ла присутствие этой невидимой публики.
   Наши лесные нимфы каждый раз легонько вскрикивали; но,  успокоившись,
со смехом продолжали путь.
   Так они дошли да королевского дуба, который в молодости своей  слышал
любовные вздохи Генриха II по прекрасной Диане де Пуатье, а позднее Ген-
риха IV - по прекрасной Габриель д'Эстре. Вокруг дуба садовники устроили
скамейку из мха и дерна, где короли могли спокойно отдыхать.


   XXII
   О ЧЕМ ГОВОРИЛОСЬ ПОД КОРОЛЕВСКИМ ДУБОМ

   Шутки молодых девушек невольно замерли среди лесной тишины. Даже  са-
мая веселая, Монтале, заговорила серьезно.
   - Как приятно, - вздохнула она, -  откровенно  поговорить  обо  всем,
главное - о нас самих.
   - Да, - отвечала мадемуазель де Тонне-Шарант, - при дворе под  барха-
том и брильянтами всегда таится ложь.
   - А я - вздохнула Луиза, - никогда не лгу; если  я  не  могу  сказать
правды, я молчу.
   - Этак вы недолго будете в милости, дорогая моя, - бросила Монтале. -
Здесь не Блуа. Там мы поверяли старой принцессе все наши горести и жела-
ния. Она иногда вспоминала, что и сама когда-то была молода. Она расска-
зывала нам про свою любовь к мужу, а мы рассказывали ей про слухи  о  ее
любовных похождениях. Бедная женщина! Она вместе  с  вами  смеялась  над
этим; где-то она теперь?
   - Ах, Монтале, - вскричала Луиза, - ты опять вздыхаешь; лес  настраи-
вает тебя на серьезный лад.
   - Милые подруги, - заметила Атенаис, - вам нечего жалеть  о  жизни  в
Блуа; ведь и здесь нам неплохо. При дворе мужчины и женщины свободно го-
ворят о таких вещах, о которых строго-настрого запрещают говорить  мате-
ри, опекуны, а особенно духовники. А ведь это всетаки приятно, не правда
ли?
   - Ах, Атенаис! - проговорила Луиза и покраснела.
   - Атенаис сегодня откровенна. Воспользуемся этим, - засмеялась Монта-
ле.
   - Да, пользуйтесь; сегодня вечером у меня можно выпытать сокровенней-
шие тайны.
   - Ах, если бы господин де Монтеспан был с нами! - проговорила  Монта-
ле.
   - Вы думаете, я люблю господина де Монтеспана? - спросила молодая де-
вушка.
   - Он такой красавец.
   - Да, и это большое достоинство в моих глазах.
   - Вот видите.
   - Даже больше скажу: из всех здешних мужчин он  самый  красивый,  са-
мый...
   - Что там такое? - перебила Луиза, быстро вскочив со скамейки.
   - Вероятно, лань пробирается в чаще.
   - Я боюсь только людей, - сказала Атенаис.
   - Когда они не похожи на господина де Монтеспана?
   - Полно дразнить меня... Господин де Монтеспан действительно ухажива-
ет за мной, но это еще ничего не значит. Ведь и господин де Гиш ухажива-
ет за принцессой!
   - Ах, бедняга! - промолвила Луиза.
   - Почему бедняга?.. Я полагаю, что принцесса достаточно красива и за-
нимает довольно высокое положение.
   Лавальер грустно покачала головой.
   - Когда любишь, - сказала она, - то любишь не за  красоту  и  высокое
положение, главное - это человек, его душа.
   Монтале громко рассмеялась.
   - Душа, взгляды - какие нежности! - фыркнула она.
   - Я говорю только о себе, - отвечала Лавальер.
   - Благородные чувства! - холодно, с оттенком покровительства заметила
Атенаис.
   - Вам незнакомы эти чувства, мадемуазель? - спросила Луиза.
   - Очень знакомы; но я продолжаю. Как можно жалеть  человека,  который
ухаживает за принцессой? Сам виноват.
   - Нет, нет, - перебила Лавальер, - принцесса играет чувством, как ма-
ленькие дети огнем, не понимая, что одна искра может сжечь целый дворец.
Блестит, и ей этого довольно. Она хочет, чтобы вся жизнь ее была  непре-
рывною радостью и любовью. Господин де Гиш любит ее, а она его любить не
будет.
   Атенаис презрительно расхохоталась.
   - Какая там любовь? - пожала она плечами. - Кому нужны эти  благород-
ные чувства? Хорошо воспитанная женщина с великодушным сердцем, вращаясь
среди мужчин, должна внушать любовь, даже обожание, а  про  себя  думать
так: "Мне кажется, что если бы я была не я, то этого человека ненавидела
бы менее, чем всех остальных".
   - Так вот что ожидает господина де Монтеспана! - вскричала  Лавальер,
всплеснув руками.
   - Его, как и всякого другого. Ведь я все-таки его предпочитаю, и  бу-
дет с него! Дорогая моя, мы, женщины, царствуем здесь, пока мы молоды, -
между пятнадцатью и тридцатью пятью годами. А потом живите себе сердцем,
все равно у вас, кроме сердца, ничего не останется.
   - Как это страшно! - прошептала Лавальер.
   - Браво! - воскликнула Монтале. - Молодец, Атенаис, вы далеко  пойде-
те!
   - Вы не одобряете меня?
   - Одобряю всей душой! - отозвалась насмешница.
   - Вы шутите, не правда ли, Монтале? - спросила Луиза.
   - Нет, нет, я вполне согласна с тем, что сказала Атенаис, только...
   - Только что?
   - Только не умею так действовать. Я строю планы, которым позавидовали
бы нидерландский наместник и сам испанский  король,  а  когда  наступает
время действовать, ничего не выходит.
   - Вы трусите? - презрительно заметила Атенаис.
   - Позорно.
   - Мне жаль вас, - сказала Атенаис. - Но, по крайней мере,  умеете  вы
выбирать?
   - Право, не знаю. Нет!.. Судьба смеется надо мной; мечтаю об  импера-
торах, а встречаю...
   - Ора, Ора, перестань! - вскричала Луиза. - Ради красного  словца  ты
готова пожертвовать людьми, которые тебя преданно любят.
   - Ну, до этого мне нет дела: кто меня любит,  должен  быть  счастлив,
если я не гоню его прочь. Беда, если у меня явится слабость, беда и  для
него, если я буду вымещать на нем эту слабость.  А  ведь  буду!  Честное
слово, буду!
   - Ора!
   - Так и надо, - сказала Атенаис, -  может  быть,  таким  путем  вы  и
добьетесь, чего хотите. Мужчины во многом настоящие глупцы, они одинако-
во называют кокетством и гордость и непостоянство женщин.  Я,  например,
горда, вернее - неприступна, я резко отталкиваю претендентов, но  я  при
этом вовсе не хочу удержать их около себя. А мужчины уверяют, что я  ко-
кетка, их самолюбие нашептывает им, будто я  мечтаю  об  их  ухаживании.
Другие женщины, вроде вас, Монтале, поддаются на нежные речи; они погиб-
ли бы, если бы на выручку не являлся благодетельный инстинкт, заставляю-
щий их неожиданно менять тактику и наказывать того, кому они  чуть  было
не уступили.
   - Вот это и называется ученой диссертацией! - заметила Монтале  тоном
лакомки, смакующей изысканное кушанье.
   - Ужасно! - прошептала Луиза.
   - И вот благодаря такому кокетству -  а  это  и  есть  настоящее  ко-
кетство, - продолжала фрейлина, - благодаря ему любовник, который только
что гордился своими успехами, вдруг сразу теряет всю свою спесь. Он  уже
выступал победителем, а тут приходится идти на  попятный.  В  результате
вместо ревнивого, неудобного, скучного мужа мы имеем покорного,  страст-
ного и пылкого любовника, так как перед ним каждый раз новая  любовница.
Вся суть кокетства в этом. Благодаря ему делаешься царицей среди женщин,
раз бог не дал драгоценного  качества  -  уменья  управлять  собственным
сердцем и разумом.
   - Какая же вы ловкая! - воскликнула Монтале. - И как хорошо вы поняли
роль женщины!
   - Я хочу обеспечить себе счастливую жизнь, - скромно заметила  Атена-
ис. - Как все слабые любящие сердца, я защищаюсь против гнета сильных.
   - А Луиза молчит.
   - Просто я не могу понять вас, - отозвалась Луиза. - Вы говорите так,
точно живете не на земле, а на какойто другой планете.
   - Ну уж, нечего сказать, хороша ваша земля - земля, где мужчина курит
фамиам перед женщиной, пока у нее не закружится голова и она не  упадет;
тогда он наносит ей оскорбление.
   - Да зачем же падать? - проговорила Луиза.
   - Ах, это совсем новая  теория,  дорогая  моя;  какое  же  вы  знаете
средство, чтобы устоять, если будете увлечены?
   - О, если б только вы знали, что такое сердце, - воскликнула  молодая
девушка, подняв свои красивые влажные глаза к темному небу, - я  бы  вам
все объяснила и убедила бы вас; любящее сердце сильнее всего вашего  ко-
кетства и всей вашей гордости.  Кокетка  может  вызвать  волнение,  даже
страсть, но никогда не внушит истинной любви. Любовь, как - я  ее  пони-
маю, - это совершенное, полное, непрерывное самопожертвование, и  Притом
обоюдное. Если я полюблю когда-нибудь, я буду умолять своего  возлюблен-
ного не посягать на мою чистоту и свободу; я скажу ему  -  и  он  поймет
это, - что душа моя разрывается, отказываясь от наслаждений; а он,  обо-
жая меня и тронутый моей скорбной жертвой, с своей стороны также пожерт-
вует собою; он будет уважать меня, не будет  добиваться  моего  падения,
чтобы после нанести мне оскорбление, по вашей кощунственной теории.  Так
я понимаю любовь. Неужели вы скажете, что мой возлюбленный будет  прези-
рать меня? Ни за что не поверю, разве только по своей натуре он  подлец,
но сердце мне порукой, что я не остановлю свой  выбор  на  подлеце.  Мой
взгляд послужит ему наградой за все его жертвы и пробудит  в  нем  такие
доблести, которых он за собой не знал.
   - Луиза! - перебила Монтале. - Все это только слова, на деле вы  пос-
тупаете совсем иначе.
   - Что вы хотите сказать?
   - Рауль де Бражелон обожает вас, чуть не на  коленях  умоляет  вас  о
любви. Несчастный виконт - жертва вашей добродетели. Из-за моего  легко-
мыслия или из-за гордости Атенаис он бы никогда так не страдал.
   - Просто это особый вид кокетства, - усмехнулась Атенаис, -  мадемуа-
зель пускает его в ход, не подозревая об этом.
   - Боже мой! - вскричала Луиза.
   - Да. Знаем мы это простодушие: повышенная чувствительность, постоян-
ная экзальтация, страстные порывы, ни к чему не приводящие...  О,  такой
прием - верх искусства и тоже очень эффективный! Немного поразмыслив,  я
готова, пожалуй предпочесть его моей гордости; во всяком случае, он  го-
раздо тоньше кокетства Монтале.
   И обе фрейлины залились смехом.
   Лавальер молча покачала головой и сказала:
   - Если бы я услышала в присутствии мужчины четверть того, что вы  тут
наговорили, или даже была убеждена, что вы это думаете, я бы  умерла  на
месте от стыда и обиды.
   - Так умирайте, нежная малютка, - отвечала мадемуазель  де  Тонне-Ша-
рант, - хотя здесь и нет мужчин, зато есть две  женщины,  ваши  подруги,
которые прямо объявляют вам, что вы  -  простодушная  кокетка,  то  есть
опаснейшая из всех.
   - Ну что вы говорите! - воскликнула Луиза, покраснев и чуть не плача.
   В ответ снова раздался взрыв хохота.
   - Постойте, я спрошу об этом у Бражелона, у этого  бедного  мальчика,
который знает тебя лет двенадцать, любит тебя и, однако, если верить те-
бе, ни разу не поцеловал даже кончика твоих пальцев.
   - Ну-ка, что вы скажете о такой жестокости, женщина с нежным сердцем?
- обратилась Атенаис к Лавальер.
   - Скажу одно только слово: добродетель. Что же, вы, пожалуй, отрицае-
те и добродетель?
   - Послушай, Луиза, не лги, - попросила Ора, беря ее за руку.
   - Как! Двенадцать лет неприступности и строгости!
   - Двенадцать лет тому назад мне было всего пять лет. Детские  шалости
не идут в счет.
   - Ну, хорошо, вам теперь семнадцать лет; будем считать не  двенадцать
лет, а три года. Значит, в течение трех лет вы постоянно  были  жестоки.
Но против вас говорят тенистые рощи Блуа, свидания при свете звезд, ноч-
ные встречи под платанами, его двадцать лет  и  ваши  четырнадцать,  его
пламенные взоры, говорящие красноречивее слов.
   - Что бы там ни было, но я сказала вам правду.
   - Невероятно!
   - Но предположите, что...
   - Что такое? Говори.
   - Договаривайте, а то мы, пожалуй, предположим такое, что  вам  и  во
сне не снилось.
   - Можете предположить, что мне казалось, будто я люблю, на  самом  же
деле я не люблю.
   - Как, ты не любишь?
   - Что поделаешь! Если я поступала не так, как другие, когда  они  лю-
бят, значит, я не люблю, значит, мой час еще не пробил.
   - Берегись, Луиза! - сказала Монтале. - Отвечу  тебе  твоим  давешним
предостережением. Рауля здесь нет, не обижай его, будь великодушна;  ес-
ли, взвесив все, ты приходишь к заключению, что ты его не любишь,  скажи
ему это прямо. Бедный юноша!
   И она снова захохотала.
   - Мадемуазель только что жалела господина де Гиша, - заметила  Атена-
ис. - Нет ли тут связи? Может  быть,  равнодушие  к  одному  объясняется
состраданием к другому?
   - Что ж, - грустно вздохнула Луиза, - оскорбляйте,  смейтесь:  вы  не
Способны меня понять.
   - Боже мой, какая обида, и горе, и слезы! - воскликнула Монтале. - Мы
шутим, Луиза; уверяю тебя, мы вовсе не такие чудовища, как  ты  думаешь.
Взгляни-ка на гордую Атенаис, она не любит господина де Монтеспана,  это
правда, но она пришла бы в отчаяние, если бы Монтеспан  ее  не  любил...
Взгляни на меня, я смеюсь над господином Маликорном, но бедняга Маликорн
отлично умеет, когда хочет, целовать у меня руку. К тому же, самой стар-
шей из нас еще не минуло и двадцати лет... все впереди!
   - Сумасшедшие вы, право, сумасшедшие! - прошептала Луиза.
   - Да, - заметила Монтале, - ты одна в здравом уме.
   - Конечно!
   - Значит, вы так-таки и не любите беднягу Бражелона? - спросила  Ате-
наис.
   - Может быть? - перебила Монтале, - она еще не совсем уверена в этом.
На всякий случай имей в виду, Атенаис, если господин де Бражелон окажет-
ся свободен, приглядись хорошенько к нему раньше, чем дашь слово  госпо-
дину де Монтеспану.
   - Дорогая моя, господин де Бражелон не единственный интересный мужчи-
на. Господин де Гиш, например, не уступит ему.
   - На сегодняшнем балу он не имел успеха, - сказала Монтале,  -  прин-
цесса не удостоила его ни единым взглядом.
   - Вот господин де Сент-Эньян, тот блистал; я уверена, что  многие  из
женщин, видевших, как он танцевал, не скоро его забудут. Не  правда  ли,
Лавальер?
   - Почему вы спрашиваете меня? Я его не видела и не знаю.
   - Нечего хвастаться своей добродетелью! Есть же у вас глаза!
   - Зрение у меня прекрасное.
   - Значит, вы сегодня вечером видели всех наших танцоров?
   - Да, почти.
   - Это "почти" звучит не очень любезно для них.
   - Что делать!
   - Кого же из всех этих кавалеров, которых вы видели, вы  предпочитае-
те?
   - Да, - подхватила Монтале, - господина де СентЭньяна,  господина  де
Гиша, господина...
   - Никого, все одинаково хороши.
   - Неужели в этом блестящем собрании, в этом первом в мире  дворе  вам
никто не понравился?
   - Я вовсе этого не говорю.
   - Так поделитесь с нами. Назовите ваш идеал.
   - Какой же идеал?
   - Значит, он все-таки есть?
   - Право, - воскликнула выведенная из терпения  Лавальер,  -  я  реши-
тельно не понимаю вас. Ведь и у вас есть сердце, как у меня, и есть гла-
за, и вдруг вы говорите о господине де Гише, о господине де Сент-Эньяне,
еще о ком-то, когда на балу был король.
   Эти слова, произнесенные быстро, взволнованно и страстно, вызвали та-
кое удивление обеих подруг, что Лавальер сама испугалась того, что  ска-
зала.
   - Король! - вскричали в один голос Монтале и Атенаис.
   Луиза закрыла лицо руками и опустила голову.
   - Да, да! Король! - прошептала она. - Разве, повашему, кто-нибудь мо-
жет сравниться с королем!
   - Пожалуй, вы были правы, мадемуазель, когда сказали, что у вас  пре-
восходное зрение; вы видите далеко, даже слишком  далеко.  Только,  увы,
король не из тех людей, на которых  могут  останавливаться  наши  жалкие
взоры.
   - Вы правы, вы правы! - вскричала Луиза. - Не все глаза  могут  безо-
пасно смотреть на солнце; но я всетаки взгляну на него, хотя  бы  оно  и
ослепило меня.
   В ту же минуту, словно в ответ на эти слова, раздался шорох листвы  и
шелест шелка за соседним кустом.
   Фрейлины в испуге вскочили. "Они  отчетливо  видели,  как  закачались
ветки, но не разглядели, кто тронул их.
   - Ах, это, наверно, волк или кабан! - перепугалась Монтале. -  Бежим,
бежим скорее!
   И все три в неописуемом страхе бросились бегом  в  первую  попавшуюся
аллею и перевели дух только у опушки леса. Там они остановились и прижа-
лись друг к дружке; сердце у всех сильно билось; только через  несколько
минут им удалось прийти в себя. Лавальер совсем обессилела.
   Ора и Атенаис ее поддерживали.
   - Мы едва спаслись, - проговорила Монтале.
   - Ах, мадемуазель, - сказала Луиза, - я  боюсь,  что  это  был  зверь
пострашнее волка. Пусть бы меня лучше  растерзал  волк,  чем  кто-нибудь
подслушал мои слова. Ах я, сумасшедшая! Как я могла сказать, даже  поду-
мать такие вещи!
   При этом она вся поникла, как былинка; ноги ее подкосились, силы  из-
менили ей, и, потеряв сознание, она выскользнула из державших ее  рук  и
упала на траву.


   XXIII
   БЕСПОКОЙСТВО КОРОЛЯ

   Оставим несчастную Лавальер в обмороке, с хлопочущими около нее  под-
ругами, и вернемся к королевскому дубу.
   Не успели молодые девушки отбежать от него на  каких-нибудь  двадцать
шагов, как спугнувший их шум листвы  усилился.  Из-за  куста,  раздвигая
ветки, показался человек; выйдя на лужайку и увидев, что скамья  опусте-
ла, он разразился громким смехом.
   По его знаку из-за кустов вышел и его спутник.
   - Неужели, государь, - начал спутник, - вы всполошили наших барышень,
ворковавших про любовь?
   - Да, к сожалению, - ответил король. - Не бойся, Сент-Эньян, выходи.
   - Вот счастливая встреча, государь! Если бы я осмелился дать вам  со-
вет, недурно бы нам пуститься вдогонку за ними.
   - Они уж далеко.
   - Пустяки! Они бы с удовольствием дали догнать  себя,  в  особенности
если бы знали, кто гонится за ними.
   - Вот самонадеянность!
   - А как же! Одной из них я пришелся по вкусу, другая вас сравнивает с
солнцем.
   - Вот потому-то нам и надо прятаться, Сент-Эньян. Где же это  видано,
чтобы солнце светило по ночам!
   - Ей-богу, ваше величество, вы нелюбопытны Я бы на вашем месте непре-
менно поинтересовался узнать, кто такие эти две нимфы,  две  дриады  или
две лесные феи, которые такого хорошего мнения о нас.
   - О, я и без того узнаю их.
   - Каким образом?
   - Да просто по голосу. Это, должно быть, фрейлины; у той, которая го-
ворила про меня, прелестный голос.
   - Кажется, ваше величество становитесь неравнодушны к лести?
   - Нельзя сказать, чтобы ты злоупотреблял ею.
   - Простите, государь, я глуп. А что же та страсть, ваше величество, в
которой вы мне признались, разве она уже забыта?
   - Ну, как забыта! Вовсе нет. Разве можно забыть такие  глаза,  как  у
мадемуазель де Лавальер?
   - Да, но у той, другой, такой прелестный голос...
   - У кого это?
   - Да у той, которая так восхищена солнцем.
   - Послушайте, господин де Сент-Эньян!
   - Виноват, государь.
   - Впрочем, я не в претензии на тебя за то, что ты думаешь, будто  мне
одинаково нравятся и приятные голоса, и красивые глаза. Я знаю,  что  ты
ужасный болтун, и завтра же мне придется поплатиться за  свою  откровен-
ность с тобой.
   - Как так?
   - Конечно. Завтра же все узнают,  что  я  заинтересован  крошкой  Ла-
вальер; но берегись, Сент-Эньян; я одному тебе открыл свою тайну, и если
хоть один человек проговорится мне о ней, я буду знать, кто выдал меня.
   - С каким жаром вы говорите, государь.
   - Совсем нет, я только не желаю компрометировать бедную девушку.
   - Не беспокойтесь, государь.
   - Так ты даешь мне слово молчать?
   - Даю, государь.
   "Отлично, - подумал, улыбаясь, король, - завтра же всем будет извест-
но, что я ночью гонялся за Лавальер".
   - Знаешь, мы, кажется, заблудились, - проговорил Людовик,  осматрива-
ясь кругом.
   - Ну, это не так страшно.
   - А куда мы выйдем через эту калитку?
   - К перекрестку аллей, государь.
   - К тому месту, куда мы шли, когда услышали женские голоса?
   - Именно, государь, особенно последние слова, когда они назвали  меня
и вас.
   - Ты что-то уж очень часто вспоминаешь об этом.
   - Простите, ваше величество,  но  меня,  право,  приводит  в  восторг
мысль, что есть на свете женщина, которая думает обо мне, когда я  и  не
подозреваю об этом и вовсе не старался заинтересовать ее. Ваше величест-
во не можете понять этого, так как ва