по всей пустыне.  Сиетч  Красной
Стены был идеальным местом сбора. Располагая разветвленной сетью пещер и
переходов, сиетч мог вместить всех прибывших, которые привезли  с  собой
воду, пищу и постели.
   Прибывшие будут жить в сиетче несколько дней, а может быть, и недель,
словом,  столько,  сколько  потребуется  для   принятия   согласованного
решения. Лиет будет держать их здесь, даже если для достижения  согласия
их придется сталкивать лбами, чтобы заставить сотрудничать. Люди пустыни
должны скоординировать свою борьбу, решив вопрос о тактических задачах и
стратегических целях. Поправившийся, но все еще слабый Тьюрок  расскажет
гостям о том, как барон жертвует добытчиками пряности ради  того,  чтобы
украсть  лишнюю  тонну.  Потом  Стилгар  опишет,  что  он  и  его  воины
обнаружили в священных пещерах Сиетч-Хадита.
   Делегаты прибыли сюда кто верхом  на  червях,  кто  пешком,  проделав
большие  расстояния.  Были  и  такие,  кто  прилетел  на  похищенных   у
Харконненов орнитоптерах, которые по  прибытии  были  замаскированы  или
спрятаны  в  пещерах.  Одетый   в   официальную   джуббу,   Лиет   лично
приветствовал каждого гостя, когда тот проходил через запечатанный  вход
в собственно сиетч.
   Рядом с Лиетом стояла темноволосая жена  Лиета  с  грудной  дочкой  и
ползунком сыном - Лиет-чихом. В шелковистых локонах  Фарулы  были  видны
водные кольца, показатель благосостояния  и  значения  ее  супруга.  Она
стояла рядом с Лиетом, приблизившись к нему ровно  настолько,  насколько
позволяли правила фрименского этикета.
   Солнце, принимая оранжевый оттенок, стало  клониться  к  закату.  Над
дюнами наступал  ранний  вечер.  В  зале  собраний  сиетча  женщины,  по
традиции, приготовили вождям сиетчей  общий  ужин,  который  должен  был
предшествовать открытию совета. Лиет сел за низкий стол рядом  с  наибом
Хейнаром. В окружении наибов Лиет провозгласил  тост  в  честь  сурового
старика. В ответ тот  покачал  седой  головой,  отказавшись  произносить
речь.
   - Нет, Лиет. Настало твое время. Мое же осталось в прошлом.
   Он крепко сжал ладонь зятя своей рукой, на которой  не  хватало  двух
пальцев, память о былой дуэли на ножах.
   После ужина, пока суровые вожди занимали свои места  в  зале  совета,
Лиет успел подумать о многих вещах. Он хорошо подготовился к собранию  -
но  захотят  ли  люди   сотрудничать   и   сопротивляться   Харконненам,
мобилизовав объединенные силы Дюны? Или они еще глубже зароются в песок,
продолжая бороться с Харконненами  поодиночке?  Самое  худшее  случится,
если фримены, как это не раз бывало в прошлом, перегрызутся между собой,
вместо того чтобы вместе драться с общим врагом.
   На этот случай у Лиета был план. Он поднялся на балкон, возвышавшийся
над залом. Рядом  с  ним  встала  Рамалло,  старая  сайаддина  в  черной
накидке. Темные глаза старухи блестели из глубоких впадин глазниц.
   В зале собрались сотни людей, закаленные бойцы, ценой крови и тяжкого
труда возвысившиеся в своих сиетчах. Все они уверовали в зеленое будущее
Дюны, все почитали память уммы Кинеса. Не имевшие права голоса собрались
на карнизах и балконах, выступавших из высоких стен.  Воздух  наполнился
кислым запахом немытых тел и острым ароматом пряности.
   Сайаддина Рамалло протянула вперед покрытые старческими пятнами  руки
и  благословила  собравшихся.  Толпа  притихла,  головы  склонились.  На
соседний балкон вышел  одетый  в  белое  фрименский  мальчик  и  высоким
сопрано  запел  скорбную  песнь  на  древнем  языке  чакобса.  В   песне
говорилось о тяжких странствиях предков фрименов  Дзенсунни,  которые  в
незапамятные времена бежали на Дюну с Поритрина.
   Когда мальчик закончил песнь,  сайаддина  незаметно  отошла  в  тень,
оставив Лиета одного. Все глаза устремились на Кинеса. Настал его час.
   Под сводами зала с великолепной акустикой загремел голос Лиета:
   - Братья, для нас  наступило  время  великих  испытаний.  На  далеком
Кайтэйне я рассказал императору Коррино  о  злодеяниях,  которые  творят
Харконнены здесь, на Дюне. Я рассказал  ему  о  разрушении  пустыни,  об
эскадрах Харконненов, которые ради забавы охотятся на Шаи-Хулуда.
   По толпе прошел ропот, но это было лишь напоминанием о том, что и так
было хорошо известно собравшимся.
   -  Выступая  в  роли  имперского  планетолога,  я  просил  императора
прислать сюда ботаников, химиков и экологов. Я  молил  его  о  поставках
жизненно  необходимого  оборудования.  Я  требовал,  чтобы  он  заставил
Харконненов прекратить преступления и бессмысленное разрушение.
   Он помолчал, усилив напряжение среди присутствующих.
   - Но меня попросту выгнали  из  зала,  прервав  аудиенцию.  Император
Шаддам Четвертый не пожелал меня слушать!
   От негодующих  криков  пол  балкона  под  ногами  Лиета  содрогнулся.
Независимые  и  гордые  фримены  никогда  не  считали  себя   подданными
императора. Они рассматривали Харконненов как  негодяев,  вмешавшихся  в
чужие дела, как временных оккупантов, которых  в  один  прекрасный  день
сменят, чтобы посадить на шею фрименам правителей из  другого  Дома.  Но
неизбежно  настанет  день,  когда  фримены  будут  сами  править   своей
планетой. Это было предсказано в многочисленных легендах.
   - На нашем великом собрании мы, как свободные люди,  должны  обсудить
наши действия. Мы сами должны будем  защитить  наши  обычаи,  наш  образ
жизни, не оглядываясь на императора и его глупую политику.
   Произнося пламенные слова, ища основу для взаимопонимания,  чувствуя,
как  загорается  его  сердце,  Лиет  все  время  ощущал   воодушевляющее
присутствие Фарулы, которая, внимая каждому его  слову,  придавала  мужу
новые силы.
 
*** 
 
   Грязные берега истории  усеяны  обломками  упрямых  попыток  человека
овладеть вселенной.
   Роспись театра в Ичане, столице Жонглера
 
   Яркий,  безвкусно   и   чрезмерно   украшенный   пассажирским   салон
транзитного корабля для массовых перевозок компании "Вэйку" напомнил ему
сценическую  постановку  сюрреалистической  пьесы  с  пышными   дешевыми
декорациями  и  слишком  яркой  подсветкой.  Анонимный  пассажир  салона
второго класса, Тирос Реффа, сидел в отсеке один, зная,  что  его  жизнь
никогда больше не станет прежней. Ободранные кресла, кричащие плакаты  и
резкие прохладительные напитки, как это ни странно, действовали на  него
успокаивающе, это был смазывающий неприятные видения отвлекающий  ветер,
заглушающий боль белый шум.
   Он улетал с Зановара,  из  мира  Талигари,  желая  бежать  от  своего
прошлого.
   Никто не обратил внимания на имя Реффы, никому не было дела  до  цели
его поездки. Судя по тому,  как  безошибочно  и  полно  было  уничтожено
имение, по тому, как внимательно и упорно преследовали его императорские
шпионы, можно было догадаться, что даже кровавый  император  Коррино  не
сомневается в том, что его незаконный  сводный  брат  сгорел  вместе  со
своим домом.
   Почему он не мог просто оставить меня в покое?
   Реффа  попытался  отделаться  от  вездесущих  торговцев,  назойливых,
иногда насмешливых людей в темных очках, которые продавали все на  свете
- от меланжевых конфет до приправленного карри жаркого из слиней.  Реффа
даже  слышал  рубленую  атональную  музыку,  которая  громко  играла   в
наушниках торговцев. Он демонстративно не обращал  на  них  внимания,  и
после нескольких часов  бесплодных  попыток  что-нибудь  продать  Тиросу
продавцы наконец оставили его в покое.
   Кисти рук Реффы были красны и покрыты царапинами.  Он  множество  раз
протирал их самыми грубыми щетками, пробовал самое едкое  мыло,  но  все
было тщетно, он не смог избавиться от  запаха  смерти  и  дыма,  которым
пропиталась его кожа.
   Ему не надо было летать на руины дома...
   Плача, с красными от рыданий глазами, он пролетел  на  своем  частном
гидросамолете над блестевшим на солнце  спекшимся  пятном  расплавленной
земли, которое осталось на месте его имения. Реффе стоило больших усилий
прорваться сквозь кордоны и запретные зоны, подкупая чиновников и убегая
от утомленной охраны.
   От  его  красивого,  ухоженного  дома  и  сада  не  осталось  ничего.
Абсолютно ничего.
   Несколько  торчащих  обломков  колонн,  перевернутая   взрывом   чаша
фонтана, но никаких следов величественного дома или папоротников  аллеи.
Верный Чаренс был сожжен дотла, в мелкую золу, оставив лишь карикатурное
выжженное пятно на месте своей тени - все, что осталось от  исполненного
собственного достоинства человеческого существа.
   Реффа приземлился, ступил на пахнувшую пеплом землю, и  его  оглушила
невероятная, полная нечеловеческая тишина. Под обутыми в тяжелые  сапоги
ногами хрустели обугленные камни и почерневшие стекла. Он  наклонился  и
взял щепотку золы, словно надеялся найти  в  пепле  скрытое  там  тайное
послание. Он копнул глубже, но не нашел ни живой травинки, ни уцелевшего
жучка. Мир вокруг него был до боли тих, лишен дыхания и пения птиц.
   Тирос Реффа за  всю  свою  жизнь  не  причинил  никому  ни  малейшего
беспокойства, был доволен своим положением и радовался жизни. И вот  его
сводный брат попытался убить его, опасаясь со  стороны  Реффы  возможных
притязаний на трон. Убить  четырнадцать  миллионов  человек  в  неумелой
попытке уничтожить одного. Это  казалось  невозможным  даже  для  такого
монстра, но Реффа знал, что это так. Трон  Золотого  Льва  был  запятнан
несправедливо пролитой кровью, напоминая Реф-фе о потрясающем  спектакле
одного актера, который он разыграл когда-то  на  Жонглере.  Под  сводами
императорского дворца эхом отдаются крики невинных жертв Зановара.
   Стоя под пеленой неосевшей сажи на своей выжженной  земле,  Реффа  во
всю силу легких проклял императора, но  его  крик  рассеялся,  как  звук
отдаленного грома...
   После этого он купил билет на лайнер Гильдии, следовавший с  Талигари
на Жонглер, где в юности  он  провел  свои  самые  счастливые  годы.  Он
стремился вернуться в  общество  молодых  студентов-актеров,  творческих
художников сцены, в компании  которых  душа  его  наслаждалась  миром  и
покоем.
   Ничем  не  выделяясь  из  толпы,  пользуясь  фальшивыми  документами,
которые доцент на всякий случай заготовил много лет назад,  Реффа  молча
взошел на борт корабля и за все  время  полета  не  проронил  ни  слова.
Размышляя обо всем, чего он лишился, Тирос слышал, как в  разных  концах
салона вспыхивали и гасли обрывки разговоров. Ювелир и его жена  спорили
о том, как разные камни преломляют свет, четверо  бойких  молодых  людей
громко обменивались мнениями  по  поводу  лодочных  гонок,  которые  они
посетили на Перрине XIV, какой-то бизнесмен со смехом рассказывал своему
конкуренту о том, какому унижению подверг Биккал  какой-то  герцог  Лето
Атрейдес.
   Реффа желал только одного -  чтобы  все  они  замолчали  и  дали  ему
возможность обдумать, как жить дальше.  Он  никогда  раньше  не  был  ни
мстительным, ни агрессивным, но вид  обугленных  руин  Зановара  изменил
Реффу. Как не хватало ему  сейчас  опыта  жажды  справедливости.  Он  не
только обвинял во всем и проклинал Шаддама, в  его  душе  поднималось  и
немалое чувство ненависти к себе. Я  тоже  Коррино.  Это  и  моя  кровь.
Подавив вздох, он глубже уселся в кресло, но потом не выдержал, встал  и
снова пошел мыть руки...
   Еще до  варварской  атаки  Реффа  внимательно  читал  историю  своего
семейства, дойдя в своих изысканиях до глубины веков, когда род  Коррино
являл собой образцы  высокой  нравственности,  когда  империей  управлял
просвещенный кронпринц Рафаэль Коррино, портрет которого был  выведен  в
гениальной пьесе "Тень моего отца". Глакс Отн воспитал из  Реффы  именно
такого человека. И вот теперь у него нет  ни  выбора,  ни  прошлого,  ни
настоящего имени.
   "Закон  -  вот  конечное  знание".  Великая   концепция   правосудия,
высказанная впервые много тысячелетий назад, горьким эхом  отдавалась  в
мозгу Тироса. Говорили, что это изречение выбито  над  дверями  кабинета
императора в Кайтэйне. Интересно, прочитал ли Шаддам эту надпись хотя бы
один раз?
   В  руках  нынешнего  обладателя  императорского  трона   закон   стал
изменчив, как сыпучий песок. Реффа знал о  таинственных  смертях  членов
своего семейства. Старший брат императора Фафнир, сам Эльруд IX,  родная
мать Тироса Шандо, за которой охотились, как за диким животным, и  убили
на Бела Тегез. Он никогда не забудет ни Чаренса, ни доцента, ни невинных
жертв Зановара.
   По прибытии на Жонглер Реффа собирался снова примкнуть к своей старой
актерской труппе, которой руководил блистательный Холден Вонг.  Но  если
император узнает, что Реффа остался жив, то весь  Жонглер  окажется  под
ударом? Он не имеет права открывать свою тайну и подвергать всю  планету
страшному риску.
   Тональность рокота двигателей Хольцмана изменилась. Реффа понял,  что
лайнер  вышел  из  свернутого  пространства.  Уже  давно  нежный   голос
стюардессы компании "Вэйку" объявил о прибытии  и  напомнил  пассажирам,
что они могут приобрести памятные сувениры.
   Из багажного отсека над рядом сидений Реффа извлек все свои вещи. Все
до единой. Пришлось много платить за лишние места, но он не мог доверить
грузовому лайнеру некоторые предметы,  которые  купил  перед  отлетом  с
Талигари.
   Погрузив вещи на транспортную подвеску, Реффа  направился  к  выходу.
Снова  показались  торговцы,  которые  пытались  всучить,  впрочем,  без
особого успеха, всякие безделушки пассажирам, ожидающим подхода челнока.
   Когда Реффа вышел в здание космпорта планеты Жонглер, его  настроение
немного  улучшилось.  Здание  было  переполнено  веселыми,  улыбающимися
людьми. Эта атмосфера освежила и ободрила его.
   Оставалось только молиться, что  он  не  подвергнет  риску  еще  один
цветущий мир.
   Глядя на людей, встречавших родных и друзей, Тирос не увидел  мастера
Холдена Вонга, который обещал его встретить. Правда, Реффа знал, что  на
сегодняшний вечер назначен спектакль, а  старый  режиссер  всегда  лично
руководил  постановкой.  Мастер  жил  в  своем  актерском  мире  и  мало
интересовался текущими событиями; вероятно, он не знает даже о  трагедии
Зановара. Наверное, он просто за делами забыл о приезде старого друга  и
не пришел на пристань.
   Ничего страшного, Реффа прекрасно помнил  дорогу.  Возле  порта  была
пристань, на которой можно было взять водное  такси  -  сампан,  которое
перевозило пассажиров в город, раскинувшийся на  противоположном  берегу
реки, покрытой ковром голубоватых водорослей. Лодка медленно выплыла  на
середину  реки,  преодолевая  течение,  и  Реффа  всей  грудью   вдохнул
освежающий влажный воздух. Как разительно  отличается  это  от  пепелища
Зановара.
   За полупрозрачной пеленой тумана стал виден город Ичан -  причудливая
смесь  старых  строений  и  новых  небоскребов,  заполненный  рикшами  и
пешеходами. Из нижней каюты доносились смех и игра  струнного  квартета:
балисет, ребек, скрипка и ребаб.
   Такси  замедлило  ход  и  подошло  к  пристани.  Вслед   за   другими
пассажирами  Реффа  вышел  на  старый  городской  пирс,   необструганный
деревянный  настил  которого  был  усеян  рыбьей  чешуей,  раздавленными
раковинами моллюсков и похожими на  солому  оторванными  ногами  крабов.
Среди лотков с морепродуктами  и  хлебных  лавочек  сновали  рассказчики
веселых историй, музыканты и жонглеры, зазывавшие  публику  на  вечерние
представления.
   Реффа  увидел  мима,  представлявшего  бородатого  языческого   бога,
выходившего из морской пены. Увидев  его,  мим  подошел  ближе,  на  его
раскрашенном лице появилось странное  выражение.  Нарисованная  кармином
улыбка стала еще шире.
   - Привет, Тирос. Видишь, я все-таки тебя  встретил.  Реффа  с  трудом
оправился от изумления.
   - Холден Вонг, когда  мим  говорит,  то  это  свидетельствует  о  его
мудрости или открывает его безумие?
   - Хорошо сказано, старый друг.
   Вонг недавно получил ранг  верховного  актера,  самый  высокий  титул
артиста на  Жонглере.  Выдающиеся  скулы,  узкие,  как  щелочки,  глаза,
реденькая  клочковатая  бородка.  Вонгу  стукнуло  восемьдесят  лет,  но
выглядел он значительно моложе. Он не имел ни  малейшего  понятия  ни  о
происхождении Реффы, ни о громадной награде, которую назначил Шаддам  за
его голову.
   Старый режиссер обнял Реффу за плечи,  оставив  на  его  одежде  след
грима.
   - Ты придешь сегодня на наше представление? Посмотришь на то, по чему
ты, как я догадываюсь, очень соскучился?
   - Да, но дело не только в этом. Я надеюсь снова найти место  в  вашей
труппе, мастер.
   Темно-коричневые брови Вонга удивленно и радостно взлетели вверх.
   - Ага, я снова получу  талантливого  актера.  Что  ты  предпочитаешь?
Комедию, лирику?
   - Я предпочитаю трагедию или драму. Моя душа  слишком  истерзана  для
комедии или лирики.
   - Ага. Ну что ж, Тирос, я надеюсь, что мы найдем для тебя  что-нибудь
подходящее.
   Вонг потрепал Реффу по затылку, на этот раз шутливо испачкав белилами
его выкрашенные в черный цвет волосы.
   - Я очень рад, что ты опять здесь, на Жонглере. Лицо Реффы  сделалось
серьезным.
   - Я слышал, что вы планируете новую постановку "Тени моего отца".
   - Именно так! Я как  раз  собираюсь  приступить  к  репетициям  этого
важного во всех отношениях представления.  Мы  еще  не  закончили  набор
исполнителей, хотя через  несколько  недель  нам  предстоит  поездка  на
Кайтэйн. Мы будем выступать перед самим императором!
   Мим был просто в восторге от такой удачи.
   В глазах Реффы появилось напряженное злое выражение.
   - Я бы отдал жизнь за  возможность  сыграть  в  этом  спектакле  роль
Рафаэля Коррино.
   Старый мастер-жонглер посмотрел  на  молодого  человека  и  разглядел
пылавший в его душе огонь.
   - На эту роль мы выбрали другого актера, но  ему  не  хватает  искры,
которой требует образ Коррино. Да, наверное,  ты  больше  подходишь  для
этой роли.
   - Я чувствую, что... родился только для того, чтобы сыграть ее.
   Реффа глубоко вздохнул, но, вспомнив актерские навыки,  сумел  скрыть
полыхавший в его душе гнев.
   - Шаддам Четвертый сумел внушить мне высочайшее вдохновение.
 
*** 
 
   Что я могу сказать о Джессике? Если ей представится возможность, она,
не задумываясь, поднимет Голос на Бога.
   Преподобная Мать Гайус Элен Мохиам
 
   Было что-то неподобающее в том, что уважаемый герцог и его  наложница
занимаются  любовью  в  продуктовой  кладовке,  но  времени  до  отъезда
оставалось совсем мало, и Лето понимал, что будет отчаянно тосковать  по
Джессике. Лайнер, на котором она должна  была  лететь  на  Кайтэйн,  уже
кружил по орбите. Вылет был назначен на завтрашнее утро.
   В нескольких шагах от кладовки, на  кухне,  повара  занимались  своим
делом: гремели кастрюлями, раскалывали раковины, резали  салаты.  Каждый
из поваров мог в любую минуту войти в кладовую за какой-нибудь приправой
или солью. Лето принял меры предосторожности:  когда  они  с  Джессикой,
держа в руках  бокалы  с  сухим  кларетом,  взятым  во  время  недавнего
подобного  налета  на   винный   погреб,   незаметно   проскользнули   в
заставленную кладовку, герцог заблокировал дверь  несколькими  жестяными
ящиками импортной ягоды.  Лето  ухитрился  принести  еще  бутылку  вина,
которую поставил на коробку в углу.
   Это сексуальное безумие началось  две  недели  назад,  после  свадьбы
Ромбура, и подогревалось мыслью о скором и неминуемом  отъезде  Джессики
на Кайтэйн. Лето желал свою наложницу везде, во всех уголках  замка,  не
считая шкафов. Хотя Джессика была беременна, она охотно  откликалась  на
Домогательства Лето, выказывая удовольствие и восторг.
   Величавая молодая женщина поставила бокал  на  полку,  и  ее  зеленые
глаза сверкнули.
   - У тебя есть в замке подходящие девки, Лето?
   - У меня уже не хватает сил на тебя. Зачем мне  еще  больше  истощать
себя? - С этими словами он извлек из рядом стоявшей коробки три  пыльные
банки консервирован