описывали. Принц, мой брат, - красивый, бледный брюнет;  он
не любит свою жену, Генриетту, ту,  которую  я,  Людовик  Четырнадцатый,
немного любил, в которую и сейчас еще немного влюблен, хотя она и заста-
вила меня лить горькие слезы в тот день, когда хотела прогнать  от  себя
мадемуазель Лавальер.
   - Глаз этой последней, мой принц, вам придется остерегаться, - сказал
Арамис. - Лавальер искренне любит ныне царствующего монарха.  А  любящую
женщину обмануть нелегко.
   - Она белокурая, у нее голубые глаза, нежность  которых  поможет  мне
узнать ее душу. Она чуть-чуть прихрамывает, ежедневно пишет мне  письма,
на которые я заставляю отвечать господина де Сент-Эньяна.
   - А вы хорошо его знаете?
   - Так, как если бы видел собственными глазами. Последние стихи, кото-
рые он написал для меня, я знаю не хуже тех, что сочинил им в ответ.
   - Отлично. Знаете ли вы ваших министров?
   - У Кольбера лицо некрасивое, хмурое, но вместе с тем умное; лоб  за-
рос волосами; большая тяжелая голова. Смертельный враг господина Фуке.
   - О Кольбере можно не говорить.
   - Конечно, ведь вы попросите, надо полагать, отправить его  в  изгна-
ние, разве не так?
   Восхищенный Арамис удовольствовался тем, что воскликнул:
   - Вы действительно будете великим монархом, мой принц.
   - Вы видите, - улыбнулся принц, - я знаю мой урок как полагается и  с
помощью божьей, а также вашею справлюсь со всем.
   - Есть еще одна пара глаз, которых  вам  придется  остерегаться,  мой
принц.
   - Да, глаз господина даАртаньяна, капитана мушкетеров и вашего друга?
   - Моего друга, должен признаться.
   - Того, кто сопровождал Лавальер в Шайо; доставил  в  сундуке  королю
Карлу Второму Монка и так хорошо служил моей матери. Корона Франции обя-
зана ему столь многим, что, в сущности, обязана всем. А  его  ссылки  вы
также будете добиваться?
   - Никогда, мой принц. Такому человеку, как д'Артаньян,  когда  придет
время, я сам расскажу обо всем происшедшем. Но пока  его  нужно  остере-
гаться, потому что, если он выследит нас раньше, чем мы сами ему  откро-
емся, и вы и я будем схвачены и убиты. Он - человек дела.
   - Приму во внимание. Теперь давайте поговорим о господине Фуке.  Что,
по-вашему, я должен буду для него сделать?
   - Простите, быть может, вам кажется, что я недостаточно почтителен  к
вам, задавая все время вопросы?
   - Это ваша обязанность и пока, к тому же, ваше право.
   - Прежде чем перейти к господину Фуке, я должен напомнить вам еще обо
одном моем друге.
   - О господине дю Валлоне, Геркулесе Франции?  Что  до  него,  то  его
судьба обеспечена.
   - Нет, я хотел говорить не о нем.
   - Значит, о графе де Ла Фер?
   - И о его сыне, который стал сыном всех четверых.
   - А, об этом мальчике, который умирает от любви к Лавальер и у  кото-
рого так подло отнял ее мой брат! Будьте покойны, я сделаю так, что  она
вернется к нему. Скажите, господин д'Эрбле: легко ли забывается  оскорб-
ление от того, кого любишь? Прощают ли женщине,  которая  изменила?  Что
это, свойство французской души  или  закон,  заложенный  в  человеческом
сердце?
   - Человек, любящий так глубоко, как любит Рауль, кончает тем, что за-
бывает проступок своей возлюбленной, но что  до  Рауля,  то,  право,  не
знаю, забудет ли он.
   - Я позабочусь об этом. Вы только это и хотели  сказать  относительно
вашего друга?
   - Да.
   - Тогда перейдем к господину Фуке. Кем, по вашему мнению, нужно будет
его назначить?
   - Он был суперинтендантом, пусть в этой должности останется.
   - Хорошо! Но сейчас он первый министр.
   - Не совсем.
   - Столь несведущему и робкому королю, как я, крайне необходим  первый
министр.
   - Нужен ли будет вашему величеству друг?
   - Мой единственный друг - вы, и только вы.
   - У вас появятся впоследствии и другие, но столь же преданного, столь
же ревнующего о вашей славе среди них, полагаю, не будет.
   - Моим первым министром будете вы.
   - Но не сразу, мой принц. Это породило бы излишние толки  и  подозре-
ния.
   - Ришелье, первый министр Марии Медичи, моей бабки,  был  только  лю-
сонским епископом, подобно тому как вы - ваннский епископ. Впрочем, бла-
годаря покровительству королевы он вскоре стал кардиналом.
   - Будет лучше, - сказал, кланяясь, Арамис, - если я стану первым  ми-
нистром лишь после того, как вы сделаете меня кардиналом.
   - Вы будете им не позже чем через два месяца,  господин  д'Эрбле.  Но
этого мало, вы не оскорбите меня, если попросите больше, и огорчите, ог-
раничившись этим.
   - Я действительно надеюсь на большее, принц.
   - Скажите, скажите же!
   - Господин Фуке не долго будет у дел, он скоро состарится.  Он  любит
удовольствия, правда, совместимые с Возложенной на  него  работой,  пос-
кольку кое-что от своей Молодости он сохраняет в себе и поныне.  Но  эти
остатки ее При первом же горе или болезни, которые могут постигнуть гос-
подина Фуке, исчезнут бесследно. Мы избавим его, пожалуй, от горя, пото-
му что он человек с благородным сердцем и достойный во всех  отношениях,
но спасти его от болезни - здесь мы бессильны. Итак, давайте решим. Ког-
да вы уплатите долги господина Фуке и приведете в порядок  государствен-
ные финансы, Фуке останется королем, властвующим над своими  придворными
- поэтами и художниками. Мы сделаем его достаточно  богатым  для  этого.
Вот тогда, став первым министром при  вашем  королевском  величестве,  я
смогу подумать о ваших и о своих интересах.
   Молодой человек посмотрел в упор на своего собеседника.
   - Кардинал Ришелье, о котором мы говорили, - продолжал Арамис, -  до-
пустил непростительную ошибку, упорно управляя лишь одной  Францией.  На
одном троне он оставил двух королей, Людовика Тринадцатого и себя  само-
го, тогда как мог с гораздо большими удобствами  рассадить  их  на  двух
разных тронах.
   - На двух тронах? - задумчиво повторил молодой человек.
   - Подумайте, - спокойно продолжал Арамис, - кардинал, первый  министр
Франции, опирающийся на поддержку и милость  наихристианнейшего  короля;
кардинал, которому король, его господин, вручает  свои  сокровища,  свою
армию, свой совет, - такой кардинал был бы вдвойне неправ, применяя  все
эти возможности к одной только Франции. К тому же, мой принц, -  добавил
Арамис, смотря прямо в глаза Филиппу, - вы не будете таким королем,  ка-
ким был ваш покойный отец, изнеженным, вялым и утомленным. Вы будете ко-
ролем умным и предприимчивым. Ваших владений вам будет мало;  вам  будет
тесно со мной. А наша дружба не должна быть - я не  скажу  нарушена,  но
даже хоть в малой мере омрачена какойнибудь лелеемой одним из нас тайной
мыслью. Я подарю вам трон Франции - вы подарите мне престол святого Пет-
ра. Когда союзницей вашей честной, твердой  и  хорошо  вооруженной  руки
станет рука такого папы, каким буду я, то и Карл Пятый, которому принад-
лежало две трети мира, и Карл Великий, владевший всем  миром,  покажутся
ничтожными в сравнении с вами. У меня нет ни семейных связей,  ни  пред-
рассудков, я не стану толкать вас ни на преследование еретиков, - ни  на
династические войны, я скажу: "Вселенная наша; мне - души, вам -  тела".
И так как я умру прежде вас, вам останется к тому же мое наследство. Что
вы скажете о моем плане, принц?
   - Скажу, что я счастлив и горд хотя бы уже потому, что понял ваш  за-
мысел, господин д'Эрбле; вы будете кардиналом, и я  назначу  вас  первым
министром. Потом вы укажете мне, что нужно сделать,  чтобы  вас  выбрали
папой; и я это сделаю" Требуйте от меня каких угодно гарантий"
   - Это излишне. Все мои поступки будут направлены к вашей выгоде; я не
поднимусь ни на одну ступень выше, чтобы не поднять и вас вместе  с  со-
бою; я всегда буду достаточно далеко, чтобы не возбуждать вашей зависти,
и достаточно близко, чтобы блюсти ваши выгоды и беречь вашу дружбу.  Все
договоры в нашем мире непрочны и нарушаются, поскольку обычно они  имеют
в виду интересы лишь одной стороны. Ничего подобного между нами  не  бу-
дет, и мне не нужны никакие гарантии.
   - Итак... брат мой... исчезнет?
   - Да. Мы похитим его в кровати. Достаточно нажать пальцем,  и  пол  в
той комнате, которая отведена ему в Во,  опустится  в  люк.  Заснув  под
сенью короны, он проснется в тюрьме. С этого момента единственным  пове-
лителем будете вы, и стремлением всей вашей жизни будет стремление  сох-
ранить меня при своей особе.
   - Это правда! Вот моя рука, господин д'Эрбле.
   - Позвольте же мне, ваше величество, почтительно преклонить пред вами
колени. И в день, когда ваше чело украсит корона, мое же - тиара, мы об-
меняемся поцелуем.
   - Поцелуйте меня сейчас же, сегодня и будьте больше, чем просто вели-
кий, просто искусный, просто возвышенный гений:  будьте  добры  ко  мне,
будьте моим отцом.
   Арамис слушал его почти с нежностью. Ему показалось, что в сердце его
шевельнулось еще незнакомое ему чувство, но  это  впечатление,  впрочем,
вскоре пропало.
   "Его отцом! - подумал он. - Да, да, святым отцом!"
   Они снова  сели  в  карету,  которая  быстро  покатила  по  дороге  к
Во-ле-Виконт.


   XXXVIII
   ЗАМОК ВО-ЛЕ-ВИКОНТ

   Замок Во-ле-Виконт, расположенный в одном лье от Мелена, был построен
Фуке в 1653 году. Денег в то время во Франции почти не было. Все  погло-
тил Мазарини, и Фуке тратил уже остатки. Впрочем, у некоторых даже  сла-
бости - и те плодотворны, даже пороки - и те полезны, и Фуке, вложившему
в этот дворец миллионы, удалось привлечь к постройке его трех знаменитых
людей: архитектора Лево, планировщика парков Ленотра и декоратора  внут-
ренних помещений Лебрена"
   Если у замка Во есть какой-нибудь недостаток, который ему можно  пос-
тавить в упрек, то это его чрезмерная величавость и чрезмерная  роскошь.
Вплоть до наших дней сохранилась привычка исчислять  в  арканах  площадь
покрывающей его кровли, починка которой теперь, когда состояния мельчают
вместе с эпохой, - сущее разорение.
   Дом этот, строившийся для подданного, больше похож на дворец, чем  те
дворцы, которые Уолси, боясь вызвать ревность своего повелителя,  считал
себя вынужденным подносить ему в дар.
   Но если нужно было бы указать, в чем именно богатство и прелесть это-
го дворца особенно поразительны, если что-нибудь в нем можно предпочесть
великолепию его обширных покоев, роскоши позолоты, обилию картин и  ста-
туй, то это лишь парк, это только сады замка Во. Фонтаны, казавшиеся чу-
дом в 1653 году, остаются чудом и ныне; то же можно сказать и  о  каска-
дах, восхищавших всех королей и всех принцев Европы.
   Скюдери говорит об этом дворце, что для поливки его садов фуке  расч-
ленил реку на тысячу фонтанов и собрал тысячу фонтанов в потоки.
   Этот великолепный дворец был подготовлен к приему  монарха,  которого
называли самым великим королем во всем мире.  Друзья  Фуке  свезли  сюда
все, чем были богаты: кто своих актеров и декорации,  кто  художников  и
ваятелей, кто, наконец, поэтов, мастеров остро отточенного пера.
   Целая армия слуг, разбившись на группы, сновала по дворцам  и  обшир-
нейшим коридорам, тогда как Фуке, приехавший только утром,  спокойный  и
внимательный ко всему, обходил замок, отдавая последние распоряжения уп-
равляющим, уже закончившим свой осмотр.
   Было, как мы уже сказали, 15 августа. На плечи бронзовых и  мраморных
богов падали отвесные солнечные лучи. В чашах бассейнов нагревалась  во-
да, и зрели в садах великолепные персики, о которых пятьдесят лет спустя
с сожалением вспоминал великий король, говоря кому-то в Марли, где в са-
дах, обошедшихся Франции вдвое дороже, чем стоил фуке его замок  Во,  не
было порядочных сортов персиков:
   - Ах, вы не пробовали персиков господина Фуке, вы для  этого  слишком
молоды,
   О, память людская! О, фанфары молвы! О, слава мира сего! Тот, кто от-
лично знал себе цену, кому досталось в наследство все  достояние  Никола
фуке, кто взял у него Ленотра, а также Лебрена, кто послал  самого  Фуке
до конца дней его в государственную тюрьму, тот  вспомнил  лишь  персики
своего поверженного, забытого, задушенного врага! Тридцать миллионов бы-
ли брошены рукою Фуке в его бассейны, в литейные его скульпторов, в чер-
нильницы его поэтов, в папки его художников, и все же тщетными оказались
его надежды на память людскую. Но достаточно было великому  королю  уви-
деть румяный и сочный персик, чтобы воскресить в памяти  печальную  тень
последнего суперинтенданта Франции.
   Уверенный, что Арамис подготовился к встрече столь значительного чис-
ла приезжих, что он позаботился проверить охрану у всех ворот и дверей и
оборудовать необходимые помещения, Фуке занимался тем, что  предусматри-
валось программой празднества: Гурвиль показывал, где у него  будут  фе-
йерверк и иллюминация; Мольер повел его в театр; осмотрев часовню,  гос-
тиные, галереи, утомленный Фуке встретил, спускаясь по лестнице,  Арами-
са. Прелат знаком остановил его.
   Суперинтендант подошел к своему другу, и тот подвел  его  к  большой,
спешно заканчиваемой картине. Живописец Лебрен, весь в поту, испачканный
красками, усталый и вдохновенный, делал быстрой кистью последние  завер-
шающие мазки. Это был портрет короля в парадном костюме, том самом,  ко-
торый Персерен соблаговолил показать Арамису.
   Фуке остановился перед картиной; она, казалось, жила,  -  такой  све-
жестью и теплотой веяло от изображенной на ней  человеческой  плоти.  Он
рассмотрел портрет, оценил мастерство и, не находя, чем  можно  было  бы
вознаградить этот поистине геркулесов труд, обхватил руками шею художни-
ка и с чувством обнял его. Суперинтендант "испортил костюм стоимостью  в
тысячу пистолей, но влил бодрость в душу Лебрена.
   Это мгновение доставило художнику радость, но оно же повергло в  уны-
ние Персерена, сопровождавшего вместе с другими Фуке и восхищавшегося  в
картине больше всего костюмом, сшитым им для его  величества,  костюмом,
представлявшим, по его словам, произведение подлинного искусства, костю-
мом, равный которому можно было найти разве что в гардеробе г-на Фуке"
   Его сетования по поводу этого происшествия  были  прерваны  сигналом,
поданным с крыши замка. За Меленом, на открытой равнине, дозорные  заме-
тили королевский поезд: его величество въезжал в Мелен; за ним следовала
длинная вереница карет и всадников.
   - Через час, - взглянул на Фуке Арамис.
   - Через час, - ответил тот, тяжко вздыхая.
   - А народ еще спрашивает, к чему эти королевские праздники! -  сказал
ваннский епископ и рассмеялся своим неискренним смехом.
   - Увы, хоть я не народ, но и я задаю себе тот же вопрос.
   - Через двадцать четыре часа, монсеньер, я дам вам ответ на  него.  А
теперь улыбайтесь, ведь сегодня радостный день.
   - Знаете, д'Эрбле, верьте или не верьте, - с жаром произнес  суперин-
тендант, указывая пальцем на показавшийся вдали поезд Людовика, - он ме-
ня вовсе не любит, да и я не пылаю к нему горячей  любовью,  но  сейчас,
когда он приближается к моему дому, отчего - я и сам не скажу, но  особа
его для меня священна; он мой король, и он мне почти что дорог.
   - Дорог? Вот это верно! - повторил Арамис, играя словами.
   - Не смейтесь, д'Эрбле, я знаю, что если б он захотел, я  полюбил  бы
его.
   - Вам следовало бы сказать это не мне, а Кольберу.
   - Кольберу? - воскликнул Фуке. - Но почему?
   - Потому что, став суперинтендантом, он назначит вам пенсию из личных
сумм короля.
   И, бросив эту насмешку, Арамис поклонился.
   - Куда вы? - спросил помрачневший Фуке.
   - К себе, монсеньер; мне нужно переодеться.
   - Где вы поместились, д'Эрбле?
   - В синей комнате, что на втором этаже.
   - В той, которая находится над покоями короля?
   - Да.
   - Зачем же вы так неудобно устроились? Ведь там вы и пошевелиться  не
сможете.
   - По ночам, монсеньер, я сплю или читаю в постели.
   - А ваши люди?
   - О, со мною лишь один человек,
   - Так мало?
   - Никого, кроме чтеца, мне не нужно. Прощайте, монсеньер.  Не  переу-
томляйтесь, друг мой. Поберегите силы к приезду его величества короля.
   - Мы еще увидимся с вами? А ваш друг дю Валлон?
   - Я поместил его рядом с собой. Он одевается.
   И Фуке, попрощавшись кивком головы и улыбкой, пошел, словно главноко-
мандующий, осматривающий посты ввиду приближения неприятеля.


   XXXIX
   МЕЛЕНСКОЕ ВИНО

   Король въехал в Мелен с намерением лишь проследовать через него.  Мо-
лодой монарх горел жаждою удовольствий. За время поездки он лишь  дважды
видел мелькнувшую на мгновение Лавальер и, предвидя, что ему не  удастся
поговорить с ней иначе как ночью, в саду, после окончания всех  положен-
ных церемоний, торопился поскорее занять отведенные ему в Во покои.  Но,
строя эти расчеты, он забыл о капитане своих мушкетеров и о Кольбере.
   Как нимфа Калипсо не могла утешиться после отъезда Улисса, так и  наш
гасконец не мог успокоиться, без конца обращаясь к себе самому с  вопро-
сом, зачем Арамису понадобилось домогаться у Персерена, чтобы тот  пока-
зал ему новые костюмы его величества.
   "Во всяком случае, - повторял он себе, - друг  мой  ваннский  епископ
делал это не зря".
   И он тщетно ломал себе голову.
   ДаАртаньян, изощривший свой ум среди бесчисленных придворных  интриг,
ДаАртаньян, знавший положение Фуке лучше, чем знал его сам Фуке, услышав
о предполагаемом празднестве, разорительном даже для богача и вовсе  не-
мыслимом и безрассудном для человека уже  разоренного,  проникся  самыми
странными подозрениями. Наконец  присутствие  Арамиса,  который  покинул
Бель-Иль и которого Фуке сделал своим главным распорядителем,  его  неп-
рекращающееся вмешательство в дела суперинтенданта, его поездки к  Безмо
- все это уже несколько недель мучило даАртаньяна.
   "Одолеть такого человека, как Арамис, - думал он  -  легче  всего  со
шпагой в руке. Пока Арамис был солдате и, была некоторая  надежда  спра-
виться с ним; но теперь, когда его броня стала вдвое прочнее, потому что
на нем, к тому же, епитрахиль, дело пропащее! Чего же, однако, добивает-
ся Арамис?"
   ДаАртаньян размышлял:
   "Если в его планы входит свергнуть Кольбера и ничего больше, то какое
в конце концов мне до этого дело? Чего же еще он может хотеть?"
   И даАртаньян почесывал себе лоб, эту  плодоносную  почву,  откуда  он
извлек немало блестящих мыслей. Он подумал, что хорошо бы  поговорить  с
Кольбером; но дружба и давнишняя клятва связывала  его  слишком  тесными
узами с Арамисом. Он оставил это намерение. К тому же он ненавидел этого
финансиста. Он хотел открыть свои подозрения королю. Но король ничего бы
не понял в них, тем более что они не имели и тени правдоподобия.
   Тогда он решил при первой же встрече обратиться к самому Арамису.
   "Я обращусь к нему со своими недоумениями врасплох, неожиданно,  пря-
мо, - говорил себе мушкетер. - Я сумею воззвать к его сердцу, и  он  мне
скажет... что же он скажет? Уж что-нибудь скажет, потому что, черт  меня
подери, тут что-то все-таки кроется!"
   Немного успокоившись, даАртаньян занялся приготовлениями  к  поездке,
заботясь в особенности о том, чтобы королевский конвой, в те времена еще
малочисленный, был хорошо экипирован и имел надежного командира.  В  ре-
зультате этих стараний своего капитана король въехал в  Мелен  во  главе
мушкетеров, швейцарцев и отряда французских гвардейцев. Кортеж был похож
на маленькую армию. Кольбер смотрел на солдат с истинной радостью. Впро-
чем, он находил, что их численность следовало бы увеличить,  по  крайней
мере на треть.
   - Зачем? - спросил у него король.
   - Чтобы оказать честь господину Фуке, - ответил Кольбер.
   "Чтобы поскорее довести его до полного разорения",  -  подумал  даАр-
таньян.
   Отряд подошел к Мелену: знатные горожане  поднесли  королю  городские
ключи и пригласили выпить почетный кубок вина у них в ратуше. Король, не
ожидавший задержки и торопившийся в Во, покраснел от досады.
   - Какому дураку обязан я этой задержкой, - пробормотал он сквозь  зу-
бы, в то время как городской старшина про