ня за квар-
тиру. Ступайте!
   - Ах, сударь, - сказал Крополь, смущенный благородством, бескорыстием
незнакомца и его несокрушимым терпением при виде такой недоверчивости. -
В Блуа совсем не так грабят, как вы изволите  думать,  и  если  брильянт
стоит, как вы говорите...
   Незнакомец опять взглянул на Крополя  и  поразил  его,  как  молнией,
взглядом своих голубых глаз.
   - Я не знаток в брильянтах! - вскричал Крополь. - Поверьте, сударь!
   - Но ювелиры понимают толк в драгоценных камнях. Спросите их, - посо-
ветовал незнакомец. - Теперь, кажется, наши счеты покончены, не так ли?
   - Да, сударь, и, к большому моему сожалению, я опасаюсь, что оскорбил
вас...
   - Нисколько, - возразил незнакомец с величественным жестом.
   - Или, может быть, вам показалось, что с благородных путешественников
дерут втридорога... Поверьте, сударь, что только необходимость...
   - Ну хватит об этом, говорю вам... Оставьте меня одного!
   Крополь низко поклонился и вышел с растерянным видом, который говорил
о его добром сердце и явных угрызениях совести.
   Незнакомец сам затворил дверь и, оставшись один, посмотрел  в  пустой
кошелек, из которого он вынул шелковый мешочек, где лежал брильянт, пос-
леднее его достояние.
   Он снова порылся в карманах, заглянул  в  бумажник  и  убедился,  что
больше у него ничего нет. Тогда он поднял глаза к  небу  с  высшим  спо-
койствием отчаяния, вытер дрожащей рукой  капельки  пота,  блестевшие  в
морщинах его благородного лба, и снова обратил долу взор  свой,  некогда
полный непревзойденного величия. Гроза прошла вдали от него, быть может,
в глубине души своей он свершил молитву.
   Потом он подошел "к окну, сел на прежнее место и просидел неподвижно,
как мертвый, до той минуты, когда небо потемнело и на  улице  показались
первые факелы, давая сигнал, что пора начинать  иллюминацию  и  зажигать
огни во всех окнах.


   VII
   ПАРРИ

   Пока незнакомец с любопытством смотрел на огоньки и  прислушивался  к
уличному шуму, в комнату вошел трактирщик Крополь с двумя лакеями, кото-
рые начале накрывать на стол.
   Незнакомец не обратил на них никакого внимания.
   Крополь подошел к нему и с глубочайшим почтением шепнул ему на ухо:
   - Сударь, брильянт оценили.
   - И что же?
   - Ювелир его королевского высочества дает двести  восемьдесят  писто-
лей.
   - Вы получили деньги?
   - Я полагал, что должен это сделать, сударь. Впрочем, я взял их с ус-
ловием: вы можете вернуть деньги я получите брильянт обратно.
   - Это лишнее. Я поручил вам продать его.
   - В таком случае я исполнил или почти исполнил вашу волю, и  хотя  не
продал брильянта окончательно, однако же получил деньги.
   - Так возьмите из них сколько следует, - распорядился незнакомец.
   - Господин, я сделаю это, раз вы так решительно требуете.
   Грустная улыбка тронула губы незнакомца.
   - Остальное положите сюда.
   Он указал на сундук и отвернулся. Крополь открыл довольно тяжелый ме-
шок и взял из него плату за номер.
   - Надеюсь, сударь, - сказал он, - вы не  огорчите  меня,  отказавшись
поужинать. Вы изволили отослать обед: это очень  обидно  для  "Гостиницы
Медичи". Извольте взглянуть, сударь, ужин подан, и, осмелюсь  прибавить,
он недурен.
   Незнакомец спросил рюмку вина, отломил кусочек хлеба и остался у  ок-
на.
   Скоро раздались громкие звуки труб и фанфар. Вдали послышались крики.
Неясный шум наполнил нижнюю часть города. Прежде всего незнакомец разли-
чил топот приближавшихся коней.
   - Король! Король! - кричала шумная толпа.
   - Король! - повторил Крополь, бросив своего постояльца и все  попытки
деликатного обхождения ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
   На лестнице с Крополем встретились и окружили его г-жа Крополь,  Пит-
рино, лакеи и поварята.
   Кортеж подвигался медленно; его освещали тысячи факелов на улице и из
окон.
   За ротой мушкетеров и отрядом дворян следовал портшез кардинала Маза-
рини, который, точно карету, везли четыре вороных лошади.
   Дальше шли пажи и слуги кардинала.
   За ними ехала карета королевы-матери; фрейлины  сидели  у  дверец,  а
приближенные ехали верхом по обеим сторонам кареты.
   За королевой показался король на  превосходной  саксонской  лошади  с
длинной гривой. Кланяясь, юный государь обращал свое красивое лицо,  ос-
вещенное факелами, которые несли его пажи, к окнам, откуда кричали  осо-
бенно громко.
   Возле короля, отступив шага на два, ехали принц Конде,  Данжо  и  еще
человек двадцать придворных; их слуги  и  багаж  замыкали  торжественную
процессию.
   Во всем этом великолепии было что-то воинственное.
   Только некоторые придворные постарше были в  дорожных  костюмах;  все
остальные были в военных мундирах. На многих - кирасы и перевязи, как во
времена Генриха IV и Людовика XIII.
   Когда король проезжал мимо, незнакомец высунулся в окно, чтобы  лучше
видеть, потом закрыл лицо руками. Сердце его переполнилось  горькой  за-
вистью. Его опьяняли звуки труб, оглушали восторженные крики народа;  он
на мгновение словно потерял рассудок среди этого шума, блеска и роскоши.
   - Да, он - король! Король! - прошептал незнакомец с тоскливым  отчая-
нием.
   Прежде чем он вышел из мрачной задумчивости, весь этот шум и все  ве-
ликолепие исчезли. На перекрестке внизу под окнами  незнакомца  раздава-
лись только нестройные хриплые голоса, время от времени кричавшие:
   - Да здравствует король!
   Осталось также всего шесть факелов в руках обитателей "Гостиницы  Ме-
дичи": два в руках Крополя, один у Питрино и по одному у  каждого  пова-
ренка.
   Крополь беспрестанно повторял:
   - Как хорош король! Как он похож на своего славного родителя.
   - Гораздо лучше, - твердил Питрино.
   - И какая гордость в лице! - говорила г-жа Крополь, вступившая уже  в
пересуды с соседями и соседками.
   Крополь выражал свои впечатления, не замечая старика с ирландской ло-
шадью на поводу, старавшегося пробраться сквозь толпу женщин  и  мужчин,
стоявшую перед "Гостиницей Медичи".
   В эту минуту из окна раздался голос незнакомца:
   - Хозяин, дайте возможность войти в вашу гостиницу.
   Крополь повернулся и, увидев старика, дал ему дорогу. Окно закрылось.
Старик молча вошел.
   Незнакомец встретил старика на лестнице, заключил его в свои  объятия
и провел в комнату прямо к креслу.
   Тот не захотел сесть.
   - Нет, нет, милорд, - сказал он. - Мне сидеть в вашем присутствии? Ни
за что! Ни за что!
   - Парри! - воскликнул незнакомец. - Прошу тебя, сядь! Ты  приехал  из
Англии... из такой дали... Ах! Не в твои лета переносить такие невзгоды,
какие тебе приходится терпеть на службе у меня!.. Отдохни!..
   - Прежде всего я должен дать вам отчет, милорд...
   - Парри... умоляю тебя... не говори мне ничего... Если бы  ты  привез
хорошее известие, ты заговорил бы иначе. Значит, вести твои печальные.
   - Милорд, - остановил его старик, - не торопитесь огорчаться. Не  все
еще потеряно. Надо запастись волей, терпением, а главное  -  покорностью
судьбе.
   - Парри, - отвечал незнакомец, - я пробрался сюда один, сквозь тысячу
засад и опасностей. Веришь ли ты, что у меня есть воля? Я думал об  этом
путешествии десять лет, невзирая на предостережения и  препятствия:  ве-
ришь ли ты в мое терпение? Сегодня вечером я продал  последний  брильянт
моего отца, потому что мне нечем было заплатить за квартиру и трактирщик
выгнал бы меня.
   Парри вздрогнул от негодования. Молодой человек ответил ему  пожатием
руки и улыбкой.
   - У меня остается еще двести семьдесят четыре пистоля, и мне кажется,
что я богат; я не отчаиваюсь, Парри. Веришь ли ты, что я покорен судьбе?
   Старик поднял дрожащие руки к небу.
   - Говори, - попросил незнакомец, - не скрывай  от  меня  ничего.  Что
случилось?
   - Рассказ мой будет очень краток, милорд. Но, ради бога,  не  дрожите
так!
   - Я дрожу от нетерпения, Парри. Говори же скорее: что сказал тебе ге-
нерал?
   - Сначала он не хотел меня принимать.
   - Он подумал, что ты шпион?
   - Да, милорд. Но я написал ему письмо.
   - Ты обстоятельно изложил в нем мое положение и мои желания?
   - О да! - отвечал Парри с печальной улыбкой. - Я описал все  и  точно
изложил вашу мысль...
   - И что же, Парри?
   - Генерал вернул мне письмо через своего адъютанта и передал мне, что
велит арестовать меня, если я еще хоть день пробуду в тех местах, где он
командует.
   - Арестовать! - прошептал молодой человек.  -  Арестовать!..  Тебя...
самого верного из моих слуг!
   - Да, милорд!
   - И ты подписал письмо своим именем, Парри?
   - Полностью, милорд. Адъютант знавал меня в СентДжемсе и, -  прибавил
старик с глубоким вздохом, - в Уайт-Холле!
   Молодой человек опустил голову и печально задумался.
   - Да, так поступил Монк при посторонних, - сказал он,  пытаясь  обма-
нуть самого себя. - Но наедине... что он сделал? Говори.
   - Увы, милорд, - отвечал Парри, - он прислал четырех всадников, и они
дали мне лошадь, на которой я приехал  сюда,  как  вы  изволили  видеть.
Всадники доставили меня галопом до небольшой пристани Тенби, там  скорее
бросили, чем посадили, в рыбачью лодку, которая отправлялась во Францию,
в Бретань, и вот - я здесь!
   - О! - прошептал молодой человек, конвульсивно прижимая руку к груди,
чтобы из нее не вырвался стон. - И больше ничего, Парри?
   - Ничего, милорд.
   После этого немногословного ответа  Парри  наступило  продолжительное
молчание. Слышен был только стук каблуков незнакомца, в бешенстве шагав-
шего по паркету.
   Старик хотел переменить разговор, пробуждавший слишком мрачные мысли.
   - Милорд, - спросил он, - что это за шум в городе? Что  это  за  люди
кричат: "Да здравствует король!"? О каком короле идет речь? И почему та-
кая иллюминация?
   - Ах, Парри, ты не знаешь, - иронически ответил  молодой  человек.  -
Французский король посетил сей добрый город Блуа; все эти золоченые сед-
ла, все трубные звуки в его честь; шпаги всех  этих  дворян  принадлежат
ему. Его мать едет перед ним в карете, роскошно украшенной золотом и се-
ребром. Счастливая мать! Министр собирает для него миллионы и везет  его
к богатой невесте. Вот отчего радуется весь этот народ, любит своего ко-
роля, встречает его восторженными гласами, кричит: "Да  здравствует  ко-
роль! Да здравствует король!"
   - Хорошо, хорошо, милорд, - сказал Парри, еще  лее  смущенный  такими
словами.
   - Ты знаешь, - продолжал незнакомец, - что время  этого  праздника  в
честь короля Людовика четырнадцатого моя мать и моя сестра сидят без де-
нег, хлеба. Ты знаешь, что через две недели, когда  всей  Европе  станет
известно то, что ты рассказал мне сейчас, я буду обесчещен  и  осмеян...
Парри!.. Бывали ли примеры, чтобы человек моего звания был принужден...
   - Милорд, умоляю вас...
   - Ты прав, Парри, я жалкий трус, и если я сам ничего не делаю для се-
бя, то кто поможет мне? Нет, нет, Парри, у меня есть руки...  есть  шпа-
га...
   И, с силой ударив себя по руке, он снял со стены шпагу.
   - Что вы хотите сделать, милорд?
   - Что я хочу сделать, Парри? То, что все делают в моем семействе. Моя
мать живет общественным подаянием; сестра моя собирает милостыню для ма-
тери; где-то у меня есть еще братья, которые тоже питаются милостыней. И
я, старший в роде, тоже примусь, подражая им, собирать подаяние.
   С этими словами, перешедшими в жуткий нервный смех,  молодой  человек
пристегнул шпагу, взял шляпу с сундука, набросил на плечи  черный  плащ,
который он носил в пути, и, пожав обе руки старику, смотревшему на  него
с тревогой, попросил:
   - Добрый мой Парри, прикажи  затопить  камин,  ешь,  пей,  спи,  будь
счастлив. Будем счастливы, мой верный, мой единственный друг! Мы богаты,
как короли.
   Он ударил рукой по мешку с деньгами, тяжело упавшему на пол, и разра-
зился зловещим хохотом, испугавшим несчастного Парри.
   Пока все в доме кричали, пели и готовились принимать путешественников
и их лакеев, незнакомец потихоньку вышел через залу и на улицу  и  исчез
из глаз старика, смотревшего в окно.


   VIII
   КАКИМ БЫЛ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЛЮДОВИК ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ В ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА

   Въезд Людовика XIV в Блуа, как видно из нашего  рассказа,  был  очень
шумен и блестящ, и молодой король остался им вполне доволен.
   Доехав до ворот замка, король увидел герцога Гастона Орлеанского, ок-
руженного своими телохранителями и дворянами. Лицо его высочества, вели-
чественное от природы, выражало при этих  торжественных  обстоятельствах
еще больше величия и достоинства.
   Герцогиня Орлеанская в парадном туалете ждала на балконе приезда сво-
его племянника. Во всех окнах старого замка, в обыкновенные дни  пустын-
ного и печального, видны были дамы и факелы.
   Под звуки барабанов, труб и радостные клики вступил молодой король  в
тот замок, где Генрих III семьдесят два года тому назад призвал себе  на
помощь убийство и измену, чтобы удержать корону, которая  уже  падала  с
его головы и переходила в другой род.
   Все, налюбовавшись молодым королем, таким красивым, привлекательным и
благородным, искали другого короля Франции - короля совсем в ином  роде,
- старого, бледного, согбенного, имя которого было: кардинал Мазарини.
   Людовик в эти годы был одарен всеми качествами образцового дворянина.
Светло-голубые глаза его приветливо блестели; но самые опытные  физионо-
мисты, исследователи душ, погрузив в них взгляд, если бы подданным  было
дано выдерживать взгляд короля, не могли решить, что таится за этой при-
ветливостью. В глазах короля было столько же глубины, сколько в небесной
лазури или в том гигантском зеркале, которое Средиземное море подставля-
ет кораблям и в котором небо любит отражать то бури, то звезды.
   Король был невысокого роста, едва ли пяти футов и двух дюймов; но его
молодость смягчала этот  недостаток,  к  тому  же  возмещавшийся  благо-
родством и замечательной ловкостью движений.
   Впрочем, Людовик был король, а быть королем в эту эпоху традиционного
почтения и преданности значило много. Но до той минуты его довольно ред-
ко и скупо показывали народу. Его видели всегда рядом с матерью,  женщи-
ной высокого роста, и кардиналом, человеком тоже очень представительным.
И потому многие говорили:
   - Король ниже кардинала!
   Несмотря на такие замечания, раздававшиеся главным образом в столице,
жители Блуа встретили молодого монарха как полубога; а герцог и герцоги-
ня Орлеанские, его дядя и тетка, приняли его почти как короля.
   Надо, однако, сказать, что, когда король Людовик XIV увидел в  прием-
ной зале одинаковые кресла для себя, для матери, для кардинала, для тет-
ки и дяди, он покраснел от гнева и окинул взглядом присутствующих, желая
узнать по их лицам, не с умыслом ли нанесено ему такое оскорбление.  Но,
не заметив ничего на бесстрастном лице кардинала, на лице  матери  и  на
лицах остальных, он покорился необходимости и сел, поспешив занять место
прежде других.
   Дворяне и дамы были представлены их величествам и кардиналу.
   Король обратил внимание, что ни мать его, ни он сам не слышали  ранее
почти ни одного имени из тех, что им сейчас называли,  в  то  время  как
кардинал, напротив, пользуясь своей необычайной памятью и всегдашней на-
ходчивостью, заводил с каждым разговор о его землях, о его предках и де-
тях, припомнив даже имена некоторых из них, что приводило в полное  вос-
хищение сих, полных собственного достоинства, уездных дворян и утвержда-
ло их во мнении, что именно кардинал является  истинным  и  единственным
владыкой, знающим своих подданных, по той  Самой  причине,  что  ведь  у
солнца нет же соперника, ибо оно одно согревает и освещает.
   Молодой король, давно уже направив свое вдумчивое  внимание  на  при-
сутствующих, продолжал, таким образом, незаметно изучать их и рассматри-
вал, стараясь разгадать их скрытое выражение, все эти лица, показавшиеся
ему сначала самыми что ни на есть ничтожными и банальными.
   Пригласили к столу. Король, не решавшийся  заявить  о  своем  голоде,
ждал ужина с нетерпением. На этот раз ему были оказаны все почести, если
не его званию, то, по крайней мере, его желудку.
   Кардинал едва прикоснулся бледными губами к бульону, поданному в  зо-
лотой чашке. Всемогущий министр, отнявший у вдовствующей королевы ее ре-
гентство и у короля - его королевскую власть, не мог  добыть  у  природы
здорового желудка.
   Анна Австрийская, в то время уже больная раком,  который  позже,  лет
через восемь, свел ее в могилу, ела не лучше Мазарини.
   Герцог Орлеанский, ошеломленный важным событием, совершавшимся в  его
провинциальной жизни, совсем не мог есть.
   Только одна герцогиня Орлеанская, как истая уроженка  Лотарингии,  не
отставала от короля.
   Людовик XIV без ее участия должен был бы есть совершенно один; поэто-
му он был очень благодарен и тетке своей, и ее дворецкому  господину  де
Сен-Реми, который действительно на этот раз отличился.
   По окончании ужина по знаку кардинала Мазарини  король  встал.  Тетка
пригласила его пройтись вдоль рядов собравшихся гостей.
   Дамы заметили, - есть вещи, так же хорошо замечаемые дамами как Блуа,
так и Парижа, - что у Людовика XIV взгляд быстрый  и  смелый,  обещавший
красавицам отличного ценителя. Мужчины, со своей стороны, отметили,  что
юный король горд и надменен и любит заставлять опускать глаза  тех,  кто
смотрит на него слишком долго или пристально, а это предвещало  будущего
владыку.
   Людовик XIV обошел уже треть гостей, как вдруг слух его поразило имя,
которое произнес кардинал, разговаривавший с герцогом.
   Это было женское имя.
   Едва прозвучало это имя, как Людовик XIV уже ничего не  стал  слушать
и, пренебрегши людьми, которые ждали его взгляда, поспешил окончить  об-
ход собрания и дойти до конца залы.
   Герцог, как ловкий царедворец, справился у кардинала о  здоровье  его
племянниц. Лет шесть тому назад к кардиналу приехали из Италии три  пле-
мянницы: Гортензия, Олимпия и Мария Манчини.
   Герцог выражал сожаление, что не имеет счастье принять  их  вместе  с
дядюшкой. Они, вероятно, выросли, похорошели, стали еще грациознее с тех
пор, как герцог их видел в последний раз.
   Короля сразу поразила разница в голосах обоих его собеседников.  Гер-
цог говорил спокойным, естественным голосом; кардинал, напротив, отвечал
ему, против обыкновения, громко, сильно возвысив голос.
   Казалось, он хотел, чтобы его голос долетел до человека, находящегося
на большом расстоянии.
   - Ваше высочество, - сказал он, - племянницы еще должны закончить об-
разование. У них есть свои обязанности. Они должны привыкнуть  к  своему
положению. Жизнь при блестящем и молодом дворе отвлекала бы их.
   Людовик, услышав отзыв о своем дворе, печально  улыбнулся.  Двор  был
молод, это правда, но скупость кардинала мешала ему быть блестящим.
   - Однако, - возразил герцог, - не намерены же вы отдать их  в  монас-
тырь или сделать из них простых горожанок?
   - Совсем нет, - отвечал кардинал, стараясь придать  своему  сладкому,
бархатному итальянскому произношению больше остроты и звучности. -  Сов-
сем нет! Я непременно хочу выдать их замуж, и как можно лучше.
   - В женихах не будет недостатка, - сказал герцог простодушно, как ку-
пец, поздравляющий своего собрата.
   - Надеюсь, ваше высочество, потому что бог  наделил  невест  грацией,
умом и красотой.
   Во время этого разговора король Людовик XIV, в сопровождении герцоги-
ни Орлеанской, продолжал обходить собравшихся.
   - Вот мадемуазель Арну, - говорила герцогиня, представляя его - вели-
честву толстую блондинку двадцати двух лет, которую на сельском праздни-
ке можно было бы принять за разряженную крестьянку. - Мадемуазель Арну -
дочь моей учительницы музыки.
   Король улыбнулся: герцогиня никогда не могла сыграть и  четырех  нот,
не сфальшивив.
   - Вот Ора де Монтале, - продолжала герцогиня, - благонравная и испол-
нительная фрейлина.
   На этот раз засмеялся не король, а представляемая девушка;  в  первый
раз услышала