чер Людовик XIV оценил в принцессе женщину. Бекингэм  увидел
в ней кокетку, достойную самого жестокого наказания Де Гиш стал смотреть
на нее как на божество. А придворные - как на  восходящую  звезду,  свет
которой должен был сделаться источником всяческих милостей.
   Между тем несколько лет тому назад Людовик XIV в балете не соблагово-
лил даже подать руку этой дурнушке. Между тем еще недавно Бекингэм  сго-
рал от страсти к этой кокетке. Между тем де Гиш смотрел на это  божество
как на женщину. Между тем придворные не смели  даже  украдкой  похвалить
эту звезду, боясь рассердить короля, которому она когда-то  не  понрави-
лась.
   Вот что происходило в тот достопамятный вечер на карточной игре у ко-
роля.
   Молодая королева, хотя она была испанкой и племянницей Анны Австрийс-
кой, любила короля и не умела скрывать свое чувство.
   Анна Австрийская, наблюдательная как женщина к властолюбивая как  ко-
ролева, тотчас же почувствовала, что принцесса входит в силу, которой не
следует пренебрегать, и склонилась перед ней.
   Это побудило молодую королеву встать и уйти из свой  комнаты.  Король
не обратил внимания на ее уход, хотя королева сделала вид, что ей нездо-
ровится.
   Установленный Людовиком XIV этикет давал ему право не проявлять ника-
кого волнения. Он предложил руку принцессе, даже не взглянув на брата, и
проводил до ее покоев.
   Было замечено, что на пороге ее комнаты его величество глубоко вздох-
нул.
   Женщины, от внимания которых ничто не ускользает, - и первая Монтале,
- не преминули шепнуть своим приятельницам:
   - Король вздохнул.
   - Принцесса вздохнула.
   И это была правда.
   Принцесса вздохнула беззвучно, но сопроводила свой вздох таким  выра-
зительным взглядом красивых  черных  глаз,  что  лицо  короля  покрылось
весьма заметным румянцем.
   Словом, Монтале допустила нескромность, и  эта  нескромность,  должно
быть, сильно подействовала на ее подругу, ибо  мадемуазель  де  Лавальер
сильно побледнела, когда король покраснел, и, вся дрожа, вошла в комнату
принцессы, забыв даже принять от нее перчатки, как повелевал этикет.
   Правда, эта провинциалка могла СОСЛАТЬСЯ в свое оправдание на замеша-
тельство, овладевшее ею в присутствии  короля.  Действительно,  закрывая
дверь, она не могла отвести глаз от короля, который  пятясь  выходил  от
принцессы.
   Король вернулся в зал, где шла игра; он хотел было завести беседу, но
стало ясно, что мысли его путаются.
   Несколько раз ошибся он в счете, что было на руку некоторым  придвор-
ным, которые умели пользоваться этими ошибками еще со времен Мазарини.
   Так Маникан, по свойственной ему рассеянности - да не подумает  чита-
тель о нем чего-нибудь дурного, - Маникан, честнейший  в  мире  человек,
как ни в чем не бывало подобрал упавшие на ковер двадцать, тысяч ливров,
видимо, не принадлежавшие никому.
   Так г-н де Вард, взволнованный только что происшедшими событиями, ос-
тавил свой выигрыш в шестьдесят луидоров герцогу Бекингэму, а  тот,  по-
добно своему отцу не любивший пачкать руки о деньги, в свою очередь, ос-
тавил их подсвечнику, точно подсвечник был живым существом.
   Король немного  овладел  собой,  только  когда  к  нему  подошел  г-н
Кольбер, все время искавший случая поговорить с ним, и  в  самых  почти-
тельных выражениях, разумеется, но с большой настойчивостью стал  что-то
нашептывать королю.
   Людовик внимательно выслушал Кольбера и, оглядевшись кругом, спросил:
   - Разве господин Фуке уже ушел?
   - Нет, государь, я здесь, - откликнулся суперинтендант, занятый  раз-
говором с Бекингэмом.
   Он тотчас же подошел к королю. Король тоже сделал несколько шагов ему
навстречу и сказал с очаровательной небрежностью:
   - Извините, господин суперинтендант, что я помешал вам, но  я  обычно
зову вас, когда вы мне нужны.
   - Я всегда к услугам короля, - отвечал Фуке.
   - Мне главным образом нужны услуги вашей казны, - сказал король,  не-
хотя улыбаясь.
   - Моя казна тем более к услугам короля, - холодно проговорил Фуке.
   - Дело в том, господин Фуке, что я хочу устроить праздник в  Фонтенб-
ло. Две недели ворота будут открыты. Мне нужно...
   И он искоса взглянул на Кольбера.
   Фуке спокойно ожидал конца фразы.
   - Четыре миллиона, - проговорил король в ответ  на  злорадную  улыбку
Кольбера.
   - Четыре миллиона? - повторил Фуке с низким поклоном.
   Его ногти впились в грудь и сквозь рубашку оцарапали кожу  до  крови,
но лицо ничем не выдало внутреннего волнения.
   - Да, сударь, - сказал король.
   - К какому сроку, государь?
   - Ну, когда сможете... Впрочем... нет... как можно скорее.
   - Необходимо время...
   - Время! - с торжеством воскликнул Кольбер.
   - Время для того, чтобы сосчитать деньги, - продолжал суперинтендант,
бросив на Кольбера презрительный взгляд. - В день можно успеть  взвесить
и пересчитать только один миллион, сударь.
   - Значит, четыре дня, - заключил Кольбер.
   - Ах, - перебил его Фуке, обращаясь к королю, - мои  служащие  делают
чудеса, когда нужно угодить его величеству! Четыре миллиона будут готовы
через три дня.
   Настала очередь побледнеть Кольберу. Людовик с  удивлением  посмотрел
на него.
   А Фуке спокойно удалился, улыбаясь  по  дороге  своим  многочисленным
друзьям, в глазах которых читал искреннее  расположение,  граничившее  с
состраданием. Но по улыбке нельзя было судить о настроении Фуке; на  са-
мом деле он был в полном отчаянии.
   Несколько капелек крови  запачкали  его  рубашку,  но  платье  скрыло
кровь, как улыбка - бешенство.
   По тому, как Фуке садился в карету, слуги догадались, что господин их
расстроен. Поэтому все его приказания исполнялись с такой точностью, как
команды разгневанного капитана военного корабля во время бури.
   Карета полетела стрелой. По дороге Фуке едва успел привести в порядок
свои мысли. Он направился прямо к Арамису.
   Арамис еще не ложился.
   Что же касается Портоса, то он отлично  поужинал  жареной  бараниной,
двумя жареными фазанами и целой горой раков, потом, наподобие  античного
борца, велел он затереть ему тело душистыми маслами, распорядился завер-
нуть себя в простыни и отнести на согретую постель.
   Как мы уже сказали, Арамис еще не ложился.  Надев  удобный  бархатный
халат, он писал письмо за письмом своим быстрым убористым почерком,  ко-
торым можно было уместить добрую четверть книги на одной странице.
   Дверь быстро распахнулась, и вошел суперинтендант, бледный,  взволно-
ванный, озабоченный.
   Арамис поднял голову.
   - Добрый вечер, дорогой даЭрбле! - сказал Фуке.
   Наблюдательный взгляд Арамиса тотчас же заметил угнетенное настроение
вошедшего.
   - Хорошая игра была у короля? - спросил Арамис, чтобы завязать разго-
вор.
   Фуке сел и знаком приказал проводившему его лакею выйти  из  комнаты.
Когда лакей исчез, он отвечал:
   - Прекрасная!
   И Арамис, все время внимательно следивший  за  ним,  увидел,  как  он
нервно откинулся на спинку кресла.
   - Проиграли, по обыкновению? - поинтересовался Арамис, не выпуская из
руки пера.
   - Даже сверх обыкновения, - отвечал Фуке.
   - Но ведь вы всегда так спокойно относитесь к своим проигрышам.
   - Иногда - да!
   - Какой же вы плохой игрок!
   - Игра игре рознь, господин даЭрбле.
   - Сколько же вы проиграли, монсеньер? - продолжал Арамис с  некоторым
беспокойством.
   Фуке помолчал несколько секунд, чтобы вполне овладеть собой, и  отве-
тил без малейшего признака волнения в голосе:
   - Сегодняшний вечер стоит мне четыре миллиона.
   И он с горечью рассмеялся. Арамис, никак не  ожидавший  такой  цифры,
выронил перо из рук.
   - Четыре миллиона! - проговорил он. - Вы проиграли  четыре  миллиона?
Возможно ли?
   - Господин Кольбер держал мои карты, - произнес суперинтендант с  тем
же зловещим смехом.
   - Ах, понимаю! Значит, новое требование денег?
   - Да, мой друг.
   - Королем?
   - Его собственными устами. Невозможно убить человека с более очарова-
тельной улыбкой.
   - Черт возьми!
   - Что вы об этом думаете?
   - Я думаю, что вас хотят просто разорить; это ясно как день.
   - Значит, вы остаетесь при прежнем убеждении?
   - Да. Тут, впрочем, нет ничего удивительного, потому что мы и  раньше
предвидели это.
   - Верно; но я никак не ожидал четырех миллионов.
   - Действительно, сумма крупная, но все-таки четыре  миллиона  еще  не
смерть, особенно для такого человека, как Фуке.
   - Если бы вы знали состояние моей казны, дорогой даЭрбле, вы не  рас-
суждали бы так спокойно.
   - И вы пообещали?
   - Что же мне оставалось делать?
   - Вы правы.
   - В тот день, когда я откажу, Кольбер достанет эту сумму;  где  -  не
знаю; но он достанет, и тогда я погиб!
   - Несомненно. А через сколько дней вы обещали эти четыре миллиона?
   - Через три дня. Король очень торопил.
   - Через три дня!
   - Ах, друг мой, - продолжал Фуке, - подумать только - сейчас, когда я
проезжал по улице, прохожие кричали: "Вот едет богач Фуке!" Право, доро-
гой мой, от этого можно потерять голову.
   - Нет, монсеньер, не стоит, - флегматично проговорил Арамис,  посыпая
пескам только что написанную страницу.
   - Тогда дайте мне лекарство, дайте мне лекарство от этой  неизлечимой
болезни.
   - Единственное лекарство: заплатите.
   - Но едва ли я могу собрать  такую  сумму.  Придется  выскрести  все.
Сколько поглотил Бель-Иль! Сколько поглотили пенсии! Теперь деньги стали
редкостью. Ну, положим, достанем на этот раз,  а  что  дальше?  Поверьте
мне, на этом дело не остановится. Король, в котором  пробудился  вкус  к
золоту, подобен тигру, отведавшему мяса: оба ненасытны. В один  прекрас-
ный день мне все же придется сказать: "Это невозможно, государь". В  тот
день я погибну.
   Арамис только слегка пожал плечами.
   - Человек в вашем положении, монсеньер, только тогда погибает,  когда
сам захочет этого.
   - Частное лицо, какое бы оно ни занимало положение, не может бороться
с королем.
   - Ба! Я в молодости боролся с самим кардиналом Ришелье,  который  был
королем Франции, да еще кардиналом!
   - Разве у меня есть армия, войско, сокровища?
   У меня больше нет даже Бель-Иля.
   - Нужда всему научит. Когда вам покажется,  что  все  погибло,  вдруг
откроется что-нибудь неожиданное и спасет вас.
   - Кто же откроет это неожиданное?
   - Вы сами.
   - Я? Нет, я не изобретателен.
   - В таком случае я.
   - Принимайтесь же за дело сию минуту.
   - Времени еще довольно.
   - Вы убиваете меня своей флегматичностью, даЭрбле, - сказал  суперин-
тендант, вытирая лоб платком.
   - Разве вы забыли, что я говорил вам когда-то?
   - Что же?
   - Не беспокойтесь ни о чем, если у вас есть смелость. Есть она у вас?
   - Думаю, что есть.
   - Так не беспокойтесь.
   - Значит, решено: в последнюю минуту вы явитесь мне на помощь, даЭрб-
ле?
   - Я только расквитаюсь с вами за все, что вы сделали для  меня,  мон-
сеньер.
   - Поддерживать таких людей, как вы, господин даЭрбле, обязанность фи-
нансиста.
   - Если предупредительность - свойство  финансиста,  то  милосердие  -
добродетель духовного лица. Но на гот раз действуйте сами, монсеньер. Вы
еще не дошли предела; когда наступит крайность, мы посмотрим.
   - Это произойдет очень скоро.
   - Прекрасно. А в данную минуту позвольте мне сказать, что ваши денеж-
ные затруднения очень огорчают меня.
   - Почему именно в данную минуту?
   - Потому что я сам собирался попросить у вас денег.
   - Для себя?
   - Для себя, или для своих, или для наших.
   - Какую сумму?
   - Успокойтесь! Сумма довольно кругленькая, но не чудовищная.
   - Назовите цифру!
   - Пятьдесят тысяч ливров.
   - Пустяки!
   - Правда?
   - Разумеется, пятьдесят тысяч ливров всегда найдутся. Ах, почему этот
плут Кольбер не довольствуется такими суммами? Мне было бы гораздо  лег-
че. А когда вам нужны деньги?
   - К завтрашнему утру. Ведь завтра первое июня.
   - Так что же?
   - Срок одного из наших поручительств.
   - А разве у нас есть поручительства?
   - Конечно. Завтра срок платежа последней трети.
   - Какой трети?
   - Полутораста тысяч ливров Безмо.
   - Безмо? Кто это?
   - Комендант Бастилии.
   - Ах, правда; вы просите меня заплатить сто пятьдесят тысяч ливров за
этого человека?
   - Да.
   - Но за что же?
   - За его должность, которую он купил или, вернее, которую мы купили у
Лувьера и Трамбле.
   - Я очень смутно представляю себе это.
   - Не удивительно, у вас столько дел. Однако я думаю, что важнее этого
дела у вас нет.
   - Так скажите же мне, для чего мы купили эту должность?
   - Во-первых, чтобы помочь ему.
   - А потом?
   - Потом и себе самим.
   - Как это себе самим? Вы смеетесь.
   - Бывают времена, монсеньер, когда знакомство с комендантом  Бастилии
может считаться очень полезным.
   - К счастью, я не понимаю ваших слов, даЭрбле.
   - Монсеньер, у нас есть свои поэты, свой  инженер,  свой  архитектор,
свои музыканты, свой типографщик, свои художники; нужно иметь  и  своего
коменданта Бастилии.
   - Вы думаете?
   - Монсеньер, не будем строить иллюзий: мы ни за что ни про что  можем
попасть в Бастилию, дорогой фуке, - проговорил епископ, улыбаясь и пока-
зывая белые зубы, которые так пленили тридцать лет тому назад  Мари  Ми-
шон.
   - И вы думаете, что полтораста тысяч ливров не слишком  дорогая  цена
за такое знакомство, даЭрбле? Обыкновенно вы лучше помещаете свои  капи-
талы.
   - Придет день, когда вы поймете свою ошибку.
   - Дорогой даЭрбле, когда попадешь в Бастилию, тогда уже нечего  наде-
яться на помощь старых друзей.
   - Почему же, если расписки в порядке? А кроме того, поверьте  мне,  у
этого добряка Безмо сердце не такое, как у придворных. Я уверен, что  он
будет всегда благодарен мне за эти деньги, не говоря уже о  том,  что  я
храню все его расписки.
   - Что за чертовщина! Какое-то ростовщичество  под  видом  благотвори-
тельности!
   - Монсеньер, не вмешивайтесь, пожалуйста, в эти дела; если тут и рос-
товщичество, то отвечаю за него один я; а польза от него нам обоим;  вот
и все.
   - Какая-нибудь интрига, даЭрбле?
   - Может быть.
   - И Безмо участвует в ней?
   - Почему же ему не участвовать? Бывают участники и  похуже.  Итак,  я
могу рассчитывать получить завтра десять тысяч пистолей?
   - Может быть, хотите сегодня вечером?
   - Это было бы еще лучше, я хочу отправиться в дорогу пораньше. Бедня-
га Безмо не знает,  где  я,  и,  наверное,  теперь  как  на  раскаленных
угольях.
   - Вы получите деньги через час. Ах, даЭрбле, проценты на ваши  полто-
раста тысяч франков никогда не окупят моих четырех миллионов! - прогово-
рил Фуке, поднимаясь с кресла.
   - Кто знает, монсеньер?
   - Покойной ночи! Мне еще надо  поговорить  с  моими  служащими  перед
сном.
   - Покойной ночи, монсеньер!
   - Д'Эрбле, вы желаете мне невозможного.
   - Значит, я получу пятьдесят тысяч ливров сегодня?
   - Да.
   - Тогда спите сном праведника! Доброй ночи, монсеньер!
   Несмотря на уверенный тон, которым было  произнесено  это  пожелание,
Фуке вышел, качая головой и глубоко вздыхая.


   IV
   МЕЛКИЕ СЧЕТЫ Г-НА БЕЗМО ДЕ МОНЛЕЗЕНА

   На колокольне церкви св. Павла пробило семь, когда Арамис, в  костюме
простого горожанина, с заткнутым за пояс охотничьим ножом, проехал  вер-
хом по улице Пти-Мюск и остановился у ворот Бастилии.
   Двое караульных охраняли эти ворота.
   Они беспрепятственно пропустили Арамиса, который, не слезая с лошади,
въехал во двор и направился по узкому проходу  к  подъемному  мосту,  то
есть к настоящему входу в тюрьму.
   Подъемный мост был опущен, по бокам стояла стража. Часовой,  охраняв-
ший мост снаружи, остановил Арамиса и довольно грубо спросил,  зачем  он
явился.
   Арамис с обычной вежливостью объяснил, что желал  бы  переговорить  с
г-ном Безмо де Монлезеном.
   Первый караульный вызвал другого, стоявшего по ту сторону рва, в буд-
ке. Тот высунулся в окошечко и внимательно  осмотрел  вновь  прибывшего.
Арамис повторил просьбу.
   Тогда часовой подозвал младшего офицера, разгуливавшего  по  довольно
просторному двору; офицер же, узнав, в чем дело, пошел  доложить  одному
из помощников коменданта.
   Выслушав просьбу Арамиса, помощник коменданта спросил его имя и пред-
ложил ему немного подождать.
   - Я не могу вам назвать своего имени, сударь, - сказал Арамис, - ска-
жу только, что мне необходимо сообщить господину коменданту  чрезвычайно
важное известие, и могу поручиться, что господин Безмо будет  очень  рад
меня видеть. Скажу больше: если вы передадите ему, что я тот самый чело-
век, которого он ожидает к первому июня, он сам выйдет ко мне.
   Офицер не мог допустить, чтобы такое важное лицо, как комендант, ста-
ло беспокоиться ради какого-то горожанина, приехавшего верхом.
   - Вот и прекрасно. Господин комендант собирается куда-то ехать: види-
те, во дворе стоит запряженная карета, следовательно,  ему  не  придется
нарочно выходить к вам, он вас увидит, когда будет проезжать мимо.
   Арамис кивнул головой в знак согласия; он и сам не хотел выдавать се-
бя за важное лицо. И он терпеливо стал дожидаться, опершись о луку  сед-
ла.
   Минут через десять карета коменданта остановилась у крыльца. В дверях
показался комендант.
   Хозяин крепости должен был подвергнуться тем же формальностям, что  и
посторонний: караульный подошел к карете, когда она подъехала к  подъем-
ному мосту, а комендант отворил дверцы, исполняя таким образом  установ-
ленные им самим правила. Заглянув в карету, часовой мог  удостовериться,
что никто не покидает Бастилию тайком.
   Карета покатила по подъемному мосту.
   Но в ту минуту, когда отворяли решетку, офицер подошел к карете,  ос-
тановившейся вторично, и сказал  несколько  слов  коменданту.  Комендант
тотчас же выглянул из кареты и увидел сидевшего верхом Арамиса.  Он  ра-
достно вскрикнул и вышел или, вернее, выскочил из  экипажа,  подбежал  к
Арамису, схватил его за руку и рассыпался перед ним в извинениях. Он был
почти готов поцеловать у него руку.
   - Сколько надо претерпеть, чтобы добраться до Бастилии, господин  ко-
мендант! Наверное, тем, кого посылают насильно, попасть туда значительно
проще.
   - Простите, пожалуйста. Ах, монсеньер, как я рад, что вижу ваше  пре-
освященство.
   - Тес! Вы не думаете о том, что вы  говорите.  Могут  вообразить  бог
знает что, если увидят епископа в таком обличье.
   - Ах, простите, извините, я действительно не  подумал!..  На  конюшню
лошадь этого господина! - крикнул Безмо.
   - Не надо, не надо! - запротестовал Арамис.
   - Почему не надо?
   - Потому что в этой сумке пять тысяч пистолей.
   Комендант так просиял, что если бы в эту минуту его увидели заключен-
ные, они подумали бы, что к нему приехал принц крови.
   - Да, да, вы правы. Лошадь к комендантскому дому! Угодно вам, дорогой
даЭрбле, сесть в карету и проехать ко мне?
   - Сесть в карету, чтобы проехать через двор? Неужели вы считаете меня
таким инвалидом, господин комендант? Нет, нет, пойдем пешком, непременно
пешком.
   Тогда Безмо предложил свою руку, но прелат отказался. Так  дошли  они
до дома коменданта: Безмо - потирая руки и искоса поглядывая на  лошадь,
Арамис - созерцая голые черные стены.
   Довольно обширный вестибюль и прямая лестница из белого камня вели  в
комнаты Безмо.
   Хозяин миновал прихожую, столовую, где накрывали на стол, открыл  по-
тайную дверь и заперся со своим гостем в большом кабинете, окна которого
выходили на дворы и конюшни.
   Безмо усадил прелата с той подобострастной вежливостью, секрет  кото-
рой знают только очень добрые или признательные  люди.  Кресло,  подушку
под ноги, столик на колесах - все это комендант  приготовил  сам.  Но  с
особенной заботливостью, словно священнодействуя, Безмо положил на  сто-
лик мешок с золотом, который один из его солдат внес в комнату  с  таким
благоговением, как священник несет святые дары.
   Солдат вышел. Безмо запер за ним дверь, задернул на окне занавеску  и
посмотрел Арам