устя несколько секунд он оживленно и даже  весело
проговорил:
   - Мы сегодня еще не уедем отсюда, у меня есть план.
   Он повернулся к двери, надеясь увидеть возле него Арамиса, отсутствие
которого начинало его тяготить.
   Королева-мать выразила желание возвратиться к себе.
   - Останьтесь, матушка, - попросил Филипп, - я  хочу  помирить  вас  с
господином Фуке.
   - Но я и не враждую с господином Фуке, я только боялась его  расточи-
тельности.
   - Мы наведем во всем этом надлежащий порядок, и отныне суперинтендант
будет у нас проявлять лишь свои хорошие качества.
   - Кого разыскивает ваше величество? -  спросила  Генриетта,  заметив,
что король посматривает на дверь. Она хотела исподтишка уколоть его, так
как думала, что ни ждет Лавальер или письма от нее.
   - Сестра моя, - ответил молодой человек,  угадавший  с  поразительной
проницательностью, для которой только теперь  судьба  нашла  применение,
тайную мысль принцессы, - я жду одного замечательного во всех отношениях
человека, искуснейшего советника, которого я хочу представить собравшим-
ся, поручив его вашим милостям. Ах, даАртаньян, входите.
   ДаАртаньян вошел.
   - Что прикажете, ваше величество?
   - Скажите, где ваннский епископ, ваш друг?
   - Но, ваше величество...
   - Я жду его, а он все не показывается. Велите его разыскать.
   ДаАртаньян был поражен; впрочем, изумление его продолжалось  недолго;
сообразив, что Арамис по поручению короля тайно покинул  Во,  он  решил,
что король хочет сохранить секрет про себя.
   - Ваше  величество  изволите  настаивать,  чтобы  отыскали  господина
д'Эрбле? - спросил он.
   - Настаивать - пет, зачем же, - ответил Филипп, - он мне не так уж  и
нужен; но если б его все-таки отыскали...
   "Я угадал!" - сказал себе даАртаньян.
   - Этот господин д'Эрбле, -  заметила  Анна  Австрийская,  -  ваннский
епископ - друг господина Фуке?
   - Да, ваше величество, когда-то он был мушкетером.
   Анна Австрийская покраснела.
   - Он один из  четырех  храбрецов,  которые  в  свое  время  совершили
столько чудес.
   Королева-мать тут же раскаялась в своем желании укусить; чтобы сохра-
нить последние зубы, она прекратила этот неприятный для нее разговор.
   - Каков бы ни был ваш выбор, сын мой, я уверена, что он будет велико-
лепен.
   Все склонились пред королем.
   - Вы увидите, - продолжал Филипп, - глубину Ришелье без скупости  Ма-
зарини.
   - Первого министра, ваше величество? - спросил испуганный принц, брат
короля.
   - Милый брат, я вам расскажу об этом попозже;  но  как  странно,  что
господина д'Эрбле все еще пет.
   Он позвал лакея и приказал:
   - Пусть предупредят господина Фуке, что мне нужно побеседовать с ним.
О, в вашем присутствии, - не уходите.
   Де Сент-Эньян вернулся с добрыми вестями о королеве. Она  осталась  в
постели только ради предосторожности, только ради того, чтобы иметь силы
исполнить все повеления короля.
   И пока повсюду искали суперинтенданта и Арамиса, новый король спокой-
но продолжал проходить свое испытание, и все, решительно все - члены ко-
ролевской фамилии, офицеры, лакеи  -  видели  перед  собой  Людовика,  и
только Людовика, с его жестами, голосом и привычками.
   Отныне уже ничто не могло страшить узурпатора. С какой страдной  лег-
костью провидение опрокинуло самую высокую судьбу во  всем  мире,  чтобы
поставить на ее место самую низкую и обездоленную!
   Впрочем, порой Филипп чувствовал, как по сиянию его юной славы пробе-
гает зловещая тень. Арамиса все но было.
   Разговор между членами королевской фамилии прекратился как-то сам со-
бой. Озабоченный Филипп забыл отпустить брата с  принцессою  Генриеттой.
Они удивлялись этому и мало-помалу  теряли  терпение.  Анна  Австрийская
наклонилась к своему сыну и сказала ему несколько слов по-испански.
   Филипп совершенно не знал этого языка. Он побледнел перед этой неожи-
данной и неодолимой трудностью. Но словно гений Арамиса осенил его своею
находчивостью. Вместо того чтобы смутиться, Филипп  поднялся  со  своего
места.
   - Ну что ж! Почему вы не отвечаете мне? - удивилась Анна Австрийская.
   - Что за шум? - спросил Филипп и повернулся к той двери, что  вела  к
потайной лестнице.
   Послышался голос, кричавший:
   - Сюда, сюда! Еще несколько ступенек, ваше величество.
   - Голос господина Фуке! - сказал даАртаньян, стоявший близ вдовствую-
щей королевы.
   - Господин д'Эрбле, должно быть, недалеко, - добавил Филипп.
   Но он увидел того, кого вовсе не ожидал увидеть рядом с собой.  Глаза
всех обратились к дверям, в которых должен был появиться Фуке.  Но  поя-
вился не од.
   Страшный крик раздался сразу во всех углах комнаты, мучительный  крик
короля и всех свидетелей этой сцены.
   Никогда ни одному человеку, сколь удивительной и чудесной ни была  бы
его судьба, с какими бы приключениями она ни сталкивала его, не  доводи-
лось еще видеть зрелище вроде того, какое в этот момент являла собой ко-
ролевская спальня. Через полузакрытые ставни проникал неяркий рассеянный
свет, задерживаемый к тому же большими бархатными портьерами на  тяжелой
атласной подкладке.
   Глаза свидетелей этой сцены мало-помалу привыкли к мягкому полумраку,
и каждый скорее догадывался о присутствии всех остальных, чем  отчетливо
видел их. Но в таких обстоятельствах ни  одна  из  подробностей  но  ус-
кользает от внимания окружающих, и все вновь появляющееся кажется  таким
ярким, будто оно освещено солнцем.
   Это и случилось со всеми, когда, откинув портьеру потайной двери, по-
явился бледный и нахмуренный Людовик XIV. За ним  показалось  строгое  и
опечаленное лицо Фуке.
   Королева-мать, державшая Филиппа за руку, увидев
   Людовика, вскрикнула в таком ужасе, как если бы  перед  ней  предстал
призрак. У принца, брата короля, голова пошла кругом, и он то и дело пе-
реводил глаза с короля, которого видел прямо перед собой, на короля, ря-
дом с которым стоял. Принцесса сделала шаг вперед, проверяя себя, не ви-
дит ли она отражения своего деверя в зеркале.
   И действительно, такое заблуждение не было невозможным.
   Оба короля, потрясенные и дрожащие (мы отказываемся  описывать  ужас,
охвативший Филиппа), с судорожно сжатыми  кулаками,  мерили  друг  друга
злобными взглядами, и глаза их были как кинжалы, вонзавшиеся в душу друг
другу. Молча, задыхаясь, наклонившись вперед, они, казалось,  готовились
сцепиться в яростной схватке.
   Неслыханное сходство двух лиц, движений, стана, вплоть до сходства  в
костюме, так как волею случая Людовик XIV надел в Лувре костюм из  лило-
вого бархата, - это полное тождество двух принцев, ее  сыновей,  оконча-
тельно перевернуло сердце Анны Австрийской. Впрочем, она еще не  угадала
всей правды. Бывают в жизни такие несчастья, которые никто де хочет при-
нять за действительность. Лучше поверить в чудеса, в сверхъестественное,
в то, чего никогда не бывает.
   Людовик не предвидел препятствия этого рода. Он думал, что стоит  ему
войти, и его сразу узнают. Ощущая себя живым солнцем, он не  мог  допус-
тить и мысли о том, что кто-то может быть  похож  на  него.  Он  не  мог
представить себе, что может существовать такой факел, которого не затми-
ло бы исходящее от него светоносное и всепобеждающее сияние. Поэтому при
виде Филиппа он ужаснулся, быть может, больше всех остальных,  и  молча-
ние, которое он упорно хранил, и его неподвижность  были  не  более  чем
предвестники яростной вспышки гнева.
   Но Фуке! Кто мог бы изобразить охватившие  его  чувства,  оцепенение,
овладевшее им при виде живого портрета его властелина. Фуке подумал, что
Арамис был, бел сомнения, прав: пришелец - король таких же  чистых  кро-
вей, как и другой, законный король, и надо было быть безумным  энтузиас-
том, недостойным заниматься политикой, чтобы отказаться от участия в го-
сударственном поревороте, который с такой поразительной ловкостью произ-
вол генерал иезуитского ордена.
   И к тому же, думал Фуке, крови Людовика XIII и  Анны  Австрийской  он
принес в жертву кровь того же Людовика XIII и той же  Анны  Австрийской,
честолюбию эгоистическому - честолюбие благородное, праву сохранить  то,
что имеешь, - право иметь. При первом же  взгляде  на  претендента  Фуке
постиг всю глубину допущенной им ошибки.
   Все происходившее в душе суперинтенданта осталось, разумеется,  скры-
тым от остальных. Прошло пять минут - пять веков, и за это время два ко-
роля и члены королевской фамилии едва успели немного оправиться от пере-
житых потрясений.
   ДаАртаньян, прислонившись к стене прямо против Фуке, пристально смот-
рел пред собой и не мог разобраться в происходящем. Он и сейчас  не  мог
бы сказать, что именно породило в нем его подозрения и сомнения позднего
времени, но он отчетливо видел, что они были вполне основательны  и  что
эта встреча двух Людовиков XIV должна объяснить все то в поведении  Ара-
миса, что внушало ему подозрения.
   Эти мысли, однако, все еще были покрыты  густой  пеленой  бесконечных
загадок. Все действующие лица происходившей здесь сцены были,  казалось,
во власти какихто дремотных чар, еще не покинувших пробуждающееся созна-
ние.
   Вдруг Людовик, более порывистый, более властный, бросился к ставням и
торопливо, разрывая портьеры, распахнул их во всю ширину.  Волны  яркого
света залили королевскую спальню и заставили Филиппа отойти  в  тень,  к
алькову. Людовик XIV воспользовался этим  движением  своего  несчастного
брата и, обращаясь к Анне Австрийской, произнес: он
   - Матушка, неужели вы не решаетесь узнать вашего  сына  лишь  потому,
что никто в этой комнате не узнает своего короля?
   Анна Австрийская содрогнулась всем телом и, воздев, к небу руки, зас-
тыла в этом молитвенном жесте, не в силах произнести ни единого слова.
   - Матушка, - тихо молвил Филипп, - неужели вы не узнаете вашего сына?
   На этот раз отшатнулся Людовик XIV.
   Что касается Анны Австрийской, то, пораженная в самое  сердце  раска-
яньем, она утратила равновесие, зашаталась и, так как никто не пришел ей
на помощь, - настолько всех охватило оцепенение, - со слабым стоном упа-
ла в стоящее за ней кресло Людовик не мог дольше выносить это зрелище  и
этот позор. Он бросился к д'Артаньяну, который хотя и  стоял  прислонив-
шись к косяку двери, тоже начал пошатываться, так как и у него  закружи-
лась от всего происходящего голова.
   - Ко мне, мушкетер! - крикнул король. - Посмотрите нам обоим в  лицо,
и вы увидите, который из нас бледнее.
   Этот крик словно разбудил даАртаньяна, и в нем  проснулось  повинове-
ние. Встряхнув головой и теперь уже не колеблясь, он направился прямо  к
Филиппу и, положив на его плечо руку, сказал:
   - Сударь, вы арестованы.
   Филипп не поднял глаз к небу, не сдвинулся с места, к которому как бы
прирос; он только смотрел, не отрываясь, на короля, своего брата. В гор-
дом молчании упрекал он его во всех своих прошлых  несчастьях,  во  всех
будущих пытках. Король почувствовал, что он бессилен против этого  языка
души; он опустил глаза и быстро вышел из комнаты, увлекая  с  собой  не-
вестку и младшего брата и оставив мать, распростертую в  трех  шагах  от
тою из ее сыновей, которого она вторично дала приговорить к смерти.  Фи-
липп подошел к Анне Австрийской и сказал ей нежным, благородно  взволно-
ванным голосом:
   - Не будь я вашим любящим сыном, я бы проклял вас,  матушка,  за  все
несчастья, что вы причинили мне.
   ДаАртаньян почувствовал дрожь во всем толе. Он почтительно поклонился
юному принцу и, не подымая головы, произнес:
   - Простите меня, монсеньер, но я солдат и присягал на верность  тому,
кто только что удалился отсюда.
   - Благодарю вас, господин ДаАртаньян. Но что с господином д'Эрбле?
   - Господин д'Эрбле в безопасности, монсеньер,  -  прозвучал  голос  в
глубине комнаты, - и пока я жив и свободен, ни один волос  не  упадет  с
его головы.
   - Господин Фуке! - промолвил, грустно улыбаясь, Филипп.
   - Простите меня, монсеньер, - обратился к нему Фуке, становясь  перед
ним на колено, - но тот, кто только что вышел, был моим гостем.
   - Вот это друзья, это сердца, - прошептал со вздохом  Филипп.  -  Они
побуждают меня любить этот мир. Ступайте,  господин  ДаАртаньян,  ведите
меня, куда приказывает вам долг.
   Но в мгновение, когда капитан мушкетеров  собирался  уже  переступить
порог комнаты, Кольбер вручил ему приказ короля и  тотчас  же  удалился.
ДаАртаньян прочел приказ и в бешенстве смял его.
   - Что там написало? - спросил принц.
   - Читайте, монсеньер, - подал ему бумагу капитан мушкетеров.
   Филипп прочитал несколько строк, наспех написанных рукой Людовика:
   "Приказ господину даАртаньяну отвезти узника на остров Сент-Маргерит.
Закрыть ему лицо железной маской. Под страхом смерти  воспретить  узнику
снимать ее".
   - Это справедливо, - проговорил Филипп со смирением. - Я готов.
   - Арамис был прав, - шепнул Фуке мушкетеру, - это такой же  настоящий
король, как тот.
   - Этот лучше, - отвечал ДаАртаньян, - только ему не хватает вас и ме-
ня.


   VI
   ПОРТОС СЧИТАЕТ, ЧТО СКАЧЕТ ЗА ГЕРЦОГСКИМ ТИТУЛОМ

   Арамис и Портос, используя предоставленное им Фуке время,  неслись  с
такой быстротой, что ими могла бы гордиться французская кавалерия.  Пор-
тос не очень-то понимал, чего ради  его  заставляют  развивать  подобную
скорость, но так как он видел, что Арамис яростно шпорит коня, то  и  он
бешено шпорил своего.
   Таким образом, между ними и Во вскоре оказалось двенадцать лье. Здесь
им пришлось сменить коней и позаботиться о подставах. Во время этой неп-
родолжительной передышки Портос решился деликатно расспросить Арамиса.
   - Тес! - ответил ему Арамис. - Знайте только одно: наша фортуна зави-
сит от нашей скорости.
   И Портос устремился вперед, как если б он все еще был мушкетером 1626
года без гроша за душой. Это магическое слово "фортуна" для человеческо-
го слуха всегда что-нибудь да означает. О, но обозначает "достаток"  для
тех, у кого нет ничего, оно обозначает "излишек" для тех,  у  кого  есть
достаток.
   - Меня сделают герцогом, - вслух произнес Портос, хотя и говорил  сам
с собою.
   - Возможно, - ответил, горько усмехаясь,  Арамис,  который  расслышал
слова Портоса, потому что тот в этот момент обгонял его.
   Голова Арамиса пылала: напряжение тела все еще по превозмогло  в  нем
душевного напряжения. Все, что может породить безудержный гyев,  острая,
не стихающая ни на мгновение зубная боль, все,  какие  только  возможны,
проклятия и угрозы, все это рычало, корчилось, вопило в мыслях повержен-
ного прелата.
   На его лице отчетливо проступали следы этой жестокой  борьбы.  Здесь,
на большой дороге, никем не стесняемый, он мог,  по  крайней  мере,  от-
даться своим чувствам, и он не лишал себя удовольствия сыпать  проклятия
при каждом промахе своей лошади и каждой рытвине на дороге. Бледный,  то
обливаясь горячим потом, то пронизываемый ледяным  ознобом,  он  нещадно
стегал свою лошадь и бил ее шпорами до крови.
   Портос, видя это, жалостливо вздыхал, хотя чувствительность и не была
главным из его недостатков.
   Так скакали они в течение долгих восьми часов, пока не прибыли в  Ор-
леан.
   Было четыре часа пополудни. Взвесив еще раз свои  дорожные  впечатле-
ния, Арамис пришел к выводу, что пока погони можно не опасаться.
   В самом деле, ведь было бы совершенно невероятным, чтобы отряд,  спо-
собный совладать с ним и Портосом, имел  в  своем  распоряжении  столько
подстав, сколько необходимо для преодоления сорока лье за восемь  часов.
Таким образом, даже допуская возможность погони, беглецы по крайней мере
на пять часов опережали преследователей.
   Арамис подумал, что позволить себе отдохнуть по было бы, пожалуй, та-
ким уж безрассудством, но что продолжать путь все же лучше. Еще двадцать
с небольшим лье такой скачки, и тогда уж никто, даже сам даАртаньян,  не
сможет настигнуть врагов короля.
   Итак, Арамис, к огорчению Портоса, снова уселся в седло. Так  продол-
жали они скакать до семи часов вечера. Оставался лишь  один  перегон  до
Блуа.
   Но тут непредвиденная помеха встревожила Арамиса.
   На почте не было лошадей.
   Прелат задал себе вопрос, какие адские происки его смертельных врагов
отняли у него средство отправиться дальше, у него,  который  никогда  не
считал случайность дланью всемогущего бога, у него, который всегда нахо-
дил причину для следствия; он склонен был скорее считать, что отказ дать
лошадей, в этот час, в этих местах, был вызван распоряжением, полученным
свыше и отданным с целью остановить, пресечь бегство того, кто  возводит
на престол и низлагает с престола королей Франции.
   Но когда он собирался уже вспылить, чтобы добиться лошадей  или  хотя
бы объяснения, почему их пет, ему пришла в голову счастливая мысль.
   - Я не поеду в Блуа, - сказал он, - и мне не нужно подставы до следу-
ющей станции. Дайте мне двух лошадей, чтобы я мог навестить одного  дво-
рянина, моего старого друга. Его поместье совсем рядом с вами.
   - А позвольте узнать, как зовут этого  дворянина?  -  спросил  хозяин
почтового двора.
   - Граф де Ла Фер.
   - О, - произнес хозяин, почтительно снимая шляпу, - это  достойнейший
дворянин! Но, как ни велико мое желание угодить ему, я не в  силах  дать
вам двух лошадей. Все мои лошади наняты герцогом де Бофором.
   - Ах! - воскликнул обманутый и этой надеждой Арамис.
   - Впрочем, если вы пожелаете воспользоваться моей  тележкой,  я  велю
заложить в нее старую слепую лошадку, и она доставит вас к графу.
   - Я заплачу луидор, - пообещал Арамис.
   - Нет, сударь, достаточно и экю; именно столько платит м, не господин
Гриме, управляющий графа, когда берет у меня тележку, и я не хочу, чтобы
граф мог упрекнуть меня в том, что я вынудил его друга заплатить  черес-
чур дорого.
   - Как вам угодно и, особенно, как будет угодно графу, которого я  ни-
коим образом не хотел бы сердить. Получайте положенный вам экю, но  ведь
никто не возбраняет мне добавить еще луидор за вашу удачную мысль.
   - Разумеется, - ответил обрадованный хозяин.
   И он сам запряг свою старую лошадь в скрипучую двуколку.
   Любопытную фигуру представлял собою во время этого разговора  Портос.
Он вообразил, будто разгадал тайну, и ему  не  терпелось  поскорее  тро-
нуться в путь; во-первых, потому, что свидание с Атосом было ему чрезвы-
чайно приятно, и, во-вторых, потому, что он рассчитывал найти у  него  и
славную постель, и не менее славный ужин.
   Когда все приготовления были закончены, хозяин позвал одного из своих
работников и велел ему отвезти путешественников в Ла-Фер. Портос с  Ара-
мисом уселись в тележку, и Портос шепнул на ухо своему спутнику:
   - Я понимаю, теперь я все понимаю.
   - Вот как! Но что же вы поняли, друг мой?
   - Мы везем Атосу какое-нибудь важное предложение его величества коро-
ля.
   Арамис ответил что-то нечленораздельное.
   - Не говорите мне ничего больше,  -  продолжал  простодушный  Портос,
стараясь уравновесить тележку, чтобы избежать лишней тряски, - не  гово-
рите, я и так угадаю.
   - Отлично, друг мой, отлично! Угадывайте, угадывайте!
   Они приехали к Атосу в девять часов вечера. На небе ярко сияла  луна.
Этот чарующий лунный свет приводил Портоса в чрезвычайное восхищение, но
почти в такой же  мере  был  не  по  душе  Арамису.  Каким-то  брошенным
вскользь замечанием он выразил свое неудовольствие по этому поводу.
   - Да, да, я понимаю вас. Ведь ваше поручение - тайное.
   Это были последние слова, произнесенные Портосом. Возница перебил его
сообщением:
   - Вот мы и приехали, господа.
   Портос и его спутник вылезли из тележки у дверей замка.
   Здесь нам предстоит снова встретиться с Атосом и  Бражелоном,  исчез-
нувшими из Парижа после того, как открылась неверность  мадемуазель  Ла-
вальер.
   Если есть слово истины, то оно гласит следующее: великие печали  зак-
лючают в себе зерно утешения.
   Мучительная рапа, от которой страдал Рауль, сблизила отца с сыном,  и
одному богу ведомо, насколько ласко