ее под руку с Арамисом.
   Д'Артаньян даже не подумал о том, что с  хорошенькой  галантерейщицей
он познакомился всего каких-нибудь три аса назад, что она ничем с ним не
связана, разве только чувством благодарности за освобождение из рук  сы-
щиков, собиравшихся ее похитить, и что она ему  ничего  не  обещала.  Он
чувствовал себя  любовником,  оскорбленным,  обманутым,  осмеянным.  Бе-
шенство охватило его, и кровь волной залила его лицо.  Он  решил  узнать
правду.
   Молодая женщина и ее спутник заметили, что за ними следят, и ускорили
шаг. Д'Артаньян почти бегом обогнал их и затем, повернув обратно, столк-
нулся с ними в тот миг, когда они проходили мимо  изваяния  Самаритянки,
освещенного фонарем, который отбрасывал свет на всю эту часть моста.
   Д'Артаньян остановился перед ними, и они также были вынуждены остано-
виться.
   - Что вам угодно, сударь?  -  спросил,  отступая  на  шаг,  мушкетер,
иностранный выговор которого заставил д'Артаньяна понять,  что  в  одной
части своих предположений он, во всяком случае, ошибся.
   - Это не Арамис! - воскликнул он.
   - Нет, сударь, не Арамис. Судя по вашему восклицанию, вы приняли меня
за другого, потому я прощаю вам.
   - Вы прощаете мне? - воскликнул д'Артаньян.
   - Да, - произнес незнакомец. - Разрешите мне пройти, раз у вас ко мне
пет никакого дела.
   - Вы правы, сударь, - сказал д'Артаньян, - у меня к вам нет  никакого
дела. Но у меня есть дело к вашей даме.
   - К моей даме? Вы же не знаете ее! - удивился незнакомец.
   - Вы ошибаетесь, сударь, я ее знаю.
   - Ах, - воскликнула с упреком г-жа Бонасье, - вы дали мне слово  дво-
рянина и военного, я думала, что могу положиться на вашу честь!
   - А вы, сударыня, вы... - смущенно пролепетал д'Артаньян, - вы обеща-
ли мне...
   - Обопритесь на мою руку, сударыня, - произнес иностранец, -  и  пой-
демте дальше.
   Д'Артаньян, оглушенный, растерянный, продолжал стоять, скрестив  руки
на груди, перед г-жой Бонасье и ее спутником.
   Мушкетер шагнул вперед и рукой отстранил д'Артаньяна.
   Д'Артаньян, отскочив назад, выхватил шпагу.  Иностранец  с  быстротой
молнии выхватил свою.
   - Ради всего святого, милорд! -  вскрикнула  г-жа  Бонасье,  бросаясь
между ними и руками хватаясь за шпаги.
   - Милорд! - вскрикнул Д'Артаньян, осененный внезапной мыслью.  -  Ми-
лорд!.. Простите, сударь... Но неужели вы...
   - Милорд - герцог Бекингэм, - вполголоса проговорила г-жа Бонасье.  -
И теперь вы можете погубить всех нас.
   - Милорд и вы, сударыня, прошу вас, простите, простите меня!..  Но  я
ведь люблю ее, милорд, и ревновал. Вы ведь знаете, милорд, что такое лю-
бовь! Простите меня и скажите, не могу ли я отдать свою  жизнь  за  вашу
милость?
   - Вы честный юноша, - произнес герцог, протягивая  д'Артаньяну  руку,
которую тот почтительно пожал. - Вы предлагаете мне свои услуги - я при-
нимаю их. Проводите нас до Лувра и, если заметите, что кто-нибудь за на-
ми следует, убейте этого человека.
   Д'Артаньян, держа в руках обнаженную шпагу, пропустил г-жу Бонасье  и
герцога на двадцать шагов вперед и последовал за ними, готовый в точнос-
ти исполнить приказание благородного и изящного министра Карла I.
   К счастью, однако, молодому герою не представился в этот вечер случай
доказать на деле свою преданность, и молодая женщина вместе с представи-
тельным мушкетером, никем не потревоженные, достигли Лувра и были впуще-
ны через калитку против улицы Эшель. Что  касается  д'Артаньяна,  то  он
поспешил в кабачок "Сосновая шишка", где его ожидали Портос и Арамис.
   Не объясняя им, по какому поводу он их побеспокоил, он  только  сооб-
щил, что сам справился с делом, для которого, как ему показалось,  могла
понадобиться их помощь.
   А теперь, увлеченные нашим  повествованием,  предоставим  нашим  трем
друзьям вернуться каждому к себе домой и проследуем по  закоулкам  Лувра
за герцогом Бекингэмом и его спутницей.


   XII
   ДЖОРДЖ ВИЛЛЬЕРС, ГЕРЦОГ БЕКИНГЭМСКИЙ

   Госпожа Бонасье и герцог без особых трудностей вошли в Лувр. Г-жу Бо-
насье знали как женщину, принадлежавшую к штату королевы, а герцог был в
форме мушкетеров г-на де Тревиля, рота которого, как мы уже упоминали, в
тот вечер несла караул во дворце. Впрочем, Жермен был слепо предан коро-
леве, и, случись что-нибудь, г-жу Бонасье обвинили бы только в том,  что
она провела в Лувр своего любовника. Этим бы все и кончилось. Она приня-
ла бы грех на себя, доброе имя ее было бы,  правда,  загублено,  но  что
значит для сильных мира доброе имя какой-то жалкой галантерейщицы!
   Войдя во двор, герцог и г-жа Бонасье прошли шагов двадцать пять вдоль
каменной ограды. Затем г-жа Бонасье нажала на ручку небольшой  служебной
двери, открытой днем, но обычно запиравшейся на  ночь.  Дверь  подалась.
Они вошли. Кругом было темно, но г-же Бонасье были  хорошо  знакомы  все
ходы и переходы в этой части Лувра, отведенной для  дворцовых  служащих.
Заперев за собой дверь, она взяла герцога  за  руку,  сделала  осторожно
несколько шагов, ухватилась за перила, коснулась ногой ступеньки и нача-
ла подниматься. Герцог следовал за ней.  Они  достигли  третьего  этажа.
Здесь г-жа Бонасье свернула вправо, провела своего спутника по  длинному
коридору и спустилась на один этаж, прошла еще несколько шагов,  вложила
ключ в замок, отперла дверь и ввела герцога в комнату, освещенную только
ночной лампой.
   - Побудьте здесь, милорд, - шепнула она. - Сейчас придут.
   Сказав это, она вышла в ту же дверь и заперла ее за  собой  на  ключ,
так что герцог оказался пленником в полном смысле этого слова.
   Нельзя не отметить, что герцог Бекингэм, несмотря  на  полное  одино-
чество, в котором он очутился, не почувствовал страха. Одной из наиболее
замечательных черт его характера была жажда приключений и любовь ко все-
му романтическому. Смелый, мужественный и предприимчивый, он не  впервые
рисковал жизнью при подобных обстоятельствах. Ему было уже известно, что
послание Анны Австрийской, заставившее его примчаться в Париж, было под-
ложным и должно было заманить его в ловушку. Но, вместо того чтобы  вер-
нуться в Лондон, он, пользуясь случившимся,  просил  передать  королеве,
что не уедет, не повидавшись с ней. Королева вначале решительно  отказа-
ла, затем, опасаясь, что герцог, доведенный ее отказом до отчаяния, нат-
ворит каких-нибудь безумств, уже решилась принять его, с тем чтобы упро-
сить немедленно уехать. Но в тот самый вечер, когда она приняла это  ре-
шение, похитили г-жу Бонасье, которой было поручено отправиться за  гер-
цогом и провести его в Лувр. Два дня никто не знал, что  с  нею,  и  все
приостановилось. Но, лишь только г-жа Бонасье,  вырвавшись  на  свободу,
повидалась с де Ла Портом, все снова пришло в движение, и она довела  до
конца опасное предприятие, которое, не будь она похищена,  осуществилось
бы тремя днями раньше.
   Оставшись один, герцог подошел к зеркалу. Мушкетерское  платье  очень
шло к нему.
   Ему было тридцать пять лет, и он недаром слыл самым красивым  вельмо-
жей и самым изысканным кавалером как во всей Франции, так и в Англии.
   Любимец двух королей, обладатель многих миллионов,  пользуясь  неслы-
ханной властью в стране, которую он по своей прихоти  то  будоражил,  то
успокаивал, подчиняясь только своим капризам,  Джордж  Вилльерс,  герцог
Бекингэмский, вел сказочное существование, способное даже спустя  столе-
тия вызывать удивление потомков.
   Уверенный в себе, убежденный, что законы, управляющие другими людьми,
не имеют к нему отношения, уповая на свое могущество, он шел прямо к це-
ли, поставленной себе, хотя бы эта цель и была так ослепительна и  высо-
ка, что всякому другому казалось бы безумием даже помышлять о  ней.  Все
это вместе придало ему решимости искать встреч с прекрасной и  недоступ-
ной Анной Австрийской и, ослепив ее, пробудить в ней любовь.
   Итак, Джордж Вилльерс остановился, как мы уже говорили, перед  зерка-
лом. Поправив свои прекрасные золотистые волосы, несколько примятые муш-
кетерской шляпой, закрутив усы,  преисполненный  радости,  счастливый  и
гордый тем, что близок долгожданный миг, он улыбнулся своему  отражению,
полный гордости и надежды.
   В эту самую минуту отворилась дверь, скрытая в обивке стены, и в ком-
нату вошла женщина. Герцог увидел ее в зеркале. Он вскрикнул - это  была
королева!
   Анне Австрийской было в то время  лет  двадцать  шесть  или  двадцать
семь, и она находилась в полном расцвете своей красоты.
   У нее была походка королевы или богини.  Отливавшие  изумрудом  глаза
казались совершенством красоты и были полны нежности и в то же время ве-
личия.
   Маленький ярко-алый рот не портила даже нижняя губа, слегка  выпячен-
ная, как у всех отпрысков австрийского королевского  дома,  -  она  была
прелестна, когда улыбалась, но умела выразить и глубокое пренебрежение.
   Кожа ее славилась своей нежной и бархатистой мягкостью, руки и  плечи
поражали красотой очертаний, и все поэты эпохи воспевали их в своих сти-
хах. Наконец, волосы, белокурые в юности и принявшие постепенно каштано-
вый оттенок, завитые и слегка припудренные, очаровательно  обрамляли  ее
лицо, которому самый строгий критик мог пожелать разве только  несколько
менее яркой окраски, а самый требовательный скульптор - больше  тонкости
в линии носа.
   Герцог  Бекингэм  на  мгновение  застыл,  ослепленный:  никогда  Анна
Австрийская не казалась ему такой прекрасной во время балов,  празднеств
и увеселений, как сейчас, когда она, в простом платье белого шелка, вош-
ла в комнату в сопровождении доньи Эстефании, единственной из ее испанс-
ких прислужниц, не ставшей еще жертвой ревности короля и происков карди-
нала Ришелье.
   Анна Австрийская сделала шаг навстречу герцогу. Бекингэм  упал  к  ее
ногам и, раньше чем королева успела помешать ему, поднес край ее  платья
к своим губам.
   - Герцог, вы уже знаете, что не я продиктовала то письмо.
   - О да, сударыня, да, ваше величество! - воскликнул герцог. - Я знаю,
что был глупцом, безумцем, поверив, что мрамор может ожить, снег - излу-
чить тепло. Но что же делать: когда любишь, так легко поверить в  ответ-
ную любовь! А затем, я совершил это путешествие недаром, если я  все  же
вижу вас.
   - Да, - ответила Анна Австрийская, - но вам известно, почему я согла-
силась увидеться с вами. Беспощадный ко всем моим  горестям,  вы  упорно
отказывались покинуть этот город, хотя,  оставаясь  здесь,  вы  рискуете
жизнью и заставляете меня рисковать моей честью. Я согласилась увидеться
с вами, чтобы сказать, что все разделяет нас - морские  глубины,  вражда
между нашими королевствами, святость принесенных клятв.  Святотатство  -
бороться против всего этого, милорд! Я согласилась увидеться с вами, на-
конец, для того, чтобы сказать вам, что мы не должны больше встречаться.
   - Продолжайте, сударыня, продолжайте, королева! -  проговорил  Бекин-
гэм. - Нежность вашего голоса смягчает жестокость ваших слов... Вы гово-
рите о святотатстве. Но святотатство -  разлучать  сердца,  которые  бог
создал друг для друга!
   - Милорд, - воскликнула королева, - вы забываете: я никогда не  гово-
рила, что люблю вас!
   - Но вы никогда не говорили мне и того, что не любите меня. И,  право
же, произнести такие слова - это было бы слишком жестоко со стороны  ва-
шего величества. Ибо, скажите мне, где вы найдете такую любовь, как моя,
любовь, которую не могли погасить ни разлука,  ни  время,  ни  безнадеж-
ность? Любовь, готовую удовлетвориться оброненной ленточкой,  задумчивым
взглядом, нечаянно вырвавшимся словом? Вот уже три года, сударыня, как я
впервые увидел вас, и вот уже три года, как я вас так люблю!  Хотите,  я
расскажу, как вы были одеты, когда я впервые увидел вас? Хотите, я  под-
робно опишу даже отделку на вашем платье?.. Я вижу вас, как  сейчас.  Вы
сидели на подушках, по испанскому обычаю. На вас было  зеленое  атласное
платье, шитое серебром и золотом, широкие свисающие рукава были  припод-
няты выше локтя, оставляя свободными ваши прекрасные руки, вот эти  див-
ные руки, и скреплены застежками из крупных алмазов. Шею прикрывали кру-
жевные рюши. На голове у вас была маленькая шапочка того же цвета, что и
платье, а на шапочке - перо цапли... О да, да, я закрываю глаза - и вижу
вас такой, какой вы были тогда! Я открываю их - и вижу  вас  такой,  как
сейчас, то есть во сто крат прекраснее!
   - Какое безумие! - прошептала Анна Австрийская, у которой не  хватило
мужества рассердиться на герцога за то, что он так  бережно  сохранил  в
своем сердце ее образ. - Какое безумие питать такими воспоминаниями бес-
полезную страсть!
   - Чем же мне жить иначе? Ведь нет у меня ничего, кроме  воспоминаний!
Они мое счастье, мое сокровище, моя надежда! Каждая встреча с вами - это
алмаз, который я прячу в сокровищницу моей души. Сегодняшняя  встреча  -
четвертая драгоценность, оброненная вами и подобранная мной. Ведь за три
года, сударыня, я видел вас всего четыре раза: о первой встрече я только
что говорил вам, второй раз я видел вас у госпожи де Шеврез, третий  раз
- в амьенских садах...
   - Герцог, - краснея, прошептала королева, - не  вспоминайте  об  этом
вечере!
   - О пет, напротив: вспомним о нем, сударыня!  Это  самый  счастливый,
самый радостный вечер в моей жизни. Помните ли вы, какая была ночь? Воз-
дух был неясен и напоен благоуханиями. На синем небе поблескивали  звез-
ды. О, в тот раз, сударыня, мне удалось на короткие мгновения остаться с
вами наедине. В тот раз вы готовы были обо всем рассказать мне - об оди-
ночестве вашем и о страданиях вашей души. Вы опирались  на  мою  руку...
вот на эту самую. Наклоняясь, я чувствовал, как ваши дивные волосы каса-
ются моего лица, и каждое прикосновение заставляло меня трепетать с  ног
до головы. Королева, о  королева  моя!  Вы  не  знаете,  какое  небесное
счастье, какое райское блаженство заключено  в  таком  мгновении!..  Все
владения мои, богатство, славу, все дни, которые осталось мне  еще  про-
жить, готов я отдать за такое мгновение, за такую ночь! Ибо в  ту  ночь,
сударыня, в ту ночь вы любили меня, клянусь вам!..
   - Милорд, возможно... да, очарование местности, прелесть того дивного
вечера, действие вашего взгляда, все бесчисленные обстоятельства, слива-
ющиеся подчас вместе, чтобы погубить женщину, объединились вокруг меня в
тот роковой вечер. Но вы видели, милорд, королева пришла на помощь  сла-
беющей женщине: при первом же слове, которое вы  осмелились  произнести,
при первой вольности, на которую я должна была ответить, я позвала  свою
прислужницу.
   - О да, это правда. И всякая другая любовь, кроме моей, не  выдержала
бы такого испытания. Но  моя  любовь,  преодолев  его,  разгорелась  еще
сильнее, завладела моим сердцем навеки. Вы думали, что, вернувшись в Па-
риж, спаслись от меня, вы думали, что я не осмелюсь оставить  сокровища,
которые мой господин поручил мне охранять. Но какое  мне  дело  до  всех
сокровищ, до всех королей на всем земном шаре! Не прошло и недели, как я
вернулся, сударыня. На этот раз вам не в  чем  было  упрекнуть  меня.  Я
рискнул милостью моего короля, рискпул жизнью, чтобы увидеть вас хоть на
одно мгновение, я даже не коснулся вашей руки, и вы простили меня,  уви-
дев мое раскаяние и покорность.
   - Да, но клевета воспользовалась всеми этими безумствами, в которых я
- вы знаете это сами, милорд, - была  неповинна.  Король,  подстрекаемый
господином кардиналом, страшно разгневался. Госпожа де Верно была удале-
на, Пюнтаж изгнан из Франции, госпожа де Шеврез впала в немилость. Когда
же вы пожелали вернуться во Францию в качестве посла,  король  лично,  -
вспомните, милорд, - король лично воспротивился этому.
   - Да, и Франция заплатит войной за отказ своего короля. Я лишен  воз-
можности видеть вас, сударыня, - что ж, я хочу,  чтобы  вы  каждый  день
слышали обо мне. Знаете ли вы, что за цель имела экспедиция на остров Рэ
и союз с протестантами Ла-Рошели, который я замышляю? Удовольствие  уви-
деть вас. Я не могу надеяться с оружием в руках овладеть Парижем, это  я
знаю. Но за этой войной последует заключение мира, заключение мира  пот-
ребует переговоров, вести переговоры будет поручено  мне.  Тогда  уж  не
посмеют не принять меня, и я вернусь в Париж, и увижу вас хоть  на  одно
мгновение, и буду счастлив. Тысячи людей, правда, за это счастье  запла-
тят своей жизнью. Но мне не будет до этого никакого дела, лишь  бы  уви-
деть вас! Все это, быть может, безумие, бред, но скажите, у какой женщи-
ны был обожатель более страстный? У какой  королевы  -  более  преданный
слуга?
   - Милорд, милорд, в свое оправдание вы  приводите  доводы,  порочащие
вас. Доказательства любви, о которых вы говорите, - ведь это почти прес-
тупление.
   - Только потому, что вы не любите меня, сударыня. Если бы  вы  любили
меня, все это представлялось бы вам иным. Но если б  вы  любили  меня...
если б вы любили меня, счастье было бы чрезмерным, и я сошел бы  с  ума!
Да, госпожа де Шеврез, о которой вы только  что  упомянули,  госпожа  де
Шеврез была менее жестока: Голланд любил ее, и она отвечала на  его  лю-
бовь.
   - Госпожа де Шеврез не была королевой, - прошептала Анна Австрийская,
не в силах устоять перед выражением такого глубокого чувства.
   - Значит, вы любили бы меня, вы, сударыня, если б не были  королевой?
Скажите, любили бы? Осмелюсь ли я поверить, что  только  сап  заставляет
вас быть столь непреклонной? Могу ли поверить, что, будь вы  госпожа  де
Шеврез, бедный Бекингэм мог бы лелеять надежду?.. Благодарю за эти  сла-
достные слова, о моя прекрасная королева, тысячу раз благодарю!
   - Милорд, вы не так поняли, не так истолковали мои слова. Я не хотела
сказать...
   - Молчите, молчите! - проговорил герцог. - Если счастье мне  даровала
ошибка, не будьте так жестоки, чтобы исправлять ее. Вы сами сказали: ме-
ня заманили в ловушку. Возможно,  мне  это  будет  стоить  жизни...  Так
странно: у меня в последнее время предчувствие близкой смерти... - И  по
устам герцога скользнула печальная и в то же время чарующая улыбка.
   - О, господи! - воскликнула Анна, и ужас, прозвучавший в  ее  голосе,
лучше всяких слов доказывал, насколько сильнее было ее чувство к  герцо-
гу, чем она желала показать.
   - Я сказал это, сударыня, отнюдь не для того, чтобы испугать  вас.  О
нет! То, что я сказал, просто смешно, и поверьте, меня нисколько не бес-
покоит такая игра воображения. Но слова, только что произнесенные  вами,
надежда, почти поданная мне, искупили заранее все, даже мою гибель.
   - Теперь и я признаюсь вам, герцог, - проговорила Анна. - И меня тоже
преследует предчувствие, преследуют сны. Мне снилось, что я вижу вас: вы
лежали на земле, окровавленный, раненный...
   - Раненный в левый бок, ножом? - перебил ее герцог.
   - Да, именно так, милорд: в левый бок, ножом. Кто мог рассказать вам,
что я видела такой сон? Я поверяла его только богу, да и то в молитве.
   - Этого довольно, сударыня. Вы любите меня, и это все.
   - Я люблю вас? Я?
   - Да, вы. Разве бог послал бы вам те же сны, что и мне, если б вы ме-
ня не любили? Разве являлись бы нам те же предчувствия, если б сердце не
связывало наши жизни? Вы любите меня, моя королева! Будете ли вы оплаки-
вать меня?
   - О, боже! Боже! - воскликнула Анна Австрийская. - Это больше, чем  я
в силах вывести. Герцог, молю вас, ради всего  святого,  оставьте  меня,
уйдите! Я не знаю, люблю ли я вас или нет, но я твердо знаю, что не  на-
рушу своих клятв. Сжальтесь же надо мной, уезжайте! Если  вас  ранят  во
Франции, если вы умрете во Франции, если у меня будет  хоть  мысль,  что
любовь ко мне стала причиной вашей гибели, я не перенесу этого, я  сойду
с ума! Уезжайте же, уезжайте, умоляю вас!
   - О, как вы прекрасны сейчас! Как я люблю вас! - проговорил Бекингэм.
   - Уезжайте! Уезжайте! Молю вас! Позже вы вернетесь. Вернитесь сюда  в
качестве посла, в качестве министра, вернитесь в сопровождении  телохра-
нителей,