я  к  своему
старому ремеслу. Прогуливаясь в лесах  принца,  я  расставлял  силки  на
оленьих тропах, а лежа на берегу прудов его высочества, закидывал  удоч-
ки, и теперь, благодарение богу, мы, как видите, не терпим недостатка  в
куропатках и кроликах, карпах и угрях, во всех этих  легких  и  полезных
блюдах, пригодных для больных людей.
   - Ну а вино? - спросил д'Артаньян. - Кто поставляет вам вино? Хозяин?
   - Как вам сказать... И да и нет.
   - Как это - "и да и нет"?
   - Он, правда, поставляет нам его, но не знает, что имеет эту честь.
   - Объяснитесь яснее, Мушкетон, беседа с вами весьма поучительна.
   - Извольте, сударь. Случайно во время своих путешествий я  встретился
с одним испанцем, который повидал много стран и в том числе Новый Свет.
   - Какое отношение имеет Новый Свет к бутылкам, которые стоят на  этой
конторке и на этом комоде?
   - Терпение, сударь, - всему свое время.
   - Верно, Мушкетон, полагаюсь на вас и слушаю.
   - У этого испанца был слуга, который сопровождал его во  время  путе-
шествия в Мексику. Этот слуга был моим земляком, и мы быстро подружились
с ним, тем более что и по характеру мы были очень схожи друг  с  другом.
Оба мы больше всего на свете любили охоту, и он рассказывал мне,  как  в
пампасах туземцы охотятся на тигров и диких быков с помощью обыкновенной
затяжной петли, которую они накидывают на шею  этим  страшным  животным.
Сначала я не хотел верить, что можно дойти до  такой  степени  ловкости,
чтобы бросить веревку за двадцать - тридцать шагов и  попасть  куда  хо-
чешь, но вскоре мне пришлось признать, что это правда. Мой приятель ста-
вил в тридцати шагах бутылку и каждый раз захватывал  горлышко  затяжной
петлей. Я начал усиленно упражняться, и так как  природа  наделила  меня
кое-какими способностями, то сейчас я бросаю лассо не хуже любого мекси-
канца. Ну вот, понимаете? У нашего хозяина богатый винный погреб,  но  с
ключом он никогда не расстается. Однако в подвале есть отдушина. Вот че-
рез эту-то отдушину я и бросаю лассо. Теперь я знаю,  где  есть  хорошее
местечко, и черпаю из него свои запасы... Вот, сударь,  какое  отношение
Новый Свет имеет к бутылкам, которые стоят на конторке и  на  комоде!  А
теперь не угодно ли вам попробовать нашего вина и сказать без  предубеж-
дения, что вы о нем думаете?
   - Благодарю, друг мой, благодарю; к сожалению, я только что позавтра-
кал.
   - Что ж, Мушкетон, - сказал Портос, - накрой на стол, и,  пока  мы  с
тобой будем завтракать, д'Артаньян расскажет нам, что было с ним  за  те
десять дней, во время которых мы не видались.
   - Охотно, - ответил д'Артаньян.
   Пока Портос и Мушкетон завтракали с аппетитом  выздоравливающих  и  с
братской сердечностью, сближающей людей в несчастии, д'Артаньян  расска-
зал им, как, будучи ранен, Арамис вынужден был остаться в Кревкере,  как
Атос остался в Амьене,  отбиваясь  от  людей,  обвинивших  его  в  сбыте
фальшивых денег, и как он, д'Артаньян, вынужден был, чтобы добраться  до
Англии, распороть живот графу де Варду.
   Однако на этом и оборвалась откровенность д'Артаньяна;  он  рассказал
только, что привез из Великобритании четырех великолепных лошадей - одну
для себя, а остальных для товарищей, и, наконец,  сообщил  Портосу,  что
предназначенная для него лошадь уже стоит в конюшне гостиницы.
   В эту минуту вошел Планше и объявил своему господину, что лошади  от-
дохнули и можно будет заночевать в Клермоне.
   Так как д'Артаньян был теперь почти спокоен за Портоса и ему не  тер-
пелось поскорее узнать, что сталось с двумя  остальными  товарищами,  он
пожал больному руку и сказал, что едет продолжать  поиски.  Впрочем,  он
собирался вернуться той же дорогой и через недельку думал захватить Пор-
тоса с собой, если бы оказалось, что к тому времени мушкетер еще не  по-
кинул гостиницу "Гран-СенМартен".
   Портос ответил, что, по всей вероятности, вывих не позволит  ему  уе-
хать раньше. К тому же ему надо было быть в  Шантильи,  чтобы  дождаться
здесь ответа от своей герцогини.
   Д'Артаньян пожелал ему скорого и благоприятного ответа, а затем,  еще
раз поручив Мушкетону заботиться о Портосе и расплатившись  с  хозяином,
отправился в путь вместе с Планше, который уже  избавился  от  одной  из
верховых лошадей.


   XXVI
   ДИССЕРТАЦИЯ АРАМИСА

   Д'Артаньян ничего не сказал Портосу ни по поводу его раны, ни по  по-
воду прокурорши. Несмотря на свою молодость, наш гасконец был весьма ос-
торожный юноша. Он сделал вид, будто поверил всему,  что  ему  рассказал
хвастливый мушкетер, так как был убежден, что никакая дружба не выдержит
разоблачения тайны, особенно если эта тайна уязвляет самолюбие;  к  тому
же мы всегда имеем некое нравственное превосходство над теми, чья  жизнь
нам известна. Поэтому Д'Артаньян, строя план будущих интриг и решив сде-
лать Атоса, Портоса и Арамиса орудиями собственного успеха,  был  совсем
не прочь заранее собрать невидимые нити, с помощью которых он и  рассчи-
тывал управлять своими тремя приятелями.
   Однако всю дорогу глубокая грусть теснила его сердце: он думал о  мо-
лодой и красивой г-же Бонасье, которая собиралась  вознаградить  его  за
преданность; впрочем, поспешим оговориться: эта грусть проистекала у мо-
лодого человека не столько из сожалений о потерянном счастье, сколько из
опасения, что с бедной женщиной случилась какая-нибудь беда. У  него  не
оставалось сомнений в том, что она стала жертвой  мщения  кардинала,  а,
как известно, мщение его высокопреосвященства бывало ужасно. Каким обра-
зом он сам снискал "расположение" министра, этого д'Артаньян не знал, и,
по всей вероятности, капитан гвардии де Кавуа открыл бы ему это, если бы
застал его дома.
   Ничто так не убивает время и не сокращает путь, как упорная,  всепог-
лощающая мысль. Внешнее существование человека похоже тогда на  дремоту,
а эта мысль является как бы сновидением. Под ее  влиянием  время  теряет
счет, а пространство - отдаленность. Вы выезжаете из одного места и при-
езжаете в другое - вот и все. От проделанного отрезка пути не остается в
памяти ничего, кроме неясного тумана, в котором реют тысячи смутных  об-
разов - деревья, горы и равнины. Во власти такой вот галлюцинации  Д'Ар-
таньян проехал, повинуясь в выборе аллюра своей  лошади,  те  шесть  или
семь лье, которые отделяют Шантильи от Кревкера, и, приехав в эту дерев-
ню, сразу же забыл обо всем, что встречал на своем пути.
   Только здесь он пришел в себя, тряхнул головой, увидел  кабачок,  где
оставил Арамиса, и, пустив лошадь рысью, остановился у дверей.
   На этот раз он был встречен не хозяином, а хозяйкой.  Д'Артаньян  был
физиономист; он окинул взглядом полное, довольное лицо трактирщицы и по-
нял, что с ней ему незачем притворяться; от женщины с такой  добродушной
внешностью нельзя было ждать ничего дурного.
   - Милая хозяюшка, - сказал Д'Артаньян, - не сможете  ли  вы  сказать,
где теперь находится один из моих приятелей, которого нам пришлось оста-
вить здесь дней десять назад?
   - Красивый молодой человек лет двадцати трех - двадцати четырех,  ти-
хий, любезный, статный?
   - И, кроме того, раненный в плечо.
   - Да, да.
   - Итак?..
   - Так он, сударь, все еще здесь!
   - Да ну! - вскричал Д'Артаньян, сходя с лошади и бросив поводья План-
ше. - Хозяюшка, вы воскресили меня! Где же он, дорогой мой Арамис? Я хо-
чу обнять его. Признаюсь вам, мне не терпится поскорее его увидеть.
   - Прошу прощения, сударь, но я сомневаюсь, чтобы он мог принять вас в
настоящую минуту.
   - Почему? Разве у него женщина?
   - Господи Иисусе, что это вы говорите! Бедный юноша! Нет,  сударь,  у
него не женщина.
   - А кто же?
   - Священник из Мондидье и настоятель Амьенского монастыря иезуитов.
   - Боже праведный! - вскричал д'Артаньян. - Разве бедняге стало хуже?
   - Нет, сударь, напротив. Но после болезни его коснулась благодать,  и
он решил принять духовный сан.
   - Ах да, - сказал д'Артаньян, - я и забыл,  что  он  только  временно
состоит в мушкетерах.
   - Так вы, сударь, непременно хотите его увидеть?
   - Больше, чем когда-либо.
   - Тогда поднимитесь по лестнице, во дворе направо, третий этаж, номер
пять.
   Д'Артаньян бросился в указанном направлении и нашел лестницу  -  одну
из тех наружных лестниц, какие еще встречаются иногда во  дворах  старых
харчевен. Однако войти к будущему аббату  оказалось  не  так-то  просто:
подступы к комнате Арамиса охранялись не менее строго, чем сады  Армиды.
Базен стоял на страже в коридоре и загородил ему путь с тем большей  не-
устрашимостью, что после многолетних испытаний бедняга был наконец  бли-
зок к достижению долгожданной цели.
   В самом деле, Базен всегда лелеял мечту быть слугой духовного лица  и
с нетерпением ждал той минуты, постоянно представлявшейся его  воображе-
нию, когда Арамис сбросит плащ и наденет сутану. Только ежедневно повто-
ряемое обещание молодого человека, что эта минута близка,  и  удерживало
его на службе у мушкетера, службе, на которой, по словам Базена, ему не-
минуемо предстояло погубить душу.
   Итак, Базен был сейчас наверху блаженства. Судя по всему, на этот раз
его господин не должен был отречься от своего слова. Соединение боли фи-
зической и нравственной произвело долгожданное действие; Арамис,  однов-
ременно страдавший и душой и телом, наконец обратил свои помыслы на  ре-
лигию, сочтя как бы за предостережение свыше случившееся с  ним  двойное
несчастье - внезапное исчезновение возлюбленной и рану в плечо.
   Понятно, что при таком расположении духа ничто не могло быть неприят-
нее для Базена, чем появление д'Артаньяна, который мог снова втянуть его
господина в водоворот мирских интересов, привлекавших его так долго.  Он
решил мужественно защищать двери, а так как трактирщица уже выдала его и
он не мог сказать, что Арамиса нет дома,  то  попытался  доказать  вновь
прибывшему, что было бы верхом неучтивости  помешать  его  господину  во
время душеспасительной беседы, которая началась еще утром и,  по  словам
Базена, не могла быть закончена ранее вечера.
   Однако д'Артаньян не обратил ни малейшего внимания  на  красноречивую
тираду мэтра Базена и, не собираясь вступать в  спор  со  слугой  своего
друга, попросту отстранил его одной рукой, а другой повернул ручку двери
с надписью "N 5".
   Дверь отворилась, и д'Артаньян вошел в комнату.
   Арамис в широком черном одеянии, в круглой  плоской  шапочке,  сильно
смахивавшей на скуфью, сидел за продолговатым столом, заваленным свитка-
ми бумаг и огромными фолиантами; по правую его руку сидел настоятель ие-
зуитского монастыря, а по левую - священник из Мондидье. Занавески  были
наполовину задернуты и пропускали  таинственный  свет,  способствовавший
благочестивым размышлениям. Все мирские предметы, какие  могли  бы  бро-
ситься в глаза в комнате молодого человека, в особенности если этот  мо-
лодой человек - мушкетер, исчезли словно по волшебству: должно быть,  из
страха, как бы вид таких предметов не возвратил его господина  к  мыслям
об этом мире, Базен припрятал подальше шпагу, пистолеты, шляпу с  плюма-
жем, шитье и кружева всех сортов и всех видов.
   Вместо всего этого на стене в темном углу висел  на  гвозде  какой-то
предмет, показавшийся д'Артаньяну чемто вроде бича для истязания плоти.
   На шум открывшейся двери Арамис поднял голову и узнал  своего  друга,
но, к великому удивлению д'Артаньяна, его приход, видимо, не произвел на
мушкетера особого впечатления - настолько далеки были помыслы последнего
от всего земного.
   - Добрый день, любезный д'Артаньян, - сказал Арамис.  -  Поверьте,  я
очень рад вас видеть.
   - И я также, - произнес д'Артаньян, - хотя я еще  не  вполне  уверен,
что передо мной Арамис.
   - Он самый, друг мой, он самый! Но что же  могло  внушить  вам  такие
сомнения?
   - Я испугался, что ошибся комнатой, и решил было, что попал в помеще-
ние какого-то духовного лица, а потом, увидав вас в обществе  этих  гос-
под, впал в другое заблуждение: мне показалось, что вы тяжело больны.
   Оба черных человека поняли намек д'Артаньяна и угрожающе взглянули на
него, но Д'Артаньян не смутился.
   - Быть может, я мешаю вам, милый Арамис? -  продолжал  д'Артаньян.  -
Судя по всему, вы исповедуетесь этим господам.
   Арамис слегка покраснел.
   - Мешаете мне? О нет, напротив, любезный друг, клянусь вам! И в дока-
зательство моих слов позвольте мне выразить радость по поводу того,  что
я вижу вас здоровым и невредимым...
   "Наконец-то догадался! - подумал Д'Артаньян. - Что ж,  могло  быть  и
хуже".
   - Ибо друг мой недавно избежал великой опасности, - с умилением  про-
должал Арамис, указывая на д'Артаньяна двум духовным особам.
   - Возблагодарите господа, сударь, - ответили последние, дружно кланя-
ясь д'Артаньяну.
   - Я не преминул это сделать, преподобные отцы, - ответил молодой  че-
ловек, возвращая им поклон.
   - Вы приехали очень кстати, любезный д'Артаньян, - сказал  Арамис,  -
и, если примете участие в нашем споре, вы нам поможете своими  познания-
ми. Господин настоятель Амьенского монастыря, господин кюре из  Мондидье
и я - мы разбираем некоторые богословские вопросы, давно уже  привлекаю-
щие наше внимание, и я был бы счастлив узнать ваше мнение.
   - Мнение военного человека не имеет никакого веса,  -  ответил  Д'Ар-
таньян, слегка встревоженный оборотом, который принимал разговор,  -  и,
поверьте мне, вы вполне можете положиться на ученость этих господ.
   Оба черных человека опять поклонились.
   - Напротив, - возразил Арамис, - ваше мнение будет для нас  драгоцен-
но. Речь идет вот о чем: господин настоятель полагает, что моя диссерта-
ция должна быть по преимуществу догматической и дидактической.
   - Ваша диссертация! Так вы пишете диссертацию?
   - Разумеется, - ответил иезуит. - Для испытания, предшествущего руко-
положению в духовный сан, диссертация обязательна.
   - Рукоположению! - закричал Д'Артаньян, не поверивший тому,  что  ему
сказали сначала трактирщица, а потом Базен. - Рукоположению!
   И, остолбенев от изумления, он обвел взглядом сидевших перед ним  лю-
дей.
   - Итак... - продолжал Арамис, принимая в кресле такую  изящную  позу,
словно он находился на утреннем приеме в спальне знатной дамы, и любуясь
своей белой и пухлой, как у женщины, рукой,  которую  он  поднял  вверх,
чтобы вызвать отлив крови, - итак, как вы уже слышали, Д'Артаньян,  гос-
подин настоятель хотел бы, чтобы  моя  диссертация  была  догматической,
тогда как я предпочел бы, чтобы она была умозрительной. Вот почему  гос-
подин настоятель предложил мне тему, которая еще никем  но  рассматрива-
лась и которая - я вполне признаю это -  представляет  обширнейшее  поле
для истолкований: "Utraque man us in benedicendo  clericis  inferioribus
necessaria est".
   Д'Артаньян, чья эрудиция нам известна, выслушал эту цитату с таким же
безмятежным видом, с каким он выслушал ту, которую  ему  привел  г-н  де
Тревиль по поводу подарков, думая, что они получены молодым человеком от
Бекингэма.
   - ...что означает, - продолжал Арамис, желая облегчить ему задачу,  -
"Священнослужителям низшего сана необходимы для благословения обе руки".
   - Превосходная тема! - вскричал иезуит.
   - Превосходная и догматическая! - подтвердил священник,  который  был
приблизительно так же силен в латыни, как Д'Артаньян, и внимательно сле-
дил за иезуитом, чтобы иметь возможность ступать по  его  следу  и,  как
эхо, повторять его слова.
   Что касается д'Артаньяна, то восторги двух людей  в  черном  оставили
его совершенно равнодушным.
   - Да, превосходная, prorsus admirabile [4], - продолжал Арамис, -  но
требующая глубокого изучения отцов церкви и  Священного  писания.  Между
тем - и я смиренно признаюсь в этом перед учеными церковнослужителями  -
дежурства в ночном карауле и королевская служба заставили  меня  немного
запустить занятия. Поэтому-то мне  будет  легче,  facilius  natans  [5],
взять тему по моему выбору, которая для этих трудных вопросов богословия
явилась бы тем же, чем мораль является для метафизики и философии.
   Д'Артаньян страшно скучал, кюре - тоже.
   - Подумайте, какое вступление! - вскричал иезуит.
   - Вступление, - повторил кюре, чтобы сказать чтонибудь.
   - Quemadmodum inter coelorum immensitatem [6].
   Арамис бросил взгляд в сторону д'Артаньяна и увидел, что его друг зе-
вает с опасностью вывихнуть челюсти.
   - Давайте говорить по-французски, отец мой, - сказал  он  иезуиту,  -
господин д'Артаньян сумеет тогда лучше оценить нашу беседу.
   - Да, - подтвердил д'Артаньян, - я устал с дороги, и вся  эта  латынь
ускользает от моего понимания.
   - Хорошо, - сказал иезуит, несколько выбитый из колеи, в то время как
кюре, вне себя от радости, бросил на д'Артаньяна благодарный  взгляд.  -
Итак, посмотрим, что можно извлечь из этой глоссы. Моисей, служитель бо-
га... он всего лишь служитель, поймите это... Моисей благословляет обеи-
ми руками. Когда евреи поражают своих врагов, он повелевает поддерживать
ему обе руки, - следовательно, он благословляет обеими руками. К тому же
и в Евангелии сказано "imponite manus", а не "manum" - "возложите руки",
а не "руку".
   - Возложите руки, - повторил кюре, делая соответствующий жест.
   - А святому Петру, - продолжал иезуит, - наместниками коего  являются
папы, было сказано, напротив: "porrige digitos" - "простри персты".  Те-
перь понимаете?
   - Конечно, - ответил Арамис, наслаждаясь беседой, - но это очень тон-
ко.
   - Персты! - повторил иезуит. - Святой  Петр  благословляет  перстами.
Следовательно, и папа тоже благословляет перстами. Сколькими же перстами
он благословляет? Тремя: во имя отца, сына и святого духа.
   Все перекрестились; д'Артаньян счел нужным последовать общему  приме-
ру.
   - Папа - наместник святого Петра и воплощает в себе три  божественные
способности; остальные, ordines inferiores [7] духовной  иерархии,  бла-
гословляют именем святых архангелов и ангелов. Самые же  низшие  церков-
нослужители, как, например, наши дьяконы и ризничие, благословляют  кро-
пилами, изображающими бесконечное число благословляющих перстов.  Такова
тема в упрощенном виде. Argumentum omni denudatum ornamento [8]. Я  сде-
лал бы из нее два таких тома, как этот, - добавил иезуит.
   И в порыве вдохновения он хлопнул ладонью по фолианту святого  Иоанна
Златоуста, под тяжестью которого прогибался стол.
   Д'Артаньян содрогнулся.
   - Разумеется, - начал Арамис, - я отдаю должное красотам такой  темы,
но в то же время сознаюсь, что считаю ее непосильной.  Я  выбрал  другой
текст. Скажите, милый д'Артаньян, нравится ли он вам: "Non  inutile  est
desiderium in oblatione", то есть:  "Некоторое  сожаление  приличествует
тому, кто приносит жертву господу".
   - Остановитесь! - вскричал иезуит. - Остановитесь, этот текст  грани-
чит с ересью! Почти такое же положение  имеется  в  "Augustinus",  книге
ересиарха Янсения, которая рано или поздно будет сожжена  рукой  палача.
Берегитесь, мой юный друг, вы близки к лжеучению! Вы погубите себя,  мой
юный друг!
   - Во погубите себя, - повторил кюре, скорбно качая головой.
   - Вы затронули тот пресловутый вопрос о свободе воли, который являет-
ся дьявольским соблазном. Вы вплотную подошли к ереси пелагианцев и  по-
лупелагианцев.
   - Однако, преподобный отец... - начал было Арамис, слегка  ошеломлен-
ный градом сыпавшихся на него аргументов.
   - Как вы докажете, - прервал его иезуит, - что должно сожалеть о  ми-
ре, когда приносишь себя в жертву господу? Выслушайте такую дилемму: бог
есть бог, а мир есть дьявол. Сожалеть о мире - значит сожалеть о  дьяво-
ле; таково мое заключение.
   - А также и мое, - сказал кюре.
   - Помилосердствуйте! - опять заговорил Арамис.
   - Desideras diabolum [9] несчастный! - вскричал иезуит.
   - Он сожалеет о дьяволе! О мой юный друг,  не  сожалейте  о  дьяволе,
умоляю вас об этом! - простонал кюре.
   Д'Артаньян чувствовал, что тупеет; ему казалось