нна, я вас прошу, я требую.
   Королева упала в кресло и взяла перо...
   Сдерживаемый Лувьером, народ не двигался с места, по продолжал гневно
роптать.
   Королева написала: "Начальнику Сен-Жерменской тюрьмы приказ выпустить
на свободу советника Бруселя". Потом подписала.
   Коадъютор, следивший за каждым движением королевы, схватил бумагу  и,
потрясая ею в воздухе, подошел к окну.
   - Вот приказ! - крикнул он.
   Казалось, весь Париж испустил радостный крик. Затем послышались  кри-
ки: "Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор!"
   - Да здравствует королева! - крикнул Гонди.
   Несколько голосов подхватили его возглас, но голоса эти были слабые и
редкие.
   Может быть,  коадъютор  нарочно  крикнул  это,  чтобы  показать  Анне
Австрийской всю ее слабость.
   - Теперь, когда вы добились того, чего хотели, - сказала  она,  -  вы
можете идти, господин Гонди.
   - Если я понадоблюсь вашему величеству, - произнес коадъютор с покло-
ном, - то знайте, я всегда к вашим услугам.
   Королева кивнула головой, и коадъютор вышел.
   - Ах, проклятый священник! - воскликнула Анна Австрийская, протягивая
руки к только что затворившейся двери. - Я отплачу тебе  за  сегодняшнее
унижение!
   Мазарини хотел подойти к ней.
   - Оставьте меня! - воскликнула она. - Вы не мужчина.
   С этими словами она вышла.
   - Это вы не женщина, - пробормотал Мазарини.
   Затем, после минутной задумчивости, он  вспомнил,  что  д'Артаньян  и
Портос находятся в соседней комнате и, следовательно, все слышали. Маза-
рини нахмурил брови и подошел к портьере. Но когда он ее поднял, то уви-
дел, что в кабинете никого нет.
   При последних словах королевы д'Артаньян схватил Портоса  за  руку  и
увлек его за собой в галерею.
   Мазарини тоже прошел в галерею и увидел там двух друзей, которые спо-
койно прогуливались.
   - Отчего вы вышли из кабинета, д'Артаньян? - спросил Мазарини.
   - Оттого, что королева приказала  всем  удалиться,  -  отвечал  д'Ар-
таньян, - и я решил, что этот приказ относится к нам, как и к другим.
   - Значит, вы здесь уже...
   - Уже около четверти часа, - поспешно ответил д'Артаньян, делая  знак
Портосу не выдавать его.
   Мазарини заметил этот взгляд и понял, что д'Артаньян все видел и слы-
шал; но он был ему благодарен за ложь.
   - Положительно, д'Артаньян, - сказал он, - вы тот человек,  какого  я
ищу, и вы можете рассчитывать, равно как и ваш друг,  на  мою  благодар-
ность.
   Затем, поклонившись обоим с самой приятной улыбкой, он вернулся  спо-
койно к себе в кабинет, так как с появлением Гонди шум на  дворе  затих,
словно по волшебству.


   V
   В НЕСЧАСТЬЕ ВСПОМИНАЕШЬ ДРУЗЕЙ

   Анна Австрийская в страшном гневе прошла в свою молельню.
   - Как, - воскликнула она, ломая свои прекрасные руки, -  народ  смот-
рел, как Конде, первый принц крови, был арестован моею свекровью, Марией
Медичи; он видел, как моя свекровь, бывшая регентша, была изгнана карди-
налом; он видел, как герцог Вандомский, сын Генриха Четвертого, был зак-
лючен в крепость; он молчал, когда унижали, преследовали, заточали таких
больших людей... А теперь из-за какого-то Бруселя... Боже, что  происхо-
дит в королевстве?
   Сама  того  не  замечая,  королева  затронула  жгучий  вопрос.  Народ
действительно не сказал ни слова в защиту принцев и поднялся за Бруселя:
это потому, что Брусель был плебей, и, защищая его,  народ  инстинктивно
чувствовал, что защищает себя.
   Мазарини шагал между тем по кабинету, изредка поглядывая на  разбитое
вдребезги венецианское зеркало.
   - Да, - говорил он, - я знаю, это печально, что  пришлось  так  усту-
пить. Ну что же, мы еще отыграемся. Да и что такое Брусель? Только  имя,
не больше.
   Хоть Мазарини и был искусным политиком, в данном  случае  он  все  же
ошибался. Брусель был важной особой, а не пустым звуком.
   В самом деле, когда Брусель  на  следующее  утро  въехал  в  Париж  в
большой карете и рядом с ним сидел Лувьер, а на запятках стоял Фрике, то
весь народ, еще не сложивший оружия, бросился к нему  навстречу.  Крики:
"Да здравствует Брусель!", "Да здравствует наш отец! - оглашали  воздух.
Мазарини слышал в этих криках свой смертный приговор. Шпионы кардинала и
королевы приносили со всех сторон  неприятные  вести,  которые  кардинал
выслушивал с большой тревогой, а королева со  странным  спокойствием.  В
уме королевы, казалось, зрело важное решение, что еще увеличивало беспо-
койство Мазарини. Он хорошо знал гордую  монархиню  и  опасался  роковых
последствий решения, которое могла принять Анна Австрийская.
   Коадъютор пользовался теперь в парламенте большим влиянием,  чем  ко-
роль, королева и кардинал, вместе взятые. По его совету был издан парла-
ментский эдикт, приглашавший народ сложить оружие и разобрать баррикады;
он знал теперь, что достаточно одного часа, чтобы народ снова  вооружил-
ся, и одной ночи, чтобы снова воздвиглись баррикады.
   Планше вернулся в свою лавку, уже не боясь быть повешенным: победите-
лей не судят, и он был убежден, что при первой  попытке  арестовать  его
народ за него вступится, как вступился за Бруселя.
   Рошфор вернул своих новобранцев шевалье  д'Юмьеру;  правда,  двух  не
хватало, но шевалье был в душе фрондер и не  захотел  ничего  слушать  о
вознаграждении.
   Нищий возвратился на паперть св. Евстафия; он  опять  подавал  святую
воду и просил милостыню. Никто не подозревал, что эти  руки  только  что
помогли вытащить краеугольный камень из-под здания монархического строя.
   Лувьер был горд и доволен. Он отомстил ненавистному Мазарини и немало
содействовал освобождению своего отца из тюрьмы; его имя со страхом пов-
торяли в ПалеРояле, и он, смеясь, говорил отцу, снова  водворившемуся  в
своей семье:
   - Как вы думаете, отец, если бы я теперь попросит! у  королевы  долж-
ность командира роты, исполнила бы она мою просьбу?
   Д'Артаньян воспользовался наступившим затишьем, чтобы отослать в  ар-
мию Рауля, которого с трудом удерживал дома во время волнения,  так  как
он непременно хотел сражаться на той или на другой стороне. Сначала  Ра-
уль не соглашался, но когда Д'Артаньян произнес имя графа де Ла Фер, Ра-
уль, сделав визит герцогине де Шеврез, отправился обратно в армию.
   Один Рошфор не был доволен исходом дела. Он письмом пригласил герцога
Бофора приехать, и тот мог теперь явиться, но - увы! - в  Париже  царило
спокойствие.
   Рошфор отправился к коадъютору, чтобы посоветоваться, не написать  ли
принцу, чтобы тот задержался. Немного подумав, Гонди ответил:
   - Пусть себе принц едет.
   - Значит, не все еще кончено? - спросил Рошфор.
   - Мы только начинаем, дорогой граф.
   - Почему вы так думаете?
   - Потому что я знаю королеву: она не захочет признать себя  побежден-
ной.
   - Значит, она что-то готовит?
   - Надеюсь.
   - Вы что-нибудь знаете?
   - Я знаю, что она написала принцу Конде, прося его  немедленно  оста-
вить армию и явиться в Париж.
   - Ага! - произнес Рошфор. - Вы правы, пусть герцог Бофор приезжает.
   Вечером того дня, когда  происходил  этот  разговор,  распространился
слух, что принц Конде прибыл.
   В самом приезде не было ничего необыкновенного, а между тем он  наде-
лал много шуму. Произошло это вследствие болтливости герцогини де  Лонг-
виль, узнавшей, как передавали, кое что от самого принца Конде, которого
все обвиняли в более чем братской привязанности к своей сестре, герцоги-
не.
   Таким образом, раскрылось, что королева строит какие-то козни.
   В самый вечер прибытия принца наиболее осведомленные граждане, эшеве-
ны и старшины кварталов, уже ходили по своим знакомым, говоря всем:
   - Почему бы нам не взять короля и не поместить его в городской  рату-
ше? Напрасно мы предоставляем его воспитание нашим  врагам,  дающим  ему
дурные советы. Если бы он, например, воспитывался под руководством  гос-
подина коадъютора, то усвоил бы себе национальные принципы  и  любил  бы
народ.
   Всю ночь в городе чувствовалось глухое оживление, а наутро снова поя-
вились серые и черные плащи, патрули из вооруженных  торговцев  и  шайки
нищих.
   Королева провела ночь в беседе с глазу на глаз с принцем  Конде;  его
ввели к ней в полночь в молельню, откуда он вышел только около пяти  ча-
сов утра.
   В пять часов королева прошла в кабинет кардинала: она  еще  не  ложи-
лась, а кардинал уже встал.
   Он писал ответ Кромвелю, так как прошло уже  шесть  дней  из  десяти,
назначенных им Мордаунту.
   "Что же, - думал он, - я заставлю его немного подождать. Но ведь гос-
подин Кромвель лучше других знает, что такое революция, и извинит меня".
   Итак, он с удовольствием перечитывал первый параграф  своего  ответа,
когда послышался тихий стук в дверь, соединявшую его кабинет  с  апарта-
ментами королевы. Через эту дверь Анна Австрийская могла во всякое время
приходить к нему. Кардинал встал и отпер дверь.
   Королева бы на в домашнем платье, но она  еще  могла  позволить  себе
быть небрежно одетой, ибо, подобно Диане де Пуатье и  Нипон  де  Лапкло,
долго сохраняла красоту. В это же утро она была особенно хороша, и глаза
ее сияли от радости.
   - Что случилось, ваше величество, - спросил  несколько  обеспокоенный
Мазарини, - у вас такой торжествующий и довольный вид?
   - Да, Джулио, - ответила она, - я могу торжествовать, так  как  нашла
средство раздавить эту гидру.
   - Вы великий политик, моя королева, - сказал Мазарини. - Какое же  вы
нашли средство?
   Он спрятал свое письмо, сунув его под другие бумаги.
   - Они хотят отобрать у меня короля, вы знаете это? - сказала  короле-
ва.
   - Увы, да. А меня повесить.
   - Они не получат короля.
   - Значит, и меня не повесят, benone [20].
   - Слушайте, я хочу уехать с вами и увезти с собой короля. Но я  хочу,
чтобы это событие, которое сразу изменит наше положение, произошло  так,
чтоб о нем знали только трое: вы, я и еще третье лицо.
   - Кто же это третье лицо?
   - Принц Конде.
   - Значит, он приехал? Мне сказали правду!
   - Да. Вчера вечером.
   - И вы с ним уже виделись?
   - Мы только что расстались.
   - Он принимает участие в этом деле?
   - Он дал мне этот совет.
   - А Париж?
   - Принц принудит его к сдаче голодом.
   - Ваш проект великолепен. Но я вижу одно препятствие.
   - Какое?
   - Невозможность осуществить его.
   - Пустые слова. Нет ничего невозможного.
   - Да, в мечтах.
   - Нет, на деле. Есть у нас деньги?
   - Да, немного, - сказал Мазарини, боясь, чтобы  Анна  Австрийская  не
заставила его раскошелиться.
   - Есть у нас войско?
   - Пять или шесть тысяч человек.
   - Хватит у нас мужества?
   - Безусловно.
   - Значит, дело нетрудное. О, понимаете ли вы, Джулио? Париж, этот не-
навистный Париж, проснувшись без короля и королевы, увидит, что его  пе-
рехитрили, что ему грозит осада и голод, что у него нет  другой  защиты,
кроме его вздорного парламента и тощего, кривоногого коадъютора!
   - Прекрасно, прекрасно, - произнес Мазарини, - я понимаю,  какое  это
произведет действие, но не вижу средств привести ваш план в исполнение.
   - Я найду средство.
   - Вы знаете, что это означает? Междоусобная война, война ожесточенная
и беспощадная!
   - Да, да, война, - сказала Анна Австрийская, - и я хочу обратить этот
мятежный город в пепел; я залью пожар кровью; я  хочу,  чтобы  ужасающий
пример заставил вечно помнить и преступление, и постигшую его  кару.  О,
как я ненавижу Париж!
   - Успокойтесь, Анна, что за кровожадность! Будьте осторожны;  времена
Малатесты и Каструччо Кастракани прошли.  Вы  добьетесь  того,  что  вас
обезглавят, прекрасная королева, а это будет жаль.
   - Вы смеетесь?
   - Ничуть не смеюсь. Война с целым народом опасна. Поглядите на своего
брата Карла Первого; ему пришлось плохо, очень плохо.
   - Да, но мы во Франции, и я испанка.
   - Тем хуже, per Baccho [21], тем хуже; я предпочел бы, чтобы вы  были
француженкой, а я французом: тогда нас не так бы ненавидели.
   - Во всяком случае, вы одобряете мой план?
   - Да, если только его возможно осуществить.
   - Конечно, возможно. Говорю вам: готовьтесь к отъезду!
   - Ну, я-то всегда к нему готов, но только мне никак  не  удается  уе-
хать... и на этот раз я вряд ли уеду.
   - А если я уеду, поедете вы со мной?
   - Постараюсь.
   - Вы меня убиваете своей трусостью, Джулио. Чего вы боитесь?
   - Многого.
   - Например?
   Лицо Мазарини было все время насмешливым. Теперь оно омрачилось.
   - Анна, - сказал он, - вы женщина и можете оскорблять мужчин, так как
уверены в своей безнаказанности. Вы обвиняете меня в трусости, но  я  не
так труслив, как вы, ибо не хочу бежать. Против кого восстал народ? Про-
тив вас или против меня? Кого он хочет повесить? Вас пли меня?  А  я  не
склоняюсь перед бурей, хоть вы и обвиняете меня в трусости. Я не  сорви-
голова, это не в моем вкусе, по я тверд. Берите пример  с  меня:  меньше
шума и больше дела. Вы громко кричите, - значит, ничего  но  достигнете.
Вы хотите бежать...
   Мазарини пожал плечами, взял королеву под руку и подвел ее к окну.
   - Смотрите, - сказал он.
   - Что? - спросила королева, ослепленная своим упрямством.
   - Ну, что же вы видите в это окно? Если глаза меня не обманывают, там
горожане в панцирях и касках, с добрыми мушкетами, как во времена  Лиги;
и они смотрят на это окно так внимательно, что увидят вас, если вы  под-
нимете занавеску. Теперь посмотрите в другое окно. Что вы видите? Воору-
женный алебардами народ, который караулит выходы. Все ворота, двери, да-
же отдушины погребов охраняются, и я скажу вам, как говорил мне Ла  Раме
о Бофоре: "Если вы не птица и не мышь, вы не выйдете отсюда".
   - Но ведь Бофор бежал!
   - Хотите и вы бежать таким же способом?
   - Значит, я пленница?
   - Конечно! - воскликнул Мазарини. - Я уже битый час вам  это  доказы-
ваю.
   С этими словами кардинал преспокойно сел за стол и занялся письмом  к
Кромвелю.
   Анна, трепеща от гнева и вся красная от негодования, вышла из кабине-
та, сильно хлопнув дверью. Мазарини даже не обернулся. Вернувшись к  се-
бе, королева бросилась в кресло и залилась  слезами.  Вдруг  ее  осенила
мысль.
   - Я спасена! - воскликнула она, вставая. - О да, я знаю человека, ко-
торый сумеет увезти меня из Парижа; я слишком долго не вспоминала о нем.
Да, - продолжала она задумчиво, по в каком-то радостном  возбуждении,  -
как я неблагодарна. Я двадцать лет оставляла в забвении человека,  кото-
рого давно должна была бы сделать маршалом Франции. Моя свекровь осыпала
золотом, почестями и ласками Кончини, который погубил ее; король  сделал
Витри маршалом Франции за убийство; а я даже не вспоминала и оставила  в
бедности этого благородного д'Артаньяна, который меня спас.
   Она подбежала к письменному  столу  и  поспешно  набросала  несколько
слов.


   VI
   СВИДАНИЕ

   Д'Артаньян спал эту ночь в комнате Портоса, как  все  ночи  с  начала
возмущения. Шпаги свои они держали у изголовья,  а  пистолеты  клали  на
стол так, чтобы они были под рукой.
   Под утро д'Артаньяну приснилось, что все небо покрылось желтым  обла-
ком, из которого полил золотой дождь, и что он подставил свою шляпу  под
кровельный желоб.
   Портосу снилось, что дверца его кареты оказалась слишком мала,  чтобы
вместить его полный герб.
   В семь часов их разбудил  слуга  без  ливреи,  принесший  д'Артаньяну
письмо.
   - От кого? - спросил гасконец.
   - От королевы, - отвечал слуга.
   - Ого! - произнес Портос, приподымаясь на постели. - Ну и что там?
   Д'Артаньян попросил слугу пройти в соседнюю  комнату  и,  как  только
дверь затворилась, вскочил с постели и поспешно прочел  записку.  Портос
смотрел на него, выпучив глаза и не решаясь заговорить.
   - Друг Портос, - сказал наконец д'Артаньян, протягивая ему письмо,  -
вот наконец твой баронский титул и мой капитанский патент. Читай и  суди
сам.
   Портос протянул руку, взял письмо и прочел дрожащим голосом:
   "Королева желает переговорить  с  господином  д'Артаньяном,  которого
просит последовать за подателем этого письма".
   - Что же, - произнес Портос, - я не вижу тут ничего особенного.
   - А я вижу, и очень много, - возразил Д'Артаньян. - Если  уж  позвали
меня, то, значит, дела плохи. Подумай, что должно было произойти,  чтобы
через двадцать лет королева вспомнила обо мне!
   - Правда, - согласился Портос.
   - Наточи свою шпагу, барон, заряди пистолеты и  задай  лошадям  овса.
Ручаюсь, что еще сегодня у нас будет дело; а главное - никому ни слова.
   - Не готовят ли нам западню, чтобы избавиться от нас? - спросил  Пор-
тос, уверенный, что его будущее величие уже теперь многим не дает покоя.
   - Если это западня, - возразил д'Артаньян, - то я ее  разгадаю,  будь
покоен. Если Мазарини итальянец, то я гасконец.
   Д'Артаньян в один миг оделся. Портос, по-прежнему лежавший в постели,
уже застегивал ему плащ, когда в дверь снова постучали.
   Вошел другой слуга.
   - От его преосвященства кардинала Мазарини, - произнес он.
   Д'Артаньян посмотрел на Портоса.
   - Дело осложняется, - сказал тот. - С чего же начинать?
   - Не беда, - отвечал Д'Артаньян, прочитав записку  кардинала,  -  все
устраивается отлично - его преосвященство назначает мне  свидание  через
полчаса.
   - А, тогда все в порядке.
   - Друг мой, - сказал Д'Артаньян, обращаясь к слуге, -  передайте  его
преосвященству, что через полчаса я буду к его услугам.
   Слуга поклонился и вышел.
   - Хорошо, что этот не видал того, - заметил д'Артаньян.
   - Значит, ты думаешь, они прислали за тобой не по одному  и  тому  же
делу?
   - Не думаю, а уверен в этом.
   - Однако, Д'Артаньян, торопись. Не забывай, что тебя ждет королева, а
после королевы кардинал, а после кардинала я.
   Д'Артаньян позвал слугу Анны Австрийской.
   - Я готов, мой друг, - сказал он, - проводите меня.
   Слуга провел его окольными улицами, и через несколько минут они всту-
пили через маленькую калитку в дворцовый сад, а затем по потайной  лест-
нице д'Артаньяна ввели в молельню королевы.
   Лейтенант мушкетеров испытывал безотчетное волнение: в  нем  не  было
больше юношеской самоуверенности, и благодаря приобретенной им опытности
он понимал всю важность совершающихся событий.
   Через минуту легкий шум нарушил тишину молельни.  Д'Артаньян  вздрог-
нул, увидев, как чья то рука приподымает портьеру. По форме,  белизне  и
красоте он узнал эту руку, которую ему однажды, так давно, дозволили по-
целовать.
   В молельню вошла королева
   - Это вы, господин Д'Артаньян, - сказала  она,  устремив  на  офицера
ласковый и в то же время грустный взгляд. -  Это  вы,  и  я  вас  узнаю.
Взгляните и вы на меня, я королева. Узнаете вы меня?
   - Нет, ваше величество, - ответил д'Артаньян.
   - Разве вы забыли уже, - сказала Анна Австрийская тем чарующим тоном,
какой она умела придать своему голосу, когда хотела этого, - как некогда
одной королеве понадобился храбрый и преданный дворянин и как она  нашла
этого дворянина? Для этого дворянина, который, быть может,  думает,  что
его забыли, она сохранила место в глубине своего сердца. Знаете вы это?
   - Нет, ваше величество, я этого не знаю, - сказал мушкетер.
   - Тем хуже, сударь, - произнесла Анна Австрийская, - тем хуже; я хочу
сказать - для королевы, так как ей опять понадобилась такая же храбрость
и преданность.
   - Неужели, - возразил Д'Артаньян, - королева, окруженная такими  пре-
данными слугами, такими мудрыми советниками, такими выдающимися по  зас-
лугам и положению людьми, удостоила обратить свой взор на простого  сол-
дата?
   Анна поняла скрытый упрек, который только смутил, но не рассердил ее.
Самоотверженность и бескорыстие гасконского дворянина много раз  застав-
ляли ее чувствовать угрызения совести, он превзошел ее благородством.
   - Все, что вы говорите о людях, окружающих меня, может быть и  верно,
- сказала она, - но я могу довериться только вам, господин Д'Артаньян. Я
знаю, что вы служите господину кардиналу, но послужите немного