у, который может доставить добычу, и твердом - по  от-
ношению к тем собакам, которые могли бы оспаривать у него этот столь ла-
комый кусок.
   Под мышкой у Ванеля была папка больших размеров; он положил ее на бю-
ро, около которого сидел Кольбер.
   - Здравствуйте, господин Ванель, - сказал Кольбер, отрываясь от своих
дум.
   - Здравствуйте, монсеньер, - непринужденно ответил Ванель.
   - Надо говорить "сударь", - мягко поправил Кольбер.
   - Обращаясь к министрам, говорят "монсеньер", -  невозмутимо  заметил
Ванель. - Вы - министр!
   - Пока еще нет!
   - Я называю вас  монсеньером.  Впрочем,  вы  мой  начальник,  вы  мой
сеньор, чего ж больше! Если вам не нравится, чтобы я величал  вас  таким
образом в присутствии посторонних, позвольте  называть  вас  монсеньером
наедине.
   Кольбер поднял голову на высоту лампы и прочел или попытался прочесть
на лице Ванеля, насколько искренним было это выражение  преданности.  Но
советник умел выдержать любой взгляд, даже если этот взгляд был взглядом
министра.
   Кольбер вздохнул. Он не увидел на лице Ванеля  ничего  определенного;
быть может, Ванель и честен. Кольбер подумал о том,  что  этот  человек,
подчиняясь ему по службе, в действительности держит его в своей  власти,
ибо г-жа Ванель - его, Кольбера, любовница. И пока он сочувственно думал
об участи этого человека, Ванель бесстрастно вынул из  кармана  надушен-
ное, запечатанное испанским воском письмо и протянул его интенданту.
   - Что это, Ванель?
   - Письмо от жены, монсеньер.
   Кольбер закашлялся. Он взял письмо, распечатал его,  прочел  и  сунул
себе в карман, в то время как Ванель невозмутимо листал свои протоколы.
   - Ванель, - сказал внезапно патрон своему подчиненному, - вы, как ка-
жется, не боитесь "работы?
   - Да, монсеньер.
   - Двенадцать часов ежедневно не приводят вас в ужас?
   - Я работаю пятнадцать часов.
   - Непостижимо. Парламентские обязанности отнимают не больше трех  ча-
сов в сутки.
   - О, я веду счетные книги одного моего друга, дела которого находятся
на моем попечении; кроме того, в свободное время я изучаю  древнееврейс-
кий язык.
   - Вас очень высоко ценят в парламенте, не так ли, Ванель?
   - Полагаю, что да, монсеньер.
   - Вам не следует засиживаться на месте советника.
   - Что же надлежит сделать для этого?
   - Купить должность.
   - Какую?
   - Что-нибудь позначительней. Скромные притязания удовлетворить  труд-
нее всего.
   - Наполнять скромные кошельки тоже ведь дело нелегкое.
   - Ну, и какая все-таки должность прельщает вас?
   - По правде сказать, я не вижу ни одной, которая была бы мне по  кар-
ману.
   - Есть хорошая должность. Но надо быть королем, чтобы купить  ее  без
денежных затруднений, а королю, пожалуй, не  придет  в  голову  покупать
должность генерального прокурора.
   Услышав эти слова, Ванель  поднял  на  Кольбера  смиренный  невырази-
тельный взгляд.
   Кольбер так и не смог понять, разгадал  ли  Ванель  его  замыслы  или
просто откликнулся на произнесенные им слова.
   - О какой должности генерального прокурора парламента вы,  монсеньер,
говорите? - спросил Ванель. - Я знаю лишь должность господина Фуке.
   - О ней-то я и говорю, мой милый советник.
   - У вас недурной вкус, монсеньер; но товар может быть куплен только в
том случае, если он продается.
   - Думаю, господин Ванель, что эта должность в скором времени поступит
в продажу.
   - Поступит в продажу!  Должность  генерального  прокурора,  должность
господина Фуке?
   - Об этом усиленно поговаривают.
   - Должность, которая делает его неуязвимым, поступит в продажу? О, о!
   И Ванель засмеялся.
   - Может быть, эта должность пугает вас? - сурово произнес Кольбер.
   - Пугает? Нисколько.
   - Или вы не хотите ее?
   - Монсеньер, вы потешаетесь надо мной, - ответил Ванель. - Какому со-
ветнику парламента не хотелось бы превратиться в генерального прокурора?
   - В таком случае, господин Ванель... раз я утверждаю,  что  должность
поступит в продажу...
   - Вы утверждаете, монсеньер?
   - Об этом многие говорят.
   - Повторяю, это немыслимо: никто не  бросит  щита,  оберегающего  его
честь, состояние, наконец, жизнь.
   - Бывают порой сумасшедшие, которые мнят себя в безопасности от  уда-
ров судьбы, господин Ванель.
   - Да, монсеньер, бывают; но подобные сумасшедшие не  совершают  своих
безумств в пользу бедных Ванелей, прозябающих в этом мире.
   - Почему?
   - Потому что Ванели бедны.
   - Должность господина Фуке и впрямь стоит дорого. Что бы вы отдали за
нее, господин Ванель?
   - Все, что у меня есть, монсеньер.
   - Сколько же?
   - От трехсот до четырехсот тысяч ливров.
   - А цена этой должности?
   - Самое малое полтора миллиона. Я знаю людей, которые предлагали мил-
лион семьсот тысяч и все же не могли соблазнить господина Фуке. Но  если
бы даже случилось, что господин Фуке захочет продать свою должность, че-
му я не верю, несмотря на то, что мне говорили...
   - А, так и вам говорили! Кто же?
   - Господин де Гурвиль... господин Пелисон... так, мимоходом.
   - Ну, так если б господин Фуке захотел продать свою должность?..
   - Я все равно не мог бы купить ее, ибо господин суперинтендант продал
бы ее лишь за наличные, а кто может сразу выложить на стол полтора  мил-
лиона?
   Тут Кольбер остановил советника выразительным жестом. Он снова  заду-
мался.
   Наблюдая работу мысли на лице своего господина и видя его настойчивое
желание продолжать разговор о том же предмете, Ванель терпеливо дожидал-
ся решения, не смея подсказать его интенданту.
   - Объясните мне хорошенько, - сказал наконец Кольбер, - какие  приви-
легии связаны с должностью генерального прокурора.
   - Право обвинения всякого французского подданного, если он  не  принц
крови; право аннулирования всякого обвинения, направленного против любо-
го француза, кроме короля и принцев королевского дома. Генеральный  про-
курор - правая рука короля, карающая виновных; впрочем, та же рука может
служить королю и для того, чтобы погасить факел правосудия и законности.
Таким образом, господин Фуке в состоянии выказать неповиновение  королю,
подняв против него парламент; вот почему король,  несмотря  ни  на  что,
постарается ладить с господином Фуке, ибо его величество, конечно, захо-
чет, чтобы его указы вступали в законную силу без возражений парламента.
Генеральный прокурор может быть и очень полезным, и очень опасным оруди-
ем.
   - Хотите быть генеральным  прокурором,  Ванель?  -  внезапно  спросил
Кольбер, смягчая голос и взгляд.
   - Я? - воскликнул Ванель. - Но я уже имел честь  докладывать,  что  у
меня для этого не хватает миллиона ста тысяч ливров.
   - Вы возьмете их в долг у ваших друзей.
   - У меня нет друзей богаче меня.
   - Вы - честный человек!
   - О, если б все думали так же, как монсеньер!
   - Достаточно, что так думаю я. И в случае надобности я готов отвечать
за вас.
   - Берегитесь, монсеньер! Знаете ли вы поговорку?
   - Какую?
   - Кто отвечает, тому и платить.
   - До этого не дойдет.
   Ванель встал, взволнованный предложением,  так  неожиданно  сделанным
ему человеком, слова которого воспринимались всерьез даже самыми  легко-
мысленными людьми.
   - Не потешайтесь надо мной, монсеньер, - сказал он.
   - Давайте поспешим с этим делом, Ванель. Вы  говорите,  что  господин
Гурвиль разговаривал с вами о должности господина Фуке?
   - Да, и Пелисон также.
   - Официально или только официозно?
   - Вот их слова: "Члены парламента богаты и честолюбивы,  им  надлежит
сложиться и предложить два или три миллиона господину Фуке, своему  пок-
ровителю, своему светочу".
   - Что же вы сказали на это?
   - Я сказал, что в случае нужды возьму свою долю в размере десяти  ты-
сяч ливров.
   - А, значит, и вы обожаете господина Фуке! - воскликнул Кольбер, бро-
сив на Ванеля взгляд, полный ненависти.
   - Нисколько. Но господин Фуке заянимает пост нашего генерального про-
курора; он влез в долги, он идет ко дну, мы должны спасти честь корпора-
ции.
   - Так вот почему, пока Фуке при  своей  должности,  ему  нечего  опа-
саться.
   - Сверх того, - продолжал Ванель, - господин Гурвиль  добавил:  "При-
нять милостыню господину Фуке унизительно, и он от нее, несомненно,  от-
кажется; пусть же парламент сложится и, соблюдая благопристойность,  ку-
пит должность своего генерального прокурора;  тогда  все  обойдется  как
следует: честь корпорации останется незапятнанной, и вместе с тем  будет
пощажена гордость господина Фуке".
   - Да, это действительно выход.
   - Я рассудил совершенно так же, как вы, монсеньер.
   - Так вот, господин Ванель: вы сейчас же отправитесь к господину  Пе-
лисону или к господину Гурвилю; знаете ли вы еще кого-нибудь  из  друзей
господина Фуке?
   - Я хорошо знаком с господином де Лафонтеном.
   - С тем... стихотворцем?
   - Да, с ним; когда мы были в добрых отношениях с господином Фуке,  он
сочинял стихи, воспевающие мою жену.
   - Обратитесь к нему, чтобы он устроил вам встречу с суперинтендантом.
   - Охотно. Но как же с деньгами?
   - В указанный день и час деньги будут в вашем распоряжении;  на  этот
счет можете быть спокойны.
   - Монсеньер, сколь великая щедрость! Вы затмеваете короля. Вы превос-
ходите господина Фуке!
   - Одну минуту... не будем злоупотреблять словами, Ванель. Я  вам  от-
нюдь не дарю миллиона четырехсот тысяч ливров; у меня есть дети.
   - О сударь, вы мне их ссужаете - и этого более чем достаточно.
   - Да, я их ссужаю.
   - Назначайте любые проценты, любые гарантия, монсеньер,  я  готов  ко
всему, что бы вы ни потребовали, я буду повторять еще и еще, что вы пре-
восходите в щедрости королей и господина Фуке. Ваши условия?
   - Вы погасите долг в течение восьми лет.
   - Очень хорошо.
   - Вы даете мне закладную на самую должность.
   - Превосходно. Это все?
   - Подождите. Я оставляю за собой право перекупить  у  вас  эту  долж-
ность, уплатив вам на сто пятьдесят тысяч ливров больше, чем то, что  вы
заплатите за нее, если в отправлении этой должности вы не  будете  руко-
водствоваться интересами короля и моими предначертаниями.
   - А! - произнес, слегка волнуясь, Ванель.
   - Разве в моих условиях есть что-нибудь, что вам не нравится?  -  хо-
лодно спросил Ванеля Кольбер.
   - Нет, нет, - живо ответил Ванель.
   - В таком случае мы подпишем договор, когда вы того пожелаете. Бегите
же к друзьям господина Фуке.
   - Лечу...
   - И добейтесь свидания с суперинтендантом.
   - Хорошо, монсеньер.
   - Будьте уступчивы.
   - Да.
   - И как только сговоритесь...
   - Я потороплюсь заставить его Подписать соглашение.
   - Никоим образом не делайте этого!.. Ни в коем случае  не  заикайтесь
ни о подписи, говоря с господином Фуке, ни о неустойке в случае  наруше-
ния им договора, ни даже о честном слове, слышите? Или вы все погубите!
   - Как же быть, монсеньер? Все это не так просто.
   - Постарайтесь только, чтобы господин Фуке заключил  с  вами  сделку.
Идите!


   III
   У ВДОВСТВУЮЩЕЙ КОРОЛЕВЫ

   Вдовствующая королева пребывала у себя в спальне в королевском дворце
с г-жой де Мотвиль и сеньорой Моленой. Король, которого прождали до  ве-
чера, так и не показался. Королева в нетерпении несколько  раз  посылала
узнать, не возвратился ли он. Все предвещало грозу. Придворные  кавалеры
и дамы избегали встречаться в приемных и коридорах, дабы не говорить  на
опасные темы.
   Принц, брат короля, еще утром отправился с королем на охоту. Принцес-
са, дуясь на всех, сидела у себя. Вдовствующая королева, прочитав по-ла-
тыни молитву, разговаривала со своими двумя приближенными на чистом кас-
тильском наречии; речь шла о семейных делах. Г-жа де Мотвиль,  прекрасно
понимавшая испанский язык, отвечала ей по-французски.
   После того как три собеседницы, в безупречно учтивой форме и  пользу-
ясь недомолвками, высказались в том смысле, что поведение короля убивает
королеву, его супругу, королеву-мать и всю остальную родню;  после  того
как в изысканных выражениях на голову мадемуазель де Лавальер были обру-
шены всяческие проклятия, королевамать увенчала эти жалобы и укоры  сло-
вами, отвечавшими ее характеру и образу мыслей.
   - Estos hijos! - сказала она, обращаясь к Молене. Эти слова означали:
"Ах, эти дети!"
   Эти слова в устах матери полны глубокого смысла; в устах королевы Ан-
ны Австрийской, хранившей в глубине своей скорбной души столь  невероят-
ные тайны, - слова эти были просто ужасны.
   - Да, - отвечала Молена, - эти дети! Дети, которым всякая мать отдает
себя без остатка.
   - И ради которых, - продолжила королева, -  мать  пожертвовала  реши-
тельно всем...
   Королева не докончила фразы. Она бросила взгляд на портрет  бледного,
без кровинки в лице, Людовика XIII, изображенного во весь рост, и ей по-
чудилось, будто в тусклых глазах ее супруга снова появляется блеск и его
нарисованные на холсте ноздри начинают раздуваться от гнева. Он не гово-
рил, он грозил. После слов королевы надолго воцарилось молчание.  Молена
принялась рыться в корзине с кружевами и лентами. Г-жа де Мотвиль, пора-
женная этой молнией взаимопонимания, одновременно мелькнувшей  в  глазах
королевы и ее давней наперсницы, опустила взор и,  стараясь  не  видеть,
вся обратилась в слух. Она услышала лишь многозначительное "гм", которое
пробормотала дуэнья, эта воплощенная осторожность.  Она  уловила  вздох,
вырвавшийся из груди королевы. Г-жа де Мотвиль тотчас же подняла  голову
и спросила:
   - Вы страдаете, ваше величество?
   - Нет, Мотвиль; но почему тебе пришло в голову обратиться  ко  мне  с
этим вопросом?
   - Ваше величество застонали.
   - Ты, пожалуй, права; мне немножко не по себе.
   - Господин Вало тут поблизости;  он,  кажется,  у  принцессы:  у  нее
расстроены нервы.
   - И это болезнь! Господин Вало напрасно посещает принцессу; ее  исце-
лил бы совсем, совсем иной врач.
   Госпожа де Мотвиль еще раз удивленно взглянула на королеву.
   - Иной врач? - переспросила она. - Но кто же?
   - Труд, Мотвиль, труд... Ах, уж если кто и впрямь болен, так это  моя
бедная дочь - королева.
   - И вы также, ваше величество.
   - Сегодня мне немного легче.
   - Не доверяйтесь своему самочувствию, ваше величество.
   И, словно в подтверждение этих слов г-жи де Мотвиль, острая боль ужа-
лила королеву в самое сердце: она побледнела и откинулась в кресле,  те-
ряя сознание.
   - Мои капли! - воскликнула она.
   - Сейчас, сейчас! - сказала Молена и, нисколько не ускоряя  движений,
подошла к шкафчику из черепахи золотисто-желтого цвета, вынула  из  него
большой хрустальный флакон и, открыв его, подала королеве.
   Королева поднесла его к носу, несколько раз жадно понюхала и  прошеп-
тала:
   - Вот так и убьет меня господь бог. Да будет его святая воля!
   - От боли не умирают, - возразила Мочена,  ставя  флакон  на  прежнее
место.
   - Вашему величеству лучше? - спросила г-жа де Мотвиль.
   - Да, теперь лучше.
   И королева приложила палец к губам, чтобы ее любимица  не  проговори-
лась о только что виденном.
   - Странно, - сказала после некоторого молчания г-жа де Мотвиль.
   - Что же странно? - произнесла королева.
   - Помнит ли ваше величество день, когда эта боль впервые появилась  у
вас?
   - Я помню лишь то, что это был грустный день, Мотвиль.
   - Этот день не всегда был для вашего величества грустным.
   - Почему?
   - Потому что двадцать три года назад, и притом в тот же час,  родился
царствующий ныне король, прославленный сын вашего величества.
   Королева вскрикнула, закрыла лицо руками и на несколько секунд погру-
зилась в раздумье. Было ли то воспоминание,  дли  размышление,  или  еще
один приступ боли?
   Молена кинула на г-жу де Мотвиль почти что свирепый взгляд,  до  того
он был похож на упрек. И достойная женщина, ничего не  доняв,  собралась
было для успокоения своей совести обратиться к ней за разъяснениями, как
вдруг Анна Австрийская, внезапно поднявшись с кресла, сказала:
   - Пятое сентября! Да, эта боль появилась пятого сентября. Великая ра-
дость в один день, великая печаль - в другой. Великая печаль, - добавила
она совсем тихо, - искупление за великую радость.
   И с этого момента Анна Австрийская, как бы исчерпав всю свою память и
разум, снова замолчала, глаза у нее потухли, мысли рассеялись и руки по-
висли.
   - Нужно ложиться в постель, - сказала Молена.
   - Сейчас, Молена.
   - Оставим ее величество, - упорствовала испанка.
   Госпожа де Мотвиль встала. Блестящие и крупные, похожие  на  детские,
слезы медленно катились по бледным щекам королевы. Молена, заметив  это,
пристально посмотрела на Анну Австрийскую  своим  упорным  настороженным
взглядом.
   - Да, да, - промолвила королева. - Оставьте нас; идите, Мотвиль.
   Слово нас неприятно прозвучало в ушах французской любимицы. Оно озна-
чало, что после ее ухода последует обмен воспоминаниями и  тайнами.  Оно
означало, что беседа вступает в свою  наиболее  интересную  фазу  и  что
третье лицо - а именно она, Мотвиль, - лишнее.
   - Чтобы помочь вашему величеству, достаточно ли одной Молены? - спро-
сила француженка.
   - Да, - сказала испанка.
   Госпожа де Мотвиль поклонилась. Вдруг старая  горничная,  одетая  так
же, как одевались при испанском дворе в 1620 году,  откинув  портьеру  и
видя королеву в слезах, г-жу де Мотвиль, искусно отступающую под  натис-
ком дипломатических уловок Молены и эту последнюю в разгаре ее  диплома-
тии, без стеснения направилась к королеве и радостно прокричала:
   - Лекарство, лекарство!
   - Какое лекарство, Чика? - перебила ее Анна Австрийская.
   - Лекарство, чтобы вылечить ваше величество от болезни.
   - Кто же доставил его? - живо спросила г-жа де  Мотвиль.  -  Господин
Вало?
   - Нет, дама из Фландрии.
   - Дама из Фландрии? Кто она? Испанка? - поверну -  лась  к  горничной
королева.
   - Не знаю.
   - А кем она прислана?
   - Господином Кольбером.
   - Как зовут эту даму?
   - Она не сказала.
   - Ее положение в обществе?
   - На это ответит она сама.
   - Ее лицо?
   - Она в маске.
   - Взгляни-ка, Молена! - воскликнула королева.
   - Это бесполезно, - ответил из-за портьеры решительный и вместе с тем
нежный голос, который заставил вздрогнуть королеву и ее дам.
   В то же мгновение, раздвигая занавес, появилась женщина  в  маске.  И
прежде чем королева успела вымолвить хоть одно слово, незнакомка  прого-
ворила:
   - Я монахиня из брюттского монастыря, и я действительно принесла  ле-
карство, которое должно излечить ваше величество.
   Все молчали. Бегинка замерла в неподвижности.
   - Продолжайте, - обратилась к ней королева.
   - Когда мы останемся наедине, - сказала бегинка.
   Анна Австрийская взглянула на своих  компаньонок,  и  они  удалились.
Тогда бегинка сделала три шага по направлению к королеве  и  почтительно
склонилась пред нею.
   Королева недоверчиво рассматривала монахиню, которая, в свою очередь,
упорно смотрела на королеву; ее глаза блестели в прорези маски.
   -  Королева  Франции,  должно  быть,  очень  больна,  -  начала  Анна
Австрийская, - раз даже бегинки из Брюгге знают, что она нуждается в ле-
чении.
   - Слава богу, ваше величество не безнадежно больны.
   - Все же как вы узнали, что я больна?
   - Ваше величество располагаете друзьями во Фландрии.
   - И эти друзья направили вас ко мне?
   - Да, ваше величество.
   - Назовите их имена.
   - Невозможно и бесполезно, поскольку память вашего величества все еще
не пробуждена вашим сердцем.
   Анна Австрийская подняла голову; она силилась проникнуть  под  покров
маски и разгадать таинственность этих слов, дабы открыть имя той,  кото-
рая говорила с такою непринужденностью. Потом, вдруг устав от своего лю-
бопытства, оскорбительного для ее обычного высокомерия, она строго заме-
тила:
   - Сударыня, вы, вероятно, не знаете, что с  царствующими  особами  не
говорят в маске?
   - Соблаговолите извинить меня, ваше величество, -  смиренно  ответила
бегинка.