продолжал  храбро  исполнять  свою
роль.
   Филипп велел начинать утренний прием посетителей - это был так  назы-
ваемый малый прием. Перед дверьми его спальни собрались уже все  удосто-
енные великой чести присутствовать при одевании короля. Он  решился  от-
дать это распоряжение, несмотря на отсутствие господина  д'Эрбле,  кото-
рый, вопреки его ожиданиям, не возвращался, и паши читатели  знают,  что
было причиной этого. Но принц, полагая, что его отсутствие не может быть
длительным, захотел, как все честолюбцы, испытать свои силы  и  счастье,
не пользуясь ничьим покровительством и советом.
   К этому побуждала его и мысль о том, что среди посетителей, несомнен-
но, будет и Анна Австрийская, его мать, которою он был принесен в жертву
и которая была так виновата перед ним. И Филипп,  опасаясь,  как  бы  но
проявить естественной при таких обстоятельствах слабости, но хотел, что-
бы свидетелем ее оказался тот человек, перед которым ему подобало,  нап-
ротив, выставлять напоказ свою силу.
   Открылись двери, и в королевскую спальню в полном молчании вошли нес-
колько человек. Пока лакеи одевали его, Филипп не  уделял  ни  малейшего
внимания вновь вошедшим. Накануне он видел, как вел себя на малом приеме
его брат Людовик. Филипп изображал короля, и изображал его так, что ни в
ком не возбудил ни малейшего подозрения.
   И лишь по окончании туалета, - в охотничьем костюме в то утро,  -  он
начал прием. Его память, а также заметки, составленные для  него  Арами-
сом, позволили ему сразу же узнать Анну Австрийскую, которую держал  под
руку принц, его младший брат,  и  принцессу  Генриетту  под  руку  с  де
Сент-Эньяном.
   Увидев все эти лица, он улыбнулся; узнав мать - вздрогнул.
   Благородное и запоминающееся лицо, измученное печалью, как бы убежда-
ло принца не осуждать великую королеву, принесшую в  жертву  государству
свое дитя. Он нашел свою мать прекрасной. Он знал, что Людовик XIV любит
ее, он обещал себе также любить ее и вести себя так, чтобы не стать  для
нее жестоким возмездием, омрачающим дни ее старости.
   Он посмотрел на своего брата с нежностью,  которую  нетрудно  понять.
Тот ничего у него не отнял, ничем не отравил его жизнь.  Будучи  как  бы
боковой ветвью, не мешающей стволу неутомимо тянуться вверх, он нисколь-
ко не заботился о прославлении и возвеличении своей жизни. Филипп обещал
себе быть по отношению к нему добрым братом -  ведь  этому  принцу  было
достаточно золота, на которое покупаются удовольствия.
   Он любезно кивнул де Сент-Эньяну, гнувшемуся в поклонах и реверансах,
и, дрожа, протянул руку невестке, Генриетте,  красота  которой  поразила
его. Но он увидел в ее глазах холодок, который ему поправился,  так  как
облегчал будущие отношения с нею.
   "Насколько мне будет удобное, - думал он, - быть ее братом, а не воз-
любленным".
   Единственная встреча, которой он в этот момент  опасался,  встреча  с
королевой Марией-Терезией, так как его сердце и ум, только что  подверг-
шиеся таким испытаниям, несмотря на основательную закалку, могли  бы  не
выдержать нового потрясения. К счастью, она не пришла.
   Анна Австрийская завела дипломатический разговор о приеме,  оказанном
Фуке королевской фамилии. Она перемешивала враждебные выпады  с  компли-
ментами королю, вопросами о его здоровье, нежной  материнской  лестью  и
тонкими хитростями.
   - Ну, сын мой, - спросила она, - изменили ли вы  мнение  о  господине
Фуке?
   - Сент-Эньян, - сказал Филипп, - будьте любезны  узнать,  здорова  ли
королева.
   При этих словах, первых, громко произнесенных Филиппом, легкое разли-
чие в его голосе и голосе Людовика XIV не  ускользнуло  от  материнского
слуха. Анна Австрийская пристально посмотрела на сына.
   Де Сент-Эньян вышел. Филипп продолжал:
   - Ваше величество, мне не нравится, когда дурно говорят  о  господине
Фуке, вы это знаете, и вы сами хорошо отзывались о нем.
   - Это верно; по ведь я только спросила, как теперь вы к нему  относи-
тесь.
   - Ваше величество, - заметила Генриетта, - я всегда любила  господина
Фуке; он хороший человек, и притом человек отменного вкуса.
   - Суперинтендант, который никогда не торгуется,  -  добавил,  в  свою
очередь, принц, - и неизменно выкладывает золото, когда ни обратишься  к
нему.
   - Каждый из нас думает лишь о себе, - вздохнула  королева-мать,  -  и
никто не считается с интересами государства. Господин Фуке, но ведь  это
неоспоримо, господин Фуке разоряет страну!
   - Разве и вы, матушка, тоже, - сказал немного тише  Филипп,  -  стали
защитницей господина Кольбера?
   - Что? - спросила удивленная королева.
   - Право, я нахожу, что вы говорите,  как  давняя  ваша  приятельница,
госпожа де Шеврез.
   При этом имени Анна Австрийская поджала губы и побледнела. Филипп за-
дел львицу.
   - Почему вы напоминаете мне о госпоже де Шеврез и почему  вы  сегодня
восстановлены против меня?
   Филипп продолжал:
   - Разве госпожа де Шеврез не затевает нескончаемых козней против  ка-
кой-нибудь из своих жертв? Разве госпожа де Шеврез недавно  не  посетила
вас, матушка?
   - Вы говорите, сударь, со мной таким образом, что мне кажется,  будто
я слышу вашего отца, короля.
   - Мой отец не любил госпожу де Шеврез и был прав. Я тоже ее не люблю,
и если она надумает явиться сюда, как бывало, под предлогом выпрашивания
денег, а в действительности чтобы сеять рознь и ненависть, то тогда...
   - Тогда? - надменно переспросила Анна Австрийская, как бы сама  вызы-
вая грозу.
   - Тогда, - решительно ответил молодой человек, - я  изгоню  из  коро-
левства госпожу де Шеврез и с ней вместе всех наперсников ее тайн и сек-
ретов.
   Он не рассчитал силы, заключенной в этих страшных словах,  или,  быть
может, ему захотелось проверить их действие, как всякому,  кто,  страдая
никогда не покидающей его болью и стремясь нарушить однообразие ставшего
привычным страдания, бередит свою рану, чтобы  вызвать  хотя  бы  острую
боль.
   Анна Австрийская едва не потеряла сознания; ее  широко  открытые,  но
уже ослабевшие глаза на мгновение перестали видеть; она протянула руки к
младшему сыну, который тотчас же обнял ее, не боясь рассердить короля.
   - Ваше величество, - прошептала она, - вы жестоки к своей матери.
   - Почему же, ваше величество? - ответил Филипп. - Ведь я говорю  лишь
о госпоже де Шеврез, а разве моя мать предпочтет госпожу де Шеврез  спо-
койствию моего государства и моей безопасности? Я утверждаю, что госпожа
де Шеврез пожаловала во Францию, чтобы раздобыть денег, и что она  обра-
тилась к господину Фуке, предполагая продать ему некую тайну.
   - Тайну? - воскликнула Анна Австрийская.
   - Касающуюся хищений, якобы совершенных суперинтендантом,  но  это  -
ложь, - добавил Филипп. - Господин Фуке с возмущением прогнал ее  прочь,
предпочитая уважение короля всякому сговору с интриганами. Тогда госпожа
де Шеврез продала свою тайну господину Кольберу, по так как она ненасыт-
на и ей мало тех ста тысяч экю, которые она выманила у этого приказного,
она задумала метить выше, в поисках более глубоких источников. Верно  ли
это, ваше величество?
   - Вы осведомлены решительно обо всем, - сказала  скорее  встревожено,
чем разгневанно, королева.
   - Поэтому, - продолжал Филипп, - я имею право по  любить  эту  фурию,
являющуюся к моему двору, чтобы чернить одних и  разорять  других.  Если
бог потерпел, чтобы были совершены известные преступления, и скрыл их  в
тени своего милосердия, то я никоим образом не допущу, чтобы госпожа  де
Шеврез получила возможность нарушить божественные предначертания.
   Эта последняя часть речи Филиппа до того взволновала  королеву  Анну,
что Филипп пожалел ее. Он взял со руку и нежно  поцеловал;  она  не  по-
чувствовала, что в этом поцелуе, несмотря на сердечный бунт и обиду, бы-
ло прощение восьми лет ужасных страданий.
   Филипп помолчал; он дал улечься волнению, порожденному  тем,  что  он
только что высказал; сп