свой гнев, перестали театрально размахивать шпа-
гами и бить ногами в подмостки.
   Матросы, оценив длинную обнаженную шпагу, воинственный вид  и  ловкую
руку человека, пришедшего на помощь их врагам и  привыкшего  повелевать,
начали подбирать раненых и разбитые кружки.
   Парижане отерли пот с лица  и  подошли  засвидетельствовать  почтение
своему начальнику. Хозяин "Великого монарха" осыпал даАртаньяна поздрав-
лениями. Тот принял их как должное и объявил, что до ужина пойдет прогу-
ляться в порт.
   Рекруты все до единого поняли  приглашение,  взяли  шляпы,  почистили
свое платье и один за другим двинулись за даАртаньяном.
   Но даАртаньян, прогуливаясь и посматривая, что делается вокруг, осте-
регался останавливаться на дороге. Он прошел на пустынный берег,  и  его
десять рекрутов, встревоженные неожиданным присутствием товарищей  спра-
ва, слева и сзади, следовали за ним, мрачно поглядывая один на другого.
   Только в совсем пустынном месте на берегу даАртаньян остановился, ус-
мехнулся и приветливо подозвал их к себе.
   - Ну, ну, приятели, - сказал он, - нечего смотреть друг на друга вол-
ками: вы созданы, чтобы жить вместе в мире и  согласии,  а  не  грызться
между собой!
   Недоверчивость сразу исчезла, воины вздохнули так, словно  их  только
что вынули из гробов, они добродушно поглядели друг на друга и на своего
начальника, опытного в обращении с такого рода людьми. После этого даАр-
таньян, с чисто гасконской выразительностью, произнес следующую речь:
   - Господа, вы все знаете, кто я. Я нанял вас, потому что знал вас как
храбрецов и хотел доставить вам случай совершить славный  поход.  Можете
считать, что, трудясь со мной, вы  трудитесь  для  короля.  Предупреждаю
только, что если вы как-нибудь дадите это заметить, то я  буду  вынужден
немедленно размозжить каждому из вас голову таким способом, который  по-
кажется мне наиболее удобным. Вы, вероятно, знаете, что  государственные
тайны подобны смертоносным ядам: пока яд в склянке и склянка закупорена,
ни никому не вредит; а как только выйдет из склянки, он умерщвляет.  Те-
перь подойдите ко мне, и вы узнаете столько, сколько я могу сказать вам.
   Все столпились с любопытством.
   - Еще ближе, - продолжал даАртаньян, - чтобы нас не могли слышать  ни
птица, пролетая над нашуми головами, ни кролик, играя в дюнах, ни  рыба,
выпрыгнув из воды. Надо выяснить и  доложить  господину  суперинтенданту
финансов, какой вред английская контрабанда наносит французским  купцам.
Я пройду везде и все осмотрю. Мы - бедные пикардийские рыбаки, выброшен-
ные на берег бурей. Разумеется, мы станем продавать рыбу, как  настоящие
рыбаки. Но могут догадаться, кто мы; могут потревожить нас; стало  быть,
мы должны уметь - защищаться. Вот почему я выбрал  вас,  людей  умных  и
храбрых. Мы будем жить весело, и нам не предстоит  серьезной  опасности,
потому что у нас есть сильный  покровитель,  благодаря  которому  мы  не
встретим больших затруднений. Только одно досадно, но  надеюсь,  что  вы
поможете мне выйти из этого затруднения. Вот в чем дело: я должен  взять
с собою настоящих глупых рыбаков для гребли; такой экипаж будет нам  ме-
шать. Вот если бы кто-нибудь из вас бывал уже в море...
   - О, трудность тут невелика! - сказал один из рекрутов.  -  Я  прожил
три года в плену у тунисских пиратов и знаю морские маневры,  как  адми-
рал.
   - Скажите, - воскликнул ДаАртаньян, - какая удивительная вещь -  слу-
чай!
   ДаАртаньян произнес эти слова с выражением  притворного  простодушия.
Он хорошо знал, что эта бедная жертва морских  разбойников  была  старым
пиратом: потому-то он и завербовал его. Но ДаАртаньян никогда но говорил
больше того, чем требовалось.
   - А у меня, - сказал другой вояка, - есть дядюшка, надсмотрщик за ра-
ботами в порту Ла-Рошель. Еще ребенком я игрывал  на  судах;  поэтому  я
умею управлять веслом и парусом не хуже любого матроса.
   Этот тоже не лгал: он шесть лет работал веслом на галерах  его  вели-
чества в Сьоте, на Средиземном море.
   Двое других были откровеннее: они, не стыдясь, сознались, что служили
на военном корабле, отбывая наказание. Таким образом, ДаАртаньян оказал-
ся начальником шести солдат и четырех матросов; у него было два  отряда:
сухопутный и морской. Планше очень бы возгордился, узнав об этом.
   ДаАртаньян велел своим воинам готовиться к отбытию в Гаагу: одни про-
едут берегом в Брескенс, другие - по дороге на Антверпен.
   Рассчитав время, нужное для переезда, назначили свидание  на  главной
площади в Гааге ровно через две недели.
   ДаАртаньян приказал своим людям ехать парами и выбрать себе  спутника
по вкусу. Сам он выбрал две наименее отвратительные рожи,  двух  солдат,
которых он знавал прежде и у которых было только два порока: пьянство  и
страсть к игре. Эти люди еще помнили прошлое, и под военным мундиром  их
сердца забились как встарь. ДаАртаньян, чтобы не возбудить зависти, отп-
равил сначала всех других. Он оставил при себе двух своих любимцев, одел
их из своего гардероба и двинулся с ними в путь.
   Этим молодцам, пользовавшимся, как им казалось, его особым  доверием,
он сообщил важную тайну, чтобы обеспечить успех предприятия. Он признал-
ся им, что дело идет вовсе не о том,  насколько  английская  контрабанда
вредит французской торговле, а, напротив, о том,  насколько  французская
контрабанда вредит английской торговле. Любимцы даАртаньяна  охотно  ему
поверили. ДаАртаньян был убежден, что при первом же  кутеже,  когда  они
мертвецки напьются, хоть один из них непременно расскажет  важную  тайну
всей шайке. Игра казалась ему беспроигрышной.
   Через две недели после свидания в Кале вся шайка собралась  в  Гааге.
Тут ДаАртаньян заметил, что все его люди  успели  весьма  ловко  переря-
диться в матросов, более или менее пострадавших от бурь.
   ДаАртаньян поместил их на ночь в отдаленном квартале  города,  а  сам
устроился в удобной комнате на большом канале.
   Он узнал, что Карл II вернулся к своему союзнику,  штатгальтеру  Гол-
ландии Вильгельму II. Он узнал также, что отказ короля Людовика XIV нес-
колько ослабил покровительство несчастному королю и что поэтому он  уда-
лился в маленький дом в деревне Шевенинген, расположенной среди  дюн  на
берегу моря, недалеко от Гааги.
   Там, по слухам, несчастный изгнанник утешался тем, что со  свойствен-
ной всему его семейству печалью смотрел на беспредельное Северное  море,
отделявшее его от родной Англии, подобно тому как некогда  оно  отделяло
Марию Стюарт от Франции.
   Там, за редкими деревьями красивого шевенингенского леса,  на  мелком
песке, где растут золотистые кустарники дюн, Карл II прозябал, как  они,
более несчастный, чем они, ибо обладал разумом, и душа его полнилась по-
очередно то надеждою, то отчаянием.
   ДаАртаньян дошел раз до Шевенингена, чтобы убедиться, правду ли гово-
рят о короле. Он видел, как задумчивый Карл II один вышел через  калитку
в рощу и стал прогуливаться по берегу при заходящем солнце. Никто,  даже
рыбаки, вытаскивавшие лодки на песок, не обращал на него внимания.
   ДаАртаньян узнал короля. Он видел, как король устремил  свой  мрачный
взор на бескрайнюю гладь вод и как на бледном лице его  погасли  красные
лучи солнца, полукруг которого уже утонул под черной  линией  горизонта.
Затем Карл II медленно направился к своему пустынному жилищу, все  столь
же одинокий и все столь же печальный, прислушиваясь к скрипу  зыбкого  и
рыхлого песка под своими ногами.
   В тот вечер даАртаньян нанял за тысячу ливров рыбачье судно, стоившее
не менее четырех тысяч. Он отдал тысячу ливров  наличными,  а  остальные
три, тысячи в виде обеспечения вручил бургомистру. Потом, темной  ночью,
тайно посадил на него свой сухопутный отряд из шести человек, и под  ут-
ро, в три часа, судно вышло в море, открыто маневрируя  под  управлением
четырех матросов.
   ДаАртаньян полагался на искусство галерника так, словно тот был  пер-
вым лоцманом Гаагского порта.


   XXIII
   АВТОР ПРОТИВ ВОЛИ ПРИНУЖДЕН ЗАНЯТЬСЯ НЕМНОГО ИСТОРИЕЙ

   Пока короли и все прочие занимались Англией, которая управлялась сама
собою и которая, скажем к ее похвале, никогда не бывала управляема столь
дурно, человек, на котором господь остановил свой взор и свой  указующий
перст, которому предстояло вписать имя крупными буквами в историю,  про-
должал на виду у всех свой таинственный и смелый подвиг.  Он  подвигался
вперед, но никто не знал, куда он идет, хотя  не  только  Англия,  но  и
Франция и вся Европа видели, что он идет твердым шагом, гордо подняв го-
лову. Сообщим здесь, что было известно об этом человеке.
   Монк объявил, что будет защищать независимость усеченного парламента,
или охвостья, как его тогда называли, - того самого парламента,  который
Ламберт, подражая Кромвелю, чьим сподвижником он был, подверг,  стремясь
навязать ему свою волю, столь суровой блокаде, что в это время  ни  один
член парламента не мог выйти из здания.
   Ламберт и Монк - все сказано этими именами. Первый был носителем дес-
потизма, а второй - республиканской идеи в ее чистом виде. Оба они  были
единственными политическими представителями революции, в которой  король
Карл I лишился сперва короны, а затем и головы.
   Ламберт не скрывал своих целей: он хотел учредить чисто военное  пра-
вительство и стать главою этого правительства.
   Честный республиканец, по мнению некоторых, Монк хотел сохранить усе-
ченный парламент - это явное, хотя  и  испорченное,  детище  республики.
Честолюбец, по уверению других, Монк хотел сделать себе из этого  парла-
мента, которому, казалось, он покровительствовал, прочную ступень к тро-
ну, еще не занятому после того, как Кромвель свергнул короля, но не  ос-
мелился сесть на этот трон сам.
   Таким образом, Ламберт, который преследовал парламент, и Монк,  кото-
рый поддерживал его, стали врагами.
   Прежде всего Монк и Ламберт решили каждый составить себе армию:  Монк
- в Шотландии, где находились просвитериане и роялисты,  то  есть  недо-
вольные; Ламберт - в Лондоне, где, как всегда, находилась самая  сильная
оппозиция.
   Монк водворил спокойствие в Шотландии, создал там армию и устроил се-
бе убежище, охранявшееся этой армией. Он знал, что не настал  еще  день,
когда можно совершить переворот; поэтому шпага его, казалось, приросла к
ножнам. Монк не боялся ничего в своей дикой, гористой Шотландии; генерал
и властелин армии из одиннадцати тысяч старых солдат, которых он не  раз
водил к победе, он знал лондонские интриги гораздо лучше Ламберта,  сто-
явшего с войском в Лондоне.
   Таково было положение Монка, когда, находясь на расстоянии ста лье от
Лондона, он объявил себя сторонником парламента.
   Ламберт, как мы уже сказали, был в Лондоне. Там он  сосредоточил  все
свои действия и объединил вокруг себя всех своих друзей и чернь,  всегда
склонную помогать врагам существующей власти.
   В Лондоне Ламберт узнал, что Монк, находясь на границе Шотландии, по-
могает парламенту. Он понял, что нельзя терять времени и что Твид не так
далек от Темзы, чтобы армия, особенно при хорошем командовании, не могла
перешагнуть с одной реки на другую. Кроме того, он  понимал,  что  армия
Монка, проникая в сердце Англии, будет расти, как снежный ком.
   Поэтому Ламберт собрал свое войско, грозное и по составу и по числен-
ности, и устремился навстречу Монку, который, подобно осторожному мореп-
лавателю, пробирающемуся среди рифов, двигался медленно,  держа  нос  по
ветру, принюхиваясь и прислушиваясь ко всему, что доносилось из Лондона.
   Обе армии сошлись у Ньюкасла. Ламберт пришел первый  и  занял  город.
Монк, всегда осмотрительный, расположился в Колдстриме, на Твиде.
   Увидав Ламберта, армия Монка воодушевилась; напротив,  увидав  Монка,
армия Ламберта пала духом. Казалось, неустрашимые  воины  Ламберта,  так
сильно шумевшие на улицах Лондона, двинулись в путь в надежде никого  не
встретить; теперь же, при виде армии, которая выступила  против  них  не
только в защиту своего знамени, но и за дело республики, эти герои слов-
но начали размышлять над тем, что они не  такие  хорошие  республиканцы,
как солдаты Монка, которые поддерживали парламент, тогда как Ламберт ни-
чего не защищал, даже парламент.
   Что же касается самого Монка, то он, надо полагать,  был  погружен  в
самые печальные мысли: история рассказывает, - а известно, что эта  поч-
тенная дама никогда не лжет, - что в день прибытия его  в  Колдстрим  по
всему городу тщетно искали хоть одного барана.
   Если бы Монк командовал английской армией, то она бы вся разбежалась.
Но шотландцы не похожи на англичан,  которым  непременно  нужно  мясо  с
кровью. Шотландцы - люди бедные и скромные -  могут  питаться  ячменными
лепешками, испеченными на раскаленном камне.
   Получив свою порцию ячменя, шотландцы  нисколько  не  беспокоились  о
том, есть ли говядина в Колдстриме.
   Монк, не привыкший к ячменным лепешкам, хотел есть; штаб  его,  такой
же голодный, как и он, с тревогой поглядывал по сторонам,  стараясь  уз-
нать, что готовят к ужину.
   Монк выслал вперед разведку. Его разведчики, прибыв в  город,  никого
не встретили и нашли, что все лавки пусты; на мясников и  на  булочников
нечего было надеяться. В Колдстриме не  нашлось  даже  куска  пшеничного
хлеба для генеральского стола.
   По мере того как рассказы следовали один за другим, в общем все мало-
утешительные, Монк, видя испуг и уныние на лицах окружающих,  постарался
уверить всех, что он не голоден; к тому же они смогут поесть завтра, ибо
Ламберт, вероятно, собирается развязать  бой  и,  следовательно,  добыть
провизию, если потерпит неудачу в Ньюкасле, или навсегда освободить сол-
дат Монка от голода, если окажется победителем. Подобное утешение оказа-
ло свое воздействие лишь на небольшую кучку людей, но это обстоятельство
не особенно тревожило Монка, ибо  он  обладал  характером  весьма  реши-
тельным, хоть внешне и выглядел человеком на редкость мягким.
   Так что всем пришлось удовлетвориться его посулами  или,  по  крайней
мере, сделать вид, что они удовлетворены оными. Монк, столь же голодный,
как и его люди, но выказывая самое великолепное безразличие к отсутствию
вышеупомянутого барана, отрезал кусок табака в полпальца длиной  и  при-
нялся жевать его, уверяя своих лейтенантов, что голод  -  одна  выдумка,
что нельзя быть голодным, когда есть что жевать.
   Эта шутка утешила некоторых. Поставили караулы, разослали патрули,  и
генерал продолжал свой скудный ужин в открытой палатке.
   Между его лагерем и неприятельским возвышалось старинное  Ньюкаслское
аббатство. Оно стояло на Обширном участке, обособленном как  от  долины,
так и от реки: это было почти сплошное болото. Но между, лужами,  покры-
тыми высокой травой, осокой и тростником, находились полосы твердой зем-
ли, превращенные в огород, в парк и в сад аббатства. Аббатство напомина-
ло огромного паука, имевшего совершенно круглое туловище, от которого  в
разные стороны идут ноги неравной длины. Самую длинную ногу  представлял
огород, простиравшийся до самого лагеря Монка. К несчастью, было  только
начало июня, и в заброшенном огороде еще ничего не созрело.
   Монк приказал стеречь это место, потому что оно было наиболее удобным
для внезапного нападения. За аббатством виднелись  огни  неприятельского
лагеря, а между лагерем и. аббатством под сенью зеленых дубов вилась ре-
ка Твид.
   Монк превосходно изучил позицию Ньюкасла и его  окрестности,  не  раз
уже служившие ему главной квартирой. Он знал, что днем, может быть, неп-
риятель предпримет рекогносцировку и около аббатства произойдет  стычка,
но ночью он не решится явиться сюда. Поэтому Монк чувствовал себя в  бе-
зопасности.
   Солдаты могли видеть, как он после ужина, то есть пожевав табак, зас-
нул, сидя в кресле, подобно Наполеону под Аустерлицем, при свете ночника
и луны, поднимавшейся на горизонте.
   Было около половины десятого вечера.
   Вдруг Монка вывела из дремоты, быть может притворной,  толпа  солдат,
прибежавших с веселыми криками и топотом.
   Генерал тотчас открыл глаза.
   - Что случилось, дети мои? - спросил Монк.
   - Генерал, добрая новость.
   - А! Не прислал ли Ламберт сказать, что даст завтра сражение?
   - Нет, но мы захватили рыбаков, которые везли рыбу в Ньюкаслский  ла-
герь.
   - Напрасно, друзья мои. Лондонские господа люди  деликатные  и  любят
поесть. Вы приведете их в дурное настроение, и они  будут  беспощадны  к
нам. Гораздо разумнее будет отослать к Ламберту  рыбу  и  рыбаков,  если
только...
   Генерал задумался.
   - Скажите-ка мне, что это за рыбаки?
   - Пикардийские моряки. Они ловили рыбу у  французских  и  голландских
берегов, их загнало сюда бурею...
   - А Говорят они по-английски?
   - Их старшина обратился к нам по-английски.
   Генерал становился все более подозрительным.
   - Хорошо, - продолжал он, - я хочу видеть этих людей. Приведите их ко
мне.
   Офицер отправился за рыбаками.
   - Сколько их? - спросил Монк. - Какое у них судно?
   - Их человек десять или двенадцать, генерал; они на  голландском  ры-
бачьем судне, как нам показалось.
   - И вы говорите, что они везли рыбу в лагерь Ламберта?
   - Да, и у них, кажется, хороший улов.
   - Посмотрим, посмотрим, - сказал Монк.
   Офицер вернулся, ведя с собою старшину рыбаков человека лет пятидеся-
ти или пятидесяти пяти, выглядевшего крепким молодцом. Он  был  среднего
роста, в куртке из плотной шерстяной материи; шапка  была  надвинута  на
лоб. За поясом висел большой нож. Он шел  обычной  матросской  поступью,
слегка неуверенной на суше и такой крепкой, словно каждым  шагом  вбивал
сваю.
   Монк устремил на рыбака хитрый и проницательный взгляд и долго  смот-
рел на него. Рыбак улыбался - той полухитрой, полуглупой улыбкой,  кото-
рая свойственна французским крестьянам.
   - Ты говоришь по-английски? - спросил Монк на очень чистом  французс-
ком языке.
   - Очень плохо, милорд, - отвечал рыбак.
   Ответ был произнесен быстро и отрывисто, как говорят в провинциях  за
Луарой, а не медленно и протяжно, как в западных и  северных  провинциях
Франции.
   - Но все-таки говоришь? - спросил  Монк  еще  раз,  чтобы  хорошенько
прислушаться к выговору рыбака.
   - Мы, моряки, говорим немножко на всех языках, - отвечал рыбак.
   - Так ты рыбак?
   - Сегодня рыбак, милорд, и неплохой рыбак! Я  поймал  морского  окуня
фунтов в тридцать и множество мелкой рыбы. Из этого можно изготовить не-
дурной ужин.
   - Ты, кажется, чаще удил в Гасконском заливе, чем в Ла-Маншском  про-
ливе? - сказал ему Монк с улыбкой.
   - Это правда, я с юга Франции. Но разве это мешает быть хорошим рыба-
ком, милорд?
   - О нет, и я покупаю у тебя весь улов. Говори откровенно: куда ты вез
рыбу?
   - Скажу правду, милорд: я направлялся в Ньюкасл. Моя барка шла  вдоль
берега, когда нас заметили ваши кавалеристы и, грозя мушкетами, приказа-
ли повернуть к вам в лагерь. Так как при мне не было оружия,  -  добавил
рыбак с улыбкой, - пришлось подчиниться.
   - А почему ты ехал к Ламберту, а не ко мне?
   - Не стану скрывать, милорд, если позволите говорить откровенно.
   - Позволяю - и даже приказываю.
   - Я ехал к Ламберту, потому что лондонские господа едят хорошо и пла-
тят хорошо, а вы, шотландцы, просвитериане, пуритане, не знаю,  как  вас
назвать, едите плохо и платите еще хуже.
   Монк пожал плечами, с трудом скрывая улыбку.
   - Но скажи мне, как ты, южанин, попал к нашим берегам?
   - Я имел глупость жениться в Пикардии.
   - Но Пикардия все же не Англия.
   - Милорд! Человек спускает судно в море, а бог и ветер несут его, ку-
да им угодно.
   - Так ты направлялся не сюда?
   - И не думал!
   - А куда?
   - Мы возвращались из Остенде, где уже начался лов макрели, как  вдруг
сильный южный ветер погнал нас от берега. С ветром не поспоришь; мы пош-
ли, куда он понес нас. Чтобы рыба не пропала, надо  было  продать  ее  в
ближайшем английском порту. Всего ближе  был