оль.
   Окончив свое дело, д'Артаньян пошел  переодеться  в  свой  коричневый
костюм, а Портос - в свой красный камзол. Арамис же отправился к Джаксо-
ну, чтобы проникнуть вместе с ним, если удастся, к королю.
   Все трое условились сойтись в полдень  на  дворцовой  площади,  чтобы
посмотреть, что произойдет.
   Прежде чем уйти с эшафота, Арамис пошел к  отверстию,  куда  забрался
Атос, и сообщил о своем намерении повидаться с королем.
   - Желаю вам успеха, - отвечал ему Атос, - расскажите королю, в  каком
положении наше дело. Скажите ему, что когда он останется один в комнате,
то пусть постучит в пол, чтобы я мог спокойно  продолжать  свою  работу.
Хорошо, если бы Парри помог мне и заранее поднял  нижнюю  плиту  камина,
которая, вероятно, мраморная. Тем временем вы, Арамис,  не  отходите  от
короля. Говорите как можно громче, так как за  дверями  будут  подслуши-
вать. Если в комнате есть часовой, убейте его без  разговоров;  если  их
двое - пусть Парри убьет одного, а вы другого;  если  их  трое  -  дайте
убить себя, но спасите короля.
   - Будьте покойны, - сказал Арамис, - я возьму два кинжала,  один  для
себя, другой для Парри. Теперь все?
   - Да, ступайте! Убедите только короля не проявлять ненужного  велико-
душия. Если произойдет драка, пусть отбежит во время смятения. Если пли-
та опустится над его головой, а вы, живой или мертвый, останетесь навер-
ху, понадобится, по крайней мере, десять минут, чтобы  найти  отверстие,
через которое он скрылся. А за эти десять минут мы выберемся  отсюда,  и
король будет спасен.
   - Все будет сделано, как вы говорите, Атос. Вашу руку - ведь мы,  мо-
жет быть, больше не увидимся.
   Атос обнял Арамиса и поцеловал его.
   - Это вам! - сказал он. - А вы, если я умру, скажите д'Артаньяну, что
а любил его как сына, и обнимите его  за  меня.  Обнимите  также  нашего
храброго милого Портоса. Прощайте!
   - Прощайте, - отвечал ему Арамис. - Теперь я уверен в том, что король
будет спасен, а также и в том, что пожимаю сейчас самую благородную руку
в мире.
   Арамис расстался с Атосом, спустился с эшафота и направился в  гости-
ницу, насвистывая песенку в честь Кромвеля. Он застал своих друзей перед
весело горящим камином за бутылкой портвейна и холодным цыпленком.  Пор-
тос ел, осыпая бранью подлых членов  парламента.  Д'Артаньян  ел  молча,
строя в своем уме планы один смелее другого.
   Арамис рассказал им о том, о чем он условился  с  Атосом.  Д'Артаньян
одобрил план кивком головы, а Портос воскликнул:
   - Браво! Мы тоже будем там в минуту бегства. Под этим эшафотом  можно
очень хорошо спрятаться, и мы все там поместимся. Д'Артаньян, я, Гримо и
Мушкетон можем свободно убить восемь человек. Я не говорю о  Блезуа,  он
годится только на то, чтобы держать лошадей. По две минуты на человека -
это составит четыре минуты. Мушкетону понадобится минутой больше, - ито-
го пять. За эти пять минут вы пробежите четверть мили.
   Арамис быстро съел кусок цыпленка, выпил стакан вина и переоделся.
   - Теперь, - сказал он, - я пойду к его  преосвященству.  Позаботьтесь
об оружии, Портос; стерегите хорошенько вашего палача, Д'Артаньян.
   - Будьте покойны! Мушкетона сменил Гримо; он сидит у входа в подвал.
   - Все же усильте надзор и не теряйте даром ни минуты.
   - Терять время! Дорогой мой, спросите у Портоса, я забыл о еде, я все
время на ногах, как какой-нибудь танцор. О, как  мила  мне  сейчас  наша
Франция! Как хорошо иметь свое отечество, особенно когда  так  плохо  на
чужбине!
   Арамис попрощался со своими друзьями так же, как с  Атосом,  то  есть
горячо обнял их. Затем он направился к епископу Джаксону и объяснил  ему
свое желание. Джаксон охотно согласился взять с собою Арамиса, тем более
что ему все равно был нужен священник, так как король, думал он,  навер-
но, захочет выслушать мессу и причаститься.
   Одетый в ту же мантию, в какую накануне облачился Арамис, епископ сел
в карету. Арамис, которого его бледность и печаль изменили  еще  больше,
чем надетое им облачение диакона, сел рядом с епископом. Карета  остано-
вилась у подъезда Уайт-Холла. Было около девяти часов утра. Все  было  в
том же виде, как и накануне. Передние и коридоры были по-прежнему  полны
караульными. Двое часовых стояли у дверей королевской комнаты, двое дру-
гих прохаживались перед балконом по площадке эшафота, на которой уже ле-
жала плаха.
   Король все-таки был полон надежды; когда же он увидел Арамиса, надеж-
да его превратилась в радость. Он обнял Джаксона и пожал  Арамису  руку.
Епископ заговорил с королем громко, так, чтобы  было  хорошо  слышно,  о
вчерашнем свидании. Король отвечал, что вчерашние слова  епископа  запе-
чатлелись в его сердце и что он жаждет еще такой же беседы. Джаксон  об-
ратился к окружающим и попросил их оставить его с королем  наедине.  Все
удалились.
   Как только дверь затворилась, Арамис поспешно сказал королю:
   - Ваше величество, вы спасены! Лондонский палач исчез;  помощник  его
сломал себе вчера ногу под окнами вашей комнаты. Это он  испустил  крик,
который вы вчера слышали. Конечно, палача теперь уже хватились, но  дру-
гого палача можно найти только в Бристоле, а чтобы привезти его  оттуда,
нужно время. Итак, в нашем распоряжении есть целый день.
   - А что делает граф де Ла Фер? - спросил король.
   - Он в двух шагах от вас,  государь.  Возьмите  кочергу  у  камина  и
ударьте трижды об пол; вы услышите его ответ.
   Король взял дрожащей рукой кочергу и ударил три раза. В ответ на этот
сигнал снизу тотчас же послышались глухие осторожные удары.
   - Значит, - сказал король, - человек, который мне отвечает оттуда...
   - Граф де Ла Фер, ваше величество, - докончил Арамис. - Он  приготов-
ляет путь, по которому вы, ваше величество, сможете  бежать.  Парри,  со
своей стороны, поднимет эту мраморную плиту, и проход  будет  совершенно
свободен...
   - Но у меня нет никаких инструментов, - сказал Парри.
   - Возьмите этот кинжал, - отвечал Арамис, - но только постарайтесь не
притупить его совсем, так как он может понадобиться вам для другого  де-
ла.
   - О Джаксон! - обратился Карл к епископу, беря его за обе руки. - За-
помните просьбу того, кто был вашим королем...
   - И теперь остается им, и всегда им будет, - отвечал  Джаксон,  целуя
руку Карла.
   - Молитесь всю вашу жизнь о том дворянине, которого вы здесь  видите,
и о том, которого вы сейчас слышите там внизу, и еще  о  двух,  которые,
где бы они ни были, я уверен, трудятся сейчас для моего спасения.
   - Ваше величество, - отвечал Джаксон, - я ваш слуга. Каждый день, по-
ка я буду жив, я буду возносить молитвы о ваших верных друзьях.
   Внизу тем временем продолжалась работа, и  звуки  ее  доносились  все
явственнее. Но вдруг в галерее раздался неожиданный шум. Арамис  схватил
кочергу и дал Атосу сигнал прекратить работу.
   Шум приближался. Слышался ровный военный шаг нескольких человек. Чет-
веро мужчин, находившихся в комнате короля, замерли, устремив  глаза  на
дверь, которая медленно и как бы торжественно отворилась.
   Часовые выстроились рядами в соседней комнате.  Комиссар  парламента,
весь в черном, исполненный зловещей важности, вошел в комнату, поклонил-
ся королю и, развернув пергамент, прочел ему приговор,  как  это  всегда
делается с осужденными на смертную казнь.
   - Что это значит? - спросил Арамис Джаксона.
   Джаксон сделал знак, что ничего не понимает.
   - Значит, это совершится сегодня? - спросил король с волнением, кото-
рое поняли только Джаксон и Арамис.
   - Разве вас не предупредили, что  это  совершится  сегодня  утром?  -
спросил человек в черном.
   - Итак, - спросил король, - я должен погибнуть, как обыкновенный раз-
бойник, под топором лондонского палача?
   - Лондонский палач исчез, - отвечал комиссар, - по вместо него другой
человек предложил свои услуги. Исполнение приговора будет отсрочено лишь
для приведения в порядок ваших личных дел и исполнения ваших  христианс-
ких обязанностей.
   Холодный пот, выступивший на лбу короля, был  единственным  признаком
волнения, которое охватило его при этом известии.
   Зато Арамис побледнел смертельно. Сердце его  перелетало  биться;  он
закрыл глаза и схватился за стол. Видя его глубокую скорбь, Карл,  каза-
лось, забыл о своей собственной.
   Он подошел к нему, взял за руку и обнял.
   - Полно, друг мой, - сказал он с кроткой и грустной улыбкой, - мужай-
тесь.
   Затем, обратившись к комиссару, сказал:
   - Я готов. Но я хотел бы попросить о двух вещах, которые, надеюсь, не
задержат вас долго; во-первых, я хотел бы причаститься, а  затем  обнять
моих детей и проститься с ними в последний раз. Будет ли мне это  разре-
шено?
   - Без сомнения, - отвечал комиссар парламента.
   И он удалился.
   Арамис, придя в себя, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони,  и
громко застонал.
   - Садитесь, Джаксон, - сказал король, опускаясь на колени, - вам  ос-
тается выслушать меня, а мне исповедаться. Не уходите, - обратился он  к
Арамису, который хотел выйти, - и вы оставайтесь, Парри. Даже сейчас, на
исповеди, мне нечего сказать такого, чего бы я не повторил перед всеми.
   Джаксон сел, и король, преклонив колени, как самый смиренный  из  лю-
дей, начал свою исповедь.


   XXIV
   "REMEMBER!" [25]

   После исповеди Карл причастился и затем пожелал видеть  своих  детей.
Пробило десять часов. Промедление, как и обещал  король,  было  незначи-
тельное.
   Тем временем народ уже собрался; все знали, что  казнь  назначена  на
десять часов, и прилегающие к дворцу улицы были наводнены людьми. Король
уже различал отдаленный гул народной толпы, взволнованной страстями, ко-
торый так напоминает шум моря во время бури.
   Прибыли дети короля - принцесса Шарлотта и герцог Глостер.  Принцесса
была красивая белокурая девочка; глаза ее  были  полны  слез.  Герцог  -
мальчик лет восьми или девяти; глаза его были сухи, верхняя губа презри-
тельно приподнята; совсем юный, он был уже горд: всю ночь проплакал,  но
теперь, перед другими, старался держаться спокойно.
   Сердце Карла болезненно сжалось при виде двух детей,  которых  он  не
видел уже около двух лет и с которыми ему привелось свидеться  только  в
минуту смерти. Слезы выступили у него на глазах, но он отвернулся, чтобы
стереть их, так как хотел сохранить твердость перед теми, кому он остав-
лял в наследие тяжкое бремя горя и страданий.
   Сначала он заговорил с дочерью; он прижал ее к себе и просил ее  быть
покорной судьбе и любить свою мать. Затем король обратился к юному  гер-
цогу Глостеру, посадил его к себе на колени, крепко обнял и поцеловал.
   - Сын мой, - сказал он ему, - по дороге сюда ты видел на улицах  и  в
комнатах много народа; эти люди собрались, чтобы отрубить голову  твоему
отцу: не забывай этого никогда. Быть может, наступит день, когда эти лю-
ди захотят провозгласить тебя королем, обойдя принца Уэльского и герцога
Йоркского, твоих старших братьев, из которых один находится во  Франции,
а другой - я сам не знаю где; по ты не король,  сын  мой,  и  можешь  им
стать только после их смерти. Поклянись же мне, что ты позволишь  надеть
на свою голову корону только тогда, когда будешь иметь на  это  законное
право. Ибо в противном случае, сын мой, - запомни  мое  слово,  наступит
день, когда эти самые люди лишат тебя короны и вместе с ней головы, и  в
этот день ты не сможешь умереть так спокойно и с такой чистой  совестью,
как умираю я. Поклянись же мне в этом, сын мой.
   Мальчик протянул руку, коснулся ею руки отца и произнес:
   - Государь, я клянусь вам в этом...
   Король прервал его.
   - Генрих, - сказал он, - называй меня просто отцом.
   - Отец мой, - снова начал мальчик, - клянусь  тебе,  что  они  скорее
убьют меня, чем заставят сделаться королем.
   - Хорошо, сын мой, - сказал король. - Теперь поцелуй меня, и ты, Шар-
лотта, также, и не забывайте меня.
   - О нет, никогда, никогда! - воскликнули дети, обвивая руками шею от-
ца.
   - Прощайте, - сказал Карл, - прощайте, дети мои. Уведите их, Джаксон:
их слезы отнимают у меня мужество и не дают мне спокойно взглянуть в ли-
цо смерти.
   Джаксон принял бедных детей из объятий отца и передал их лицам, кото-
рые их привели.
   Когда они вышли, все двери отворились, и комната наполнилась народом.
   Король, оказавшись один среди толпы солдат и любопытных,  наводнивших
комнату, вспомнил, что граф де Ла Фер находится почти рядом,  под  полом
этой комнаты, и, не зная о том, что происходит, быть может,  еще  питает
надежду.
   Король не ошибался: Атос был действительно внизу; он прислушивался  и
приходил в отчаяние, не слыша сигнала. В нетерпении он иногда принимался
снова долбить камень, но тотчас прекращал работу, боясь,  чтобы  его  но
услышали.
   Это ужасное бездействие длилось часа два. Мертвое молчание  царило  в
комнате короля.
   Наконец Атос решил выяснить причину этой мрачной и немой тишины,  ко-
торую нарушал только рев толпы. Оп раздвинул обивку,  скрывавшую  проде-
ланное отверстие, и вышел во второй ярус эшафота. В четырех  дюймах  над
его головой находился, простираясь в уровень с площадкой, верхний настил
эшафота.
   Гул толпы, который до сих пор только смутно доносился до него, а  те-
перь стал слышен явственно, заставил его с ужасом содрогнуться:  в  этом
шуме слышалось чтото мрачное, зловещее. Атос добрался до  края  эшафота,
приподнял черную обивку и увидел верховых, оцеплявших страшное  сооруже-
ние. За верховыми виднелся отряд  пехоты,  за  пехотой  -  мушкетеры,  а
дальше уж передние ряды народа, кипевшего и гудевшего,  подобно  бурному
океану.
   "Что же это делается? - спрашивал себя Атос, дрожа сильнее коленкора,
трепетавшего в его руке. - Народ толпится, солдаты вооружены, все  смот-
рят на окна короля. Боже мой, я вижу д'Артаньяна! Чего он ждет?  На  что
смотрит он? Великий боже! Неужели они выпустили из своих рук палача?"  В
эту минуту раздался глухой, мрачный барабанный бой.  Над  головой  Атоса
послышались тяжелые медленные шаги, словно бесконечная процессия  высту-
пала из дворца. Вскоре над его головой затрещали доски  самого  эшафота.
Он бросил последний взгляд на площадь, и по выражению  лиц  столпившихся
людей понял то, о чем ему мешали догадаться последние проблески надежды.
   Гул толпы вдруг замолк. Все взоры устремились на окна Уайт-Холла; по-
луоткрытые рты и сдержанное  дыхание  указывали  на  ожидание  какого-то
ужасного зрелища.
   Шум шагов, который слышал Атос, находясь еще  под  полом  королевской
комнаты, повторился теперь на эшафоте, доски которого, прогнувшись, осе-
ли и почти коснулись головы  несчастного  француза.  Солдаты,  очевидно,
выстраивались в две шеренги.
   В этот момент раздался хорошо знакомый Атосу гордый голос:
   - Господин полковник, я желаю сказать несколько слов народу.
   Атос задрожал всем телом. Не было сомнения:  это  говорил  король  на
эшафоте!
   Действительно, выпив несколько капель вина и закусив кусочком  хлеба,
Карл, измученный ожиданием смерти, вдруг сам решил пойти ей навстречу  и
подал знак начать шествие.
   Распахнулось настежь окно, выходившее  на  площадь,  и  народ  увидел
прежде всего человека в маске, выступившего из глубины огромной комнаты.
По топору, который он держал в руках, народ узнал в нем палача.  Человек
подошел к плахе и положил на нее топор.
   Это были звуки, которые Атос услыхал раньше всего. Вслед за этим  че-
ловеком пришел Карл Стюарт. Оп был, правда, бледен,  но  спокоен  и  шел
твердым шагом. По обе стороны его шли священники, за ними несколько выс-
ших чиновников, назначенных присутствовать при совершении казни, и,  на-
конец, две шеренги пехотинцев, выстроившихся по обе стороны эшафота.
   Появление человека в маске вызвало шум и разговоры. Всякому любопытно
было узнать, кто этот неизвестный палач,  явившийся  так  кстати,  чтобы
ужасное зрелище, обещанное народу, могло состояться, когда народ уже ду-
мал, что казнь отложат до следующего дня. Все пожирали его  глазами,  но
могли только заметить, что это был человек среднего роста, одетый во все
черное, и уже зрелого возраста; из-под его маски выступала седеющая
   борода.
   Когда показался король, спокойный, твердый, решительный, тишина  тот-
час же восстановилась, так что все могли расслышать  выраженное  королем
желание говорить с народом.
   Тот, к кому король обратился с этой просьбой, ответил, видимо, утвер-
дительно, так как сразу вслед за этим раздался его звучный и твердый го-
лос, проникший до самого сердца Атоса.
   - Король объяснил народу свое поведение и дал ему несколько  советов,
клонившихся к благу Англии.
   "О, - говорил себе в великой горести Атос, - возможно ли, что слух  и
зрение обманывают меня? Возможно ли, чтобы господь  покинул  помазанника
своего на земле и дозволил ему умереть такой жалкой смертью? А я?  Я  не
видел его! Я не простился с ним!"
   Послышался звук, точно кто-то передвинул на плахе смертельное орудие.
   Король прервал свою речь.
   - Не трогайте топора, - сказал он, обращаясь к палачу.
   Затем продолжал свою речь к народу.
   Когда он кончил, ледяное молчание воцарилось над  головой  Атоса.  Он
взялся рукой за лоб; пот крупными каплями заструился по его  руке,  хотя
на дворе стоял мороз.
   Воцарившееся молчание указывало на последние приготовления.
   Окончив речь, Карл обвел толпу взглядом, полным глубокого  страдания.
Затем он снял с себя орден, который всегда  носил;  это  была  та  самая
брильянтовая звезда, которую ему прислала королева. Он передал этот  ор-
ден священнику, сопровождавшему Джаксона; затем снял с  груди  небольшой
крестик, также осыпанный брильянтами и полученный им вместе с орденом от
королевы Генриетты.
   - Сударь, - обратился он к священнику, который сопровождал  Джаксона,
- я буду держать этот крестик в руке до последнего вздоха. Примите  его,
когда я буду мертв.
   - Ваше величество, ваше желание будет исполнено, - отвечал  голос,  в
котором Атос признал голос Арамиса.
   Тогда Карл, стоявший до сих пор с покрытой головой, снял шляпу и отб-
росил ее в сторону; затем расстегнул одну за другой все пуговицы  своего
камзола, снял его и бросил рядом со шляпой. Вслед за этим, так как  было
холодно, он потребовал свой халат, который ему и подали.
   Все эти приготовления были сделаны с  ужасающим  спокойствием.  Можно
было подумать, что король готовился лечь в постель, а не в гроб.
   Наконец он откинул со лба волосы и обратился к палачу:
   - Они вам не помешают? Если хотите, их можно перевязать шнурком.
   Говоря это, Карл смотрел на палача так пристально,  как  будто  хотел
проникнуть сквозь маску неизвестного. Этот взгляд, такой открытый, такой
спокойный и уверенный, заставил палача отвернуться. Но, уйдя от  спокой-
ного взгляда короля, он встретил горящий ненавистью взор Арамиса.
   Видя, что палач не отвечает, король повторил вопрос.
   - Будет достаточно, если вы их уберете с шеи, -  ответил  тот  глухим
голосом.
   Король отвел волосы обеими руками и посмотрел на плаху.
   - Эта плаха очень низка, - сказал он. - Нет ли другой, повыше?
   - Это обыкновенная плаха, - отвечал человек в маске.
   - Рассчитываете вы отрубить мне голову одним ударом?
   - Надеюсь! - отвечал палач.
   Это слово было сказано с таким жутким выражением, что все присутству-
ющие, кроме короля, вздрогнули.
   - Хорошо, - сказал Карл. - А теперь, палач, выслушай меня.
   Человек в маске сделал шаг к королю и оперся на топор.
   - Я не хочу, чтобы ты ударил меня неожиданно, - сказал ему Карл. -  Я
сначала стану на колени и помолюсь; погоди еще рубить.
   - А когда же мне рубить? - спросил человек в маске.
   - Когда я положу голову на плаху, протяну руки и  скажу:  "remember",
тогда руби смело.
   Человек в маске слегка поклонился.
   - Наступает минута расстаться с жизнью, - обратился король к окружаю-
щим. - Господа, я вас оставляю в тревожную минуту и раньше вас ухожу ту-
да, где нет возврата. Прощайте!
   О