ом?
   - Потому что, если бы я был любопытным, меня бы больше заинтересовала
прекрасная камера с коврами и ее обитатель.
   - Эка невидаль обстановка! Да и обитатель, вероятно, самая невзрачная
личность!
   - Пятнадцатлливровый, ваше преосвященство, пятпадцатиливровый!  Такие
персоны всегда интересны.
   - Как раз об этом я и позабыл спросить вас. Почему этому человеку от-
пускается пятнадцать ливров, а бедняге Сельдону только три?
   - Ах, эти различия тонкая вещь, сударь: тут король проявил доброту...
   - Король?
   - То есть кардинал, я ошибся. "Этот несчастный, - сказал Мазарини,  -
обречен до смерти томиться в тюрьме".
   - Почему?
   - Потому что преступление его вечное, значит, и наказание должно быть
вечное.
   - Вечное?
   - Конечно. Если только ему не посчастливится заболеть оспой, вы пони-
маете... Но и на это мало надежды. В Бастилии воздух здоровый.
   - Вы удивительно находчивы, дорогой Безмо.
   - Не правда ли?
   - Иными словами, вы хотите сказать, что этот несчастный должен  стра-
дать здесь до конца жизни.
   - Я не говорил страдать, монсеньер; пятнадцатиливровые не страдают.
   - Ну, томиться в тюрьме.
   - Конечно, такая уж его доля; но ему всячески стараются смягчить  ус-
ловия жизни. Притом, я думаю, и вы согласитесь со мной, этот молодец ро-
дился на свет вовсе не для того, чтобы так  прекрасно  кушать,  как  его
кормят здесь. Да вот посмотрите: этот непочатый пирог и раки, до которых
едва дотронулись, марнские раки, крупные, как лангусты! Все  это  отпра-
вится сейчас во вторую Бертодьеру с бутылкой бургундского,  которое  вам
так нравится. Теперь вы не будете больше сомневаться, я надеюсь?
   - Нет, дорогой Безмо, не буду.  Но  ведь  все  эти  заботы  относятся
только к счастливцам пятнадцатиливровым, а о бедняге Сельдоне вы  совсем
позабыли.
   - Извольте! В честь вашего посещения устроим и для него пир: он полу-
чит бисквит, варенье и эту бутылочку портвейна.
   - Вы превосходный человек; я уже говорил вам это  и  снова  повторяю,
дорогой Безмо.
   - Идемте, идемте, - заторопил комендант, у которого немного  закружи-
лась голова не то от выпитого вина, не то от похвал Арамиса.
   - Помните, что я иду туда, только чтобы  исполнить  вашу  просьбу,  -
сказал прелат.
   - О, вы меня будете благодарить за эту прогулку.
   - Так пойдем.
   - Подождите, я предупрежу.
   Безмо дважды позвонил, вошел тюремщик.
   - Я отправляюсь в башни, - сообщил Безмо - Не надо ни стражи, ни  ба-
рабанов, словом, никакого шума.
   - Если бы я не оставил здесь своего плаща, - промолвил Арамис в прит-
ворном страхе, - то мне, право,  показалось  бы,  что  я  сам  сажусь  в
тюрьму.
   Тюремщик пошел вперед, комендант и Арамис за ним, рука об руку,  нес-
колько солдат, находящихся во дворе, вытянулись в струнку при  виде  ко-
менданта.
   Безмо провел гостя по небольшому  плацу,  оттуда  они  направились  к
подъемному мосту, через который часовые беспрепятственно пропустили  их,
узнав начальство.
   - Сударь, - громко спросил комендант Арамиса, чтобы каждое слово  его
было услышано караульными, - сударь, у вас хорошая память?
   - Зачем вы меня спрашиваете об этом?
   - Я имею в виду ваши планы и чертежи, так как даже архитекторам восп-
рещено входить в камеры с бумагой, пером или карандашом.
   "Славно! - подумал Арамис - Я, кажется, попал в архитекторы. Пожалуй,
это похоже на шутки даАртаньяна, который видел меня в  Бель-Иле  инжене-
ром".
   И он, напрягая голос, заявил:
   - Будьте спокойны, господин комендант  нам  достаточно  прикинуть  на
глаз, чтобы все запомнить.
   Безмо даже бровью не повел, стража приняла Арамиса за архитектора.
   - Начнем с Бертодьеры, - снова прокричал Безмо, чтобы его слышала вся
тюрьма.
   - Хорошо, - отвечал Арамис.
   Потом Безмо обратился к смотрителю.
   - Воспользуйся случаем и снеси в номер  второй  отложенные  мною  ла-
комства.
   - В третий номер, дорогой Безмо, в третий, вы все время ошибаетесь.
   - Правда.
   Они стали подниматься по лестнице.
   На одном этом дворе было столько засовов, решеток и  замков,  что  их
хватило бы на весь город.
   Арамис не был ни мечтателем, ни человеком чувствительным,  правда,  в
молодости он писал стихи; но сердце у него было черствое, как у  всякого
пятидесятипятилетнего человека, который любил многих женщин или, вернее,
был любимым многими женщинами.
   Но  когда  он  стал  всходить  по  каменным  ступенькам,  истоптанным
столькими несчастными, когда на него пахнуло сыростью этих мрачных  сво-
дов - сердце его, должно быть, смягчилось, потому что он опустил  голову
и с затуманившимися глазами молча пошел вслед за Безмо.
   Арамис не был ни мечтателем, ни человеком чувствительным;  правда,  в
молодости он писал стихи; но сердце у него было черствое, как у  всякого
пятидесятипятилетнего человека, который любил многих женщин или, вернее,
был любимым многими женщинами.
   Но  когда  он  стал  всходить  по  каменным  ступенькам,  истоптанным
столькими несчастными, когда на него пахнуло сыростью этих мрачных  сво-
дов - сердце его, должно быть, смягчилось, потому что он опустил  голову
и с затуманившимися глазами молча пошел вслед за Безмо.


   VI
   УЗНИК ВТОРОЙ БЕРТОДЬЕРЫ

   Когда они поднялись во второй этаж, Арамис задыхался не то  от  уста-
лости, не то от волнения.
   Он прислонился к стене.
   - Хотите, начнем отсюда? - спросил Безмо. - Так как мы  собираемся  в
две камеры, то, мне кажется, все равно, поднимемся ли мы сначала в  тре-
тий этаж и затем спустимся во второй или наоборот. Кроме  того,  в  этой
камере нужно сделать кое-какой ремонт, - торопливо  прибавил  он,  чтобы
стоявший неподалеку тюремщик мог разобрать его слова.
   - Нет, нет,- запротестовал Арамис, - пойдем  наверх,  наверх,  комен-
дант! Там работа более неотложная.
   И они стали подниматься выше.
   - Попросите ключи у тюремщика, - шепнул своему спутнику Арамис.
   - Сию минуту.
   Безмо взял ключи и сам открыл дверь в третью камеру. Тюремщик вступил
туда первым и разложил на столе кушанья, которые добрый комендант  назы-
вал лакомствами.
   После этого он удалился.
   Заключенный даже не пошевельнулся.
   Тогда Безмо сам вошел в камеру, попросив Арамиса подождать у двери.
   Прелат мог разглядеть молодого человека, скорее юношу, лет  восемнад-
цати, который, увидев входившего коменданта, бросился ничком на  кровать
с воплями:
   - Матушка, матушка!
   В этих воплях слышалось такое безысходное горе, что Арамис  невольно,
вздрогнул.
   - Дорогой гость, - обратился  к  заключенному  Безмо,  пытаясь  улыб-
нуться, - вот вам десерт и развлечение; десерт для тела, развлечение для
души. Вот этот господин успокоит вас.
   - Ах, господин комендант! - воскликнул юноша. - Оставьте меня  одного
на целый год, кормите хлебом и водой, но скажите, что через год меня от-
сюда выпустят, скажите, что через год я снова увижусь с матушкой!
   - Дружок мой,- сказал Безмо, - вы же сами говорили, что ваша  матушка
очень бедна, что живете вы плохо, а здесь смотрите, какие удобства!
   - Да, она бедна, сударь; тем более нужно возвратить ей кормильца. По-
мещение у нас плохое? Ах, сударь, когда человек на  свободе,  ему  всюду
хорошо!
   - И так как вы утверждаете, что, кроме этого несчастного дистиха...
   - Я сочинил его без всякого злого умысла, клянусь вам; он мне  пришел
в голову, когда я читал Марциала. Ах, сударь,  пусть  накажут  меня  как
угодно, пусть отсекут руку, которой я писал,  я  буду  работать  другой;
только верните меня к матушке!
   - Дитя мое, - продолжал Безмо, - вы знаете, что это от меня не  зави-
сит; я могу только увеличить ваш паек: дать стаканчик портвейну,  сунуть
пирожное.
   - Боже мой, боже мой! - застонал юноша, падая на землю и  катаясь  по
полу.
   Арамис не мог больше выносить эту сцену и вышел в коридор.
   - Несчастный! - прошептал он.
   - Да, сударь, он очень несчастен, но во  всем  виноваты  родители,  -
сказал смотритель, стоявший около дверей камеры.
   - Как так?
   - Конечно... Зачем они заставили его учить латынь?.. Забивать  голову
науками вредно... Я едва умею читать и писать; и вот в тюрьму не  попал,
как видите.
   Арамис окинул взглядом этого человека, который считал, что  быть  тю-
ремщиком не значит быть в тюрьме.
   Безмо тоже появился в коридоре, видя, что ни его утешения, ни вино не
действуют. Он был расстроен.
   - А дверь-то, дверь! - крикнул тюремщик, - вы забыли запереть дверь.
   - И правда, - вздохнул Безмо. - Вот возьми ключи.
   - Я похлопочу за этого ребенка, - проговорил Арамис.
   - И если ваши хлопоты будут безуспешны, - сказал Безмо, - то просите,
чтобы его, по крайней мере, перевели на десять ливров, мы оба  от  этого
выгадаем.
   - Если и другой заключенный также зовет матушку, я не буду заходить к
нему и произведу измерения снаружи.
   - Не бойтесь, господин архитектор, - успокоил тюремщик, -  он  у  нас
смирный, как ягненок, и все молчит.
   - Ну пойдемте, - нехотя согласился Арамис.
   - Ведь вы тюремный архитектор? - обратился к нему сторож.
   - Да.
   - Как же вы до сих пор не привыкли к таким сценам? Странно!
   Арамис увидел, что во избежание подозрений ему нужно призвать на  по-
мощь все свое самообладание.
   Безмо открыл камеру.
   - Останься здесь и подожди нас на лестнице, - приказал он тюремщику.
   Тот повиновался.
   Безмо прошел вперед и сам открыл вторую дверь.
   В камере, освещенной лучами солнца, проникавшими через решетчатое ок-
но, находился красивый юноша, небольшого роста, с короткими  волосами  и
небритый; он сидел на табуретке, опершись локтем на кресло и  прислонив-
шись к нему. На кровати валялся его костюм из тонкого  черного  бархата;
сам он был в прекрасной батистовой рубашке.
   При звуке открываемой двери молодой человек небрежно повернул голову,
но, узнав Безмо, встал и вежливо поклонился. Когда глаза его встретились
с глазами Арамиса, стоявшего в тени, епископ побледнел и выронил  шляпу,
точно на него нашел столбняк.
   У Безмо, привыкшего к своему жильцу, не дрогнул ни  один  мускул;  он
старательно, как усердный слуга, стал раскладывать на столе пирог и  ра-
ков. Занятый этим, он не заметил волнения своего гостя.
   Окончив сервировку, комендант обратился к молодому узнику со словами:
   - Вы сегодня очень хорошо выглядите.
   - Благодарю вас, сударь, - отвечал юноша.
   Услышав этот голос, Арамис едва удержался на ногах. Все еще мертвенно
бледный, он невольно сделал шаг вперед.
   Это движение не ускользнуло от внимания Безмо, несмотря  на  все  его
хлопоты.
   - Это архитектор, который пришел посмотреть, не дымит ли ваш камин, -
сообщил Безмо.
   - Нет, он никогда не дымит, сударь.
   - Вы говорили, господин архитектор,  что  нельзя  быть  счастливым  в
тюрьме, - сказал комендант, потирая руки, - однако перед вами  заключен-
ный, который счастлив. Надеюсь, вы ни на что не жалуетесь?
   - Никогда.
   - И вам не скучно? - спросил Арамис.
   - Нет.
   - Что я вам говорил? - шепнул Безмо.
   - Да, невозможно не верить своим глазам. Вы разрешите задать ему нес-
колько вопросов?
   - Сколько угодно.
   - Так будьте добры, спросите его, знает ли он, за что попал сюда.
   - Господин архитектор спрашивает вас, -  строго  обратился  к  узнику
Безмо, - знаете ли вы, почему вы попали в Бастилию?
   - Нет, сударь, - спокойно отвечал молодой человек, - не знаю.
   - Но ведь это невозможно! - воскликнул Арамис, охваченный  волнением.
- Если бы вы не знали причины вашего ареста, вы были бы в бешенстве.
   - Первое время так и было.
   - Почему же вы перестали возмущаться?
   - Я образумился.
   - Странно, - проговорил Арамис.
   - Не правда ли, удивительно? - спросил Безмо.
   - Что же вас образумило? - поинтересовался Арамис. -  Нельзя  ли  уз-
нать?
   - Я пришел к выводу, что раз за мной нет никакой вины, то бог не  мо-
жет наказывать меня.
   - Но что же такое тюрьма, как не наказание?
   - Я и сам не знаю, - отвечал молодой человек, - могу сказать  только,
что мое мнение теперь совсем другое, чем было семь лет тому назад.
   - Слушая вас, сударь, и видя вашу покорность, можно подумать, что  вы
даже любите тюрьму.
   - Я мирюсь с ней.
   - В уверенности, что когда-нибудь станете свободны?
   - У меня нет уверенности, сударь, одна только надежда; и,  признаюсь,
с каждым днем эта надежда угасает.
   - Почему же вам не выйти на волю? Ведь были же вы раньше свободны?
   - Именно здравый смысл не позволяет мне ожидать  освобождения;  зачем
было сажать меня, чтоб потом выпустить?
   - А сколько вам лет?
   - Не знаю.
   - Как вас зовут?
   - Я забыл имя, которое мне дали.
   - Кто ваши родители?
   - Я никогда не знал их.
   - А те люди, которые воспитывали вас?
   - Они не называли меня своим сыном.
   - Любили вы кого-нибудь до своего заключения?
   - Я любил свою кормилицу и цветы.
   - Это все?
   - Я любил еще своего лакея.
   - Вам жаль этих людей?
   - Я очень плакал, когда они умерли.
   - Они умерли до вашего ареста или после?
   - Они умерли накануне того дня, когда меня увезли.
   - Оба одновременно?
   - Да, одновременно.
   - А как вас увезли?
   - Какой-то человек приехал за мной, посадил в карету, запер дверцу на
замок и привез сюда.
   - А вы бы узнали этого человека?
   - Он был в маске.
   - Не правда ли, какая необычайная история?  -  шепотом  сказал  Безмо
Арамису.
   У Арамиса захватило дух.
   - Да, необычайная.
   - Но удивительнее всего то, что он никогда  не  сообщал  мне  столько
подробностей.
   - Может быть, это оттого, что вы никогда не расспрашивали, -  заметил
Арамис.
   - Возможно, - отвечал Безмо, - я не любопытен. Ну что же, как вы  на-
ходите камеру: прекрасная, не правда ли?
   - Великолепная.
   - Ковер...
   - Роскошный.
   - Держу пари, что у него не было такого до заключения.
   - Я тоже так думаю.
   Тут Арамис снова обратился к молодому человеку:
   - А не помните ли вы, посещал вас кто-нибудь из незнакомых?
   - Как же! Три раза приезжала женщина под густой вуалью,  которую  она
поднимала только тогда, когда нас запирали и мы оставались с ней  наеди-
не.
   - Вы помните эту женщину?
   - Помню.
   - О чем же она говорила с вами?
   Юноша грустно улыбнулся.
   - Она спрашивала меня о том же, о чем спрашиваете  и  вы:  хорошо  ли
мне, не скучно ли?
   - А что она делала, приходя к вам и покидая вас?
   - Обнимала меня, прижимала к сердцу, целовала.
   - Вы помните ее?
   - Прекрасно.
   - Я хочу спросить вас, помните ли вы черты ее лица?
   - Да.
   - Значит, если бы случай снова свел вас с ней, вы бы узнали ее?
   - О, конечно!
   На лице Арамиса промелькнула довольная улыбка.
   В эту минуту Безмо услышал шаги тюремщика, поднимавшегося по  лестни-
це.
   - Не пора ли нам уходить? - шепнул он Арамису.
   Должно быть, Арамис узнал все, что ему хотелось знать.
   - Как вам угодно, - сказал он.
   Видя, что они собираются уходить, юноша вежливо поклонился. Безмо от-
вечал легким кивком, Арамис же, видимо, тронутый его  несчастьем,  низко
поклонился заключенному.
   Они вышли. Безмо запер двери.
   - Ну как? - спросил Безмо на лестнице. -  Что  вы  скажете  обо  всем
этом?
   - Я открыл тайну, дорогой комендант, - отвечал Арамис.
   - Неужели? Что же это за тайна?
   - В доме этого юноши было совершено убийство.
   - Полноте!
   - Да как же! Лакей и кормилица умерли в один и тот же день. Очевидно,
яд.
   - Ай-ай-ай!
   - Что вы на это скажете?
   - Что это похоже на правду... Неужели этот юноша убийца?
   - Кто же говорит об этом? Как вы могли заподозрить несчастного ребен-
ка в убийстве?
   - Да, да, это нелепо.
   - Преступление было совершено в доме, где он жил; этого довольно. Мо-
жет быть, он видел преступников, и теперь опасаются, как бы он не  выдал
их.
   - Черт возьми, если бы я знал, что это было так, я удвоил  бы  надзор
за ним.
   - Да у него, кажется, нет никакого желания бежать!
   - О, вы не знаете, что за народ эти арестанты!
   - У него есть книги?
   - Ни одной; строжайше запрещено давать их ему.
   - Строжайше?
   - Запрещено самим Мазарини.
   - Это запрещение у вас?
   - Да, монсеньер. Хотите, я вам покажу его, когда мы вернемся домой?
   - Очень хочу, я большой любитель автографов.
   - За подлинность этого я ручаюсь; там только одна помарка.
   - Помарка! Что же там зачеркнуто?
   - Цифра.
   - Цифра?
   - Да. Сначала было написано: содержание в пятьдесят ливров.
   - Значит, как принцам крови?
   - Но вы понимаете, кардинал заметил свою ошибку: он зачеркнул ноль  и
прибавил единицу перед пятеркой. Кстати...
   - Ну?
   - Вы ничего мне не сказали о сходстве.
   - Да по очень простой причине, дорогой Безмо: никакого сходства нет!
   - Ну вот еще!
   - А если и есть, то только в вашем воображении; если же оно существо-
вало бы где-нибудь помимо него, то, мне кажется, вы хорошо  бы  сделали,
никому не говоря о нем.
   - Вы правы.
   - Король Людовик Четырнадцатый, наверное, разгневался бы на вас, если
бы вдруг узнал, что вы распространяете слух, будто какой-то его  поддан-
ный имеет дерзость быть похожим на него.
   - Да, да, вы правы, - заторопился перепуганный Безмо, - но я  говорил
об этом только вам; а я всецело полагаюсь на вашу скромность, монсеньер.
   - Будьте спокойны.
   Разговаривая таким образом, они вернулись в квартиру Безмо; комендант
вытащил из шкафа книгу, похожую на ту, что он уже показывал Арамису,  но
запертую на замок.
   Ключ от этого замка Безмо всегда держал при себе на отдельном кольце.
   Положив книгу на стол, он раскрыл ее на букве  М  и  показал  Арамису
следующую запись в отделе примечаний:
   "Не давать ни одной книги, белье самое тонкое, костюмы изящные; ника-
ких прогулок, никаких смен тюремщиков, никаких сношений.
   Разрешаются музыкальные инструменты, всевозможные удобства и комфорт;
пятнадцать ливров  на  продовольствие.  Г-н  де  Безмо  может  требовать
больше, если пятнадцать ливров окажется недостаточно".
   - И впрямь, - сказал Безмо, - нужно будет потребовать прибавки.
   Арамис закрыл книгу.
   - Да, - подтвердил он, - это написано рукой Мазарини; я узнаю его по-
черк. А теперь, дорогой комендант, - продолжал он, точно тема  предшест-
вующего разговора была исчерпана, - перейдем, если вам угодно,  к  нашим
маленьким расчетам.
   - Когда прикажете расплатиться с вами? Назначьте сами срок.
   - Не нужно срока; напишите мне простую расписку в получении ста пяти-
десяти тысяч франков.
   - С уплатой по предъявлении?
   - Да. Но ведь вы понимаете, что я буду ждать до тех пор, пока вы сами
не пожелаете заплатить мне.
   - Я не беспокоюсь, - с улыбкой сказал Безмо, - но я уже выдал вам две
расписки.
   - Я сейчас разорву их.
   И Арамис, показав коменданту расписки, действительно разорвал их.
   Убежденный этим проявлением доверия,  Безмо  без  колебаний  подписал
расписку на сто пятьдесят тысяч франков, которые он обязывался заплатить
по первому требованию прелата.
   Арамис, смотревший через плечо коменданта, пока  тот  писал,  спрятал
расписку в карман, не читая, чем окончательно успокоил Безмо.
   - Теперь, - сказал Арамис, - вы не будете на меня сердиться,  если  я
похищу у вас какого-нибудь заключенного?
   - Каким образом?
   - Выхлопотав для него помилование. Ведь я же сказал вам, что  бедняга
Сельдон очень интересует меня.
   - Ах, да!
   - Что же вы на это скажете?
   - Это ваше дело; поступайте как знаете. Я вижу, что у вас руки  длин-
ные.
   - Прощайте, прощайте!
   И Арамис уехал, напутствуемый добрыми пожеланиями коменданта,


   VII
   ДВЕ ПРИЯТЕЛЬНИЦЫ

   В то самое время, когда г-н Безмо показывал Арамису узников Бастилии,
у дверей дома г-жи де Бельер остановилась карета, и из нее вышла молодая
женщина, вся в шелках.
   Когда о приезде г-жи Ванель доложили хозяйке дома, она была погружена
в  чтение  какого-то  письма,  которое  торопливо  спрятала  и  побежала
навстречу гостье.