га. Будьте добры сберечь  мне
ее, чтобы снова возвратить, когда я выйду из тюрьмы. Я  ею  дорожу.  Она
была вручена моему деду королем Франциском Первым. В былое время рыцарей
вооружали, а не разоружали... А теперь куда вы поведете меня?
   - Гм... сначала в мою комнату, - сказал Коменж. - Позже королева наз-
начит вам местопребывание.
   Не сказав более ни слова, Атос последовал за Коменжем.


   XXXIX
   МАЗАРИНИ В РОЛИ КОРОЛЯ

   Арест Атоса не наделал никакого шума, не произвел скандала; он  почти
даже не был замечен. Он ничем не нарушал течения событий,  и  депутации,
посланной городом Парижем, было торжественно объявлено,  что  ее  сейчас
введут к королеве. Королева приняла  ее,  молчаливая  и  надменная,  как
всегда; она выслушала просьбы и мольбы депутатов, но когда  они  кончили
свои речи, лицо Анны Австрийской было до такой степени  равнодушно,  что
никто не мог бы сказать, слышала она их или нет.
   В противоположность ей Мазарини, присутствовавший на аудиенции, прек-
расно слышал все, о чем просили депутаты: они просто-напросто  требовали
ею отставки.
   Когда речи кончились, а королева все продолжала  оставаться  безмолв-
ной, он заговорил:
   - Господа, я присоединяюсь к вам, чтобы умолять ее величество прекра-
тить бедствия ее подданных. Я сделал все, что мог,  чтобы  смягчить  их;
тем не менее народ, как вы говорите, приписывает их мне - бедному  чуже-
земцу, которому не удалось расположить к себе французов.  Увы,  меня  не
поняли, это потому, что я явился преемником величайшего человека,  кото-
рый когда-либо поддерживал скипетр французских королей.  Воспоминания  о
Ришелье делают меня ничтожным. Если бы я был честолюбив, я попытался  бы
(наверное, тщетно!) бороться против этих воспоминаний; но я не  честолю-
бив и хочу сейчас это доказать. Я признаю себя побежденным и сделаю  то,
чего желает народ. Если парижане и виновны, - за кем нет вины,  господа!
- то Париж уже наказан: довольно было пролито крови, достаточно бедствий
постигло город, лишенный короля и правосудия.  Не  мне,  частному  лицу,
становиться между королевой и ее страной. Так как вы требуете,  чтобы  я
удалился, - ну что ж... я удалюсь...
   - В таком случае, - шепнул Арамис на ухо своему соседу, - мир  заклю-
чен и совещание излишне. Остается только препроводить Мазарини под креп-
кой стражей на какую-нибудь дальнюю границу и следить за тем,  чтобы  он
где-нибудь не перешел ее обратно.
   - Пойдите, погодите, - сказал судейский, к которому обратился Арамис.
- Как вы, люди военные, всегда торопитесь! Надо еще договориться о  про-
торях и убытках.
   - Господин канцлер, - сказала королева, обращаясь  к  нашему  старому
знакомому Сегье, - вы откроете совещание, которое состоится в Рюэе. Сло-
ва господина кардинала глубоко взволновали меня, - вот почему я не отве-
чаю вам более пространно. Что касается того, оставаться ему или уходить,
то я слишком многим обязана господину кардиналу, чтобы  не  предоставить
ему полной свободы действий. Господин кардинал поступит так, как ему бу-
дет угодно.
   На секунду бледность покрыла умное лицо первого министра. Он тревожно
взглянул на королеву. Но лицо ее было так бесстрастно,  что  он,  как  и
другие, не мог догадаться, что происходит в ее сердце.
   - А пока, - добавила королева, - в ожидании решения господина Мазари-
ни, каково бы оно ни было, мы займемся только вопросом, касающимся одно-
го короля.
   Депутаты откланялись и удалились.
   - Как! - воскликнула королева, когда последний из них вышел из комна-
ты. - Вы уступаете этим крючкамадвокатам?
   - Для блага вашего величества, - сказал Мазарини, устремив на короле-
ву пронизывающий взгляд, - нет жертвы, которой бы я не принес.
   Анна опустила голову и впала, как с ней бывало часто, в глубокую  за-
думчивость. Ей припомнился Атос, его смелая осанка, его твердая и гордая
речь. И те призраки, которые он воскресил в ней одним словом,  напомнили
ей опьяняющее поэтическое прошлое, - молодость, красоту, блеск  любви  в
двадцать лет, жестокую борьбу ее приверженцев и кровавый конец  Бекингэ-
ма, единственного человека, которого она действительно любила,  а  также
героизм ее защитников, которые спасли ее от ненависти Ришелье и короля.
   Мазарини смотрел на нее.
   В эту минуту, когда она полагала, что она одна и что ей нет надобнос-
ти опасаться толпы врагов, шпионящих за ней, он читал на ее лице так  же
ясно, как видишь на гладкой поверхности озера отражение бегущих  в  небе
облаков.
   - Так, значит, надо смириться перед грозой, заключить мир и  терпели-
во, с надеждой дожидаться лучших дней? - проговорила Анна.
   Мазарини горько улыбнулся на этот вопрос, доказывавший, что она  при-
няла за чистую монету предложение министра.
   Анна сидела, опустив голову, и потому не видела этой улыбки, но,  за-
метив, что на вопрос не последовало ответа, она подняла голову.
   - Что же вы не отвечаете мне, кардинал? О чем вы думаете?
   - Я думаю о том, что этот дерзкий шевалье, которого мы велели Коменжу
арестовать, намекнул вам на Бекингэма, которого вы позволили  убить,  на
госпожу де Шеврез, которую вы позволили сослать, и на господина  Бофора,
которого вы велели заключить в тюрьму. Но если он намекнул вам на  меня,
то только потому, что не знает, кто я для вас.
   Анна Австрийская вздрогнула, как бывало всегда, когда она  чувствова-
ла, что гордость ее уязвлена; она покраснела и, чтобы сдержаться, вонзи-
ла ногти в ладони своих прекрасных рук.
   - Он хороший советчик, человек умный и честный, не говоря уже о  том,
что у него решительный характер. Вам это хорошо известно, ваше величест-
во. Я ему объясню, - и этим окажу ему особую честь, - в  чем  он  ошибся
относительно меня. От меня требуют почти  отречения,  а  над  отречением
стоит поразмыслить.
   - Отречения? - проговорила Анна. - Я полагала, что только одни короли
отрекаются от престола.
   - Так что ж? - продолжал Мазарини. - Разве я не почти что король? Чем
я не король Франции? Уверяю вас, сударыня, что ночью моя сутана  минист-
ра, брошенная у королевского ложа, мало чем  отличается  от  королевской
мантии.
   Таким унижениям Мазарини часто подвергал ее, и каждый раз она склоня-
ла перед ним голову.
   Только Елизавета Английская и Екатерина II умели быть и любовницами и
государынями для своих фаворитов.
   Анна Австрийская почти со страхом посмотрела на угрожающую физиономию
кардинала, который в таких случаях бывал даже величествен.
   - Кардинал, - проговорила она, - разве вы не слышали, как  я  сказала
этим людям, что предоставляю вам поступить, как вам будет угодно?
   - В таком случае, - сказал Мазарини, - я думаю, что мне угодно  будет
остаться. В этом не только моя выгода, но, смею сказать, и  ваше  спасе-
ние.
   - Оставайтесь же, я ничего другого не желаю. Но только не  позволяйте
оскорблять меня.
   - Вы говорите о претензиях бунтовщиков и о тоне, которым они их  выс-
казывали? Терпение! Они избрали почву, на которой я более  ловкий  боец,
чем они: переговоры. Мы их изведем одной медлительностью. Они уже  голо-
дают, а через неделю им будет еще хуже.
   - Ах, боже мой! Да, я знаю, что все кончится этим. Но  речь  идет  не
только о них, не одни лишь они наносят мне ужасные оскорбления.
   - А, понимаю вас! Вы говорите о воспоминаниях, которые  пробуждают  в
вас эти три или четыре дворянина? Но мы заключили их  в  тюрьму,  и  они
провинились вполне достаточно, чтобы мы могли продержать их в заключении
столько, сколько нам заблагорассудится. Правда, один из них еще не в на-
ших руках и насмехается над нами. Но, черт возьми, мы сумеем и его  отп-
равить к друзьям. Нам, кажется, удавались  дела  и  потруднее  этого.  Я
прежде всего позаботился засадить в Рюэе, около себя, под моим надзором,
двоих самых несговорчивых. А сегодня к ним присоединился и третий.
   - Пока они в заключении, мы  можем  быть  спокойны,  -  сказала  Анна
Австрийская, - но в один прекрасный день они выйдут из тюрьмы.
   - Да, если ваше величество дарует им свободу.
   - Ах! - воскликнула Анна Австрийская, отвечая на собственные мысли. -
Как здесь не пожалеть о Париже!
   - А почему именно?
   - Потому что там есть Бастилия, которая так безмолвна и надежна.
   - Ваше величество, переговоры дадут нам мир; вместе с миром мы  полу-
чим Париж, а с Парижем и Бастилию. Наши четверо храбрецов сгниют в ней.
   Анна Австрийская слегка нахмурилась в то время, как Мазарини  целовал
у нее на прощание руку, полупочтительно, полугалантно.  После  этого  он
направился к выходу. Она провожала его взглядом, и, по мере того как  он
удалялся, губы ее складывались в презрительную усмешку.
   - Я пренебрегла, - прошептала она, - любовью кардинала,  который  ни-
когда не говорил "я сделаю", а всегда "я сделал". Тот знал убежища более
надежные, чем Рюэй, более мрачные и немые, чем  Бастилия.  О,  как  люди
мельчают!


   XL
   МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ

   Расставшись с Анной Австрийской, Мазарини отправился к себе  домой  в
Рюэй. Мазарини всегда сопровождала сильная охрана, а иногда, в тревожное
время, он даже переодевался; и мы уже говорили, что кардинал,  одетый  в
военное платье, казался очень красивым человеком.
   Во дворе старого замка он сел в экипаж и доехал до берега Сены у  Ша-
ту. Принц Конде дал ему конвой в пятьдесят человек, не столько для охра-
ны, сколько для того, чтобы показать депутатам,  как  генералы  королевы
могут легко располагать войсками и распоряжаться ими по своей прихоти.
   Атос, под надзором Коменжа, верхом и без  шпаги,  молча  следовал  за
кардиналом. Гримо, оставленный своим барином у  решетки  замка,  слышал,
как Атос крикнул о своем аресте из окна; по знаку графа он, не говоря ни
слова, направился к Арамису и стал рядом с ним, точно ничего  особенного
не случилось.
   Надо сказать, за те двадцать два года, что Гримо прослужил  у  своего
господина, он столько раз видел, как тот благополучно  выходил  целым  и
невредимым из всяких приключений, что теперь уже подобные  вещи  его  не
смущали.
   Тотчас же по окончании аудиенции депутаты выехали  в  Париж,  другими
словами, они опередили кардинала шагов на пятьсот. Поэтому Атос,  следуя
за кардиналом, мог видеть спину Арамиса, который своей золотой перевязью
и горделивой осанкой резко выделялся из толпы; он привлекал  взор  Атоса
еще и потому, что тот, по обыкновению, рассчитывал  на  успешную  помощь
Арамиса, а кроме того, просто из чувства дружбы, которую  Атос  питал  к
нему.
   Арамис, напротив, нисколько, казалось, не думал о том, едет ли за ним
Атос или нет. Он обернулся только один  раз,  когда  достиг  дворца.  Он
предполагал, что Мазарини, может быть, оставит своего  пленника  в  этом
маленьком дворце-крепости, который охранял мост и которым управлял  один
капитан, приверженец королевы. Но этого не случилось. Атос проехал  Шату
следом за кардиналом.
   На перекрестке дорог, ведущих в Париж и в Рюэй, Арамис снова обернул-
ся. На этот раз предчувствие по обмануло его. Мазарини повернул направо,
и Арамис мог видеть, как пленник исчез за деревьями. В эту минуту в  го-
лове Атоса мелькнула, по-видимому, та же мысль, которая пришла в  голову
Арамису; он оглянулся назад. Оба друга обменялись простым кивком головы,
и Арамис поднес палец к шляпе, как бы  в  виде  приветствия.  Атос  один
только понял этот знак: его друг что-то придумал.
   Через десять минут Мазарини въезжал во  двор  замка,  который  другой
кардинал, его предшественник, выстроил в Рюэе для себя.
   В ту минуту, когда он сходил с лошади возле подъезда, к нему  подошел
Коменж.
   - Монсеньер, - спросил он его, - куда прикажете  поместить  господина
де Ла Фер?
   - В оранжерейный павильон, против военного поста. Я желаю, чтобы гос-
подину де Ла Фер оказывали почтение, несмотря на то что  он  пленник  ее
величества.
   - Монсеньер, - осмелился доложить Коменж, - он просит, если это  воз-
можно, поместить его вместе с господином д'Артаньяном, который  находит-
ся, согласно приказанию вашего преосвященства, в  охотничьем  павильоне,
напротив оранжереи.
   Мазарини задумался.
   Коменж видел, что он колеблется.
   - Это место надежное, оно находится  под  охраной  сорока  испытанных
солдат, - прибавил он. - Они почти все немцы и поэтому не имеют никакого
отношения к Фронде.
   - Если мы поместим всех троих вместе, Коменж, -  сказал  Мазарини,  -
нам придется удвоить охрану, а мы не настолько богаты защитниками, чтобы
позволить себе такую роскошь.
   Коменж улыбнулся. Мазарини увидел эту улыбку и понял ее.
   - Вы их не знаете, Коменж, но я их знаю, во-первых, по  личному  зна-
комству, а кроме того, и понаслышке. Я поручил им оказать помощь  королю
Карлу. Чтобы спасти его, они совершили чудеса, и только злая судьба  по-
мешала дорогому королю очутиться здесь среди нас, в полной безопасности.
   - Но если они такие верные слуги, то почему вы держите их в тюрьме?
   - В тюрьме? - повторил Мазарини. - С каких пор Рюэй стал тюрьмой?
   - С тех пор, как в нем находятся заключенные, - ответил Коменж.
   - Эти господа не узники, Коменж, - сказал Мазарини, улыбнувшись своей
лукавой улыбкой, - они мои гости, такие дорогие гости, что я велел  сде-
лать решетки на окнах и запоры на дверях из опасения, как бы они не  ли-
шили меня своего общества. И хотя они кажутся  узниками,  я  их  глубоко
уважаю и в доказательство этого желаю сделать визит господину де Ла  Фер
и побеседовать с ним с глазу на глаз, а для того, чтобы пашей беседе  не
помешали, вы отведете его, как я уже  вам  сказал,  в  оранжерейный  па-
вильон. Вы знаете, я там обычно гуляю. Так вот, совершая эту прогулку, я
зайду к нему, и мы побеседуем. Несмотря на то что все считают  его  моим
врагом, я чувствую к нему расположение, а если  он  будет  благоразумен,
мы, может бить, с ним поладим.
   Коменж поклонился и вернулся к Атосу, который с виду спокойно, но  на
самом деле с тревогой ожидал результата переговоров.
   - Ну что? - спросил он лейтенанта.
   - Кажется, - ответил Коменж, - это дело невозможное.
   - Господин Коменж, - сказал Атос, - я всю свою жизнь был  солдатом  и
знаю, что значит приказание, но вы можете оказать мне услугу, не нарушая
этого приказания.
   - Готов от всего сердца, - ответил Коменж. - Мне известно, кто вы та-
кой и какую услугу вы некогда оказали ее величеству.  Я  знаю,  как  вам
близок молодой человек, который так храбро  вступился  за  меня  в  день
ареста старого негодяя Бруселя, и поэтому я всецело предан вам во  всем,
- не могу только нарушить полученного приказания.
   - Благодарю вас, большего я и не желаю. Я прошу вас об одной  услуге,
которая не поставит вас в ложное положение.
   - Если даже она до некоторой степени и поставит меня в неприятное по-
ложение, - возразил, улыбаясь, Коменж, - я все-таки окажу вам ее.  Я  не
больше вашего люблю Мазарини. Я служу королеве, а потому  вынужден  слу-
жить и кардиналу; но ей я служу с радостью, а ему против воли.  Говорите
же, прошу вас; я жду и слушаю.
   - Раз мне можно знать, что господин д'Артаньян находится здесь, то, я
полагаю, не будет большой беды в том, если он узнает, что я тоже здесь.
   - Мне не дано никаких указаний на этот счет.
   - Тогда сделайте мне удовольствие, засвидетельствуйте д'Артаньяну мое
почтение и скажите ему, что я его сосед. Передайте ему также и  то,  что
сейчас сообщили мне, а именно, что Мазарини поместил меня в оранжерейном
павильоне и намеревается навестить меня там, а  я  собираюсь  воспользо-
ваться этой честью и выхлопотать смягчение нашей участи в заключении.
   - Но заключение это не может быть продолжительным, - сказал Коменж. -
Кардинал сам сказал мне, что здесь не тюрьма.
   - Но зато тут есть подземные камеры, - сказал Атос с улыбкой.
   - А, это другое дело, - сказал Коменж. -  Да,  я  слышал  кое-что  об
этом. Но человек низкого  происхождения,  как  этот  итальянец-кардинал,
явившийся во Францию искать счастья,  не  осмелится  дойти  до  подобной
крайности с такими людьми, как мы с вами: это было бы чудовищно. Во вре-
мена его предшественника, прежнего кардинала, который был  аристократ  и
вельможа, многое было возможно, - но Мазарини! Полноте! Подземные камеры
- королевская месть, и на нее не решится такой проходимец, как он. О ва-
шем аресте уже стало известно, об аресте ваших друзей тоже скоро узнают,
и все французское дворянство потребует у Мазарини отчета в вашем  исчез-
новении. Нет, нет, будьте покойны, подземные темницы Рюэя уже лет десять
как обратились в детскую сказку. Не тревожьтесь на этот  счет.  С  своей
стороны, я предупрежу господина д'Артаньяна о вашем прибытии  сюда.  Кто
знает, не заплатите ли вы мне подобной же услугой через две недели?
   - Я?
   - Ну, конечно. Разве не могу я, в свою очередь,  оказаться  пленником
коадъютора?
   - Поверьте мне, - сказал Атос с поклоном, -  я  употреблю  тогда  все
старания, чтобы быть вам полезным.
   - Не окажете ли вы мне честь отужинать со мною? - спросил Коменж.
   - Благодарю вас, но я в мрачном настроении и могу испортить  вам  ве-
чер. Благодарю.
   Коменж отвел графа в комнату, помещавшуюся в нижнем этаже  павильона,
непосредственно примыкавшего к оранжерее; в  эту  оранжерею  можно  было
проникнуть, только пройдя через двор, наполненный солдатами и придворны-
ми. Двор имел вид подковы. В центре его помещались апартаменты Мазарини;
по одну сторону их находился охотничий павильон, где был заключен  д'Ар-
таньян, по другую сторону находилась оранжерея, в которую отвели  Атоса.
Позади этих зданий раскинулся парк.
   Войдя в отведенную ему комнату, Атос увидел в окно,  тщательно  заде-
ланное решеткой, какие-то стены и крышу.
   - Что это за здание? - спросил он.
   - Это задняя стена павильона, в котором заключены ваши друзья, -  от-
ветил Коменж. - К несчастью, все окна в этой стене были заделаны еще  во
времена покойного кардинала, так как здание это уже  много  раз  служило
тюрьмой, и Мазарини, заключив вас сюда, только вернул  ему  его  прежнее
назначение. Если бы окна эти не были заделаны, вы  могли  бы  утешаться,
переговариваясь знаками с вашими друзьями.
   - А вы наверное знаете, Коменж, что кардинал почтит меня своим  посе-
щением? - спросил Атос.
   - По крайней мере, он так сказал мне.
   Атос со вздохом взглянул на свое решетчатое окно.
   - Да, правда, - сказал Коменж, - это почти тюрьма: нет недостатка  ни
в чем, даже в решетках. Но я не понимаю одного: что  за  странная  мысль
пришла вам в голову, - вам, с вашим умом, отдать свою храбрость  и  пре-
данность на службу такому делу, как Фронда! Уверяю вас,  граф,  если  бы
мне пришлось когда-нибудь искать друга  среди  королевских  офицеров,  я
прежде всего подумал бы о вас. Вы фрондер! Вы, граф де Ла Фер, в  партии
Бруселя, Бланмениля и Виоля! Поразительно!
   - Что же мне было делать? - сказал Атос. - Приходилось сделать выбор:
стать мазаринистом или фрондером. Я долго сопоставлял эти два слова и  в
конце концов выбрал второе: по крайней мере, оно французское.  И,  кроме
того, ведь я не только с Бруселем, Бланменилем и Виолем, но и с Бофором,
с д'Эльбефом, с принцами. Да и что служить кардиналу? Взгляните  на  эту
стену без окон, Коменж: она красноречиво свидетельствует о благодарности
Мазарини.
   - Да, вы правы, - рассмеялся Коменж. - Особенно если  бы  она  смогла
повторить все те проклятия, которыми вот уже  неделю  осыпает  ее  д'Ар-
таньян.
   - Бедный д'Артаньян! - сказал Атос с оттенком мягкой грусти. -  Такой
храбрый, такой добрый и такой грозный для врагов своих друзей. У вас два
очень опасных узника, Коменж, и я жалею вас, если  эти  два  неукротимых
человека вверены вам, под вашу личную ответственность...
   - Неукротимых! - сказал, улыбаясь, Коменж. - Полноте пугать  меня.  В
первый же день своего заключения д'Артаньян оскорблял всех солдат и всех
офицеров, без сомнения в надежде получить в руки шпагу. Это продолжалось
два дня, а затем он успокоился и стал тих, как яг