равнении с когтями и клыками
тараска это оружие казалось просто смешным. Тараск, по  всей  видимости,
пришел к такому же умозаключению. Разинув пасть, он  двинулся  вперед  с
явным намерением  отхватить  сочный  кусочек  варварского  мясца.  Давно
установлено, что варвары гораздо вкуснее цивилизованных  людей.  Видимо,
это обусловлено тем, что они ближе к природе.
   Чудовище не сомневалось в своей  победе,  однако  самонадеянность  до
добра не доводит. Едва зверь приблизился, я  засадил  ему  нож  прямо  в
ноздрю.
   Ловко, скажу я, получилось. Тараск так взвизгнул, что  у  меня  ногти
позеленели, и отскочил назад. Острая боль ослепила его, и я  не  был  бы
варваром, если  бы  не  попытался  использовать  это  преимущество.  Мой
следующий удар целил ему прямо в горло.
   Однако львиная голова  быстро  отдернулась  назад.  Должен  признать,
зверь был стойким бойцом и умел извлекать уроки из собственных ошибок. Я
промахнулся и, увлеченный инерцией собственного выпада, оказался у  него
под брюхом.
   Что было не так; уж плохо. Куры, те прекрасно выгребают  из-под  себя
что угодно, а драконы для этого не приспособлены. Когда тараск попытался
достать меня правой передней лапой, его правая средняя плотно  прижалась
к земле, и я тут же вонзил в нее нож.
   Зверь отдернул лапу - так резко, что два когтя отлетели в сторону,  -
но потерял равновесие и завалился на  бок.  Я  едва  успел  выскользнуть
из-под тяжеленной туши.
   Брюхо чудовища было надежно защищено - но не его ноги. Оно и понятно,
попробуй погоняться за добычей на  бронированных  лапах.  Успех  окрылил
меня, и я с размаху вонзил нож между ногой и  панцирем,  где  кожа  была
тоньше всего.
   Еще один неистовый вой сотряс воздух.  Создавалось  впечатление,  что
чаша весов склоняется на мою сторону. Волшебник  Инь  явно  недооценивал
боевое искусство варваров, да, пожалуй, и  сам  я  до  сего  момента  не
вполне верил в победу. Теперь я в нее поверил  -  и  напрасно.  Излишнее
самодовольство губительно не только для чудовищ. Тараск всем своим весом
плюхнулся на землю, и я не успел отдернуть руку с ножом. Ее зажало между
лапой зверюги и его панцирем. Затем громоздкая туша подмяла под себя мою
ногу. Захрустели кости. Настала моя очередь  орать.  Тараск  поднялся  и
навис надо мной. Я попытался защититься невооруженной рукой, но страшный
удар медвежьей лапы едва не вырвал ее из плеча.  Зверюга  придавил  меня
лапой к земле и разинул пасть.
   - Пука, беги!  -  успел  крикнуть  я,  прежде  чем  страшные  челюсти
сомкнулись на моем  лице.  Я  пережил  несколько  более  чем  неприятных
мгновений - мало радости, когда клыки вонзаются  в  твою  физиономию,  а
затем провалился в небытие.
   Звеня цепями, Пук устремился к выходу из зеленого алькова,  и  тараск
поднял голову. Вид бегущей добычи  будил  в  нем  охотничий  азарт,  но,
поразмыслив, зверь решил не отвлекаться. Лучше варвар в лапах, чем  конь
на дороге.
   Однако подкрепиться хищнику не удалось - пиршество его было  прервано
самым неожиданным образом. Пука развернулся, устремился назад  и  обоими
копытами изо всех сил лягнул тараска по  задней  части.  Массивное  тело
качнулось, и морда уткнулась в землю рядом с моей головой.
   Проморгавшись, тараск устремился в  погоню  за  конем-призраком.  Это
никак не соответствовало моему замыслу, но, будучи без  сознания,  я  не
мог высказать своего недовольства. Тогда я вообще ничего не видел  и  не
слышал и  только  сейчас,  благодаря  гобелену,  могу  восстановить  ход
событий.
   Тараск хромал, но все еще мог развить вполне  приличную  скорость.  Я
повредил ему язык, нос, ухо, хвост, ногу и  плечевой  сустав,  но  зверь
отнюдь не утратил боевой дух.
   Однако Пука был животным сообразительным. Он не стал метаться  наугад
по лабиринту, а принялся искать выход по запаху. Для этого ему  пришлось
промчаться назад по уже проделанному нами  пути,  со  всеми  изгибами  и
поворотами. Хищник неотступно следовал за ним, но догнать не  мог  -  он
бежал медленнее, чем обычно, из-за  ран,  а  Пука  скакал  быстрее,  чем
прежде, ведь теперь ему  не  приходилось  нести  на  спине  здоровенного
варвара. Возможно, это преимущество  было  не  столь  уж  велико,  но  в
конечном счете оно оказалось решающим. Пука  опередил  преследователя  и
примчался к выходу из лабиринта.
   Но выход оказался закрытым. Древесную арку оплели колючие лианы. Пука
затормозил так резко, что копыта его вспороли землю. Что он мог сделать,
ведь у него не было меча, чтобы прорубить дорогу.
   Позади уже слышалось тяжелое дыхание тараска.  В  отличие  от  прочих
представителей рода драконов этот зверь не испускает ни огня,  ни  дыма,
ни пара, но пыхтит на бегу совсем по-драконьи.  Пука  повертел  головой,
понял, что малейшее промедление приведет его в брюхо тараска, и бросился
напролом.
   Острые шипы рвали его шкуру, но  в  какой-то  степени  Пуку  защитили
цепи. Он прорвался. В последний, момент тараск попытался  ухватить  коня
за заднюю ногу, что явилось существенной тактической ошибкой, - ибо  эта
самая ноги приложилась к его морде копытом с мощностью в одну  лошадиную
силу.
   В следующий миг Пука вырвался на простор.
   Но тараск не собирался  отступать.  Он  повертел  ушибленной  мордой,
издал такой рев, что оплетавшие выход из  лабиринта  лианы  задрожали  и
опали, и выскочил следом за Пукой.
   С его сторону это было глупостью, ведь ни одному сухопутному  дракону
не изловить коня в чистом поле. Пуке ничего не стоило  оставить  тараска
далеко позади, но конь-призрак  замедлил  свой  бег.  Он  держался  чуть
впереди хищника, создавая у того  впечатление,  будто  стоит  немножечко
поднажать, и добыча будет схвачена.  И  зверюга  на  это  клюнул.  Пука,
разумеется,  знал,  что  делал.  В   конце   концов,   основная   работа
коней-призраков заключается именно в том,  чтобы  заманивать  дураков  в
опасные мета. Мне ли этого не знать!
   Покуда тараск гонялся за Пукой, я потихоньку  исцелялся.  К  счастью,
зверь не убил  меня,  так  что  за  час-другой  мне  вполне  удалось  бы
отстроить новую физиономию.  Надо  же,  как  получилось  -  я  собирался
отвлечь чудовище, чтобы дать Пуке убежать, а на деле Пук  отвлекал  его,
чтобы дать мне исцелиться. Воистину он был настоящим другом.
   Пука упорно заманивал  тараска  к  пещерам,  где  обитали  полушки  и
двушки. Это могло показаться странным,  ведь  сунуться  в  такую  пещеру
означало обречь себя  на  съедение.  Но  конь-призрак  все  рассчитал  и
действовал наверняка. По части умения завлекать недругов в  ловушки  ему
не было равных - в свое время мне удалось испытать это на себе.
   Подбежав к одной из пещер, Пука остановился у самого ее зева. Светило
солнце, и хищные обитатели подземелья  наружу  не  высовывались,  пещера
казалась вполне мирной.
   Спустя несколько мгновений появился тараск. Раны давали о себе знать,
но алчность пересиливала боль. Решив,  что  теперь  добыча  от  него  не
уйдет, хищник вложил всю свою мощь в яростный прыжок.
   Пука отскочил в сторону, и тараск  влетел  в  отверстый  зев  пещеры.
Спустя мгновение в темноте раздался такой  рев,  что  холм  содрогнулся.
Хищники нашли друг друга. Затем тараск начал пятиться, но едва  его  зад
высунулся из пещеры, как Пука приложился к нему копытами. Увы,  мощности
в одну  лошадиную  силу  оказалось  недостаточно,  чтобы  загнать  зверя
обратно в пещеру. Тараск весил значительно больше  Пуки,  панцирь  делал
его нечувствительным к ударам,  и  у  него  имелось  понятное  и  весьма
горячее стремление выбраться наружу. Скоро он вылез из пещеры,  стряхнул
вцепившихся полушек и развернулся, чтобы напасть на коня.
   Но Пука был не трусом. Не теряя времени, он напал первым. Подскочив к
самой зубастой пасти, конь-призрак резко  крутанулся.  Железные  цепи  с
размаху хлестнули тараска по морде, выбив пару зубов, а может,  и  глаз.
От неожиданности чудовище втянуло голову и передние лапы под панцирь,  а
Пука тут же накидал туда копытами песку и грязи.
   Складывалось впечатление, что чудовища не  любят,  когда  им  в  рыло
летит песок. Тараск зарычал - песок  фонтаном  забил  из  отверстий  для
головы и передних лап, а сам  панцирь  приподнялся  над  землей.  Злобно
скаля клыки, чудовище высунуло голову  наружу,  и  в  тот  же  миг  Пука
залепил ему копытом по носу. Ох и ловко это у  него  получилось!  Черный
кожистый нос так вмяло в морду, что рыло тараска сделалось не  выпуклым,
а вогнутым. Мой друг  сражался  лучше  меня.  Затем  Пук  принюхался  и,
видимо, учуя то, что хотел,  порысил  к  зарослям  табачною  тряпичника.
Ухватив зубами тряпицу, он  сорвал  ее  с  ветки  и,  задержав  дыхание,
поскакал назад, к тараску, голова которого уже снова  показалась  из-под
панциря. Там Пука, набросил  тряпицу  на  расплющенный  нос  чудовища  и
отбежал в сторону.
   Тряпицы табачника никто не использует как ткань - разве что  любители
дурацких шуточек. Они прочны и вполне привлекательны с виду,  но  у  них
есть особое свойство.
   Тараск чихнул  -  таково  воздействие  тряпичника.  Некоторые  чихали
целыми днями после единой понюшки, так что если зверюга сделал  хороший,
глубокий вдох...
   Первый чих оказался только раскачкой. Вот второй  был  чих  так  чих!
Взрыв сорвал листья с ближайших кустов, а тело твари  скользнуло  назад.
Ненамного. Но отдача от  следующего  чиха  сдвинула  тараска  назад  еще
больше, а третий загнал его хвост в пещеру. Еще полдюжины таких чихов, и
зверюга оказался в логовище неотмытых деньжатников.
   Пук зарысил к тряпичнику, сорвал  самую  большую,  так  и  сочившуюся
табачной пылью тряпицу и запихнул ее в пещеру. Затем взобрался на холм и
принялся копытами скатывать вниз камни.  Это  вызвало  маленький  обвал,
частично   заваливший   лаз.   Конечно,   кучка    камней    не    могла
воспрепятствовать выходу тараска - он разметал бы ее в одно мгновение, -
но она препятствовала выходу воздуха.
   Большая часть табачной пыли оставалась внутри.  Тараск  был  вынужден
снова и снова вдыхать ее, а значит, снова и снова чихать.
   Холм содрогался. Пука навострил уши -  могу  догадаться,  к  чему  он
прислушивался. Тысячи маленьких чихов накладывались  на  мощное  чихание
тараска. Табачная пыль действовала и на  полушек.  Надо  полагать,  весь
этот  переполох  не  доставил  им   особого   удовольствия,   и   когда,
прочихавшись, они обнаружат в пещере виновника всех своих неприятностей,
тому придется несладко. Панцирь тараска им, конечно,  не  прогрызть,  но
они могут забраться в отверстия и покусать так, что мало  не  покажется.
Даже если тараск и спасется, ему еще долго будет не до нас.
   Удовлетворенно  заржав,  Пука  поскакал  назад,   к   лабиринту.   Он
возвращался за мной, а у меня  тем  временем  возникла  новая  проблема.
Исцеление шло прекрасно, и я уже пришел  в  сознание,  но  тут  налетела
стрекадрилья и открыла огонь. Даже отдельный выстрел вызывал болезненный
ожог, что уж говорить о массированном обстреле. Моя свежевыращенная кожа
обуглилась, одежда  и  волосы  загорелись.  Я  снова  утратил  зрение  и
обоняние, а потом пара стрекозлов, снизившись, зависла над моими  ушными
раковинами, и после нескольких удачных выстрелов я  оглох.  Они  нанесли
мне больший урон, чем тараск, ибо напали, когда я был беспомощен. Очень,
скажу я тебе, неприятно быть беспомощным.
   Вернувшийся Пука нашел меня распростертым на земле и  покрытым  целой
кучей стрекозлов - они расселись на мне, словно на  стрекодроме.  Мощный
взмах хвоста смел на землю  несколько  дюжин  -  многие  взорвались,  но
взрывы были  не  слишком  сильными,  потому  что  топлива  у  стрекозлов
оставалось в обрез. В  других  обстоятельствах  стрекадрилья  непременно
атаковала бы Пуку, но, расправляясь со мной, она расстреляла почти  весь
боезапас. Поэтому стрекозлы не приняли боя, они поднялись, выстроились в
колонну и улетели.
   Кажется, Пука все еще не сознавал природу моего таланта. Исцеление  в
пещере свинопотамов казалось ему  счастливой  случайностью.  Он  не  мог
представить себе, что всего за несколько часов я оправился  бы  от  всех
увечий, нанесенных мне и  тараском,  и  стрекозлами,  а  потому  пытался
оказать мне помощь.
   Прежде всего н хотел вывезти меня  из  тараскова  лабиринта,  но  для
этого требовалось взвалить мое тело на спину. Ох и нелегкая  задача!  Он
приподнимал меня носом, старясь приставить к зеленой стене, но я раз  за
разом падал на землю. Трудно уразуметь, насколько  полезны  человеческие
руки, пока не  увидишь,  как  кто-нибудь  пытается  поднять  человека  с
помощью копыт. Это почти невозможно.
   Теперь моя израненная кожа была  так  испачкана,  что  я  походил  на
запеченного в сухарях зомби. Любой другой позаботился  бы  разве  что  о
достойном  погребении  столь  жалких  останков,  но  Пука  не  собирался
отступаться. Он нашел низкую, касавшуюся земли ветку,  подкатил  меня  к
ней, поддев носом, взвалил на ветку, подлез под нее  и  в  конце  концов
ухитрился с ветки перекатить мое тело себе на спину.
   Моя голова и руки болтались с одной стороны, ноги с другой, но  нести
меня Пука мог. Выбравшись из лабиринта, он затрусил на северо-запад - уж
не знаю почему. Скорее всего искал человеческое жилье, где мне могли  бы
помочь.
   По мере того как день шел на убыль, мой талант  делал  свое  дело,  и
ближе к вечеру я начал шевелиться. Однако Пука не придал этому значения.
Возможно, он даже не заметил моих слабых телодвижений, тем паче что  мое
тело подпрыгивало на его спине.
   Уже сгущались сумерки, когда Пука углядел на лесной  полянке  хижину.
Он заржал - в голосе его чувствовалось явное  облегчение  -  и  поспешил
туда. В хижинах, как правило, живут люди, и он надеялся,  что  эти  люди
позаботятся обо мне.

Глава 9

ПАНИХИДА

   Пробудившись на постели из  душистых  папоротников,  я  огляделся  по
сторонам  и  понял,  что  нахожусь  в  небольшой,  но  чисто  прибранной
комнатушке. Вдоль стен тянулись полки, на которых лежали связки  трав  и
стояли баночки с пряностями. А в углу лежала диковинная пустотелая тыква
с большим отверстием посередине и  натянутыми  поперек  этого  отверстия
струнами. Но главное, на плетеном стуле  сидела  прехорошенькая  молодая
женщина в коричневом платье.
   Приметив, что я открыл глаза, она встала, подошла ко мне и сказала:
   - Надо же, все-таки очнулся. Признаюсь, я на это почти не надеялась.
   - Пустяки, мне не впервой, - пробормотал я. Все тело отчаянно болело,
но  возвращение  чувствительности  само  по  себе   являлось   признаком
выздоровления. А боль -  явление  временное.  Она  пройдет,  как  только
завершится исцеление.
   - Тебя принес  конь,  -  продолжала  женщина.  -  Ты  где-то  получил
страшные ожоги и был при смерти.
   - Ну конечно, - припомнил  я,  -  эти  проклятые  стрекозлы  едва  не
изжарили меня.
   - Но теперь, вижу,  дело  идет  на  поправку,  а  потому  скажу  тебе
кое-что. Гости  у  меня  бывают  нечасто,  и  я  не  привыкла  разводить
церемонии. Зовут меня  Панихида,  живу  я  одна  -  и  меня  это  вполне
устраивает. Поэтому чем  скорее  ты  выздоровеешь  и  отправишься  своей
дорогой, тем лучше для нас обоих. Твой конь никуда не делся - пасется на
лугу, рядом с домом.
   Итак, эта мужчина предпочитала  одиночество  хорошей  компании.  Дело
хозяйское - навязываться я не собирался. О нас, варварах, и о варварской
манере обращаться с женщинами ходит множество слухов, но,  как  правило,
их распускаем мы сами в  рекламных  целях.  В  действительности  варвары
предпочитают иметь дело с теми женщинами, которым они по вкусу, тем паче
что женщин таких более чем достаточно.
   - Меня зовут Джордан, - представился я. - Вообще-то я  путешествую  в
поисках приключений, но сейчас выполняю одно важное поручение.  Все  мои
болячки заживут очень быстро, так что я у тебя  не  задержусь.  Спасибо,
что  позаботилась  обо  мне.  Тебе,  наверное,  пришлось  повозиться   -
насколько мне помнится, я был весь в грязи.
   - Это уж точно, - подтвердила Панихида. - Песок прямо въелся  в  твою
плоть. Уж я мыла-мыла, еле отмыла. Поначалу-то я вообще приняла тебя  за
мертвеца, но потом приметила, что  ты  вроде  дышишь.  Раны  и  ожоги  я
обработала бальзамом, и он подействовал быстрее, чем можно было ожидать.
Но досталось тебе основательно - ты часом не в  драконье  логово  залез?
Впрочем, - продолжила она, не дожидаясь ответа, - парень ты  крепкий.  В
наши дни такой мужчина редкость.
   - Варвар как варвар, - с улыбкой отозвался я, - широк  в  костях,  да
умишко  не  ахти...  -  Тут  я  слукавил  -  в  тот  момент,   благодаря
продолжавшемуся воздействию белой лианы,  с  умом  у  меня  все  было  в
порядке. - К счастью, Пука не бросил меня в беде.
   - Твоего коня зовут Пука? Он случайно не...
   - Так оно и есть. Это пука, конь-призрак. С чего бы иначе ему таскать
такие тяжеленные цепи?
   - Вот это да! Ты приручил коня-призрака?
   - Ну... не совсем  так.  Мы  с  ним  подружились.  Панихида  залилась
смехом, и должен сказать, ей это очень шло.
   - Ладно, так или иначе, он тебе верен.  Ему  ведь  ничего  не  стоило
бросить тебя помирать в лесу. Но сейчас он пасется, а... -  Она  бросила
взгляд в сторону очага:
   - А ты случайно не хочешь подкрепиться?
   - Еще как хочу. Просто с голоду умираю.
   - Да, вижу, ты и вправду поправляешься очень быстро. Хороший  аппетит
- верный признак выздоровления,
   - Да, - согласился я, - у меня всегда  так.  Чем  тяжелее  рана,  тем
больше потом есть хочется.
   Панихида снова рассмеялась, - видно сочла  мое  признание  шуткой,  -
потом зачерпнула из горшка на очаге половник  какой-то  темной,  как  ее
волосы, размазни, плеснула в деревянную плошку и протянула мне.  Как  ни
странно,  кашица  оказалась  вкусной  и  весьма  питательной.  Я   сразу
почувствовал прилив сил.
   - У меня во дворе растет порточник, -  сказала  Панихида,  протягивая
мне коричневый джинсы. - Сама-то я предпочитаю платья, но тебе это будет
в самый раз.
   - Спасибо, - ответил я, вставая с папоротниковой постели и  натягивая
джинсы. Они оказались почти впору.
   - Удивительно, -  промолвила  она,  разглядывая  меня  без  малейшего
стеснения. Должен сказать, что в  ее  поведении  не  было  и  намека  на
дурацкую стыдливость, свойственную многим цивилизованным женщинам,  хотя
во всем остальном она казалась вполне цивилизованной - не мне чета. - На
твоей коже и рубцов-то,  почитай,  не  осталось.  После  таких  страшных
ожогов...
   Я пожал плечами:
   - Все было не так ужасно, как выглядело. Больше грязи, чем крови.
   Можно было, конечно, рассказать об особенностях моего таланта, но мне
казалось это бессмысленным, поскольку я все равно собирался уходить.  Да
и слушал я ее без  особого  внимания,  ибо  размышлял  о  смысле  жизни,
сущности бытия, природе магии и прочих высоких материях, насчет  которых
никогда не задумывался ни прежде, ни потом. До чего я  тогда  додумался,
сказать  не  могу,  потому  как  нынешнего  моего  ума  для  этого  явно
недостаточно.
   Однако сейчас, вспоминая все произошедшее в доме Панихиды,  я  должен
признать, что в определенном  смысле  вел  себя  не  так  уж  умно.  Что
поделаешь, многие великие мыслители проявляют  наивность,  граничащую  с
глупостью, когда дело касается практических сторон жизни.
   - Вот уж не думала, что ты так быстро встанешь на ноги, - сказала моя
собеседница. - А можно поинтересоваться, в чем заключается  твое  важной
поручение?
   - Ну, -  рассеянно  отозвался  я,  -  для  тебя  в  этом  нет  ничего
интересного. Мне просто нужно найти один объект и доставить его в  замок
Ругна.
   - В замок Ругна? - переспросила Панихида. В голосе ее  звучала  явная
заинтересованность, но тогда я не обратил на это внимания. - А  что,  он
еще не развалился? В нем до сих пор живут?
   -  Развалиться  не  развалился,  но  старый  кроль  Громден  умирает.
Возникла проблема с наследованием престола, поэт