плечами
герцог.
   - Увы, дорогой Бекингэм, теперь невозможно обратное.
   - Государь, представьте, что этот молодой человек - лев.
   - Допустим.
   - И что гнев его ужасен.
   - Не спорю, друг мой.
   - И если он увидит свое несчастье воочию, тем хуже для виновника это-
го несчастья.
   - Очень может быть. Но что же делать?
   - Будь этим виновником сам король, - вскричал Бекингэм, - я не  пору-
чился бы за его безопасность!
   - О, у короля есть мушкетеры, - спокойно проговорил Карл. -  Я  знаю,
что это такое: мне самому приходилось дожидаться в передней  в  Блуа.  У
него есть господин даАртаньян. Вот это телохранитель! Я не  побоялся  бы
двадцати разъяренных Бражелонов, если бы у меня было четверо таких стра-
жей, как даАртаньян!
   - Все же, ваше величество, подумайте об этом, - настаивал Бекингэм.
   - Вот смотри, - ответил Карл II, протягивая письмо герцогу, - и  суди
сам. Как бы ты поступил на моем месте?
   Бекингэм взял письмо принцессы и медленно прочитал его, дрожа от вол-
нения:
   "Ради себя, ради меня, ради  чести  и  благополучия  всех  немедленно
отошлите во Францию виконта де Бражелона.
   Преданная вам сестра Генриетта".
   - Что ты на ото скажешь, герцог?
   - Ей-богу, ничего, - отвечал ошеломленный Бекингэм.
   - Неужели ты посоветуешь мне, - с ударением  произнес  король,  -  не
послушаться моей сестры, когда она так настойчиво просит меня?
   - Боже сохрани, государь, и все же...
   - Ты не прочитал приписки, герцог; она внизу, и я сам не сразу  заме-
тил ее, читай.
   Герцог развернул лист и прочитал:
   "Тысяча приветствий тем, кто меня любит".
   Герцог побледнел и поник головой; листок задрожал в его пальцах, точ-
но бумага превратилась в тяжелый свинец.
   Король подождал с минуту и, видя, что Бекингэм молчит, заговорил:
   - Итак, пусть он повинуется своей судьбе, как  мы  повинуемся  нашей.
Каждый должен перенести свою меру страданий: я уже отстрадал за  себя  и
за своих, я нес двойной крест. Теперь к черту заботы! Пришли  мне,  гер-
цог, этого дворянина.
   Герцог открыл решетчатую дверь павильона и, показывая королю на Рауля
и Мэри, которые шли бок о бок, проговорил:
   - Ах, государь, какая это жестокость по отношению к бедной мисс Греф-
тон.
   - Полно, полно, зови! - сказал Карл II, хмуря черные брови. - Как все
здесь стали чувствительны! Право, мисс Стюарт вытирает себе  глаза.  Ах,
проклятый француз!
   Герцог позвал Рауля, а сам предложил руку мисс Грефтон.
   - Господин де Бражелон, - начал Карл II, - не правда ли, третьего дня
вы просили у меня разрешения вернуться в Париж?
   - Да, государь, - отвечал Рауль, озадаченный таким вступлением.
   - И я вам отказал, дорогой виконт?
   - Да, государь.
   - Что же, вы остались недовольны мной?
   - Нет, государь, потому что, конечно, у вашего величества были  осно-
вания для отказа. Ваше величество так мудры и так добры,  что  все  ваши
решения надо принимать с благодарностью.
   - Я как будто сослался при этом на то, что французский король не  вы-
ражал желания отозвать вас из Англии?
   - Да, государь. Вы действительно сказали это.
   - Я передумал, господин де Бражелон; король действительно не назначил
срока для вашего возвращения, но он просил меня позаботиться о том, что-
бы вы не скучали в Англии; очевидно, вам здесь не нравится, если вы про-
сите меня отпустить вас?
   - Я не говорил этого, государь.
   - Да, но ваша просьба означала, что жить в другом месте вам  было  бы
приятнее, чем здесь.
   В это мгновение Рауль обернулся к двери, где, прислонившись к косяку,
рядом с герцогом Бекингэмом, стояла бледная и расстроенная мисс Грефтон.
   - Вы не отвечаете? - продолжал  Карл.  -  Старая  пословица  говорит:
"Молчание - знак согласия". Итак, господин де Бражелон, я могу  удовлет-
ворить ваше желание; вы можете, когда захотите, уехать во Францию. Я вам
разрешаю.
   - Государь!.. - воскликнул Рауль.
   - Ах! - вздохнула Мэри, сжимая руку Бекингэма.
   - Сегодня же вечером вы можете быть в Дувре, -  продолжал  король,  -
прилив начинается в два часа ночи.
   Ошеломленный Рауль пробормотал несколько слов, похожих не то на  бла-
годарность, не то на извинение.
   - Прощайте, господин де Бражелон. Желаю вам всех благ, - произнес ко-
роль, поднимаясь с места. - Сделайте мне одолжение, возьмите  на  память
этот брильянт, который я предназначал для свадебного подарка.
   Мисс Грефтон, казалось, сейчас упадет в обморок.
   Принимая брильянт, Рауль чувствовал, что его колени дрожат. Он сказал
несколько приветственных слов королю и мисс Стюарт и подошел к  Бекингэ-
му, чтобы проститься с ним.
   Воспользовавшись этим моментом, король удалился.
   Герцог хлопотал около мисс Грефтон, стараясь ободрить ее.
   - Попросите его остаться, мадемуазель, умоляю вас, - шептал Бекингэм.
   - Напротив, я прошу его уехать, - отвечала, собравшись с силами, мисс
Грефтон, - я не из тех женщин, у которых гордость  сильнее  всех  других
чувств. Если его любят во Франции, пусть он возвращается туда и  благос-
ловляет меня за то, что я посоветовала ему ехать за своим счастьем. Если
его, напротив, там не любят,  пусть  он  вернется,  я  буду  любить  его
по-прежнему, и его несчастья нисколько не умалят его в моих  глазах.  На
гербе моего рода начертан девиз, который  запечатлелся  в  моем  сердце:
"Habenti parum, egenti cuncta" - "Имущему - мало, нуждающемуся - все".
   - Сомневаюсь, мой друг, - вздохнул Бекингэм,  -  что  вы  найдете  во
Франции сокровище, равное тому, которое оставляете здесь.
   - Я думаю, или, по крайней мере, надеюсь, - угрюмо проговорил  Рауль,
- что моя любимая достойна меня; если же меня  постигнет  разочарование,
как вы пытались дать попять мне, герцог, я вырву из сердца свою  любовь,
хочя бы вместе с нею пришлось вырвать сердце.
   Мэри Грефон взглянула на Рауля с невыразимым состраданием. Рауль  пе-
чально улыбнулся.
   - Мадемуазель, - сказал он, - брильянт, подаренный мне королем, пред-
назначался для вас, позвольте же мне поднести его вам; если я женюсь  во
Франции, пришлите его мне, если не женюсь, оставьте у себя.
   "Что он хочет сказать? - подумал Бекингэм, в то время как Рауль  поч-
тительно пожимал похолодевшую руку Мэри.
   Мисс Грефтон поняла устремленный на нее взгляд герцога.
   - Если бы это кольцо было обручальное, - молвила она, - я бы  его  не
взяла.
   - А между тем вы предлагаете ему вернуться к вам.
   - Ах, герцог, - со слезами воскликнула девушка - такая  женщина,  как
я, не создана для утешения таких людей, как он!
   - Значит, вы думаете, что он не вернется?
   - Нет, не вернется, - задыхающимся голосом произнесла мисс Грефтон.
   - А я утверждаю, что во Франции его ждет разрушенное  счастье,  утра-
ченная невеста... даже запятнанная честь... Что  же  останется  у  него,
кроме вашей любви? Отвечайте, Мэри, если вы знаете ваше сердце!
   Мисс Грефтон оперлась на руку Бекингэма и, пока Рауль стремглав  убе-
гал по липовой аллее, тихонько пропела стихи из "Ромео и Джульетты":
   Нужно уехать и жить
   Или остаться и умереть.
   Когда замерли звуки ее голоса, Рауль скрылся. Мисс Грефтон  вернулась
к себе, бледная и молчаливая.
   Воспользовавшись присутствием курьера,  доставившего  письмо  королю,
Бекингэм написал принцессе и графу де Гишу.
   Король был прав. В два часа ночи, вместе с началом прилива, Рауль са-
дился на корабль, отходивший во Францию.


   XLVI
   СЕНТ-ЭНЬЯН СЛЕДУЕТ СОВЕТУ МАЛИКОРНА

   Король уделял много внимания портрету Лавальер, так как ему очень хо-
телось, чтобы портрет вышел получше и чтобы  сеансы  тянулись  подольше.
Нужно было видеть, как он следил за кистью, ждал окончания той или  иной
детали, появления того или другого тона; он то и дело предлагал художни-
ку различные изменения, на которые тот почтительно соглашался.
   А когда художник,  по  совету  Маликорна,  немного  запаздывал  и  де
Сент-Эньян куда-то отлучался, нужно было видеть, только никто  этого  не
видел, красноречивое молчание, соединявшее в одном вздохе две души, жаж-
давшие покоя и мечтательности. Минуты были  волшебные.  Приблизившись  к
своей возлюбленной, король сжигал ее взглядом и дыханием.
   Когда в прихожей раздавался шум - приходил художник или с извинениями
возвращался де Сент-Эньян, король  начинал  что-нибудь  спрашивать,  Ла-
вальер быстро отвечала ему, и их глаза говорили де Сент-Эньяну,  что  во
время его отсутствия любовники прожили целый век.
   Словом, Маликорн, этот философ поневоле, сумел внушить королю  неуто-
лимую страсть к его возлюбленной.
   Страхи Лавальер оказались напрасными. Никто не догадывался, что  днем
она на два, на три часа уходила из своей комнаты. Она притворялась  нез-
доровой. Ее посетители, перед тем как войти, стучались.  Изобретательный
Маликорн придумал акустический аппарат, при  помощи  которого  Лавальер,
оставаясь в комнате де Сент-Эньяна, могла слышать  стук  в  дверь  своей
комнаты. Поэтому, не прибегая к помощи осведомительниц, она возвращалась
к себе, вызывая, может быть, у своих посетителей  некоторые  подозрения,
но победоносно рассеивая их даже у самых отъявленных скептиков.
   Когда на другой день Маликорн явился к де СентЭньяну узнать, как про-
шел сеанс, то графу пришлось сознаться, что  предоставленная  королю  на
четверть часа свобода подействовала на его настроение как нельзя лучше.
   - Нужно будет увеличить дозу, - заметил  Маликорн,  -  но  понемногу,
пусть желание будет обнаружено более явно.
   Желание было обнаружено так явно, что на четвертый день художник сло-
жил свои вещи, так и не дождавшись возвращения де Сент-Эньяна.  А  граф,
вернувшись, увидел на лице Лавальер тень досады, которую она была  не  в
силах подавить. Король был еще менее  сдержан;  он  выразил  свое  недо-
вольство весьма красноречивым движением плеч. Тогда Лавальер покраснела.
   "Ладно, - мысленно произнес де Сент-Эньян. - Сегодня  господин  Мали-
корн будет в восторге"
   Действительно, Маликорн пришел в восторг.
   - Ну, понятно, - сказал он графу, - мадемуазель  де  Лавальер  надея-
лась, что вы опоздаете, по крайней мере, на десять минут.
   - А король надеялся - не меньше как на полчаса, дорогой Маликорн.
   - Вы были бы плохим слугой короля, - заметил Маликорн, - если бы  от-
казали его величеству в этом получасе.
   - А как же художник? - возразил де Сент-Эньян.
   - Я займусь им сам, - отвечал Маликорн, - дайте мне  только  присмот-
реться к выражению лиц и сообразоваться с обстоятельствами. Это мои вол-
шебные средства: колдуны определяют высоту солнца и звезд астролябией, а
мне достаточно взглянуть, есть ли круги под глазами, опущены или припод-
няты углы рта.
   - Так наблюдайте внимательнее!
   - Не беспокойтесь.
   У хитрого Маликорна было довольно времени наблюдать. Ибо в тот же ве-
чер король отправился к принцессе с королевами и был у  нее  так  угрюм,
вздыхал так тяжело, смотрел на  Лавальер  такими  томными  глазами,  что
ночью Маликорн сказал Монтале:
   - Завтра.
   И отправился к художнику на улицу Жарден-СенПоль с просьбой  отложить
сеанс на два дня.
   Когда Лавальер, уже освоившаяся с нижним  этажом,  приподняла  люк  и
спустилась, де Сент-Эньяна не было дома. Король, по обыкновению, ждал ее
у лестницы с букетом в руках; когда она сошла, Людовик обнял ее.  Взвол-
нованная Лавальер оглянулась, но, не увидев в комнате никого, кроме  ко-
роля, не рассердилась.
   Они сели. Людовик поместился подле подушек, на которые опустилась Ла-
вальер, и, положив голову на колени своей возлюбленной, смотрел на  нее.
Казалось, наступило мгновенье, когда ничто не могло больше  стать  между
двумя душами. Луиза с упоением глядела на него. И вот из  ее  кротких  и
чистых глаз полилось пламя, потоки которого все глубже проникали в серд-
це короля, сначала согревая, а затем сжигая его.
   Разгоряченный прикосновением к  ее  трепещущим  коленям,  замирая  от
счастья, когда рука Луизы опускалась на его волосы, король каждую минуту
ждал появления художника или де Сент-Эньяна. В этом  печальном  ожидании
он пытался иногда прогонять искушение, вливавшееся в его кровь,  пытался
усыпить сердце и чувство, отстранял действительность, чтобы погнаться за
тенью.
   Но дверь не открывалась. Не появлялись ни де СентЭньян, ни  художник;
портьеры не шевелились. Таинственная, полная неги  тишина  усыпила  даже
птиц в  их  золоченой  клетке.  Побежденный  король  повернул  голову  и
прильнул горячими губами к рукам Лавальер;  словно  обезумев,  она  кон-
вульсивно прижала руки к губам влюбленного короля.
   Людовик упал на колени, и так как голова  Лавальер  по-прежнему  была
опущена, то его лоб оказался на уровне губ Луизы, и она в экстазе косну-
лась робким поцелуем ароматных волос, ласкавших ее щеки. Король заключил
ее в объятия, и они обменялись тем первым жгучим поцелуем, который прев-
ращает любовь в бред.
   В этот день ни де Сент-Эньян, ни художник так и не пришли.
   Тяжелое и сладкое опьянение, возбуждающее чувство, вливающее в  кровь
тонкий яд и навевающее легкий, похожий на счастье сон, снизошло на  них,
подобно облаку, отделяя прошлую жизнь от жизни предстоящей.
   Среди этой дремоты, полной сладких грез, непрерывный  шум  в  верхнем
этаже встревожил было Лавальер, но не способен был пробудить ее. Но  так
как шум продолжался и становился все явственнее, то он наконец вернул  к
действительности опьяненную любовью девушку.
   Она испуганно вскочила.
   - Кто-то меня ждет наверху. Людовик, Людовик, разве вы не слышите?
   - Разве мне не приходится ждать вас? - нежно остановил ее  король.  -
Пусть и другие подождут.
   Она тихо покачала головой и проговорила со слезами:
   - Счастье украдкой... Моя гордость должна молчать, как и мое сердце.
   Шум возобновился.
   - Я слышу голос Монтале, - сказала Лавальер.
   И стала быстро подниматься по лестнице.
   Король последовал за ней, не будучи в состоянии отойти от нее и  пок-
рывая поцелуями ее руки и подол ее платья.
   - Да, да, - повторяла Лавальер, уже наполовину подняв люк, - да,  это
голос Монтале. Должно быть, случилось что-нибудь серьезное.
   - Идите, любовь моя, и возвращайтесь поскорей.
   - Только не сегодня. Прощайте, прощайте!
   И она еще раз нагнулась, чтобы поцеловать своего возлюбленного, а за-
тем скрылась.
   Действительно, ее ждала бледная и взволнованная Монтале.
   - Скорее, скорее, - повторяла она, - он идет.
   - Кто, кто идет?
   - Он! Я это предвидела.
   - Кто такой "он"? Да не томи меня!
   - Рауль, - прошептала Монтале.
   - Да, это я! - донесся веселый голос с  последних  ступенек  парадной
лестницы.
   Лавальер громко вскрикнула и отступила назад.
   - Это я, я, дорогая Луиза! - вбегая, воскликнул Рауль. - О,  я  знал,
что вы все еще любите меня.
   Лавальер сделала испуганный жест, хотела  что-то  сказать,  но  могла
произнести только:
   - Нет, нет!
   И упала в объятия Монтале, шепотом повторяя:
   - Не подходите ко мне!
   Монтале знаком остановила Рауля, который буквально окаменел на  поро-
ге.
   Потом, взглянув в сторону ширмы, Монтале проговорила:
   - Ах, какая неосторожная! Даже не закрыла люк!
   И, быстро подбежав к ширмам, подвинула их и собиралась  закрыть  люк.
Но в это мгновение из люка выскочил король, услышавший крик  Лавальер  и
поспешивший к ней на помощь. Он опустился перед ней на  колени,  засыпая
вопросами Монтале, уже потерявшую голову.
   Но тут со стороны двери послышался другой отчаянный крик. Король уст-
ремился в коридор. Монтале попыталась остановить его, но напрасно. Поки-
нув Лавальер, король выбежал из комнаты. Однако Рауль был уже далеко,  и
Людовик увидел только тень, скрывшуюся за поворотом коридора.


   XLVII
   СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

   В то время как при дворе каждый был занят своим делом, какая-то фигу-
ра незаметно пробиралась по Гревской площади в уже знакомый нам  дом:  в
день мятежа даАртаньян осаждал его.
   Фасад дома выходил на площадь Бодуайе. Этот довольно большой дом, ок-
руженный садами и опоясанный со стороны улицы Сен-Жан скобяными лавками,
защищавшими его от любопытных взоров, был заключен как бы в тройную  ог-
раду из камня, шума и зелени, как  набальзамированная  мумия  в  тройной
гроб.
   Упомянутый нами человек шел твердым шагом, хотя был не  первой  моло-
дости. При виде его плаща кирпичного цвета и длинной шпаги, приподнимав-
шей этот плащ, всякий признал бы в нем искателя приключений; а  рассмот-
рев внимательно его закрученные усы, тонкую и гладкую кожу щеки, которая
виднелась из-под его широкополой шляпы, как было  не  предположить,  что
его приключения любовные?
   Когда незнакомец вошел в дом, на колокольне СенЖерве часы пробили во-
семь. Через десять минут в ту же дверь  постучалась  дама,  пришедшая  в
сопровождении вооруженного лакея; дверь тотчас же открыла какая-то  ста-
руха.
   Войдя, дама откинула вуаль. Она уже не была красавицей, но еще сохра-
няла привлекательность; она уже не была молода, но была еще  подвижна  и
представительна. Богатым и нарядным туалетом она  маскировала  тот  воз-
раст, который только Нинон де Ланкло с улыбкой выставляла напоказ.
   Едва она вошла, как описанный нами шевалье при -  близился  к  ней  и
протянул руку.
   - Здравствуйте, дорогая герцогиня.
   - Здравствуйте, дорогой Арамис.
   Шевалье провел ее в элегантно убранную гостиную, где на стеклах высо-
ких окон догорали последние солнечные лучи,  пробившиеся  между  темными
вершинами елей.
   Шевалье и дама подсели друг к другу. Ни у одного из  собеседников  не
было желания потребовать света.
   Они с таким же удовольствием погрузились в сумрак, с каким оба погру-
зили бы друг друга в забвение.
   - Шевалье, - заговорила герцогиня, - вы не подавали никаких признаков
жизни со времени нашего свидания в Фонтенбло, и, сознаюсь, ваше  появле-
ние в день смерти францисканца и ваша причастность  к  некоторым  тайнам
вызвали у меня величайшее изумление, какое я когда-либо испытывала.
   - Я могу вам объяснить мое появление на похоронах и мою  причастность
к тайнам, - ответил Арамис.
   - Но прежде всего, - с живостью перебила его герцогиня,  -  поговорим
немного о себе. Ведь мы старые друзья.
   - Да, сударыня, и если будет угодно богу, мы останемся друзьями  хотя
и не надолго, но во всяком случае до смерти.
   - Я в этом уверена, шевалье,  и  мое  посещение  служит  вам  доказа-
тельством.
   - У нас нет больше, герцогиня, прежних интересов,  -  сказал  Арамис,
нисколько на стараясь сдержать улыбку, потому что в сумерках  невозможно
было заметить, потеряла ли эта улыбка свою прежнюю свежесть и  привлека-
тельность.
   - Зато теперь появились другие интересы, шевалье.
   У каждого возраста свои: мы поймем друг друга не хуже,  чем  в  былое
время, поэтому давайте поговорим. Хотите?
   - Я к вашим услугам, герцогиня. Простите, как вы узнали мой адрес?  И
зачем?
   - Зачем? Я вам уже говорила. Любопытство. Мне хотелось знать, чем  вы
были для францисканца, с которым я вела дела и который так странно умер.
Во время нашего свидания в Фонтенбло, на кладбище, у свежей  могилы,  мы
оба были так взволнованы, что ничего не могли сказать друг другу.
   - Да, сударыня.
   - Расставшись с вами, я стала очень жалеть.
   Я всегда была очень любопытна; вы знаете, по-моему, госпожа де  Лонг-
виль немного похожа на меня в этом отношении, не правда ли?
   - Не знаю, - сдержанно отвечал Арамис.
   - Итак, я пожалела, - продолжала герцогиня, - что мы с вами не  пого-
ворили на кладбище. Мне показалось, что старым  друзьям  нехорошо  вести
себя так, и я стала искать случая встретиться  с  вами,  чтобы  засвиде-
тельствовать вам свою преданность и показать, что бедная покойница, Мари
Мишон, оставила на земле тень, хранящую много воспоминаний.
   Арамис нагнулся и любезно поцеловал руку герцогини.
   - Вероятно, вам было трудно отыскать меня?
   - Да, - с досадой отвечала она, видя, что Арамис меняет тему разгово-
ра. - Но я знала, что вы друг госп