а  перед  ним
вся неприятельская армия.
   Принц одним взглядом окинул всю местность от Лапса до  Вими.  В  одно
мгновение в голове его созрел весь план сражения, которое должно было на
следующий день вторично спасти Францию от нашествия. Он вынул  карандаш,
вырвал из записной книжки листок и написал на нем:
   "Любезный маршал!
   Через час Ланс будет во власти неприятеля. Явитесь ко мне и приведите
всю армию. Я буду в Вандене и сам расположу ее на  позициях.  Завтра  мы
отберем Ланс и разобьем неприятеля".
   Затем, обратившись к Раулю, сказал:
   - Сударь, скачите во весь опор к господину де  Граммону  и  передайте
ему эту записку.
   Рауль поклонился, взял записку, быстро спустился с горы,  вскочил  на
лошадь и помчался галопом.
   Четверть часа спустя он явился к маршалу.
   Часть войска уже прибыла, другую часть ожидали с минуты на минуту.
   Маршал де Граммон принял командование над всей наличной пехотой и ка-
валерией и направился по дороге к Вандену, оставив герцога де  Шатильона
дожидаться остальной армии.
   Вся артиллерия была уже в сборе и выступила тотчас же.
   Было семь часов вечера, когда маршал явился в назначенный пункт,  где
принц уже ожидал его. Как в предвидел Конде, Ланс был занят  неприятелем
почти немедленно вслед за отъездом Рауля.
   Прекращение канонады возвестило об этом событии.
   Стали дожидаться ночи. В сгущающейся темноте все  прибывали  затребо-
ванные принцем войска. Был отдан приказ не бить в барабаны и не  трубить
в трубы.
   В девять часов совсем стемнело, но слабый сумеречный свет еще  озарял
равнину. Принц стал во главе колонны, и она безмолвно двинулась в путь.
   Пройдя деревню Оней, войска увидели Ланс. Несколько домов были объяты
пламенем, и до солдат доносился глухой шум, возвещавший об агонии  горо-
да, взятого приступом.
   Принц назначил каждому его место. Маршал де Граммон должен был коман-
довать левым флангом, опираясь на Мерикур; герцог де Шатильон  находился
в центре, а сам принц занимал правое крыло,  впереди  деревни  Оней.  Во
время битвы диспозиция войск должна была остаться той же. Каждый,  прос-
нувшись на следующее утро, будет уже там, где ему надлежало действовать.
   Передвижение войск произошло в глубоком молчании  и  с  замечательной
точностью. В десять часов все были уже на местах, а в половине  одиннад-
цатого принц объехал позиции и отдал приказы на следующий день.
   Помимо других распоряжений, особое внимание начальства было  обращено
на три приказа, за точным соблюдением которых  оно  должно  было  весьма
строго следить. Первое - чтобы отдельные отряды  сообразовались  друг  с
другом и чтобы кавалерия и пехота шли в одну линию, сохраняя между собой
первоначальные расстояния. Второе - чтобы в атаку шли не иначе  как  ша-
гом. И третье - ждать, чтобы неприятель первый начал стрельбу.
   Графа де Гиша принц предоставил в распоряжение его отца, оставив Бра-
желона при себе, но молодые люди попросили разрешения провести эту  ночь
вместе, на что принц охотно дал свое согласие.
   Для них была поставлена палатка около палатки маршала. Хотя они  про-
вели утомительный день, ни тому, ни другому не хотелось спать.
   Канун битвы - важный и торжественный момент даже для старых солдат, а
тем более для молодых людей,  которым  предстояло  впервые  увидеть  это
грозное зрелище.
   Накануне битвы думается о тысяче вещей, которые до того были  забыты,
а теперь приходят на память. Накануне битвы люди, до тех  пор  равнодуш-
ные, становятся друзьями, а друзья - почти братьями.
   Естественно, что если в душе таится более нежное чувство, оно в такой
момент достигает наибольшей силы.
   Можно было предположить, что каждый из молодых людей переживал подоб-
ные чувства, потому что через минуту они уже сидели в разных  углах  па-
латки и писали что-то, положив бумагу  себе  на  колени.  Послания  были
длинные, и все четыре страницы, одна за другой, покрывались мелким  убо-
ристым почерком.
   Когда письма были наконец написаны, каждое было вложено в два конвер-
та, так что узнать имя особы, которой адресовалось  письмо,  можно  было
только разорвав первый конверт. Затем с улыбкой они обменялись письмами.
   - На случай, если со мной произойдет беда, - сказал Бражелон, переда-
вая свое письмо другу.
   - На случай, если я буду убит, - сказал де Гиш.
   - Будьте покойны, - в один голос ответили оба.
   Затем они обнялись по-братски, завернулись в свои плащи и заснули тем
безмятежным молодым сном, каким спят птицы, дети и цветы.


   XXXVIII
   ОБЕД НА СТАРЫЙ ЛАД

   Второе свидание бывших мушкетеров было не столь торжественным и гроз-
ным, как первое. Атос, со свойственной ему мудростью, решил, что лучше и
скорее всего они сойдутся за столом; в то время как его друзья, зная его
благопристойность и трезвость, не решались и заикнуться об одной из  тех
веселых пирушек, какие они некогда устраивали в  "Еловой  шишке"  или  у
"Еретика", он первый предложил собраться за накрытым  столом  и  повесе-
литься с непринужденностью, некогда поддерживавшей в них доброе согласие
и  единодушие,  за  которое  их   справедливо   называли   "неразлучными
друзьями".
   Предложение это всем понравилось, в особенности д'Артаньяну, которому
очень хотелось воскресить веселые дни молодости с их кутежами и дружными
беседами. Его тонкий живой ум давно не находил себе удовлетворения,  пи-
таясь, по его выражению, лишь низкосортной пищей.  Портос,  готовившийся
стать бароном, был рад случаю поучиться у Атоса и Арамиса хорошему  тону
и светским манерам. Арамис не прочь был узнать у д'Артаньяна  и  Портоса
новости Пале-Рояля и вновь расположить к себе, на всякий случай, предан-
ных друзей, не раз, бывало, выручавших его своими непобедимыми и верными
шпагами в стычках с врагами.
   Только Атос ничего не ждал от других, а повиновался лишь чувству чис-
той дружбы и голосу своего простого и великого сердца.
   Условились, что каждый укажет свой точный адрес и по зову  одного  из
них все соберутся в знаменитом своей кухней трактире "Отшельник" на  Мо-
нетной улице. Первая встреча была назначена на ближайшую среду,  на  во-
семь часов вечера.
   В этот день четверо друзей явились с замечательной точностью в назна-
ченное время, хотя подошли с разных сторон. Портос  пробовал  новую  ло-
шадь; д'Артаньян сменился с дежурства в Лувре; Арамис приехал после  ви-
зита к одной из своих духовных дочерей в этом квартале; Атосу же,  посе-
лившемуся на улице Генего, было до трактира рукой подать. И все, к обще-
му изумлению, встретились у дверей "Отшельника". Атос появился от Нового
моста, Портос - с улицы Руль, д'Артаньян - с улицы  ФосеСен-Жермен-л'Ок-
серуа, наконец Арамис - с улицы Бетизи.
   Первые приветствия, которыми обменялись старые друзья, были несколько
натянутыми - именно потому, быть может, что каждый  старался  вложить  в
свои слова побольше чувства. Пирушка началась довольно вяло. Видно было,
что д'Артаньян принуждает себя смеяться, Атос - пить, Арамис - рассказы-
вать, а Портос - молчать. Атос первый заметил общую неловкость и  прика-
зал, в качестве верного средства, подать четыре бутылки шампанского.
   Когда он, со свойственным ему спокойствием, отдал это приказание, ли-
цо гасконца сразу прояснилось, а морщины на  лбу  Портоса  разгладились.
Арамис удивился. Он знал, что Атос не только не пьет больше, но чувству-
ет почти отвращение к вину.
   Его удивление еще более увеличилось, когда он увидел, что Атос  налил
себе полней стакан вина и выпил его залпом, как в былые  времена.  Д'Ар-
таньян сразу же наполнил и опрокинул свой стакан. Портос и Арамис чокну-
лись. Бутылки мигом опустели. Казалось, собеседники  спешили  отделаться
от всяких задних мыслей.
   В одно мгновение это великолепное средство рассеяло последнее  облач-
ко, которое еще омрачало их сердца. Четыре приятеля сразу стали говорить
громче, перебивая друг друга, и расположились за столом, как кому  каза-
лось удобнее. Вскоре - вещь неслыханная! - Арамис расстегнул два  крючка
своего камзола. Увидав это, Портос расстегнул на своем все до  последне-
го.
   Сражения, дальние поездки, полученные и нанесенные удары были вначале
главной темой разговоров. Затем заговорили о глухой борьбе,  которую  им
некогда приходилось вести против того, кого они называли теперь "великим
кардиналом".
   - Честное слово, - воскликнул, смеясь, Арамис, - мне кажется, мы  до-
вольно уже хвалили покойников. Позлословим теперь немного насчет  живых.
Мне бы хотелось посплетничать о Мазарини. Разрешите?
   - Конечно, - вскричал д'Артаньян со смехом, -  расскажите!  Я  первый
буду аплодировать, если ваш рассказ окажется забавным.
   - Мазарини, - начал Арамис, - предложил одному вельможе, союза с  ко-
торым он домогался, прислать письменные условия, на  которых  тот  готов
сделать ему честь вступить с ним в соглашение. Вельможа, который не имел
большой охоты договариваться с этим  пустомелей,  тем  не  менее  скрепя
сердце написал свои условия и послал их Мазарини. В числе  этих  условий
было три, не поправившиеся последнему, и он предложил принцу  за  десять
тысяч экю отказаться от них.
   - Ого! - вскричали трое друзей. - Это не слишкомто щедро, и он мог не
бояться, что его поймают на слове. Что же сделал вельможа?
   - Он тотчас же послал Мазарини пятьдесят тысяч ливров с просьбой  ни-
когда больше не писать ему и предложил дать еще двадцать тысяч, если Ма-
зарини обяжется никогда с ним не разговаривать.
   - Что же Мазарини? Рассердился? - спросил Атос.
   - Приказал отколотить посланного? - спросил Портос.
   - Взял деньги? - спросил д'Артаньян.
   - Вы угадали, д'Артаньян, - сказал Арамис.
   Все залились таким громким смехом,  что  явился  хозяин  гостиницы  и
спросил, не надо ли им чего-нибудь.
   Он думал, что они дерутся.
   Наконец общее веселье стихло.
   - Разрешите пройтись насчет де Бофора? - спросил  д'Артаньян.  -  Мне
ужасно хочется.
   - Пожалуйста, - ответил Арамис, великолепно  знавший,  что  хитрый  и
смелый гасконец никогда ни в чем не уступит ни шагу.
   - А вы, Атос, разрешите?
   - Клянусь честью дворянина, мы посмеемся, если ваш анекдот забавен.
   - Я начинаю. Господин де Бофор, беседуя с одним из друзей принца Кон-
де, сказал, что после размолвки Мазарини  с  парламентом  у  него  вышло
столкновение с Шавиньи и что, зная  привязанность  последнего  к  новому
кардиналу, он, Бофор, близкий по своим взглядам к старому кардиналу, ос-
новательно оттузил Шавиньи. Собеседник, зная, что Бофор горяч  на  руку,
не очень удивился и поспешил передать этот рассказ принцу. История полу-
чила огласку, и все отвернулись от Шавиньи. Тот тщетно пытался  выяснить
причину такой к себе холодности, пока наконец кто-то не решился  расска-
зать ему, как поразило всех то, что он позволил  Бофору  оттузить  себя,
хотя тот и был принцем. "А кто сказал, что Бофор поколотил меня? - спро-
сил Шавиньи. "Он сам", - был ответ. Доискались источника слуха, и  лицо,
с которым беседовал Бофор, подтвердило под  честным  словом  подлинность
этих слов. Шавиньи, в отчаянии от такой клеветы  и  ничего  не  понимая,
объявляет друзьям, что он скорее умрет, чем снесет это  оскорбление.  Он
посылает двух секундантов к принцу спросить того,  действительно  ли  он
сказал, что оттузил Шавиньи. "Сказал и готов повторить еще  раз,  потому
что это правда", - отвечал принц. "Монсеньер, - сказал один из секундан-
тов, - позвольте заметить вашему высочеству, что побои, нанесенные  дво-
рянину, одинаково позорны как для того, кто их получает, так и для того,
кто их наносит. Людовик Тринадцатый не  хотел,  чтобы  ему  прислуживали
дворяне, желая сохранить право бить своих лакеев". -  "Но,  -  удивленно
спросил' Бофор, - кому были нанесены побои и кто говорит об  ударах?"  -
"Но ведь вы сами, монсеньер, заявляете, что побили..." - "Кого?" -  "Ша-
виньи". - "Я?" - "Разве вы не сказали, что оттузили его?" - "Сказал".  -
"Ну а он отрицает это". - "Вот еще! Я его изрядно  оттузил.  И  вот  мои
собственные слова, - сказал герцог де Бофор со своей обычной  важностью:
- Шавиньи, вы заслуживаете глубочайшего порицания за помощь, оказываемую
вами такому пройдохе, как Мазарини. Вы..." - "А, монсеньер,  -  вскричал
секундант, - теперь я понимаю: вы хотели сказать - отделал?" - "Оттузил,
отделал, не все ли равно, - разве это не одно и то же? Все эти ваши  со-
чинители слов ужасные педанты".
   Друзья много смеялись над филологической  ошибкой  Бофора,  словесные
промахи которого были так часты, что вошли в поговорку.
   Было решено, что партийные пристрастия раз и навсегда  изгоняются  из
дружеских сборищ, и что д'Артаньян  и  Портос  смогут  вволю  высмеивать
принцев, с тем что Атосу и Арамису будет дано  право,  в  свою  очередь,
честить Мазарини.
   - Право, господа, - сказал д'Артаньян, обращаясь к Арамису и Атосу, -
вы имеете полное основание недолюбливать Мазарини, потому  что,  клянусь
вам, и он, с своей стороны, вас не особенно жалует.
   - В самом деле? - сказал Атос. - Ах, если бы мне  сказали,  что  этот
мошенник знает меня по имени, то я попросил бы перекрестить меня заново,
чтобы меня не заподозрили в знакомстве с ним.
   - Он не знает вас по имени, но знает по вашим  делам.  Ему  известно,
что какие-то два дворянина принимали деятельное участие в побеге Бофора,
и он велел разыскать их, ручаюсь вам в этом.
   - Кому велел разыскать?
   - Мне.
   - Вам?
   - Да, еще сегодня утром он прислал за мной, чтобы спросить, не разуз-
нал ли я что-нибудь.
   - Об этих дворянах?
   - Да.
   - И что же вы ему ответили?
   - Что я пока еще ничего не узнал, но зато собираюсь обедать  с  двумя
лицами, которые могут мне кое-что сообщить.
   - Так и сказали? - воскликнул Портос, и все его широкое лицо  расплы-
лось в улыбке. - Браво! И вам ни чуточки не страшно, Атос?
   - Нет, - отвечал Атос. - Я боюсь не розысков Мазарини.
   - Чего же вы боитесь? Скажите, - спросил Арамис.
   - Ничего, по крайней мере в настоящее время.
   - А в прошлом? - спросил Портос.
   - А в прошлом - это другое дело, - произнес  Атос  со  вздохом.  -  В
прошлом и будущем.
   - Вы боитесь за вашего юного Рауля? - спросил Арамис.
   - Полно! - воскликнул д'Артаньян. - В первом деле никто не гибнет.
   - Ни во втором, - сказал Арамис.
   - Ни в третьем, - добавил Портос. - Впрочем,  даже  убитые  иной  раз
воскресают: доказательство - наше присутствие здесь.
   - Нет, господа, - сказал Атос, - не Рауль меня  беспокоит:  он  будет
вести себя, надеюсь, как подобает  дворянину,  а  если  и  падет,  то  с
честью. Но вот в чем дело: если с ним случится несчастье, то...
   Атос провел рукой по своему бледному лбу.
   - То?.. - спросил Арамис.
   - То я усмотрю в этом возмездие.
   - А, - произнес д'Артаньян, - я понимаю, что вы хотите сказать.
   - Я тоже, - сказал Арамис. - Но только об этом не надо думать,  Атос:
что прошло, тому конец.
   - Я ничего не понимаю, - заявил Портос.
   - Армантьерское дело, - шепнул ему д'Артаньян.
   - Армантьерское дело? - переспросил Портос.
   - Ну, помните, миледи...
   - Ах да, - сказал Портос, - я совсем забыл эту историю.
   Атос посмотрел на него своим глубоким взглядом.
   - Вы забыли, Портос? - спросил он.
   - Честное слово, забыл, - ответил Портос, - это было давно.
   - Значит, это не тяготит вашу совесть?
   - Нисколько! - воскликнул Портос.
   - А вы что скажете, Арамис?
   - Если уж говорить о совести, то этот случай кажется мне подчас очень
спорным.
   - А вы, д'Артаньян?
   - Признаться, когда мне вспоминаются эти ужасные дни, я думаю  только
об окоченевшем теле несчастной госпожи Бонасье. Да, - прошептал он, -  я
часто сожалею о несчастной жертве, но никогда не мучусь угрызениями  со-
вести из-за ее убийцы.
   Атос недоверчиво покачал головой.
   - Подумайте о том, - сказал ему Арамис, - что если вы  признаете  бо-
жественное правосудие и его участие в делах земных, то, значит, эта жен-
щина была наказана по воле божьей. Мы были только орудиями, вот и все.
   - А свободная воля, Арамис?
   - А что делает судья? Он тоже волен судить или оправдать  и  осуждает
без боязни. Что делает палач? Он владыка своей руки и казнит без угрызе-
ний совести.
   - Палач... - прошептал Атос, словно остановившись на каком-то  воспо-
минании.
   - Я знаю, что это было ужасно, - сказал д'Артаньян, - но  если  поду-
мать, сколько мы убили англичан, ларошельцев, испанцев и даже французов,
которые не причинили нам никакого зла, а только целились в нас и  прома-
хивались или скрещивали с нами оружие менее ловко и удачно, чем мы, если
подумать об этом, то я, со своей  стороны,  оправдываю  свое  участие  в
убийстве этой женщины, даю вам честное слово.
   - Теперь, когда вы мне все напомнили, - сказал Портос, - я точно вижу
перед собой всю эту сцену: миледи стояла вон там, где  сейчас  вы,  Атос
(Атос побледнел); я стоял вот так, как д'Артаньян. При мне  была  шпага,
острая, как дамасский клинок... Помните, Арамис, вы часто  называли  эту
шпагу Бализардой... И знаете что? Клянусь вам всем троим, что если бы не
подвернулся тут палач из Бетюна... кажется, он был из  Бетюна?..  -  да,
да, именно из Бетюна - да, так вот, я сам отрубил бы голову этой злодей-
ке, и рука моя не дрогнула бы. Это была ужасная женщина.
   - А в конце концов, - сказал Арамис тем философски  безразличным  то-
ном, который он усвоил себе, вступив в духовное звание, и в котором было
больше безбожия, чем веры в бога, - в конце концов  -  зачем  думать  об
этом? Что сделано, то сделано. В смертный час мы покаемся в этом  грехе,
и господь лучше нашего рассудит, был ли это грех, преступление или  доб-
рое дело. Раскаиваться, говорите вы? Нет, нет! Клянусь честью и крестом,
если я и раскаиваюсь, то только потому, что это была женщина.
   - Самое успокоительное, - сказал д'Артаньян, - что от всего этого  не
осталось и следа.
   - У нее был сын, - произнес Атос.
   - Да, да, я помню, - отвечал д'Артаньян, - вы  сами  говорили  мне  о
нем. Но кто знает, что с ним сталось. Конец змее, конец и  змеенышу.  Не
воображаете ли вы, что лорд Винтер воспитал  это  отродье?  Лорд  Винтер
осудил бы и сына так же, как осудил мать.
   - В таком случае, - сказал Атос, - горе Винтеру, ибо ребенок-то ни  в
чем не повинен.
   - Черт меня побери, ребенка, наверное, нет в живых! - воскликнул Пор-
тос. - Если верить д'Артаньяну, в этой ужасной стране такие туманы...
   Несколько омрачившиеся собеседники готовы были улыбнуться такому  со-
ображению Портоса, но в 'этот миг на лестнице послышались шаги, и кто-то
постучал в дверь.
   - Войдите, - сказал Атос.
   Дверь отворилась, и появился хозяин гостиницы.
   - Господа, - сказал он, - какой-то человек спешно желает видеть одно-
го из вас.
   - Кого? - спросили все четверо.
   - Того, кого зовут графом де Ла Фер.
   - Это я, - сказал Атос. - А как зовут этого человека?
   - Гримо.
   Атос побледнел.
   - Уже вернулся! - произнес он. - Что же могло случиться с Бражелоном?
   - Пусть он войдет, - сказал д'Артаньян, - пусть войдет.
   Гримо уже поднялся по лестнице и ждал у дверей. Оп вбежал в комнату и
сделал трактирщику знак удалиться.
   Тот вышел и закрыл за собой дверь. Четыре  друга  ждали,  что  скажет
Гримо. Его волнение, бледность, потное лицо и запыленная одежда  показа-
ли, что он привез какое-то, важное и ужасное известие.
   - Господа, - произнес он наконец, - у этой  женщины  был  ребенок,  и
этот ребенок стал мужчиной. У тигрицы был детеныш, тигр вырвался и  идет
на вас. Берегитесь.
   Атос с меланхолической улыбкой взглянул на своих друзей. Портос  стал
искать у себя на боку шпагу, которая висела на стене.  Арамис  схватился
за нож. Д'Артаньян поднялся с места.
   - Что ты хочешь сказать, Гримо? - воскликнул д'Артаньян.
   - Что сын миледи покинул Англию, что он во Франции и  едет  в  Париж,
если еще не приехал.
   - Черт возьми! - вскричал Портос. - Ты уверен в этом?
   - Уверен, - от