Портос! Арамис!
   Оба мушкетера, с которыми мы уже успели познакомиться и которым  при-
надлежали два последних имени, сразу же отделились от товарищей и  вошли
в кабинет, дверь которого захлопнулась за ними, как только они  перешаг-
нули порог. Их манера держаться, хотя они и  не  были  вполне  спокойны,
своей непринужденностью, исполненной одновременно и достоинства и покор-
ности, вызвала восхищение д'Артаньяна, видевшего в этих людях неких  по-
лубогов, а в их начальнике - Юпитера-Громовержца,  готового  разразиться
громом и молнией.
   Когда оба мушкетера вошли и дверь за ними закрылась, когда гул разго-
воров в приемной, которым вызов мушкетеров послужил, вероятно, новой пи-
щей, опять усилился, когда, наконец, г-н де Тревиль,  хмуря  брови,  три
или четыре раза прошелся молча по кабинету мимо Портоса и Арамиса, кото-
рые стояли безмолвно, вытянувшись, словно на смотру, он внезапно остано-
вился против них и, окинув их с ног до головы гневным взором, произнес:
   - Известно ли вам, господа, что мне сказал король,  и  не  далее  как
вчера вечером? Известно ли вам это?
   - Нет, - после короткого молчания ответствовали оба мушкетера. - Нет,
сударь, нам ничего не известно.
   - Но мы надеемся, что вы окажете нам честь сообщить об этом, -  доба-
вил Арамис в высшей степени учтиво и отвесил изящный поклон.
   - Он сказал мне, что впредь будет подбирать себе мушкетеров из  гвар-
дейцев господина кардинала.
   - Из гвардейцев господина кардинала? Как это так? -  воскликнул  Пор-
тос.
   - Он пришел к заключению, что его кисленькое винцо  требует  подбавки
доброго вина.
   Оба мушкетера вспыхнули до ушей. Д'Артаньян не  знал,  куда  ему  де-
ваться, и готов был провалиться сквозь землю.
   - Да, да! - продолжал г-н де Тревиль, все более горячась. - И его ве-
личество совершенно прав, ибо, клянусь честью, господа мушкетеры  играют
жалкую роль при дворе! Господин кардинал вчера вечером за игрой в шахма-
ты соболезнующим тоном, который очень задел меня, принялся рассказывать,
что эти проклятые мушкетеры, эти головорезы - он произносил эти слова  с
особой насмешкой, которая понравилась мне еще меньше, - эти рубаки,  до-
бавил он, поглядывая на меня своими  глазами  дикой  кошки,  задержались
позже разрешенного часа в кабачке на улице Феру. Его  гвардейцы,  совер-
шавшие обход, - казалось, он расхохочется мне в лицо, - были  принуждены
задержать этих нарушителей ночного покоя. Тысяча чертей! Вы знаете,  что
это значит? Арестовать мушкетеров! Вы были в этой компании... да, вы, не
отпирайтесь, вас опознали, и кардинал назвал ваши имена. Я виноват,  ви-
новат, ведь я сам подбираю себе людей. Вот хотя бы вы, Арамис: зачем  вы
выпросили у меня мушкетерский камзол, когда вам так к лицу была  сутана?
Ну а вы, Портос... вам такая роскошная золотая  перевязь  нужна,  должно
быть, чтобы повесить на ней соломенную шпагу? А Атос... Я не вижу Атоса.
Где он?
   - Сударь, - с грустью произнес Арамис, - он болен, очень болен.
   - Болен? Очень болен, говорите вы? А чем он болен?
   - Опасаются, что у него оспа, сударь, - сказал Портос, стремясь вста-
вить и свое слово. - Весьма печальная история: эта болезнь может  изуро-
довать его лицо.
   - Оспа?.. Вот так славную историю вы тут рассказываете,  Портос!  Бо-
леть оспой в его возрасте! Нет, нет!.. Он,  должно  быть,  ранен...  или
убит... Ах, если б я мог знать!.. Тысяча чертей! Господа мушкетеры, я не
желаю, чтобы мои люди шатались по подозрительным местам, затевали  ссоры
на улицах и пускали в ход шпаги в темных закоулках! Я не желаю  в  конце
концов, чтобы мои люди служили посмешищем для гвардейцев господина  кар-
динала! Эти гвардейцы - спокойные ребята, порядочные, ловкие. Их  не  за
что арестовывать, да, кроме того, они и не дали бы себя арестовать. Я  в
этом уверен! Они предпочли бы умереть на месте, чем  отступить  хоть  на
шаг. Спасаться, бежать, удирать - на  это  способны  только  королевские
мушкетеры!
   Портос и Арамис дрожали от ярости. Они готовы были бы  задушить  г-на
де Тревиля, если бы в глубине души не чувствовали,  что  только  горячая
любовь к ним заставляет его так говорить. Они  постукивали  каблуками  о
ковер, до крови кусали губы и изо всех сил сжимали эфесы шпаг.
   В приемной слышали, что вызывали Атоса, Портоса и Арамиса, и по голо-
су г-на де Тревиля угадали, что он сильно разгневан. Десяток голов, тер-
заемых любопытством, прижался к двери в стремлении не упустить ни слова,
и лица бледнели от ярости, тогда как уши,  прильнувшие  к  скважине,  не
упускали ни звука, а уста повторяли одно за другим оскорбительные  слова
капитана, делая их достоянием всех присутствующих. В одно мгновение весь
дом, от дверей кабинета и до самого подъезда, превратился в кипящий  ко-
тел.
   - Вот как! Королевские мушкетеры позволяют гвардейцам кардинала  себя
арестовывать! - продолжал г-н  де  Тревиль,  в  глубине  души  не  менее
разъяренный, чем его солдаты, отчеканивая слова и, словно удары кинжала,
вонзая их в грудь своих слушателей. - Вот как! Шесть гвардейцев кардина-
ла арестовывают шестерых мушкетеров его  величества!  Тысяча  чертей!  Я
принял решение. Прямо отсюда я отправляюсь в Лувр и  подаю  в  отставку,
отказываюсь от звания капитана мушкетеров короля и прошу назначить  меня
лейтенантом гвардейцев кардинала. А если мне откажут, тысяча  чертей,  я
сделаюсь аббатом!
   При этих словах ропот за стеной превратился в бурю. Всюду раздавались
проклятия и богохульства. Возгласы:
   "Тысяча чертей! ", "Бог и все его ангелы! ", "Смерть и  преисподняя!"
- повисли в воздухе.  Д'Артаньян  глазами  искал,  нет  ли  какой-нибудь
портьеры, за которой он мог бы укрыться, и ощущал непреодолимое  желание
забраться под стол.
   - Так вот, господин капитан! - воскликнул Портос, потеряв всякое  са-
мообладание. - Нас действительно было шестеро против шестерых, но на нас
напали из-за угла, и, раньше чем мы успели обнажить шпаги, двое  из  нас
были убиты наповал, а Атос так тяжело ранен, что не многим отличался  от
убитых; дважды он пытался подняться и дважды валился на  землю.  Том  не
менее мы не сдались. Нет! Нас уволокли силой. По пути мы  скрылись.  Что
касается Атоса, то его сочли мертвым и оставили спокойно лежать на  поле
битвы, полагая, что с ним не стоит возиться. Вот  как  было  дело.  Черт
возьми, капитан! Не всякий бой можно выиграть. Великий  Помпеи  проиграл
Фарсальскую битву, а король Франциск  Первый,  который,  как  я  слышал,
кое-чего стоил, - бой при Павии.
   - И я имею честь доложить, - сказал Арамис, - что одного из  нападав-
ших я заколол его собственной шпагой, так как моя шпага сломалась  после
первого же выпада. Убил или заколол - как вам будет угодно, сударь.
   - Я не знал этого, - произнес г-н де Тревиль, несколько  смягчившись.
- Господин кардинал, как я вижу, коечто преувеличил.
   - Но молю вас, сударь... - продолжал Арамис,  видя,  что  де  Тревиль
смягчился, и уже осмеливаясь обратиться к нему с просьбой, -  молю  вас,
сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он был бы в отчаянии, если б
это стало известно королю. А так как рана очень тяжелая - пронзив плечо,
лезвие проникло в грудь, - можно опасаться...
   В эту минуту край портьеры приподнялся, и на пороге показался  мушке-
тер с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом.
   - Атос! - вскрикнули оба мушкетера.
   - Атос! - повторил за ними де Тревиль.
   - Вы звали меня, господин капитан, - сказал Атос, обращаясь к де Тре-
вилю. Голос его звучал слабо, но совершенно спокойно. - Вы  звали  меня,
как сообщили мне товарищи, и я поспешил явиться. Жду  ваших  приказаний,
сударь!
   И с этими словами мушкетер, безукоризненно одетый и, как всегда, под-
тянутый, твердой поступью вошел в кабинет. Де Тревиль, до  глубины  души
тронутый таким проявлением мужества, бросился к нему.
   - Я только что говорил этим господам, - сказал де Тревиль, - что зап-
рещаю моим мушкетерам без надобности рисковать жизнью.  Храбрецы  дороги
королю, а королю известно, что мушкетеры - самые храбрые люди на  земле.
Вашу руку, Атос!
   И, не дожидаясь, чтобы вошедший ответил на это  проявление  дружеских
чувств, де Тревиль схватил правую руку Атоса и сжал ее изо всех сил,  не
замечая, что Атос, при всем своем самообладании,  вздрогнул  от  боли  и
сделался еще бледнее, хоть это и казалось невозможным.
   Дверь оставалась полуоткрытой. Появление Атоса, о ране которого, нес-
мотря на тайну, окружавшую все это дело, большинству было известно,  по-
разило всех. Последние слова капитана были встречены гулом  удовлетворе-
ния, и две или три головы в порыве восторга просунулись между  портьера-
ми. Де Тревиль, надо полагать, не преминул бы резким замечанием покарать
за это нарушение этикета, но вдруг почувствовал, как рука Атоса судорож-
но дернулась в его руке, и, переведя взгляд на  мушкетера,  увидел,  что
тот готов потерять сознание. В то же мгновение Атос, собравший все силы,
чтобы преодолеть боль, и все же сраженный ею, рухнул на пол как мертвый.
   - Лекаря! - закричал г-н де Тревиль. - Моего или королевского, самого
лучшего! Лекаря, или, тысяча чертей, мой храбрый Атос умрет!
   На крик де Тревиля все собравшиеся в приемной хлынули к нему в  каби-
нет, дверь которого он не подумал закрыть. Все суетились вокруг  ранено-
го. Но все старания были бы напрасны, если б лекарь не оказался в  самом
доме. Расталкивая толпу, он приблизился к Атосу, который все  еще  лежал
без сознания, и, так как шум и суета мешали ему, он прежде всего  потре-
бовал, чтобы больного перенесли в соседнюю комнату. Г-н де Тревиль  пос-
пешно распахнул дверь и сам прошел вперед, указывая путь Портосу и  Ара-
мису, которые на руках вынесли своего друга. За ними следовал лекарь,  а
за лекарем дверь затворилась.
   И тогда кабинет г-на Тревиля, всегда вызывавший трепет  у  входивших,
мгновенно превратился в отделение приемной. Все болтали, разглагольство-
вали, не понижая голоса, сыпали проклятиями и, не боясь сильных  выраже-
ний, посылали кардинала и его гвардейцев ко всем чертям.
   Немного погодя вернулись Портос и  Арамис.  Подле  раненого  остались
только де Тревиль и лекарь.
   Наконец возвратился и г-н де Тревиль. Раненый, по его словам,  пришел
в сознание. Врач считал, что его положение не должно внушать друзьям ни-
каких опасений, так как слабость вызвана только большой потерей крови.
   Затем г-н де Тревиль сделал знак рукой, и все удалились, за  исключе-
нием д'Артаньяна, который, со свойственной гасконцу настойчивостью,  ос-
тался на месте, не забывая, что ему назначена аудиенция. Когда все вышли
и дверь закрылась, де Тревиль обернулся и оказался лицом к лицу с  моло-
дым человеком. Происшедшие события прервал нить его мыслей.  Он  осведо-
мился о том, чего от него желает настойчивый проситель. Д'Артаньян  наз-
вался, сразу пробудив в памяти де Тревиля и прошлое и настоящее.
   - Простите, любезный земляк, - произнес он с улыбкой, - я  совершенно
забыл о вас. Что вы хотите! Капитан - это тот же отец семейства,  только
отвечать он должен за большее, чем обыкновенный отец. Солдаты - взрослые
дети, но так как я требую, чтобы распоряжения короля и особенно господи-
на кардинала выполнялись...
   Д'Артаньян не мог скрыть улыбку. Эта улыбка показала г-ну де Тревилю,
что перед ним отнюдь не глупец, и он сразу перешел к делу.
   - Я очень любил вашего отца, - сказал он. - Чем я могу  быть  полезен
его сыну? Говорите скорее, время у меня уже на исходе.
   - Сударь, - произнес Д'Артаньян, - уезжая из Тарба в Париж, я надеял-
ся в память той дружбы, о которой вы не забыли, просить у вас плащ  муш-
кетера. Но после всего виденного мною за эти два часа я понял,  что  эта
милость была бы столь огромна, что я боюсь оказаться недостойным ее.
   - Это действительно милость, молодой человек, - ответил г-н  де  Тре-
виль. - Но для вас она, может быть, не так недоступна,  как  вы  думаете
или делаете вид, что думаете. Впрочем, одно из  распоряжений  его  вели-
чества предусматривает подобный случай, и я вынужден, к сожалению, сооб-
щить вам, что никого не зачисляют в мушкетеры, пока он не испытан в нес-
кольких сражениях, но совершил каких-нибудь блестящих  подвигов  или  не
прослужил два года в другом полку, поскромнее, чем наш.
   Д'Артаньян молча поклонился. Он еще более жаждал надеть форму  мушке-
тера, с тех пор как узнал, насколько трудно достичь желаемого.
   - Но... - продолжал де Тревиль, вперив в своего земляка такой пронзи-
тельный взгляд, словно он желал проникнуть в самую глубину его сердца, -
но из уважения к вашему отцу, моему старому другу, как я вам  уже  гово-
рил, я все же хочу что-нибудь сделать для вас, молодой человек. Наши бе-
арнские юноши редко бывают богаты, и я не думаю, чтобы положение  сильно
изменилось с тех пор, как я покинул родные  края.  Полагаю,  что  денег,
привезенных вами, вряд ли хватит на жизнь...
   Д'Артаньян гордо выпрямился, всем своим видом давая понять, что он ни
у кого не просит милостыни.
   - Полно, полно, молодой человек, - продолжал де Тревиль,  -  мне  эти
повадки знакомы. Я приехал в Париж с четырьмя экю в кармане и вызвал  бы
на дуэль любого, кто осмелился бы сказать мне, что я не в состоянии  ку-
пить Лувр.
   Д'Артаньян еще выше поднял голову. Благодаря продаже коня он  начинал
свою карьеру, имея на четыре экю больше, чем имел  на  первых  порах  де
Тревиль.
   - Итак, - продолжал капитан, - вам необходимо сохранить  привезенные,
как бы значительна ни была эта  сумма.  Но  вам  также  следует  усовер-
шенствоваться в искусстве владеть оружием - это необходимо дворянину.  Я
сегодня же напишу письмо начальнику Королевской академии, и с завтрашне-
го дня он примет вас, не требуя никакой платы. Не отказывайтесь от  это-
го. Наши молодые дворяне, даже самые знатные и богатые, часто тщетно до-
биваются приема туда. Вы научитесь верховой езде, фехтованию, танцам. Вы
завяжете полезные знакомства, а время от времени будете являться ко мне,
докладывать, как у вас идут дела и чем я могу помочь вам.
   Как ни чужды были д'Артаньяну придворные уловки, он все же почувство-
вал холодок, которым веяло от этого приема.
   - Увы! - воскликнул он. - Я вижу, как недостает мне сейчас  письма  с
рекомендацией, данного мне отцом.
   - Действительно, - ответил де Тревиль, - я удивлен, что вы  пустились
в столь дальний путь без этого единственного волшебного ключа, столь не-
обходимого нашему брату беарнцу.
   - Письмо у меня было, сударь, и, слава богу, написанное как полагает-
ся! - воскликнул Д'Артаньян. - Но у меня коварно похитили его!
   И он рассказал обо всем, что произошло в  Менге,  описал  незнакомого
дворянина во всех подробностях, в речь его дышала жаром и  искренностью,
которые очаровали де Тревиля.
   - Странная история... - задумчиво произнес капитан мушкетеров. -  Вы,
значит, громко называли мое имя?
   - Да, конечно. Я был так неосторожен. Но что вы  хотите!  Такое  имя,
как ваше, должно было служить мне в жизни щитом. Судите сами, как  часто
я прикрывался им.
   Лесть была в те дни в моде, и де Тревиль был так  же  чувствителен  к
фимиаму, как любой король или кардинал. Он не мог поэтому удержаться  от
выражавшей удовольствие улыбки, но улыбка быстро угасла.
   - Скажите мне... - начал он, сам возвращаясь к происшествию в  Менге,
- скажите, не было ли у этого дворянина легкого рубца на виске?
   - Да, как бы ссадина от пули.
   - Это был видный мужчина?
   - Да.
   - Высокого роста?
   - Да.
   - Бледный, с темными волосами?
   - Да-да, именно такой. Каким образом, сударь, вы знаете этого челове-
ка? Ах, если когда-нибудь я разыщу его, - а я клянусь  вам,  что  разыщу
его хоть в аду...
   - Он ожидал женщину? - перебил его де Тревиль.
   - Уехал он, во всяком случае, только после того, как  обменялся  нес-
колькими словами с той, которую поджидал.
   - Вы не знаете, о чем они говорили?
   - Вручив ей ларец, он сказал, что в нем она найдет его  распоряжения,
и предложил ей вскрыть ларец только в Лондоне.
   - Эта женщина была англичанка?
   - Он называл ее миледи.
   - Это он! - прошептал де Тревиль. - Это он! А я полагал, что он еще в
Брюсселе.
   - О сударь, - воскликнул Д'Артаньян, - скажите мне, кто он и  откуда,
и я не буду просить вас ни о чем, даже о  зачислении  в  мушкетеры!  Ибо
прежде всего я должен рассчитаться с ним.
   - Упаси вас бог от этого, молодой человек! - воскликнул де Тревиль. -
Если вы встретите его на улице, спешите перейти на  другую  сторону.  Не
натыкайтесь на эту скалу: вы разобьетесь, как стекло.
   - И все-таки, - произнес Д'Артаньян, - если только я его встречу...
   - Пока, во всяком случае, не советую вам разыскивать его, - сказал де
Тревиль.
   Внезапно де Тревиль умолк, пораженный странным подозрением. Страстная
ненависть, которую юноша выражал по отношению к человеку, якобы похитив-
шему у него отцовское письмо... Кто знает, не скрывался ли за этой нена-
вистью какой-нибудь коварный замысел? Не подослан ли этот молодой  чело-
век его высокопреасвященством? Не явился ли он с целью заманить его,  де
Тревиля, в ловушку? Этот человек, называющий себя д'Артаньяном, - по был
ли он шпионом, которого пытаются ввести к нему в дом, чтобы он  завоевал
его доверие, а затем погубил его, как это бывало с другими? Он еще  вни-
мательнее, чем раньше, поглядел на д'Артаньяна. Вид этого подвижного ли-
ца, выражавшего ум, лукавство и притворную скромность,  не  слишком  его
успокоил.
   "Я знаю, правда, что он гасконец, - подумал де Тревиль. - Но он с та-
ким же успехом может применить свои способности на пользу кардиналу, как
и мне. Испытаем его... "
   - Друг мой, - проговорил он медленно, -  перед  сыном  моего  старого
друга - ибо я принимаю на веру всю эту историю с письмом, - перед  сыном
моего друга я хочу искупить холодность, которую вы сразу ощутили в  моем
приеме, и раскрою перед вами тайны нашей политики. Король и  кардинал  -
наилучшие друзья. Мнимые трения между ними служат лишь для  того,  чтобы
обмануть глупцов. Я не допущу, чтобы мой земляк, красивый юноша, славный
малый, созданный для успеха, стал жертвой этих фокусов и попал  впросак,
как многие другие, сломавшие себе на этом голову. Запомните, что я  пре-
дан этим двум всемогущим господам и что каждый мой шаг имеет целью  слу-
жить королю и господину кардиналу, одному из самых выдающихся умов,  ка-
кие когда-либо создавала Франция. Отныне, молодой человек, примите это к
сведению, и если, в силу семейных или дружеских  связей  или  подчиняясь
голосу страстей, вы питаете к  кардиналу  враждебные  чувства,  подобные
тем, которые нередко прорываются у иных дворян, - распрощаемся с вами. Я
приду вам на помощь при любых обстоятельствах, но не приближу вас к  се-
бе. Надеюсь, во всяком случае, что моя откровенность  сделает  вас  моим
другом, ибо вы единственный молодой человек, с которым я когда-либо  так
говорил.
   "Если кардинал подослал ко мне эту лису, - думал де  Тревиль,  -  то,
зная, как я его ненавижу, наверняка внушил  своему  шпиону,  что  лучший
способ вкрасться ко мне в доверие - это наговорить про него  черт  знает
что. И, конечно, этот хитрец, несмотря на мои заверения,  сейчас  станет
убеждать меня, что питает отвращение к его преосвященству".
   Но все произошло совсем по-иному - не так,  как  ожидал  де  Тревиль.
Д'Артаньян ответил с совершенной прямотой.
   - Сударь, - произнес он просто, - я прибыл в Париж  именно  с  такими
намерениями. Отец мой советовал мне не повиноваться никому, кроме  коро-
ля, господина кардинала и вас, которых  он  считает  первыми  людьми  во
Франции.
   Д'Артаньян, как можно заметить, присоединил имя  де  Тревиля  к  двум
первым. Но это добавление, по его мнению, не могло испортить дело.
   - Поэтому, - продолжал он, - я  глубоко  чту  господина  кардинала  и
преклоняюсь перед его действиями... Тем лучше для меня, если вы, как из-
волите говорить, вполне откровенны  со  мной.  З