- Ни к чему, господин Кольбер, - отвечал ДаАртаньян,  внутренне  нас-
лаждаясь явным замешательством интенданта, - мне уже уплачено.
   - Уплачено? Но кем же?
   - Суперинтендантом.
   Кольбер побледнел.
   - Объяснитесь точнее, - произнес он сдавленным голосом. - Зачем же вы
показываете мне документ, по которому уже уплачено?
   - Из чувства долга, дорогой господин Кольбер. Король приказал мне по-
лучить первую четверть жалованья, которое ему угодно было мне назначить.
   - Получить от меня?
   - Не совсем так. Его величество сказал: "Сходите к Фуке, и если у не-
го не окажется денег, ступайте к Кольберу".
   Лицо Кольбера на мгновение просветлело.
   - Значит, у суперинтенданта оказались деньги?
   - Да, наверно, у него нет недостатка в деньгах, если, вместо четверти
годового оклада, то есть пяти тысяч ливров...
   - Пять тысяч ливров? За четверть года? - воскликнул Кольбер, не менее
Фуке изумленный значительностью суммы, назначенной за солдатскую службу.
- Но ведь это составляет двадцать тысяч в год.
   - Совершенно верно, двадцать тысяч в год. Вы считаете не хуже  покой-
ною Пифагора, господин Кольбер.
   - Могу от души вас поздравить с подобным окладом, - сказал Кольбер  с
ядовитой усмешкой. - Он в десять раз превышает жалованье интенданта.
   - Однако король извинился, что предлагает мне слишком мало, и  обещал
увеличить мой оклад со временем, когда разбогатеет. Но мне пора, я очень
спешу.
   - Так... Против ожидания короля, суперинтендант выдал вам деньги?
   - Да, а вы, тоже против ожидания короля, отказали мне.
   - Я не отказывал вам, сударь, а просил только обождать немного. Итак,
вы говорите, что господин Фуке уплатил вам ваши пять тысяч ливров.
   - Да, так поступили бы вы... Но он сделал для меня нечто большее, до-
рогой господин Кольбер.
   - Что же именно?
   - Он любезно отсчитал мне полностью весь оклад, заявив, что для коро-
ля касса у него всегда полна.
   - Весь оклад?.. Следовательно, господин Фуке вместо пяти тысяч ливров
выдал вам двадцать тысяч?
   - Да, сударь.
   - Но зачем же?
   - Затем, чтобы избавить меня от трех лишних посещений главного казна-
чейства. Как бы то ни было, а у меня в кармане двадцать тысяч ливров но-
венькими золотыми. Как вы видите, я не нуждаюсь  в  вас  и  явился  сюда
только для того, чтобы соблюсти формальности.
   С этими словами даАртаньян хлопнул себя по кармана и,  улыбнувшись  и
показав при этом тридцать два зуба, белизне которых мог бы  позавидовать
юноша. Эти зубы словно говорили: "Дайте нам  на  каждого  по  маленькому
Кольберу, и мы живо съедим его".
   Подчас змея так же смела, как и лев, ворона так же храбра, как  орел,
и вообще нет ни одного животного, даже из самых  трусливых,  которое  не
проявило бы мужества, когда дело коснется самозащиты. Поэтому и  Кольбер
не испугался тридцати двух зубов даАртаньяна и, приняв суровый вид, ска-
зал:
   - Сударь, но суперинтендант не имел права делать того, что сделал.
   - Почему? - спросил даАртаньян.
   - Потому что ваш ордер... Не потрудитесь ли вы показать мне  ваш  ор-
дер?
   - Охотно; вот он.
   Кольбер схватил бумагу с поспешностью, возбудившею  в  мушкетере  не-
вольное беспокойство и сожаление о том, что он ее отдал.
   - Вот видите, - продолжал Кольбер, - королевский приказ  гласит:  "По
предъявлении сего уплатить господину даАртаньяну сумму в пять тысяч лив-
ров, составляющую, четверть назначенного ему мною годового оклада".
   - Совершенно верно, приказ таков, - отвечал д'Артаньян с преувеличен-
ным спокойствием.
   - Значит, король считал нужным дать вам всего лишь пять тысяч ливров.
Почему же суперинтендант выдал вам больше?
   - Вероятно, потому, что мог дать больше; ведь это никого не касается.
   - Вполне естественно, что вы не сведущи в счетоводстве, - с сознанием
собственного превосходства заметил Кольбер. - Скажите,  пожалуйста,  как
бы вы поступили, если вам нужно было бы уплатить тысячу ливров?
   - Мне никогда не приходилось платить тысячу ливров, - возразил  даАр-
таньян.
   - Но ведь не станете же вы платить больше того, что должны! - раздра-
женно вскричал Кольбер.
   - Во всем этом мне ясно одно: у вас одна манера рассчитываться,  а  у
господина Фуке - другая, - заметил мушкетер.
   - Моя манера единственно правильная.
   - Я не отрицаю.
   - А между тем вы получили то, что вам не причиталось.
   Глаза даАртаньяна сверкнули молнией.
   - Вы хотите сказать: получил вперед то, что должен был  получить  по-
том? Если б я получил то, что мне не причиталось, я совершил бы кражу.
   Кольбер ничего не ответил на этот щекотливый вопрос.
   - Вы должны в кассу пятнадцать тысяч ливров, -  сказал  он  в  порыве
служебного рвения.
   - В таком случае окажите мне кредит, - с неуловимой  иронией  отвечал
даАртаньян.
   - И не подумаю, сударь.
   - Что такое? Вы намерены отобрать у меня эти три свертка золотых?
   - Вы вернете их в мою кассу.
   - Ну, нет! Не рассчитывайте на это, господин Кольбер.
   - Но король нуждается в своих деньгах, сударь.
   - А я, господин Кольбер, нуждаюсь в деньгах короля.
   - Может быть, но вы вернете мне эту сумму.
   - Ни за что на свете. Я слышал, что хороший кассир ничего не  возвра-
щает, но и не берет обратно.
   - Посмотрим, сударь, что скажет король, когда я покажу ему  этот  ор-
дер, который доказывает, что господин Фуке не только уплатил то, чего не
следует, но и не удержал документа, по которому произвел уплату.
   - А, теперь мне понятно, господин Кольбер, для чего вы отобрали у ме-
ня бумагу! - вскричал даАртаньян.
   В голосе его звучала угроза, но Кольбер не уловил ее.
   - Вы поймете это лучше впоследствии, - сказал он, подняв руку, в  ко-
торой был ордер.
   - О, я и так прекрасно понимаю, что мне нечего  дожидаться,  господин
Кольбер! - воскликнул даАртаньян, быстро выхватив бумагу из руки Кольбе-
ра и спрятав ее в карман.
   - Но это насилие, сударь! - крикнул Кольбер.
   - Полно, стоит ли обращать внимание на  выходку  грубого  солдата,  -
проговорил даАртаньян. - Счастливо оставаться, дорогой господин Кольбер.
   И, рассмеявшись прямо в лицо будущему министру, он вышел из кабинета.
   - Ну, теперь этот господин будет меня обожать, - сказал про себя муш-
кетер. - Жаль только, что я едва ли с ним когда-нибудь встречусь.


   XVII
   ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА И УМА

   Человека, побывавшего в опасных передрягах, столкновение с  Кольбером
могло только позабавить.
   Поэтому весь длинный путь от улицы Нев-де-Пти-Шан до Ломбардской ули-
цы даАртаньян внутренне посмеивался над интендантом.  Он  еще  продолжал
смеяться, когда на пороге лавки встретил улыбающегося  Планше.  Впрочем,
последний почти всегда улыбался со времени возвращения своего патрона  и
получения английских гиней.
   - Наконец-то вы пришли, мой дорогой господин, - сказал  он  при  виде
даАртаньяна.
   - Да, но ненадолго, дружище, - ответил  мушкетер,  -  поужинаю,  лягу
соснуть часиков на пять, а на рассвете - на коня и марш в путь... А что,
моей лошади дали полторы порции, как я велел?
   - Ах, сударь, - сказал Планше, - вы отлично знаете, что ваша лошадь -
любимица всего дома; мои приказчики то и дело ее балуют и  кормят  саха-
ром, орехами и сухарями. А вы еще спрашиваете, получила ли она свою пор-
цию овса. Спросите лучше, не лопнула ли она от обжорства.
   - Ну, хорошо, хорошо, Планше. Поговорим обо мне.
   Готов ли ужин?
   - Готов. Горячее жаркое, раки, белое вино и свежие вишни.
   - Славный ты малый, Планше! Давай поужинаем, а там - спать.
   За ужином даАртаньян заметил, что Планше усиленно трет себе лоб, точ-
но набираясь решимости, чтобы высказать какую-то мысль, крепко  засевшую
в мозгу. Бросив ласковый взгляд на доброго  товарища  былых  странствий,
даАртаньян чокнулся с ним и спросил:
   - Друг Планше, ты что-то хочешь сказать мне и не решаешься?  Выклады-
вай, в чем дело!
   - Мне кажется, - отвечал Планше, - вы опять отправляетесь в  какую-то
экспедицию.
   - Допустим.
   - У вас опять какая-то новая идея?
   - Возможно, мой друг.
   - Придется опять рискнуть капиталом? Вкладываю пятьдесят тысяч ливров
в ваше новое предприятие!
   Сказав это, Планше радостно потер руки.
   - Тут есть одна загвоздка, Планше, - возразил д'Артаньян.
   - Какая же?
   - А та, что замысел не мой и я не могу в него вложить ничего своего.
   Эти слова исторгли из груди Планше глубокий вздох.
   Отведав легкий наживы, Планше не захотел остановиться в своих желани-
ях, но при всей своей алчности он обладал добрым сердцем и искренне  лю-
бил даАртаньяна. Поэтому он не мог удержаться от бесконечных  советов  и
напутствий. Ему очень хотелось овладеть хоть частицей тайны,  окружавшей
новое предприятие его бывшего господина. Но все пущенные им в ход уловки
и хитрости не привели ни к чему: даАртаньян оставался непроницаем.
   Так прошел вечер. После ужина даАртаньян занялся укладкой  своих  ве-
щей, потом пошел в конюшню, потрепал до шее лошадь и осмотрел ее ноги  и
подковы; затем, пересчитав деньги, улегся в постель, задул лампу и через
пять минут спал таким крепким сном, каким спят р двадцать лет, сном  че-
ловека, не знающего ни забот, ни угрызений совести.
   Наступило утро. С первыми лучами солнца даАртаньян был уже на  ногах.
Взяв под мышку свой дорожный мешок, он тихо  спустился  с  лестницы  под
звуки громкого храпа, несшегося из всех углов  дома.  Оседлав  лошадь  и
закрыв ворота конюшни и двери лавки, он рысцой пустился в далекий путь -
в Бретань.
   Прежде всего он направился к дому Фуке и бросил  в  почтовый  ящик  у
подъезда злополучный ордер, вырванный им накануне из цепких пальцев  ин-
тенданта. В конверте, адресованном на имя Фуке, никто не мог заподозрить
этого ордера, даже проницательный Планше, ДаАртаньян вернул  этот  доку-
мент Фуке, не скомпрометировав себя и раз навсегда избавившись от всяких
упреков.
   Сделав это, он сказал самому себе:
   "Ну, а теперь будем полной грудью вдыхать утренний воздух: он несет с
собой здоровье и беззаботность, И постараемся быть похитрее в  расчетах.
Пора выработать план кампании. Но прежде следует представить себе непри-
ятельских полководцев, с которыми нам придется иметь дело.
   Из них на первом месте стоит Фуке. Что же такое  господин  Фуке?  Это
красивый мужчина, которого очень любят женщины, прославляют  все  поэты,
большой умница, которого ненавидят глупцы.
   Я не женщина, не поэт и не глупец, поэтому не питаю ни любви, ни  не-
нависти к суперинтенданту и, следовательно, нахожусь в  таком  же  точно
положении, в каком был маршал Тюренн перед битвой с испанцами. Он не пи-
тал к ним ненависти, однако же задал им славную трепку.
   Теперь, чего хочет король? Это не мое дело. А чего хочет Кольбер?  О,
Кольбер хочет именно того, чего не хочет Фуке. Чего же хочет  Фуке?  Это
очень важно знать. Он хочет того же, что и король".
   Закончив этот монолог, даАртаньян расхохотался и взмахнул хлыстом. Он
был уже далеко от города и ехал по большой дороге, вспугивая сидевших на
изгородях птиц и прислушиваясь к звону золота в своей кожаной сумке.
   Надо признаться, что всякий раз, когда даАртаньян попадал в  подобную
переделку, чувствительность не была его главным пороком.
   - Гм, - произнес он, - кажется, эта экспедиция не из опасных,  и  мое
путешествие можно будет сравнить с той пьесой, которую водил меня  смот-
реть в Лондоне Монк; помнится, она называлась "Много шуму из ничего".


   XVIII
   ПУТЕШЕСТВИЕ

   Быть может, в пятидесятый раз с  начала  нашего  повествования  даАр-
таньян, этот человек с железным сердцем и стальными  мускулами,  покидал
дом, друзей и все, что имел,  и  пускался  искать  счастья  или  смерти.
Смерть постоянно отступала перед ним, как бы  страшась  его,  а  счастье
или, вернее, богатство всего лишь месяц тому назад заключило с ним проч-
ный союз.
   Хотя даАртаньян не был великим философом, вроде Сократа или  Эпикура,
но он обладал большим умом, будучи умудрен немалым жизненным опытом.
   В течение первых тридцати пяти лет своей  жизни  наш  гасконец  питал
презрение к богатству и долго считал презрение к нему первым  и  главным
пунктом кодекса храбрости. Храбр тот, у кого ничего нет.  Ничего  нет  у
того, кто презирает богатство. Следуя этому принципу,  д'Артаньян,  став
богатым, должен был спросить себя, сохранил ли он храбрость.
   Для всякого другого эпизод, разыгравшийся на Гревской  площади,  был,
бы достаточным ответом. Большинство людей вполне  бы  им  удовольствова-
лось; но даАртаньян был достаточно мужествен, чтобы спросить себя чисто-
сердечно, храбрый ли он человек. Сначала он было решил: "Кажется, я дос-
таточно ловко и добросовестно поработал шпагой на Гревской площади, что-
бы иметь право не сомневаться в своей храбрости".
   Но тут же он возразил себе:
   "Полно, капитан, это не ответ. Я был храбр потому, что  хотели  сжечь
мой дом, и можно поставить тысячу против одного, что если бы бунтарям не
пришла в голову эта злополучная мысль, их план удался бы. Во всяком слу-
чае, не я бы помешал его осуществлению.
   Какие же опасности могут угрожать мне теперь?
   В Бретани у меня нет дома, который можно было бы сжечь, нет и  сокро-
вищ, которые можно было бы похитить.
   Да, но у меня есть шкура. Драгоценная шкура д'Артаньяна, которая  мне
дороже всех домов и всех сокровищ на свете. Я ценю ее  так  потому,  что
она служит оболочкой для тела, скрывающего пылкое  сердце,  которое  ра-
достно бьется и, значит, довольно жизнью.
   Да, мне хочется жить, и, по правде сказать, моя жизнь  стала  гораздо
лучше, полнее с тех пор, как я разбогател. Кто говорил, что деньги  пор-
тят жизнь? Ничего подобного, клянусь честью: мне кажется даже,  что  те-
перь я поглощаю вдвое больше воздуха и  солнечного  тепла,  чем  раньше.
Черт возьми! Что со мной сталось бы, если бы я удвоил свое  состояние  и
если бы вместо этого хлыста в моей руке очутился маршальский  жезл?  Да,
для меня, кажется, не хватило бы тогда всего воздуха и всего  солнечного
тепла!
   А разве это так неосуществимо? Разве король не мог  бы  сделать  меня
герцогом и маршалом, как его отец, Людовик Тринадцатый, сделал  герцогом
и коннетаблем Альбера де Люиня? Разве я не так же храбр, да и притом еще
гораздо умнее, чем этот дурак из Витри?
   Ах, моим успехам помешает то, что я слишком умен.
   Но, к счастью, если на свете есть справедливость, судьба должна  меня
еще вознаградить. Она у меня в долгу за  все,  что  я  сделал  для  Анны
Австрийской, и обязана возместить мне все то, чего Анна  Австрийская  не
сделала для меня.
   Теперь я в ладах  с  королем  -  королем,  который  как  будто  хочет
царствовать. Да утвердит его бог в этом счастливом намерении! Ведь  если
он станет царствовать, то будет нуждаться во  мне,  а  если  будет  нуж-
даться, то поневоле сдержит свое обещание..."
   "А теперь займемся сердцем... Ах, несчастный, - прошептал  даАртаньян
с горькой усмешкой. - Ты воображал, что не имеешь сердца?  А  оно  есть,
неудачный ты царедворец, да еще и очень непокорное!
   Оно громко говорит в пользу Фуке. А между тем кто такой Фуке в  срав-
нении с королем? Заговорщик, который даже не старается скрыть своих  за-
мыслов. И какое прекрасное оружие дал он мне против себя! Но  его  ум  и
любезность вложили это оружие в ножны. Вооруженный  мятеж...  Ведь  Фуке
устроил вооруженный мятеж... Король лишь смутно подозревает Фуке в  глу-
хом возмущении, но я-то знаю и могу доказать, что Фуке виновен в  проли-
тии крови подданных короля.
   Да, я знаю это и молчу. А глупое сердце требует еще чего-то  в  ответ
на его любезность, в благодарность за выдачу  авансом  пятнадцати  тысяч
ливров, за подаренный перстень в тысячу пистолей, за улыбку,  в  которой
было столько же горечи, сколько благосклонности.  И  вот  я  спасаю  ему
жизнь..."
   "Ну, теперь, я надеюсь, - продолжал рассуждать д'Артаньян, - мое глу-
пое сердце может успокоиться и считать, что поквиталось с господином Фу-
ке.
   Отныне король - мое солнце, и, раз с господином Фуке сердце мое  пок-
виталось, горе тому, кто осмелится заслонить это солнце... Итак, вперед,
за его величество короля Людовика Четырнадцатого!"
   Окончив размышления, даАртаньян пустил вскачь лошадь, которая плелась
шажком, пока он был погружен в свои думы.
   Хотя Зефир был прекрасным конем, однако он всетаки не мог бежать  без
остановки. На другой день после отъезда из Парижа даАртаньян оставил его
в Шартре, у своего приятеля, содержателя гостиницы, и  расстояние  между
Шартром и Шатобрианом проехал на почтовых лошадях.
   Последний город был настолько отдален от берега, что никто не мог до-
гадаться, едет даАртаньян к морю или нет, и в то же время настолько  от-
дален от Парижа, что никто не мог заподозрить в даАртаньяне посланца его
величества Людовика XIV.
   В Шатобриане даАртаньян отказался от услуг почты и купил себе лошадь,
такую жалкую на вид, что сесть на нее всякий офицер счел бы для себя по-
зором. За исключением масти, эта лошадь  сильно  напоминала  д'Артаньяну
того знаменитого оранжевого коня, с которым он, вернее,  на  котором  он
вступил в свет. Впрочем, на нее сел уже не даАртаньян, а простой горожа-
нин в кафтане серо-стального цвета и коричневых штанах -  нечто  среднее
между светским и духовным лицом; сходство с последним усиливала  большая
черная шляпа, надетая поверх потертой бархатной скуфейки. ДаАртаньян был
без шпаги, только с толстой палкой на шнуре, висевшей на руке; под  пла-
щом, на всякий случай, он спрятал хороший кинжал длиною в десять дюймов.
   Новая лошадь, купленная в Шатобриане, довершила  перерождение.  ДаАр-
таньян назвал ее Хорьком.
   - Уж если я Зефира заменил Хорьком, - сказал себе даАртаньян,  -  мне
следует изменить и  собственное  имя.  Из  даАртаньяна  я  стану  просто
Аньяном: это имя больше подходит к моему серому платью, круглой шляпе  и
потертой скуфейке.
   ДаАртаньян пустился в путь на  Хорьке,  пробегавшем  резвой  иноходью
добрых двенадцать лье в день благодаря своим сильным и тонким ногам, ко-
торые разглядел под густой шерстью опытный глаз даАртаньяна.
   Дорогой наш путник изучал холодный, неприветливый край,  по  которому
он проезжал, придумывая благовидный предлог, чтобы попасть на Бель-Иль и
осмотреть там все, не возбуждая подозрений.
   По мере приближения к Бель-Илю даАртаньян все более убеждался в труд-
ности возложенного на него поручения.
   В Бретани, в этом отдаленном старом герцогстве, которое в те  времена
не было - да и теперь еще не стало - французским, народ  не  знал  фран-
цузского короля; больше того - не хотел его знать. Из  политики  простые
люди усвоили одно-единственное: прежних герцогов не стало, и вместо  них
неограниченно царили местные сеньоры. Над сеньорами - бог, которого  ни-
когда не забывали в Бретани. Из всех сеньоров, владельцев замков и коло-
колен, самым могущественным, богатым, а главное - популярным, был  Фуке,
владелец Бель-Иля.
   Даже здесь, поблизости, таинственный остров был окружен легендами. Не
каждый мог туда проникнуть. Остров, в шесть лье длиною и в  шесть  шири-
ною, был ленным владением, долго внушавшим народу почтение,  потому  что
он был связан с именем де Реца, которое наводило здесь страх.
   Уединенное положение Бель-Иля на расстоянии шести лье от французского
берега делало его совершенно независимым, подобно тем величественным ко-
раблям, которые, пренебрегая гаванями, смело бросают якорь среди океана.
   ДаАртаньян разузнал все это, ничем не выдавая  своего  удивления.  Он
узнал также, что  самые  точные  сведения  о  Бель-Иле  можно  добыть  в
Рош-Бернаре, довольно крупном городе, расположенном в устье Вилены.  Мо-
жет быть, оттуда ему удастся пробраться в Бель-Иль, а не то  он  проедет
через солончаки в Геранд или Круазик и подождет там удобного случая  пе-
реправиться на Бель-Иль. После отъезда из Шатобриана ДаАртаньян  убедил-
ся, что для Хорька не было ничего невозможного, когда им управлял Аньян.