не  имеет  при
своей особе такого могущественного гения, как тот,  который  спас  меня,
именно потому и хочу я доставить ему помощь этого гения, уверенный,  что
если ваша рука коснется его, она возвратит ему корону, которую он  поте-
рял в тот день, когда она упала к подножию эшафота его отца.
   - Благодарю вас, ваше величество, за доброе мнение обо мне, - отвечал
Мазарини, - но нам нечего делать там, где люди беснуются, отрицают  бога
и рубят головы своим королям. Они опасны, видите ли, очень опасны,  и  к
ним противно прикоснуться с той минуты, как они  забрызгали  себя  коро-
левской кровью и грязью раздоров. Такой политики я никогда  не  любил  и
отстраняюсь от нее.
   - Но вы можете помочь нам, создав ему иную.
   - Какую?
   - Например, восстановив Карла Второго.
   - Боже мой! - воскликнул Мазарини. - Неужели  несчастный  король  еще
увлекается этой химерой?
   - Разумеется, - возразил Людовик,  испугавшись  препятствий,  которые
верный глаз его министра видел в этом предприятии. - Он просит для  это-
го... не более... как миллион.
   - Только-то! Один миллион, не больше! - насмешливо повторил  Мазарини
с итальянским акцентом. - Братец, всего-навсего миллиончик, братец!  Ка-
кое-то семейство нищих!
   - Монсеньер, - сказал Людовик XIV, подняв голову, - это семейство ни-
щих - ветвь нашего дома.
   - А ваше величество так богаты, что можете раздавать миллионы? У  вас
есть миллионы?
   - Да, - отвечал юный король с величественной скорбью, которую он  су-
мел, однако, скрыть, - да, господин кардинал, я знаю, что  я  беден,  но
французская корона стоит все же миллиона; а для доброго дела я, пожалуй,
готов заложить свою корону. Я найду еврея, которые охотно дадут  мне  за
нее миллион.
   - Итак, вы говорите, ваше величество, что вам нужен миллион? -  спро-
сил Мазарини.
   - Да, миллион.
   - Ваше величество сильно ошибаетесь. Вам нужно гораздо больше. Берну-
ин!.. Вы сейчас узнаете, сколько вам нужно на самом деле... Бернуин!
   - Как, господин кардинал? Вы собираетесь спрашивать лакея о моих  де-
лах?
   - Бернуин! - повторил кардинал, притворяясь, что не замечает возмуще-
ния короля. - Пойди сюда и скажи, какую сумму я хотел иметь сейчас?
   - Монсеньер! Монсеньер! - повысил голос Людовик, побледнев от негодо-
вания. - Разве вы не слыхали моих слов?
   - Не гневайтесь, ваше величество: я открыто веду ваши дела. Во  Фран-
ции все это знают: книги мои не под  замками.  Бернуин,  что  ты  сейчас
здесь делал?
   - Складывал цифры.
   - И сложил?
   - Точно так.
   - И все для того, чтобы узнать, сколько нужно его величеству в насто-
ящую минуту? Не так ли я сказал тебе? Говори откровенно, друг мой.
   - Да, так вы изволили сказать.
   - Хорошо. А сколько было нужно?
   - Сорок пять миллионов, кажется.
   - А какую сумму насчитали мы, соединив все паши средства,  ничего  не
пропустив?
   - Тридцать девять миллионов двести шестьдесят тысяч франков.
   - Хорошо, Бернуин, больше мне ничего от тебя не нужно. Теперь  оставь
нас, - прибавил кардинал, устремив проницательный взгляд на молодого ко-
роля, который не мог вымолвить ни слова от изумления и едва прошептал:
   - Но... однако же...
   - А, вы еще сомневаетесь? -  спросил  кардинал.  -  Так  вот  доказа-
тельство того, что я вам сказал.
   И он вынул из-под подушки листок, исписанный цифрами, и подал его ко-
ролю, который отвернулся, до такой степени он был огорчен.
   - Вы желаете получить миллион, а так как он в этот  счет  не  внесен,
значит, вам нужно сорок шесть миллионов. Поверьте, в мире нет еврея, ко-
торый решился бы дать взаймы такую сумму, даже под залог французской ко-
роны.
   Король, сжав кулаки под пышными манжетами, отодвинул свое кресло.
   - Тогда, - сказал он, - брат мой, король английский, умрет с голоду.
   - Ваше величество, - отвечал Мазарини тем же тоном,  -  не  забывайте
пословицы, которая выражает самую здравую политику: "Будь  доволен,  что
ты беден, когда твой сосед беден тоже".
   Людовик подумал несколько минут, с любопытством поглядывая на бумагу,
краешек которой высовывался из-под подушки.
   - Итак, - повторил он, - исполнить моей просьбы о деньгах никоим  об-
разом нельзя?
   - Невозможно.
   - Подумайте: он будет моим врагом, если вступит на престол  без  моей
помощи.
   - Если ваше величество боитесь только этого, то можете быть спокойны!
- с живостью заверил его кардинал.
   - Хорошо, я больше не настаиваю.
   - По крайней мере, убедил ли я ваше величество? -  спросил  Мазарини,
беря руку короля.
   - Вполне.
   - Просите о чем угодно другом, и я почту за  счастье  исполнить  ваше
желание.
   - Любую мою просьбу?
   - Все, все! Разве я не предан душой и телом  вашему  величеству?  Эй,
Бернуин! Факелов и провожатых его величеству! Его величество возвращает-
ся в свои покои.
   - Нет еще, кардинал!  Раз  вы  готовы  исполнить  любую,  другую  мою
просьбу, то я воспользуюсь случаем...
   - Для вашего величества? - протянул кардинал, надеясь, что король за-
говорит наконец о его племяннице.
   - Нет, не для меня, а опять для брата моего Карла.
   Лицо Мазарини снова омрачилось, он пробормотал несколько слов, но ко-
роль их не расслышал.


   XI
   ПОЛИТИКА КАРДИНАЛА МАЗАРИНИ

   Вместо нерешительности, с какой четверть часа назад юный король обра-
щался к кардиналу, теперь в его глазах блистала воля. С ней  можно  было
бороться, может быть, даже победить ее,  но  воспоминание  о  поражении,
точно рана, жгло бы сердце короля.
   - Господин кардинал, - сказал Людовик, - на этот раз моя  просьба  не
затруднит вас. Исполнить ее легче, чем найти миллион.
   - Ваше величество так полагаете? - спросил кардинал,  посматривая  на
молодого короля хитрым взглядом, умевшим читать затаенные мысли.
   - Да, я так думаю, и когда вы узнаете, о чем я намерен просить...
   - А вы думаете, я этого не знаю?
   - Как? Вы знаете, о чем я хочу просить?
   - Выслушайте меня, ваше величество... Вот вам собственные слова коро-
ля Карла...
   - Посмотрим!
   - Слушайте: "Если этот скряга, этот мерзкий итальянец..."
   - Господин кардинал!
   - Если это не слова его, то, наверное, их смысл. Поверьте, я вовсе не
сержусь на него. Каждый из нас смотрит  на  других  через  призму  своих
страстей. Король Карл сказал вам: "Если этот мерзкий  итальянец  откажет
нам в миллионе, который мы у него просим; если мы будем  принуждены,  за
неимением денег, отказаться от дипломатии, то, по крайней мере, выпросим
у него пятьсот дворян".
   Король вздрогнул, потому что кардинал ошибся только в цифре.
   - Не так ли, ваше величество, не этого ли  просил  он?  -  воскликнул
кардинал с торжествующим видом. - Потом Карл Второй прибавил еще: "У ме-
ня есть друзья по ту сторону пролива; этим друзьям недостает только  на-
чальника и знамени. Когда они увидят меня, когда увидят французское зна-
мя, то непременно пойдут за мной: они поймут, что я пользуюсь вашей  по-
мощью. Французский мундир в моем войске заменит тот миллион,  в  котором
кардинал мне откажет (он очень хорошо знал, что я не дам ему  миллиона).
Я одержу победу при помощи этих пятисот дворян, и вся честь победы будет
принадлежать вашему величеству". Вот что сказал он вам или почти то  же,
- не так ли? И, верно, разукрасил речь свою блестящими метафорами, увле-
кательными картинами; ведь в этом семействе  все  любят  ораторствовать.
Его отец говорил даже на эшафоте.
   От стыда на лице Людовика XIV выступил пот. Он чувствовал, что не мо-
жет позволить, чтобы при нем оскорбляли его брата; но он  не  знал  еще,
как проявить свою волю, особенно в присутствии  человека,  которому  все
повиновались, даже вдовствующая королева.
   Наконец он превозмог себя.
   - Но, господин кардинал, нам нужно не пятьсот человек, а только двес-
ти.
   - Вы видите, ваше величество, я угадал, о чем он просит.
   - Я никогда не сомневался в вашей проницательности  и  потому  думаю,
что вы не откажете моему брату Карлу в просьбе, такой  простой  и  легко
исполнимой, в просьбе, которую я приношу вам от  его  имени  или,  лучше
сказать, от своего имени.
   - Ваше величество, - отвечал Мазарини, - вот уже тридцать лет, как  я
управляю политическими делами. Сначала я управлял  вместе  с  кардиналом
Ришелье, потом один. Политика эта была не  всегда  честной,  надо  приз-
наться; но она никогда не была неразумной. Та политика, которую  предла-
гают вашему величеству, и бесчестна и неразумна.
   - Бесчестна!
   - Вы подписали трактат с Кромвелем?
   - Да, и в этом трактате Кромвель даже подписался выше меня.
   - А зачем вы подписались так низко? Кромвель нашел  хорошее  место  и
занял его; таков уж его обычай. Но вернемся к делу. Вы заключили договор
с Кромвелем, то есть с Англией, потому что в то время, когда вы подписа-
ли трактат, вся Англия заключалась в Кромвеле.
   - Но Кромвель умер.
   - Вы так полагаете?
   - Разумеется. Ему наследовал сын Ричард, который уже успел отказаться
от власти.
   - В том-то и дело. Ричард наследовал после смерти Кромвеля, а  Англия
- после отречения Ричарда. Трактат составляет часть наследства,  где  бы
оно ни находилось: в руках Ричарда или в руках Англии. Стало быть, трак-
тат все еще имеет полную силу, полное действие. Почему же вы хотите  на-
рушить его? Разве что-нибудь изменилось? Карл Второй хочет теперь  того,
чего мы не хотели десять лет назад; но случай этот был предусмотрен.  Вы
союзник Англии, ваше величество, а не Карла  Второго.  Разумеется,  если
смотреть с семейной точки зрения, бесчестно заключать трактат с  челове-
ком, который обезглавил вашего родственника, и вступать в  переговоры  о
союзе с парламентом, который получил прозвание охвостья;  согласен,  это
бесчестно, но в политическом смысле разумно: с помощью этого трактата  я
избавил ваше величество, когда вы были еще несовершеннолетним, от  тягот
внешней войны, из которой Фронда... вы помните  Фронду,  ваше  величест-
во?.. (Король опустил голову.) Из которой Фронда не преминула бы извлечь
для себя пользу. Вот почему я доказываю вашему величеству, что  изменить
сейчас политику, не предупредив наших союзников, значило бы поступить  и
бесчестно и неразумно. Нам придется вести воину, повод к которой  подали
мы сами, и, вызвав ее сами, мы будем иметь такой вид, словно боимся  ее:
все равно, разрешим ли мы послать туда пятьсот человек, двести,  пятьде-
сят или только десять, разрешение остается разрешением. Один  француз  -
уже нация; один мундир - войско. Представьте, например, что вашему вели-
честву придется начать войну с Голландией, что, должно быть, и  случится
рано или поздно, или с Испанией, что, может быть, случится, если свадьба
ваша расстроится (тут Мазарини пристально взглянул на короля): ведь  ты-
сячи причин могут помешать вашей свадьбе. Что  скажете  вы  тогда,  если
Англия пошлет на помощь Голландии или инфанте полк,  роту  или  хотя  бы
взвод английских дворян? Неужели вы сочтете, что она правильно выполняет
условия союзного договора?
   Людовик слушал. Ему казалось  странным,  что  Мазарини  ссылается  на
честность, - Мазарини, известный политическими  обманами,  которые  даже
назвали мазаринадами.
   - Но, - возразил король, - я не дам открытого позволения. Я  не  могу
запретить своим подданным ездить в Англию, если они того хотят.
   - Вы должны заставить их вернуться или, по крайней мере, протестовать
против того, что они ведут себя как враги в союзном нам государстве.
   - Господин кардинал, у вас такой проницательный ум; поищите  средства
помочь несчастному королю так, чтобы и нам не было вреда.
   - Вот этого-то я и не хочу, - ответил Мазарини. - Если б Англия  сле-
довала моим указаниям, она не могла бы действовать выгоднее для нас; ес-
ли б я направлял отсюда политику Англии, я не повел бы ее по другой  до-
роге. При таком управлении, как теперь, Англия для Европы - вечное гнез-
до раздоров. Голландия покровительствует Карлу Второму;  пусть  покрови-
тельствует. Они перессорятся, подерутся. Это единственные морские держа-
вы. Пусть истребляют флот одна у другой. Мы построим свой флот из остат-
ков их кораблей, когда у нас будут деньги на гвозди.
   - Ах, как мелки все ваши расчеты, как он и ничтожны! -  вскричал  ко-
роль.
   - Но они верны, сознайтесь сами!  Послушайте  дальше.  Допустим,  что
можно изменить данному слову и обойти трактат: ведь мы часто видели, как
изменяют слову и обходят трактаты. Но это делается в тех случаях,  когда
можно приобрести значительную выгоду или когда трактат чересчур  стесни-
телен. Предположим, что вы позволите  своим  дворянам  ехать  в  Англию;
Франция, или ее знамя, что одно и то же, пересечет пролив, завяжет  сра-
жение... и будет разбита...
   - Почему же?
   - Какой же полководец король Карл Второй? Разве вы забыли  битву  при
Уорчестере?
   - Но ему придется сражаться уже не с Кромвелем!
   - Верно, но придется иметь дело с Монком,  который  гораздо  опаснее.
Добрый торговец пивом был фанатиком; на него находили минуты  восторжен-
ности, исступления. В такие минуты он лопался, как переполненная  бочка;
через щели всегда просачивалось несколько капель его мысли, а по  образ-
чику можно было узнать всю мысль. Таким-то  путем  Кромвель  раз  десять
позволил нам заглянуть в свою душу, когда все думали,  что  она  покрыта
тройным покровом, как говорит Гораций. Но Монк... Ах,  ваше  величество,
избави вас боже вести политические дела с Монком! От него-то в один  год
поседели мои волосы! Монк, к несчастью, не фанатик,  а  политик;  он  не
лопнет, а сожмется. Вот уж десять лет, как взоры его устремлены к  одной
цели, и до сих пор никто не знает, чего он хочет.  Каждое  утро,  следуя
совету короля Людовика Одиннадцатого, он сжигает свой ночной колпак. За-
то в тот день, когда его план, медленно  и  в  одиночестве  продуманный,
созреет, он будет иметь все шансы на успех, как всегда бывает в  непред-
виденных случаях. Таков Монк, ваше величество, таков этот человек, имени
которого вы не знали до той минуты, как его назвал при вас ваш брат Карл
Второй. Брат ваш знает, что это за воля, что это за чудо глубокомыслия и
упорства, двух качеств, перед которыми ничтожны ум и отвага. Ваше  вели-
чество, я был отважен в молодости, но умным я был всегда. Могу этим пох-
вастать, потому что меня упрекают за это. С  этими  двумя  качествами  я
сделал неплохую карьеру: сын простого итальянского рыбака, я стал первым
министром короля Франции, и в этом звании, как сами вы изволите  призна-
вать, оказал кое-какие услуги престолу вашего величества. И что же? Если
б я на своей дороге встретил Монка, а не Бофора, Реца или принца  Конда,
мы, вероятно, погибли бы. При малейшей неосторожности, государь, вы  по-
падаете в когти этого политика и солдата. Шлем Монка - железный  сундук,
в который он запирает свои мысли, и ни у кого нет ключа от этого  сунду-
ка. При нем или, лучше сказать, перед ним я склоняюсь, потому что у меня
просто бархатный берет.
   - Так чего же хочет Монк, как вы думаете?
   - Ах, если б я знал, чего он хочет! Тогда бы я не просил вас  остере-
гаться, потому что был бы сильнее его; но с ним я  боюсь  гадать...  Га-
дать! Понимаете ли вы смысл этого слова? Если я решу, что разгадал  его,
то остановлюсь на одной мысли и невольно стану следовать  только  ей.  С
тех пор как этот человек правит Англией, я стал похож на грешников  Дан-
те, которым сатана свернул шею: они идут вперед, а смотрят назад. Я  иду
к Мадриду и не теряю из вида Лондона. С этим проклятым человеком  гадать
- значит ошибаться, а ошибаться - значит  проигрывать  игру.  Боже  меня
упаси стараться угадать, чего он хочет; я  довольствуюсь  -  и  это  уже
очень много - тем, что слежу за его действиями. И думаю, - вы  понимаете
смысл этого глагола? - что Монк просто хочет наследовать  Кромвелю.  Ваш
Карл Второй посылал к нему уже человек десять с  разными  предложениями.
Монк ограничивался тем, что прогонял этих услужливых людей и говорил  им
вместо ответа: "Ступайте вон, или я прикажу вас повесить". Человек  этот
- могила. В настоящую минуту Монк  -  верный  слуга  парламентского  ох-
востья; но он не обманет меня своей преданностью. Монк не  хочет,  чтобы
его убили. Если его убьют, дело его останется незавершенным, а он должен
довести свое дело до конца. Я думаю, - но не верьте тому, что я думаю: я
употребил слово "думаю" так, по привычке, - я думаю, что Монк щадит пар-
ламент до той поры, пока не разобьет его. У вас просят солдат, но зачем?
Чтобы сражаться с Монком. Но избави нас боже драться  с  Монком,  потому
что Монк разобьет нас, а если он разобьет нас, тогда я  не  утешусь  всю
жизнь! Я буду убежден, что Монк предвидел эту победу за десять лет. Умо-
ляю, ваше величество... из дружбы к вам или из уважения к  самому  себе,
пусть Карл Второй оставит нас в покое. Ваше величество можете  назначить
ему небольшую пенсию, можете предоставить ему один  из  своих  замков...
Ах, позвольте, позвольте! Я вспомнил трактат - этот знаменитый  трактат,
о котором мы сейчас говорили: ваше величество не имеете права  предоста-
вить Карлу Второму один из своих замков.
   - Как так?
   - Да, да, ваше величество обязались не оказывать гостеприимства Карлу
Второму, даже изгнать его из Франции. Потому-то мы и выслали его,  а  он
опять сюда явился! Надеюсь, ваше величество, вы объясните своему  брату,
что он не может оставаться у нас, что это невозможно, что он нас компро-
метирует. Или же я сам...
   - Довольно, монсеньер! - остановил его Людовик XIV, вставая. - Вы от-
казали мне в миллионе, вы имели право на это: ваши миллионы принадлежат"
вам. Вы отказали мне в отряде дворян, и на это вы имели полное право: вы
первый министр и отвечаете перед Францией за мир и войну. Но  вы  хотите
помешать мне дать приют внуку Генриха Четвертого, моему двоюродному бра-
ту, товарищу моего детства... Тут прекращается ваша власть - и начинает-
ся моя воля.
   - Ваше величество, - отвечал Мазарини, радуясь, что отделался так де-
шево (ибо, в сущности, он боролся так смело только для того, чтобы  дос-
тигнуть этой цели), - ваше величество, я всегда  склоняюсь  перед  волей
моего короля. Ваше величество можете приютить английского короля у  себя
пли в одном из ваших замков. Пусть об этом знает Мазарини, но  не  знает
первый министр.
   - Доброй ночи, монсеньер, - сказал король. - Я ухожу в отчаянии.
   - Но разубежденный, а больше мне ничего и не  требовалось  от  вашего
величества, - улыбнулся Мазарини.
   Король, не ответив, вышел в раздумье.  Он  убедился  не  в  том,  что
объяснял ему Мазарини, а совсем в другом, о чем кардинал  не  сказал  ни
слова, - он убедился в необходимости самому серьезно изучать свои дела и
дела Европы, казавшиеся ему такими трудными и запутанными.
   Людовик нашел английского короля на том самом месте, где оставил его.
   Увидев его, Карл встал; он тотчас же заметил печаль, темными  знаками
начертанную на челе кузена.
   Чтобы избавить Людовика от тяжелого признания, Карл заговорил первый.
   - Что бы ни случилось, - заверил он, - я никогда не  забуду,  как  вы
были добры со мной, как дружно меня приняли!
   - Ах, - отвечал Людовик с грустью. - Моя добрая воля бессильна,  брат
мой.
   Карл II страшно побледнел, провел рукой по лбу в несколько  минут  не
мог овладеть собой после этого последнего удара.
   - Понимаю, - произнес он наконец. - Никакой надежды!
   Людовик схватил Карла за руку.
   - Подождите, брат мой,  -  попросил  Людовик,  -  подождите,  обстоя-
тельства могут перемениться. Отчаянные решения всегда губят дело. Умоляю
вас, прибавьте еще один год испытания ко многим годам, которые вы вынес-
ли. Нет  таких  особых  обстоятельств,  какие  побудили  бы  вас  начать
действовать немедля. Останьтесь со мною, брат  мой:  я  предоставлю  вам
один из своих замков, какой вы сами выберете. Мы вместе станем наблюдать
за событиями, вместе будем подготовлять их. Послушайте меня,  брат  мой,
мужайтесь!
   Карл II