ландский, в который забралась крыса, и мы нашли от  него  только
корку.
   Планше осмотрел лавку и решил, что сравнение несколько преувеличено.
   Старший приказчик понял, что происходило в уме хозяина.
   - Беда, коли вернется, - сказал он ему.
   - У вас есть фрукты? - спросил Портос, поднимаясь на  антресоли,  где
была подана закуска.
   - Увы! - подумал бакалейщик, бросая на даАртаньяна умоляющий  взгляд,
на который тот не обратил, однако, внимания.
   После закуски пустились в путь.
   Было уже поздно, когда трое всадников, выехавших из  Парижа  в  шесть
часов, добрались до Фонтенбло. Дорогой все были веселы. Общество  Планше
нравилось Портосу, потому что лавочник был с ним очень  почтителен  и  с
любовью рассказывал о своих лугах, лесах и кроличьих садках.  У  Портоса
были вкусы и гордость помещика.
   Увидя, что его спутники разговорились между собой, даАртаньян, бросив
поводья, позабыл о Портосе и Планше и обо всем на свете. Луна мягко све-
тила сквозь голубоватую листву деревьев. Травы благоухали, и лошади  бе-
жали бодро.
   Портос и Планше добрались до заготовки сена. Планше признался  Порто-
су, что, достигнув зрелого возраста, он действительно забросил  земледе-
лие ради торговли, но что его детство прошло в Пикардии, среди роскошных
лугов, где травы доходили человеку до пояса, и под зелеными  яблонями  с
румяными плодами; поэтому он дал себе слово -  разбогатев,  тотчас  вер-
нуться на лоно природы и окончить жизнь так же, как он ее начал: поближе
к земле, куда возвращаются все люди.
   - Э, да вы скоро выходите в отставку, мой милый Планше? - сказал Пор-
тос.
   - Как так?
   - Мне сдается, что вы составляете себе маленький капиталец.
   - Да, - отвечал Планше, - потихоньку.
   - К чему же вы стремитесь и на какой цифре собираетесь остановиться?
   - Сударь, - начал Планше, не отвечая на этот весьма  интересный  воп-
рос, - сударь, меня очень огорчает одна вещь.
   - Какая же? - спросил Портос, оглядываясь, как будто  желая  отыскать
вещь, огорчавшую Планше, и вручить ему ее.
   - В прежние времена, - отвечал лавочник, - вы  называли  меня  просто
Планше, и тогда вы сказали бы: "К чему ты стремишься, Планше, и на какой
цифре собираешься остановиться?"
   - Конечно, конечно, в прежнее время я бы сказал так,  -  с  некоторым
смущением отвечал Портос, - но в прежние времена...
   - В прежние времена я был лакеем  господина  д'Артаньяна,  вы  хотите
сказать?
   - Да.
   - Но хотя я теперь не лакей его, я все же слуга; больше того,  с  тех
пор...
   - С тех пор, Планше?..
   - С тех пор я имел честь быть его компаньоном.
   - Как, - воскликнул Портос, - даАртаньян занялся торговлей?
   - И не думал, - откликнулся даАртаньян, которого эти слова вывели  из
задумчивости; он вступил в разговор с ловкостью и быстротой, отличавшими
все движения его ума и тела, - совсем не даАртаньян  занялся  торговлей,
а, напротив; Планше пустился в политику.
   - Да, - с гордостью и удовлетворением подтвердил: Планше, - мы вместе
произвели маленькую операцию, которая принесла мне сто тысяч, а господи-
ну даАртаньяну двести тысяч ливров.
   - Вот как? - удивился Портос.
   - Поэтому, господин барон, - продолжал лавочник, -  прошу  вас  снова
называть меня Планше, как в прежние времена, и говорить мне "ты". Вы  не
поверите, какое удовольствие доставит мне это!
   - Если так, я согласен, дорогой Планше, - отвечал Портос.
   И он поднял руку, чтобы дружески похлопать Планше  по  плечу.  Однако
лошадь вовремя рванулась, и это движение  помешало  намерению  всадника,
так что его рука опустилась на круп лошади. Конь так и присел.
   ДаАртаньян расхохотался и стал вслух высказывать свои мысли:
   - Берегись, Планше; если Портос очень полюбит  тебя,  он  будет  тебя
ласкать, а от его ласк тебе не поздоровится:  Портос  остался  таким  же
Геркулесом, как был.
   - Но ведь Мушкетон до сих пор жив, - сказал Планше,  -  а  между  тем
господин барон его очень любит.
   - Конечно, - подтвердил Портос со вздохом, от которого все три лошади
сразу встали на дыбы, - и еще сегодня утром я говорил  даАртаньяну,  как
мне скучно без него. Но скажи мне, Планше...
   - Спасибо, господин барон, спасибо.
   - Какой ты славный малый! Скажи, сколько у тебя десятин под парком?
   - Под парком?
   - Да. Потом мы сосчитаем луга и леса.
   - Где это, сударь?
   - В твоем поместье.
   - Но у меня нет ни парка, ни лугов, ни лесов, господин барон.
   - Что же тогда у тебя есть, - спросил Портос, - и почему ты  говоришь
о своем поместье?
   - Я не говорил о поместье, господин барон, - возразил немного присты-
женный Планше, - а просто об усадебке.
   - А, понимаю, - сказал Портос, - ты скромничаешь.
   - Нет, господин барон, я говорю сущую правду: у меня две комнаты  для
друзей, вот и все.
   - Где же тогда гуляют твои друзья?
   - Прежде всего в королевском лесу; там очень хорошо.
   - Да, это прекрасный лес, - согласился Портос, - почти такой же,  как
мой лес в Берри.
   Планше вытаращил глаза.
   - У вас есть такой лес, как в Фонтенбло, господин барон? - пролепетал
он.
   - Целых два, но лес в Берри я люблю больше.
   - Почему? - учтиво спросил Планше.
   - Прежде всего потому, что я не знаю, где он кончается, а потом -  он
полон браконьеров.
   - А почему же это изобилие браконьеров делает лес таким для вас  при-
ятным?
   - Потому, что они охотятся на мою дичь, а я на них, так что в  мирное
время у меня как бы война в миниатюре.
   В этот момент Планше поднял голову, заметил  первые  дома  Фонтенбло,
которые отчетливо обрисовывались на фоне неба. Над их темной  и  бесфор-
менной массой возвышались острые кровли замка,  шиферные  плиты  которых
блестели при луне, как чешуйки исполинской рыбы.
   - Господа, - возгласил Планше, - имею честь сообщить, что мы приехали
в Фонтенбло.


   XII
   В ПОМЕСТЬЕ ПЛАНШЕ

   Всадники подняли головы и убедились, что  Планше  сказал  совершенную
правду.
   Через десять минут они были на  Лионской  улице,  напротив  гостиницы
"Красивый павлин". Высокая изгородь из густых кустов бузины,  боярышника
и хмеля образовывала черную непроходимую преграду, за  которой  виднелся
белый дом с черепичной крышей.
   Два окна этого дома выходили на улицу. Света в них не было. Между ни-
ми виднелась маленькая дверь под навесом, опиравшимся на колонки.
   Планше соскочил с коня, как бы собираясь постучать в эту дверь; потом
раздумал, взял свою лошадь под уздцы и прошел еще  шагов  тридцать.  Его
спутники поехали за ним.
   Подойдя к воротам, Планше поднял деревянную щеколду, единственный  их
запор, и толкнул одну из створок. После этого он ступил в небольшой дво-
рик и ввел за собой лошадь; крепкий запах навоза говорил, что где-то не-
подалеку стойло.
   - Здорово пахнет, - звучно произнес Портос, в свою очередь,  соскаки-
вая с коня, - право, я готов подумать, что попал в свой пьерфонский  ко-
ровник.
   - У меня только одна корова, - поспешил скромно заметить Планше.
   - А у меня тридцать, или, вернее, я не считал.
   Когда оба всадника были во дворе, Планше закрыл за ними ворота.
   Соскочив с седла с обычной ловкостью, даАртаньян жадно  вдыхал  дере-
венский воздух и радостно срывал одной рукой веточки жимолости, а другой
шиповник, как парижанин, попавший на лоно природы. Портос принялся обеи-
ми руками обирать стручки гороха, вившегося по жердям, и тут же  уничто-
жал его вместе с шелухой.
   Планше растолкал какого-то старого калеку, покрытого тряпьем, который
спал под навесом на груде мха. Узнав Планше, старик  стал  величать  его
наш хозяин, к большому удовлетворению лавочника.
   - Отведи-ка лошадей в конюшню, старина, да хорошенько накорми  их,  -
сказал Планше.
   - Да, славные кони, - заговорил старик, - нужно накормить их до отва-
ла.
   - Не очень усердствуй, дружище, - заметил ему даАртаньян, -  довольно
будет охапки соломы да овса.
   - И студеной воды моему скакуну, - добавил Портос, - мне кажется, что
ему жарко.
   - Не беспокойтесь, господа, - заявил Планше, - папаша Селестен - быв-
ший кавалерист. Он умеет обращаться с лошадьми. Пожалуйте в комнаты.
   И он повел друзей по очень тенистой аллее, пересекавшей огород, затем
небольшой лужок и, наконец, приводившей к садику,  за  которым  виднелся
дом, чей фасад выходил на улицу. По мере приближения к дому  можно  было
через открытые окна нижнего этажа рассмотреть внутренность комнаты,  так
сказать, приемной поместья Планше.
   Комната мягко освещалась лампой, стоявшей на столе и видной издали, и
казалась воплощением приветливости,  спокойствия,  достатка  и  счастья.
Всюду, куда падал свет от лампы, - на старинный  ли  фаянс,  на  мебель,
сверкавшую чистотой, на оружие, повешенное на ковре, - играли  блестящие
точки.
   В окна заглядывали ветви жасмина, стол был покрыт ослепительно  белой
камчатной скатертью. На скатерти стояли два прибора. Желтоватое вино от-
ливало ян гарем на гранях хрустального графина, и большой синий  фаянсо-
вый кувшин с серебряной крышкой был наполнен пенистым сидром.
   Возле стола в кресле с широкой спинкой спала женщина лет тридцати. Ее
цветущее лицо сияло здоровьем и  свежестью.  На  коленях  у  нее  лежала
большая кошка, свернувшись клубочком, и громко мурлыкала, что, в сочета-
нии с полузакрытыми глазами, означало на кошачьем языке:  "Я  совершенно
счастлива".
   Друзья остановились перед окном, остолбенев от изумления. Увидя выра-
жение их лиц, Планше почувствовал себя польщенным.
   - Ах, проказник Планше, - засмеялся даАртаньян, -  теперь  я  понимаю
причину твоих отлучек!
   - Ого, какая белая скатерть, - прогремел Портос.
   При звуке этого голоса кошка умчалась,  хозяйка  моментально  просну-
лась, и Планше любезно провел гостей в комнату с накрытым столом.
   - Позвольте мне, дорогая, - сказал он, - представить вам шевалье  да-
Артаньяна, моего покровителя.
   ДаАртаньян взял руку дамы с галантностью  придворного  кавалера,  как
если бы он был представлен принцессе.
   - Господин барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, - продолжал Планше.
   Портос, в свою очередь, отвесил поклон, которым осталась бы  довольна
сама Анна Австрийская.
   Теперь наступила очередь Планше. Он  без  стеснения  поцеловал  даму,
впрочем, предварительно испросив знаком позволения у даАртаньяна и  Пор-
тоса. Позволение, конечно, было дано.
   ДаАртаньян улыбнулся Планше:
   - Вот человек, который умеет жить!
   - Сударь, - со смехом отвечал Планше, - жизнь -  капитал,  и  человек
должен помещать его самым выгодным образом.
   - И ты получаешь с него огромные проценты, -  захохотал  Портос  так,
что стены задрожали.
   Планше снова подошел к своей хозяйке.
   - Дорогая, вот эти два человека долго руководили моей  жизнью.  Я  не
раз говорил вам о них.
   - И упоминали еще два имени, - произнесла дама с заметным фламандским
акцентом.
   - Мадам - голландка? - спросил даАртаньян.
   - Я из Антверпена, - отвечала дама.
   - И она называется мадам Гехтер, - добавил Планше.
   - Не называйте так мадам, - сказал даАртаньян.
   - Почему? - спросил Планше.
   - Потому что это имя старит ее.
   - Я зову ее Трюшен [30].
   - Очаровательное имя, - вздохнул Портос.
   - Трюшен, - продолжал Планше, - приехала ко мне из Фландрии со своими
добродетелями и двумя тысячами флоринов. Она бежала от несносного  мужа,
который ее бил. Как уроженец Пикардии, я всегда любил артуазок. От Артуа
до Фландрии один только шаг. Она приезжала жаловаться и плакать к своему
крестному, лавочнику на Ломбардской улице, где я теперь торгую, она  по-
местила в мое дело две тысячи флоринов, я их умножил, и вот  теперь  она
получает десять тысяч.
   - Браво, Планше!
   - Она свободна, богата, у нее есть корова, она командует служанкой  и
папашей Селестеном. Все мои рубашки вытканы ею, зимой она вяжет мне чул-
ки, видится со мной каждые две недели  и  так  мила,  что  считает  себя
счастливой.
   - Я действительно счастлива... - кивнула Трюшен.
   Портос стал крутить ус.
   "Ах, черт, - подумал даАртаньян, - что это затевает Портос?.."
   Между тем Трюшен, сообразив, в чем дело, пошла торопить кухарку, при-
несла еще два прибора и уставила стол изысканными кушаньями,  превратив-
шими ужин в пир. Сливочное масло, солонина, анчоусы,  тунец,  затем  все
товары из лавки Планше. Цыплята, овощи, речная рыба, лесная дичь -  сло-
вом, все, что может дать деревня. Вдобавок Планше вернулся из погреба  с
десятью бутылками, покрытыми густым слоем пыли.
   Их вид обрадовал сердце Портоса.
   - Я голоден, - воскликнул он.
   И уселся подле г-жи Трюшен, бросая на нее убийственные взгляды. ДаАр-
таньян сел по другую сторону от нее. Осчастливленный Планше скромно  по-
местился напротив.
   - Не досадуйте, - сказал он, - если во время ужина Трюшен часто будет
вставать из-за стола: она желает, чтобы вам как следует были приготовле-
ны постели.
   Действительно, хозяйка много раз поднималась  наверх,  и  со  второго
этажа доносился скрип передвигаемых кроватей. А трое мужчин ели и  пили;
особенно усердствовал Портос. Было любо смотреть на них. От десяти буты-
лок осталось лишь одно воспоминание, когда Трюшен вернулась с сыром.
   Несмотря на выпитое вино, даАртаньян сохранил все свое самообладание.
Портос же, напротив, в значительной степени утратил его. Гости  затянули
песню, вспоминали бои и сражения. ДаАртаньян  посоветовал  Планше  снова
совершить путешествие в погреб. И так как лавочник  потерял  способность
маршировать, как пехотинец, то капитан  мушкетеров  предложил  проводить
его.
   Итак, они ушли, напевая песенки такими голосами, что испугался бы сам
дьявол Трюшен осталась за столом с Портосом. Когда  двое  любителей  вин
возились в темном погребе, выбирая лучшие бутылки, до них  вдруг  донес-
лось звонкое чмоканье.
   "Портос вообразил, что он в Ла-Рошели", - подумал даАртаньян.
   Они поднялись, нагруженные бутылками. Планше так увлекся пением,  что
ничего не видел и не слышал. Д'Артаньян же сохранил остроту зрения и яс-
но заметил, что левая щека Трюшен была гораздо краснее,  чем  правая.  А
Портос молодцевато улыбался и обеими руками крутил усы Трюшен тоже  улы-
балась великолепному сеньору.
   Пенистое анжуйское вино превратило трех собутыльников сначала в  трех
чертей, а потом в три бревна. У даАртаньяна едва хватило силы взять све-
чу и осветить Планше его собственную лестницу. Планше тащил Портоса, ко-
торого подталкивала также развеселившаяся Трюшен.
   ДаАртаньяну принадлежала честь нахождения комнаты и  кроватей  Портос
довалился в постель, и его друг с трудом раздел его Лежала постели,  да-
Артаньян говорил себе:
   "Ах, черт, ведь я клялся никогда больше не пить желтого вина, которое
пахнем ружейным кремнем. Фи! Что, если бы мои мушкетеры  увидели  своего
капитана в таком состоянии? - И, задвигая полог, прибавил: - К  счастью,
они ничего не увидят".
   Трюшен унесла на руках Планше, раздела его, задернула полог и закрыла
двери спальни.
   - Веселая вещь деревня, - говорил Портос, вытягивая ноги так,  что  с
треском отвалилась спинка кровати, но на этот шум никто не обратил  вни-
мания, так весело было в поместье Планше.
   В два часа ночи все в доме храпели.


   XIII
   ЧТО ВИДНО ИЗ ДОМА ПЛАНШЕ

   На следующее утро трое героев спали крепким сном.
   Трюшен предусмотрительно закрыла ставни, боясь, как бы первые солнеч-
ные лучи не повредили уставшим глазам.
   Поэтому под пологом Портоса и балдахином Планше  было  темно,  как  в
погребе, когда даАртаньяна  разбудил  нескромный  луч,  проникший  через
ставни; он мигом соскочил с кровати, точно собираясь идти первым на при-
ступ. И он приступом взял комнату Портоса,  которая  была  рядом  с  его
спальней. Портос крепко спал и храпел так, что стены дрожали.  Он  пышно
раскинулся всем своим исполинским телом, свесив сжатую в кулак  руку  на
ковер подле кровати. ДаАртаньян разбудил Портоса, который с трудом  стал
протирать глаза.
   Тем временем Планше оделся и пришел приветствовать своих гостей,  ко-
торые после вчерашнего вечера еще нетвердо держались на ногах.
   Несмотря на раннее утро, весь дом был уже полон суеты, кухарка устро-
ила безжалостную резню в птичнике, а папаша Селестен рвал в саду вишни.
   Портос в игривом настроении протянул руку Планше, а ДаАртаньян попро-
сил позволения поцеловать мадам Трюшен, которая не сочла возможным отка-
зать в этой просьбе. Фламандка подошла к Портосу и так  же  благосклонно
разрешила поцеловать себя. Портос  поцеловал  мадам  Трюшен  с  глубоким
вздохом.
   После этого Планше взял друзей за руки:
   - Я покажу вам свой дом, вчера вечером было темно, как в печи,  и  мы
ничего не могли рассмотреть. При свете дня все меняется, и вы останетесь
довольны.
   - Начнем с  перспективы,  -  предложил  ДаАртаньян,  -  вид  из  окна
прельщает меня больше всего. Я всегда жил в королевских домах, а  короли
недурно выбирают пейзажи.
   - Я тоже всегда любил виды, - подхватил Портос. - В моем  пьерфонском
поместье я велел прорубить четыре аллеи, с которых  открывается  велико-
лепная перспектива.
   - Вот вы сейчас увидите мою перспективу, - сказал Планше.
   И он подвел гостей к окну.
   - Да это Лионская улица, - удивился д'Артаньян.
   - На нее выходит два окна, вид неказистый: одна только харчевня, веч-
но оживленная и шумная, соседство не из приятных.  У  меня  выходило  на
улицу четыре окна, два я заделал.
   - Пойдем дальше, - сказал ДаАртаньян.
   Они вернулись в коридор, который вел в комнаты, и Планше открыл став-
ни.
   - Э, да что же это? - спросил Портос.
   - Лес, - отвечал Планше. - На горизонте вечно меняющая  цвет  полоса,
желтоватая весной, зеленая летом, красная осенью и белая зимой.
   - Отлично, но эта завеса мешает смотреть дальше.
   - Да, - сказал Планше, - но отсюда видно...
   - Ах, это широкое поле... - протянул Портос. - Что это  там?  Кресты,
камни...
   - Да это кладбище! - воскликнул ДаАртаньян.
   - Именно, - подтвердил Планше. - Уверяю вас,  что  смотреть  на  него
очень интересно. Не проходит дня, чтобы  здесь  не  зарыли  кого-нибудь.
Фонтенбло довольно густо населен. Иногда приходят девушки, одетые в  бе-
лое, с хоругвями, иногда богатые горожане с певчими,  иногда  придворные
офицеры.
   - Мне это не по вкусу, - поморщился Портос.
   - Да, это не очень весело, - согласился ДаАртаньян.
   - Уверяю вас, что кладбище навевает святые мысли, - возразил Планше.
   - О, не спорю!
   - Ведь всем нам придется помереть, - продолжал Планше, - и  где-то  я
прочел изречение, которое мне запомнилось: "Мысль о смерти -  благотвор-
ная мысль".
   - Да, это так, - вздохнул Портос.
   - Однако, - заметил ДаАртаньян, - мысль о зелени, цветах, реках,  го-
лубом небе и широких долинах тоже благотворная мысль...
   - Если бы у меня все это было, я ни от чего бы не отказался, - сказал
Планше, - но так как в моем распоряжении только это маленькое  кладбище,
тоже цветущее, мшистое, тенистое и тихое, то я им довольствуюсь  и  раз-
мышляю, например, о горожанах, живущих  на  Ломбардской  улице,  которые
слышат ежедневно только грохот двух тысяч телег да шлепанье по грязи пя-
тидесяти тысяч прохожих.
   - Не буду вам возражать, - кивнул Портос.
   - Именно поэтому, - скромно улыбнулся Планше, - я и  отдыхаю  немного
при виде мертвых.
   - Экий молодчина этот Планше, - воскликнул д'Артаньян, -  он  положи-
тельно рожден поэтом и лавочником!
   - Сударь, - сказал Планше, - я из тех людей, которые  созданы,  чтобы
радоваться всему, что они встречают на своем земном пути.
   ДаАртаньян уселся на подоконник и стал размышлять по поводу философии
Планше.
   - Да, никак, нам сейчас покажут комедию! - закричал Портос. -  Я  как
будто бы слышу пение.
   - Да, да, поют, - подтвердил ДаАртаньян.
   - Это похороны по последнему  разряду,  -  пренебрежительно  взглянул
Планше. - На кладбище только священник, причетник и один певчий. Бы  ви-
дите, господа, что покойник или покойниц