зднестве, и Арамис,  нагруженный  добычей,  словно
владыка пчел - большой черный шмель, изукрашенный пурпуром и золотом,  -
молчаливый и озабоченный, направился в отведенные ему комнаты. Но прежде
чем удалиться, он обратился ко всем:
   - Помните, господа, завтра вечером мы выезжаем.
   - В таком случае, мне нужно предупредить об этом домашних, -  заметил
Мольер.
   - Да, да, мой бедный Мольер! - произнес, улыбаясь,
   Лоре. - Он любит своих домашних.
   - Он любит, это так, - ответил Мольер, сопровождая свои слова  нерпой
и грустной улыбкой, - но он любит еще вовсе не означает, что и  его  лю-
бят!
   - Что до меня, - сказал Лафонтен, - то меня любят  в  Шато-Тьерри,  в
этом я убежден.
   В этот момент снова вошел Арамис.
   - Кто-нибудь поедет со мной? Я отправляюсь в Париж через четверть ча-
са, мне нужно только переговорить с господином Фуке. Предлагаю свою  ка-
рету.
   - Отлично, - отозвался Мольер. - Принимаю ваше приглашение  и  тороп-
люсь.
   - А я пообедаю здесь, - сообщил Лоре. - Господин де
   Гурвиль обещал угостить раками. Предложены мне будут раки...
   - Ищи рифму, Лафонтен.
   Арамис, смеясь от всего сердца, вышел из комнаты. За  ним  последовал
Мольер. Они уже успели спуститься с лестницы, как вдруг Лафонтен, приот-
ворив дверь, крикнул:
   В награду за труды, писаки,
   Предложены вам будут раки.
   Хохот эпикурейцев усилился и, в тот момент когда
   Арамис входил в кабинет Фуке, долетел до  слуха  последнего.  Что  до
Мольера, то Арамис поручил ему заказать лошадей, пока он перемолвится  с
суперинтендантом несколькими словами.
   - О, как они там смеются! - вздохнул Фуке.
   - А вы, монсеньер, вы больше уже не смеетесь?
   - Я потерял способность смеяться, господин д'Эрбле.
   - День празднества подходит.
   - А деньги уходят.
   - Не говорил ли я вам, что это моя забота?
   - Вы мне сулили миллионы.
   - Вы и получите, их на следующий день после прибытия короля.
   Фуке обратил на Арамиса пристальный взгляд и провел своей ледяною ру-
кой по влажному лбу. Арамис понял, что суперинтендант сомневается в  нем
или думает, что не в его силах добыть обещанные им деньги. Мог  ли  Фуке
поверить, что неимущий епископ, бывший аббат,  бывший  мушкетер,  сможет
достать подобную сумму?
   - Вы сомневаетесь? - спросил Арамис.
   Фуке улыбнулся и покачал головой.
   - Недоверчивый вы человек!
   - Дорогой д'Эрбле, - сказал Фуке, - если я упаду, то, по крайней  ме-
ре, с такой высоты, что, падая, разобьюсь.
   Потом, встряхнув головой, как бы затем, чтобы отогнать подобные  мыс-
ли, он спросил:
   - Откуда вы теперь, друг мой?
   - Из Парижа. И прямо от Персерена.
   - Зачем же вы сами ездили к Персерену? Не думаю, чтобы  вы  придавали
такое уж большое значение костюмам наших поэтов.
   - Нет, но я заказал сюрприз.
   - Сюрприз?
   - Да, сюрприз, который вы сделаете его величеству королю.
   - И он дорого обойдется?
   - В каких-нибудь сто пистолей, которые вы дадите
   Лебрену.
   - А, так это картина! Ну что ж, тем лучше! А что  она  будет  изобра-
жать?
   - Я расскажу вам об этом позднее. Кроме того, я  заодно  посмотрел  и
костюмы наших поэтов.
   - Вот как! И они будут нарядными и богатыми?
   - Восхитительными! Лишь у немногих вельмож будут равные им. И все за-
метят различие между придворными, обязанными своим блеском богатству,  и
теми, кто обязан им дружбе.
   - Вы, как всегда, остроумны и благородны, дорогой мой прелат!
   - Ваша школа, - ответил ваннский епископ.
   Фуке пожал ему руку.
   - Куда вы теперь?
   - В Париж, лишь только вы вручите мне письмо к господину де Лиону.
   - А что вам нужно от господина де Лиона?
   - Я хочу, чтобы ни подписал приказ.
   - Приказ об аресте? Вы хотите кого-нибудь засадить в Бастилию?
   - Напротив, я хочу освободить из нее одного  бедного  малого,  одного
молодого человека, можно сказать ребенка, который сидит  взаперти  почти
десять лет, и все за два латинских стиха, которые он сочинил против  ие-
зуитов.
   - За два латинских стиха! За два латинских стиха  томиться  в  тюрьме
десять лет? О, несчастный!
   - Да.
   - И за ним нет никаких других преступлений?
   - Если не считать этих стихов, он столь же ни в чем не  повинен,  как
вы или я.
   - Ваше слово?
   - Клянусь моей честью.
   - И его зовут?
   - Сельдон.
   - Нет, это ужасно! И вы знали об этом и ничего мне не сказали?
   - Его мать обратилась ко мне только вчера, монсеньер.
   - И эта женщина очень бедна?
   - Она дошла до крайней степени нищеты.
   - Господи боже, ты допускаешь порой такие несправедливости, и я пони-
маю, что существуют несчастные, которые сомневаются в твоем бытии!
   Фуке, взяв перо, быстро написал несколько строк своему коллеге де Ли-
ону. Арамис, получив из рук Фуке это письмо, собрался уходить,
   - Погодите, - остановил его суперинтендант.
   Он открыл ящик и, вынув из него десять банковых  билетов,  вручил  их
Арамису. Каждый билет был достоинством в тысячу ливров.
   - Возьмите, - сказал Фуке. - Возвратите свободу сыну, а матери отдай-
те вот это, по только не говорите ей...
   - Чего, монсеньер?
   - Того, что она на десять тысяч ливров богаче меня; она скажет, пожа-
луй, что как суперинтендант я никуда не гожусь. Идите! Надеюсь, что гос-
подь благословит тех, кто не забывает о бедных.
   - И я тоже надеюсь на это, - ответил Арамис, пожимая с чувством  руку
Фуке.
   И он торопливо вышел, унося письмо к Лиону и банковые билеты для  ма-
тери бедняги Сельдона. Прихватив с собой Мольера, который уже начал  те-
рять терпение, он снова помчался в Париж.


   XXXIV
   ОПЯТЬ УЖИН В БАСТИЛИИ

   На башенных часах Бастилии пробило семь;  знаменитые  башенные  часы,
как, впрочем, и вся обстановка этого ужасного  места,  были  пыткой  для
несчастных узников, напоминая им о страданиях, которые  им  предстоят  в
течение ближайшего часа; часы Бастилии, украшенные лепкою во вкусе  того
времени, изображали св. Петра в оковах.
   Наступил час ужина. Скрипя огромными петлями, - распахивались тяжелые
двери, пропуская подносы и корзины с различными кушаньями, качество  ко-
торых, как мы знаем от самого де Безмо, находилось в прямой  зависимости
от звания узника.
   Нам известны уже теории, разделяемые на этот  счет  почтенным  Безмо,
полновластным распорядителем гастрономических удовольствий в шеф-поваром
королевской тюрьмы. Поднимаемые по крутым  лестницам  и  набитые  снедью
корзины несли на дне честно наполненных важных бутылок хоть немного заб-
вения заключенным.
   В этот час ужинал и сам комендант. Сегодня он принимал гостя, и  вер-
тел на его кухне вращался медленное обычного. Жареные  куропатки,  обло-
женные перепелами и, в свою очередь, окружающие  шпигованного  зайчонка;
куры в собственном соку, окорок, залитый белым вином, артишоки из Страны
Басков и раковый суп, не считая других супов, а также закусок, составля-
ли ужин коменданта.
   Безмо сидел за столом, потирая руки и не отрывая взгляда от ваннского
епископа, который, шагая по комнате в высоких  сапогах,  словно  кавале-
рист, весь в сером, со шпагою на боку, беспрестанно повторял, что он го-
лоден, и выказывал признаки живейшего нетерпения.
   Господин де Безмо де Монлезен не привык к откровенности его  преосвя-
щенства ваннского монсеньера, а между тем Арамис в этот вечер,  придя  в
игривое настроение, делал ему признание за признанием. Прелат снова стал
похожим на мушкетера. Епископ шалил, что касается до Безмо, то он с лег-
костью, свойственной вульгарным натурам, в ответ на  несколько  большую,
чем обычно, непринужденность в обращении своего гостя, стал держать себя
недопустимо развязно.
   - Сударь, - обратился он к Арамису, - ибо называть вас монсеньером я,
говоря по правде, сегодня вечером не решаюсь.
   - Вот и хорошо, - сказал Арамис, - зовите меня, пожалуйста,  сударем;
ведь я в сапогах.
   - Так вот, сударь, знаете ли вы, кого вы мне сегодня напоминаете? " -
Нет, честное слово, не знаю! - ответил ваннский  епископ,  наливая  себе
вина. - Надеюсь все же, что прежде всего я напоминаю вам приятного  гос-
тя.
   - И не одного, а двоих. Франсуа, друг мой, закройте окно; как бы  ве-
тер не обеспокоил его преосвященство господина епископа.
   - И пусть он оставит нас, - добавил Арамис. - Ужин  додан,  а  съесть
его мы сумеем и без лакея. Люблю посидеть в небольшом обществе,  наедине
с другом.
   Безмо почтительно поклонился.
   - Мы сможем сами поухаживать за собою, - продолжал Арамис.
   - Идите, Франсуа, - приказал Безмо, - итак, я говорил, что ваше  пре-
освященство напоминаете мне не одного, а двоих; один из них весьма  зна-
менит - это покойный кардинал, великий кардинал, тот, что взял Ла-Рошель
- у него, кажется, были такие же сапоги, как у вас.
   - Да, клянусь честью! - воскликнул Арамис. - Ну а кто же второй?
   - Второй - это некий мушкетер, очень красивый, очень  храбрый,  очень
дерзкий, очень счастливый, который из аббата сделался мушкетером,  а  из
мушкетера - аббатом.
   Арамис снизошел до улыбки.
   - Из аббата, - продолжал Безмо, ободренный улыбкой его преосвященства
епископа ваннского, - из аббата епископом, а из епископа...
   - Ах, сделайте милость, остановитесь! - сказал
   Арамис.
   - Говорю вам, сударь, я вижу в вас кардинала.
   - Оставим это, любезнейший господин де Безмо. И хотя, как вы  замети-
ли, на мне сегодня кавалерийские сапоги, тем не менее я не хотел бы ссо-
риться с церковью даже на один этот вечер.
   - А все-таки у вас дурные намерения, монсеньер.
   - О, сознаюсь, дурные, как все мирское.
   - Вы бродите по городу, по переулкам, в маске?
   - Вот именно, в маске.
   - И по-прежнему пускаете в ход вашу шпагу?
   - Пожалуй, что так, но только в тех случаях, когда меня  вынуждают  к
этому. Будьте добры, кликните Франсуа.
   - Вино перед вами.
   - Он мне нужен не для вина: здесь очень жарко, а окно между тем  зак-
рыто.
   - Когда я ужинаю, то всегда закрываю окно, чтобы не слышать, как про-
ходит патруль или прибывают курьеры.
   - Вот как... значит, если окно открыто, вы слышите их?
   - Слишком хорошо, а это всегда неприятно. Вы понимаете?
   - Но здесь положительно задыхаешься. Франсуа!
   Франсуа немедленно явился на зов.
   - Откройте, прошу вас, окно, любезнейший Франсуа, - произнес  Арамис.
- Ведь вы разрешите, господин де Безмо?
   - Монсеньер, вы здесь у себя дома, - ответил комендант.
   Франсуа отворил окно.
   - Знаете, - заговорил де Безмо, - теперь, после того как граф  де  Ла
Фер возвратился к своим пенатам в Блуа, вы, пожалуй, будете  чувствовать
себя совсем одиноким. Ведь он давний ваш друг, не так ли?
   - Вы знаете это не хуже меня, Безмо; ведь вы служили в  мушкетерах  в
одно время с нами.
   - Ну, с друзьями я ни бутылок, ни лет не считаю.
   - И вы правы. Но я испытываю к графу де Ла Фер не  только  любовь,  я
глубоко уважаю его.
   - Ну а я, как ни странно, - сказал комендант, - предпочитаю  ему  ше-
валье даАртаньяна. Вот человек, который пьет хорошо и долго. Такие люди,
по крайней мере, не таят своих мыслей.
   - Безмо, напоите меня нынешним вечером: давайте пировать, как бывало;
обещаю, что если у меня на сердце есть какая-нибудь печаль,  вы  сможете
увидеть ее, как увидели бы брильянт на дне своего стакана.
   - Браво! - крикнул Безмо.
   Он налил себе полный стакан вина и выпил его, радуясь от всего сердца
при мысли о том, что грехопадение его преосвященства епископа совершает-
ся не без его участия.
   Поглощенный своими мыслями и вином, он не заметил, что Арамис  внима-
тельно прислушивается к каждому звуку,  доносящемуся  с  главного  двора
крепости.
   Часов около восьми, в то время как Франсуа подавал пятую бутылку  ви-
на, во двор въехал курьер, и хотя прибытие его  сопровождалось  изрядным
шумом, Безмо ничего не услышал.
   - Черт его побери! - проговорил Арамис.
   - Что? Кого? - встрепенулся Безмо. - Надеюсь,  не  вино,  которое  вы
сейчас пьете, и не того, кто им угощает вас?
   - Нет; ту лошадь и только ее, которая производит не меньше шума,  чем
эскадрон в полном составе.
   - Ну, так это курьер, - буркнул, не  прекращая  возлияний,  Безмо.  -
Черт бы его унес! И поскорее, чтобы нам больше не слышать  о  нем.  Ура!
Ура!
   - Вы обо мне забываете, любезный Безмо. У меня стакан пуст, -  молвил
Арамис, указывая на свой хрустальный бокал.
   - Клянусь, вы меня восхищаете... Франсуа, вина!
   Вошел Франсуа.
   - Вина, каналья, и самого лучшего!
   - Слушаю, сударь, но... там приехал курьер.
   - Я сказал: к черту!
   - Сударь, однако...
   - Пусть передаст дежурному, завтра посмотрим. Завтра у нас будет вре-
мя, завтра будет светло, - ответил солдату Безмо, причем  заключительные
слова он произнес нараспев.
   - Ах, сударь, сударь... - проворчал невольно солдат.
   - Будьте осторожнее! - сказал Арамис.
   - В чем, дорогой господин д'Эрбле? - спросил полупьяный Безмо.
   - Письмо, посланное коменданту цитадели с курьером, бывает порой при-
казом...
   - Почти всегда.
   - А разве приказы посылаются не министрами?
   - Да, конечно, но...
   - А разве министры не скрепляют своей подписью подписи короля?
   - Может быть, вы и правы. Но все это очень досадно, когда сидишь  вот
так, перед вкусной едой, наедине с другом. Ах, сударь, простите, я поза-
был, что это я угощаю вас ужином и что говорю с будущим кардиналом.
   - Оставим это, любезный Безмо, и вернемся к вашему солдату  по  имени
Франсуа.
   - Но что же он сделал?
   - Он ворчал.
   - Напрасно!
   - Да, но так как он все же ворчал, то возможно,  что  там  происходит
что-нибудь необычное. Может быть, Франсуа нисколько не  виноват  в  том,
что ворчал, а виноваты вы, не пожелав его выслушать.
   - Виноват? Я виноват перед Франсуа? Это уж слишком!
   - Виноваты в уклонении от служебных обязанностей. Простите, но я счел
долгом сделать вам замечание, которое кажется мне довольно серьезным.
   - Возможно, что я не прав! - заикаясь, сказал Безмо. - Приказ  короля
священен. Но приказ, который приходит за ужином,  повторяю  снова,  чтоб
его черт...
   - Если б вы позволили себе нечто подобное  по  отношению  к  великому
кардиналу, - а, дорогой мой Безмо? - да если б к тому же приказ оказался
спешным...
   - Я это сделал, чтобы не беспокоить епископа; разве, черт возьми, это
не оправдание?
   - Не забывайте, Безмо, что и я носил когда-то мундир и  привык  иметь
дело с приказами.
   - Значит, вы желаете...
   - Я желаю, друг мой, чтобы вы выполнили ваш долг.
   Да, я прошу вас исполнить его, хотя бы ради того, чтобы вас не осудил
этот солдат.
   Франсуа все еще ждал.
   - Пусть принесут приказ короля, - сказал, приосаниваясь, Безмо и при-
бавил шепотом: - Знаете, что в нем будет написано?  Что-нибудь  в  таком
роде: "Будьте осторожны с огнем поблизости от порохового  склада".  Или:
"Следите за таким-то, он быстро бегает". Ах,  когда  бы,  монсеньер,  вы
только знали, сколько раз меня внезапно будили посреди самого  сладкого,
самого безмятежного сна; сломя голову летели сюда гонцы лишь затем, что-
бы передать мне записку, содержащую в себе следующие слова: "Господин де
Безмо, что нового?" Видно, что люди, которые теряют  время  для  писания
подобных приказов, никогда сами не ночевали в  Бастилии.  Узнали  б  они
тогда толщину моих стен, бдительность офицеров  и  количество  патрулей.
Ну, ничего не поделаешь, монсеньер! Это и есть их  настоящее  ремесло  -
мучить меня, когда я спокоен, и тревожить, когда я счастлив, -  прибавил
Безмо, кланяясь Арамису. - Предоставим же им занижаться их ремеслом.
   - А вы занимайтесь вашим, - добавил, улыбаясь, епископ; при  этом  он
устремил на Безмо настолько пристальный взгляд, что слова Арамиса,  нес-
мотря на ласковый тон, прозвучали для коменданта как приказание.
   Франсуа возвратился. Безмо взял у него  посланный  к  нему  министром
приказ. Он неторопливо распечатал его я  столь  же  неторопливо  прочел.
Арамис, делая вид, что пьет, сквозь хрусталь бокала наблюдал  за  хозяи-
ном.
   - Ну, что я вам говорил! - проворчал Безмо.
   - А что? - спросил ваннский епископ.
   - Приказ об освобождении. Скажите на милость, хороша  новость,  чтобы
из-за нее беспокоить нас?
   - Хороша для того, кого она касается непосредственно, и против  этого
вы, вероятно, не станете возражать, мой дорогой комендант.
   - Да еще в восемь вечера!
   - Это из милосердия.
   - Из милосердия, пусть будет так; но его оказывают негодяю, томящему-
ся от скуки, а не мне, развлекающемуся в доброй компании, - сердито бро-
сил Безмо.
   - Разве это освобождение потеря для вас? Что же, узник, которого  те-
перь у вас отбирают, содержался в особых условиях?
   - Как бы не так! Дрянь, жалкая крыса; он  сидел  на  пяти  франках  в
день.
   - Покажите, - попросил Арамис, - или, быть может, это нескромность?
   - Нисколько, читайте.
   - Тут написано: спешно. Вы видели?
   - Восхитительно! Спешно! Человек, который сидит у меня добрые  десять
лет! И его спешат выпустить, и притом сегодня же, и притом в восемь  ве-
чера!
   И Безмо, пожав плечами с выражением  царственного  презрения,  бросил
приказ на стол и снова принялся за еду.
   - У них бывают такие порывы, - проговорил он все еще с полным ртом. -
В один прекрасный день хватают человека, кормят его десять лет сряду,  а
мне беспрестанно пишут: "Следите за негодяем!" или: "Держите его постро-
же!" А затем, когда привыкнешь смотреть на узника как на человека  опас-
ного, тут вдруг, без всякого повода и причины, вам объявляют: "Освободи-
те". И еще надписывают на послании: Спешно! Признайтесь, монсеньер,  что
тут ничего другого не остается, как только пожать плечами.
   - Что поделаешь! - вздохнул Арамис. - Возмущаешься, а приказ все-таки
выполняешь.
   - Конечно! Разумеется, выполняешь!.. Но немного терпения!.. Не следу-
ет думать, будто я раб.
   - Боже мой, любезнейший господин де Безмо, кто же думает о вас  нечто
подобное. Всем известна свойственная вам независимость.
   - Благодарение господу!
   - Но известно также и ваше доброе сердце.
   - Ну, что о нем говорить!
   - И ваше повиновение вышестоящим. Видите ли, Безмо, кто был солдатом,
тот останется им на всю жизнь.
   - Вот поэтому я и оказываю беспрекословное повиновение, и завтра,  на
рассвете, узник будет освобожден.
   - Завтра?
   - На рассвете.
   - Но почему не сегодня, раз на пакете и  на  самом  приказе  значится
спешно?
   - Потому что сегодня мы с вами ужинаем, и для нас это также достаточ-
но спешное дело.
   - Дорогой мой Безмо, хоть я сегодня и в сапогах, все же я не могу  не
чувствовать себя духовным лицом, и долг  милосердия  представляется  мне
вещью более неотложной, чем удовлетворение голода или жажды.  Этот  нес-
частный страдал достаточно долго; вы сами только что говорили, что в те-
чение целых десяти лет он был вашим нахлебником. Сократите же  ему  хоть
немного его страдания! Счастливая минута ожидает его, дайте же ему  пос-
корей насладиться ею, и господь вознаградит вас за это годами блаженства
в раю.
   - Таково ваше желание?
   - Я прошу вас об этом.
   - Сейчас, посреди нашего ужина?
   - Умоляю вас; поступок такого рода стоит десяти benedicite [39].
   - Пусть будет по-вашему. Только нам придется доедать ужин холодным.
   - О, пусть это вас не смущает!
   Безмо откинулся на спинку своего кресла, чтобы позвонить  Франсуа,  и
повернулся лицом к входное двери.
   Приказ лежал на столе. Арамис воспользовался теми несколькими мгнове-
ниями, пока Безмо не смотрел в его сторону, и обменял лежавшую на  столе
бумагу на другую, сложенную совершенно таким же образом и вынутую им  из
кармана.
   - Франсуа, - сказал комендант, - пусть пришлют ко мне господина майо-
ра и тюремщиков из Бертодьеры.
   Франсуа, поклонившись, пошел выполнять приказание, и собеседники  ос-
тались одни.


   XXXV
   ГЕНЕРАЛ ОРДЕНА

   Наступило молчание, во время которого Арамис не спускал глаз с комен-
данта. Тому, казалось, все еще не