в этот промежуток времени, как бы краток он ни  был,  Рауль  успел
взять себя в руки.
   - Вы, мадемуазель? - спросил он и непередаваемым тоном добавил: -  Вы
здесь?
   - Да, Рауль, - повторила девушка, - да, я ждала вас.
   - Простите меня: когда я вошел, я не знал...
   - Да, я просила Оливена не докладывать вам...
   Она замолкла; и так как Рауль не торопился заговорить,  на  мгновение
наступило молчание, в котором можно было услышать  биение  двух  сердец,
колотившихся хотя и не согласно друг с другом, но одинаково бешено.
   Луиза должна была начать. Она сделала над собой усилие и произнесла:
   - Мне нужно переговорить с вами; мне совершенно  необходимо  повидать
вас... наедине... Я не отступила пред  шагом,  который  должен  остаться
тайной, потому что никто, кроме вас, господин де Бражелон, не сможет по-
нять его.
   - Мадемуазель, - лепетал растерянный и задыхающийся Рауль, -  я  сам,
несмотря на ваше доброе мнение обо мне, я и сам, признаюсь...
   - Сделайте милость, сядьте и выслушайте меня, -  перебила  его  Луиза
своим ласковым голосам.
   Бражелон взглянул на нее, потом грустно  покачал  головой,  сел  или,
вернее, упал на стул и попросил:
   - Говорите.
   Она украдкой оглянулась кругом. Этот взгляд был полон  мольбы  и  еще
красноречивее выразил ее страх перед разглашением тайны ее прихода,  чем
только что сказанные ею слова.
   Рауль встал, отворил дверь и сказал:
   - Оливен, кто бы ни пришел, меня нет дома.
   Потом, вернувшись к Лавальер, он спросил:
   - Ведь вы этого хотели, не так ли?
   Ничто не в состоянии передать впечатление, которое произвели на Луизу
эти слова, которые значили: "Вы видите, я все еще понимаю вас".
   Она приложила к глазам платок, чтобы стереть непокорную слезу,  потом
на мгновение задумалась и начала:
   - Рауль, не отворачивайте от меня вашего честного и доброго  взгляда;
вы не из тех, кто презирает женщину только за то, что она кому-то отдала
свое сердце, вы не из их числа, даже если эта любовь ее - несчастье  для
вас и наносит оскорбление вашей гордости.
   Рауль ничего не ответил.
   - Увы, - продолжала Лавальер, - увы, это верно, мне трудно защищаться
перед вами, я не знаю, с чего начать. Погодите, я сделаю лучше: мне  ка-
жется, честнее всего будет просто и бесстрастно рассказать обо всем, что
случилось со мной. А так как я буду говорить  только  правду,  то  среди
мглы колебаний, среди бесконечных препятствий, которые мне нужно преодо-
леть, я все же смогу отыскать прямую дорогу, чтобы облегчать мое сердце,
которое заполнено до краев и жаждет излиться у ваших ног.
   Рауль промолчал. Лавальер обратила на него взгляд, который, казалось,
молил: "Ободрите меня, из жалости... хотя бы единое слово..."
   Но Рауль молчал, и девушке пришлось продолжать:
   - Только что у меня был граф де Сент-Эньян с поручением от короля.
   Она опустила глаза.
   Рауль тоже посмотрел в сторону, чтобы не видеть
   Луизу.
   - Господин де Сент-Эньян пришел с поручением от короля,  -  повторила
она, - и сообщил мне, что вы знаете обо всем.
   И она - попыталась прямо взглянуть на того, кто  вслед  за  столькими
ударами должен был вынести также и этот, но ей  не  удалось  встретиться
глазами с Раулем.
   - А потом он добавил, что вы гневаетесь, законно гневаетесь на меня.
   На этот раз Рауль посмотрел на девушку, и презрительная усмешка  иск-
ривила его губы.
   - О, умоляю вас, - продолжала она, - не говорите, что вы почувствова-
ли в себе еще что-нибудь, кроме гнева!  Рауль,  дайте  мне  высказаться,
выслушайте меня до конца!
   Усилием воли Рауль прогнал морщины со своего лба; складки возле угол-
ков его рта также разгладились.
   - И кроме того, - сказала, склонив голову,  девушка,  со  сложенными,
как на молитве, руками, - я прошу вас простить меня, я прошу вас об этом
как самого великодушного и благородного среди людей! Если я не  говорила
вам о том, что происходит во мне, я никогда все же не согласилась бы об-
манывать вас. Умоляю, Рауль, умоляю вас на коленях, ответьте же мне, от-
ветьте хотя бы проклятием! Лучше проклятие ваших уст, чем подозрения ва-
шего сердца.
   - Я восхищаюсь вашими чувствами, мадемуазель, - выговорил Рауль,  де-
лая над собою усилие, чтобы остаться спокойным. - Не сказать о том,  что
обманываешь, допустимо, но обманывать было бы дурно, и, по-видимому,  вы
бы не сделали этого.
   - Сударь, долгое время я думала, что люблю вас больше всего на свете,
и пока я верила в эту свою любовь, я говорила вам, что люблю вас. В Блуа
я любила вас. Король побывал в Блуа; я и тогда  еще  думала,  что  люблю
вас. Я поклялась бы в этом пред алтарем. Но наступил день, открывший мне
мое заблуждение.
   - Вот в этот день, мадемуазель, зная, что я люблю вас по-прежнему, вы
и должны были из чувства порядочности открыть мне  глаза,  сказать,  что
разлюбили меня.
   - В тот день, Рауль... в тот день, когда я впервые прочла  в  глубине
моего сердца, в тот день, когда я призналась себе, что не вы  заполняете
все мои помыслы, в тот день, когда я увидела пред  собой  иное  будущее,
чем быть вашей подругой, вашей возлюбленной, вашей женой,  в  тот  день,
Рауль, - увы! - вас не было возле меня.
   - Вы знали, где я, мадемуазель. Вы могли написать.
   - Я не посмела, Рауль. Я испугалась. Чего вы хотите? Я знала  вас,  я
знала, что вы меня любите, и я трепетала при одной только  мысли  о  том
страдании, которое я причинила бы вам. И поверьте, Рауль, что  я  говорю
вам сущую правду, поверьте, что теперь, когда  я  произношу  эти  слова,
склоненная перед вами, с сердцем, зажатым в тиски, голосом, полным  сте-
наний, с глазами, полными слез, поверьте - и это так же верно,  как  то,
что моя единственная защита - искренность, что я не ощущаю иного страда-
ния, кроме того, что читаю в ваших глазах.
   Рауль попытался изобразить улыбку.
   - Нет, - сказала с глубоким убеждением девушка. - Вы не  сможете  ос-
корбить меня этим притворством. Вы любите меня, вы были уверены в  своем
чувстве ко мне, вы не обманывали себя, вы не лгали своему сердцу,  тогда
как я...
   И, бледная, заломив над головой руки, она упала пред ним на колени.
   - Тогда как вы, - перебил Рауль, - вы говорили, что любите только ме-
ня, а любили другого!
   - Увы, да! Увы, я люблю другого, и этот другой... господи боже! Дайте
мне кончить, Рауль, потому что в этом  -  единственное  мое  оправдание;
этот другой... я люблю его больше жизни, больше  самого  бога.  Простите
мою вину или покарайте мою измену, Рауль. Я пришла не  для  того,  чтобы
оправдываться, а для того, чтобы спросить: знаете ли вы, что  такое  лю-
бовь? И вот, я люблю так, что могу отдать жизнь и душу тому, кого я люб-
лю.
   Если он перестанет любить меня, я умру от  отчаяния,  разве  что  бог
ниспошлет мне поддержку, разве что спаситель сжалится надо мной. Я в ва-
шей воле, Рауль, какой бы она ни была; я здесь для того, чтобы  умереть,
если вы пожелаете моей смерти. Убейте меня, Рауль, если в глубине своего
сердца вы считаете меня достойной этого.
   - Просит смерти только та женщина, которая может дать обманутому  лю-
бовнику лишь свою кровь, и ничего больше.
   - Вы правы, - молвила она.
   Рауль глубоко вздохнул:
   - И ваша любовь такова, что вы не в силах отказаться от нее?
   - Да, я люблю, и люблю именно так; люблю и  не  хочу  никакой  любви,
кроме этой.
   - Итак, - сказал Рауль, - вы действительно сообщили мне обо всем, что
я хотел знать. А теперь, мадемуазель, теперь я, в  свою  очередь,  прошу
вас о прощении; ведь я чуть было не стал помехою вашей жизни, ведь я ви-
новат пред вами и, ошибаясь, помогал ошибаться и вам.
   - О столь многом я не прошу вас, Рауль! - воскликнула Лавальер.
   - Вина целиком на мне, - продолжал Рауль, - я  лучше  вашего  знал  о
трудностях жизни, и мне следовало открыть вам глаза; мне следовало внес-
ти полную ясность в отношения между нами, мне следовало заставить  заго-
ворить ваше сердце, а я едва добился, чтобы заговорили ваши уста. Повто-
ряю вам, мадемуазель, прошу вас простить меня.
   - Это немыслимо, совершенно немыслимо! Вы издеваетесь надо мной!
   - Как это?
   - Да, немыслимо! Нельзя быть таким хорошим, таким необыкновенным, та-
ким безупречным.
   - Погодите, - остановил ее Рауль с горькой усмешкой, - еще немного, и
вы скажете, может быть, что я не любил вас любовью мужчины.
   - О, вы любите меня, вы любите нежною братской любовью! Позвольте мне
сохранить эту надежду, Рауль.
   - Нежною братской любовью? О, не обманывайтесь, Луиза. Я  люблю  вас,
как любит любовник, как муж, я любил вас нежнее всех тех, кто вас  любит
или будет любить.
   - Рауль! Рауль!
   - Братской любовью? О Луиза, я любил вас так, что отдал бы за вас всю
свою кровь, каплю за каплей, всю свою плоть,  клочок  за  клочком,  веч-
ность, ожидающую меня за гробом, мгновение за мгновением.
   - Рауль, Рауль! Сжальтесь!
   - Я любил вас так, что мое сердце мертво, что  моя  вера  колеблется,
что глаза мои угасают. Я любил вас так, что теперь все для меня  пустыня
- и на земле и на небе.
   - Рауль, Рауль, друг мой, умоляю вас, пощадите  меня!  -  воскликнула
Лавальер. - О, если б я знала!..
   - Слишком поздно, Луиза! Вы любите, вы счастливы. Я вижу  заполняющую
вас радость сквозь слезы на ваших глазах. За слезами, которые  проливает
ваша порядочность, я ощущаю вздохи, порождаемые вашей любовью. О  Луиза,
Луиза, вы сделали меня несчастнейшим из  людей.  Уйдите,  заклинаю  вас!
Прощайте, прощайте!
   - Простите меня, умоляю, простите!
   - Разве я не сделал большего? Разве я не сказал, что люблю вас?
   Лавальер закрыла руками лицо.
   - А сказать вам об этом в такую минуту, сказать так, как говорю я,  -
это то же, что прочитать себе в вашем присутствии  приговор,  осуждающий
меня на смерть. Прощайте!
   Лавальер хотела протянуть ему руку.
   - В этом мире мы не должны больше встречаться, - проговорил Рауль.
   Еще немного, и она закричала бы, но он закрыл ей рукою рот. Она поце-
ловала руку Рауля и потеряла сознание.
   - Оливен, - сказал Рауль, - поднимите эту молодую даму  и  снесите  в
портшез, который ожидает ее внизу.
   Оливен поднял Лавальер. Рауль сделал движение, чтобы броситься к ней,
чтобы поцеловать ее в первый и последний раз в жизни, но,  сдержав  свой
порыв, он произнес:
   - Нет, это не мое достояние. Я не король Франции, чтобы красть!
   И он затворился у себя в комнате, предоставив лакею унести все еще не
пришедшую в себя Лавальер.


   XXII
   ТО, О ЧЕМ ДОГАДАЛСЯ РАУЛЬ

   После ухода Рауля, после восклицаний, которыми Атос и д'Артаньян про-
водили его, они остались наедине. На лицо Атоса тотчас  же  возвратилось
то самое выражение готовности ко всему, которое появилось на  нем,  едва
вошел даАртаньян.
   - Ну, дорогой друг, что же вы хотите мне сообщить?
   - Я?
   - Конечно. Ведь не станут же вас посылать без особо важного дела?
   Атос улыбнулся.
   - Черт подери! - воскликнул даАртаньян.
   - Я помогу вам, друг мой. Король в бешенстве? Разве не так?
   - Да, должен признаться, он недоволен.
   - И вы пришли?..
   - От его имени. Вы правы.
   - Чтобы арестовать меня?
   - Вы попали в самую точку, друг мой.
   - Ну что ж, ничего иного я и не ждал. Поехали!
   - Погодите! Какого черта! Куда вы торопитесь!
   - Я не хочу вас задерживать, - сказал, улыбаясь, Атос.
   - Времени у меня хватит! А разве вам не любопытно узнать,  что  прои-
зошло у вас с королем?
   - Если вам угодно рассказать мне об этом, друг мой, я с удовольствием
послушаю.
   И он указал даАртаньяну на громоздкое  кресло,  в  котором  последний
расположился с возможным удобством.
   - Видите ли, я охотно сделаю это, - продолжал д'Артаньян, - поскольку
наша беседа была достаточно любопытной.
   - Слушаю вас.
   - Итак, король вызвал меня к себе.
   - После моего ухода?
   - Вы находились в то время на последних ступенях дворцовой  лестницы,
как сообщили мне мушкетеры. Я явился. Друг мой, он был не то что красный
- он был лиловый. Я еще не знал, что произошло между вами. Я увидел лишь
сломанную пополам шпату, лежавшую на полу.
   "Господин даАртаньян! - вскричал король, завидев меня, - здесь только
что был граф де Ла Фер; он наглец!"
   "Наглец?!" - воскликнул я с таким выражением, что король сразу умолк.
   "Господин даАртаньян, - продолжал, стиснув зубы, король, - готовы  ли
вы слушать меня и повиноваться моему приказу?"
   "Это мой долг, ваше величество".
   "Я пожелал избавить этого дворянина от позора быть арестованным у ме-
ня в кабинете, поскольку храню  о  нем  кое-какие  добрые  воспоминания.
Но... вы возьмете карету..."
   Я двинулся к дверям.
   "Если вам неприятно принимать участие в этом, неприятно  арестовывать
его, пошлите начальника моей личной охраны".
   "Ваше величество, - ответил я, - начальник охраны не нужен, раз я  на
дежурстве".
   "Я не хотел поручать вам столь щекотливое дело, - молвил король  лас-
ково, - ведь вы всегда безупречно служили мне, господин даАртаньян".
   "Я не нахожу здесь ничего щекотливого, ваше величество. Я при  испол-
нении служебных обязанностей, вот и все".
   "Но я думал, - сказал удивленно король, - что граф давний ваш друг?"
   "Будь он мне даже отцом, ваше величество, это не избавило бы меня  от
несения службы".
   Король посмотрел на меня, и мое бесстрастное лицо, очевидно, рассеяло
его опасения.
   "Итак, вы арестуете графа де Ла Фер?"
   "Конечно, ваше величество, если вы мне отдадите подобный приказ".
   "Приказ! Я отдаю этот приказ".
   Я поклонился.
   "Где находится граф, ваше величество?"
   "Вы найдете его".
   "И арестую, где бы он ни был?"
   "Да... но постарайтесь, чтобы это произошло у него на квартире.  Если
он успел уехать к себе в поместье, выезжайте из Парижа и нагоните его  в
пути".
   Я наклонился снова, но не двинулся с места.
   "Что еще?" - спросил нетерпеливо король.
   "Я жду, ваше величество".
   "Чего же вы ждете?"
   "Подписанного вами приказа".
   Король, казалось, был недоволен.
   И в самом деле, это было новое проявление ничем не обузданной власти,
проявление произвола, если уместно употреблять это слово, говоря о само-
державии. Король нехотя взял перо; помедлив немного, он написал:
   "Приказываю капитан-лейтенанту моих мушкетеров, шевалье  даАртаньяну,
арестовать графа де Ла Фер, где бы он ни нашел его".
   Потом он повернулся ко мне. Я ждал с полнейшей невозмутимостью. Долж-
но быть, он увидел в моем спокойствии вызов, потому что поспешно  подпи-
сал этот приказ и, передавая его в мои руки, вскричал:
   "Идите!"
   Я повиновался, и вот я у вас.
   Атос пожал руку своего старого друга и произнес:
   - Ну что же? Идем!
   - Разве вам не требуется привести в порядок дела, прежде чем покинуть
при таких обстоятельствах вашу квартиру?
   - Мне? Нет, не требуется.
   - Как же так?
   - Господи боже! Вы же знаете, даАртаньян, что я всегда смотрел на се-
бя как на простого путника на земле, готового отправиться на край  света
по приказу моего короля, готового перейти из этого мира в будущий по ве-
лению моего бога. Что еще требуется человеку, который предупрежден зара-
нее? Дорожный баул или гроб. И сегодня я готов, как всегда. Везите ж ме-
ня!
   - А Бражелон?
   - Я воспитал его в тех же принципах, которыми руководствовался сам на
протяжении своей жизни, и вы должны были заметить, что, увидев  вас,  он
сразу же догадался о причинах вашего посещения. Мы сбили его на  некото-
рое время со следа, по, будьте уверены, он достаточно подготовлен к моей
опале, чтобы она могла чрезмерно его устрашить. Идем!
   - Идем, - спокойно сказал даАртаньян.
   - Друг мой, сломав свою шпагу у короля и бросив ее обломки у его ног,
я, по-видимому, свободен от обязанности вручить ее вам?
   - Вы правы. А впрочем, на кой черт мне нужна ваша шпага?
   - Как мне идти, перед вами или за вами?
   - Надо идти со мной под руку, - молвил даАртаньян.
   Он взял графа де Ла Фер под руку и вместе с ним спустился с лестницы.
Так они прошли до подъезда.
   Гримо, который встретился им в прихожей, посмотрел на  них  с  беспо-
койством. Он достаточно хорошо знал жизнь и подумал, что тут не все лад-
но.
   - Ах, это ты, Гримо? - сказал Атос. - Мы уезжаем...
   - Покататься в моей карете, -  перебил  его  даАртаньян,  сопровождая
свои слова дружелюбным кивком, предназначенным для слуги.
   Гримо ответил гримасой, которая, по-видимому, должна была  изображать
улыбку. Он проводил обоих друзей до кареты. Атос вошел в нее первым, да-
Артаньян вслед за ним, не сказав, впрочем, кучеру, куда ехать. Этот обы-
денный и ничем не примечательный отъезд Атоса и  д'Артаньяна  не  вызвал
никаких толков в квартале. Когда карета выехала на набережную, Атос  на-
рушил молчание.
   - Вы, я вижу, везете меня в Бастилию?
   - Я? - удивился даАртаньян. - О нет, я везу вас туда,  куда  вы  сами
пожелаете ехать, и никуда больше.
   - Как так? - спросил озадаченный этим ответом Атос.
   - Черт подери! Вы очень хорошо понимаете, дорогой граф, что я взял на
себя поручение короля исключительно ради того, чтобы вы могли  поступить
по своему усмотрению. Не думаете же вы в самом деле, что я вот так прос-
то, без раздумий, возьму и посажу вас в тюрьму! Если б я не предусмотрел
всего наперед, я бы предоставил действовать начальнику королевской охра-
ны.
   - Итак? - заключил Атос.
   - Итак, повторяю вам, мы едем туда, куда вы сами пожелаете ехать.
   - Узнаю вас, друг мой, - сказал Атос, заключая даАртаньяна в объятия.
   - Черт возьми! Все это представляется мне чрезвычайно простым.  Кучер
доставит вас к заставе Кур-ла-Рен; там вы найдете коня, которого я велел
держать для вас наготове; на этом коне вы проскачете три почтовых  стан-
ции, не останавливаясь. Что до меня, то я между тем  вернусь  к  королю,
чтобы сообщить о вашем отъезде, и сделаю это только тогда, когда догнать
вас будет уже невозможно. Затем вы достигнете Гавра, а из Гавра перепра-
витесь в Англию. Там вы найдете уютный домик, подаренный мне моим другом
Монком, не говоря уже о гостеприимстве, которое вы встретите со  стороны
короля Карла. Что вы можете возразить против этого плана?
   - Везите меня в Бастилию, - улыбнулся граф.
   - Вы упрямец! Но прежде все же подумайте.
   - О чем?
   - О том, что вам больше не двадцать лет. Поверьте, друг мой, я  гово-
рю, ставя на ваше место себя самого. Тюрьма для  людей  нашего  возраста
гибельна. Нет, нет, я не допущу, чтобы вы зачахли в  тюрьме.  При  одной
мысли об этом у меня голова идет кругом.
   - Друг мой, по счастью, я так же силен телом, как духом. И  поверьте,
я сохраню эту силу до последнего мгновения.
   - Но это вовсе не сила, это - безумие.
   - Нет, даАртаньян, напротив, это - сам разум.  Поверьте,  прошу  вас,
что, обсуждая этот вопрос вместе с вами, я нисколько не задумываюсь  над
тем, угрожает ли вам мое спасение гибелью. Я поступил бы совершенно  так
же, как поступаете вы, и я воспользовался бы предоставленной  вами  воз-
можностью, если бы считал для себя приличным бежать. Я принял бы от  вас
ту услугу, которую, при подобных обстоятельствах, и  вы,  без  сомнения,
приняли бы от меня. Нет, я слишком хорошо знаю вас, чтобы коснуться этой
темы даже слегка.
   - Ах, когда б вы позволили мне действовать в соответствии с моим  за-
мыслом, - вздохнул даАртаньян, - уж заставил бы я короля  погоняться  за
вами!
   - Но ведь он все же король, друг мой.
   - О, это для меня безразлично, и хотя он  король,  я  бы  преспокойно
сказал ему: "Заточайте, изгоняйте, истребляйте, ваше величество,  все  и
вся во Франции и в целой Европе! Вы можете приказать  мне  арестовать  и
пронзить кинжалом кого вам будет угодно, будь то сам принц, ваш брат! Но
ни в коем случае не прикасайтесь ни к одному из четырех мушкетеров, или,
черт подери..."
   - Милый друг, - ответил спокойно Атос, - я хотел бы убедить вас в од-
ной-единственной вещи, а именно в том, что я желаю быть  арестованным  и
что я больше всег