ихе нужно обрезать первой.
     Он скорчился в затухающем дневном свете на восточном краю защищавшего
Джакуруту утеса. Во фремките нашлись энергетические таблетки и еда. Теперь
он набирался сил. К западу располагалось озеро  Азрак,  гипсовая  равнина,
где некогда - в дни до червя - была открыта  вода.  Невидимое,  к  востоку
находилось Бене Шерк, несколько новых разбросанных поселений, вторгшихся в
открытый эрг. К югу была Танцеруфт, Страна  Ужаса:  три  тысячи  восемьсот
километров пустыни, где лишь встречаются порой заплатки  укрепляющих  дюны
трав  и  ветряные  ловушки  для  их   полива   -   работа   экологического
преображения, переделывавшего  ландшафт  Дюны.  Их  обслуживали  воздушные
бригады, и никто не задерживался там надолго.
     "Я пойду на юг, - сказал себе Лито. - Гурни ожидает, что я именно так
и поступлю. Но не то время сейчас, чтобы выкидывать что-нибудь  совершению
неожиданное".
     Скоро наступит тьма, и он сможет  покинуть  свое  временное  потайное
пристанище. Он поглядел на  южную  линию  горизонта.  Там  посвистывала  с
сумрачного неба, перекатывалась подобно дыму,  полыхала  волнистая  полоса
пыли - буря. Он увидел, как высокий  центр  бури  взметнулся  над  Великой
Равниной, подобно любопытствующему  червю.  Целую  минуту  этот  центр  не
двигался ни вправо, ни влево. Старая присказка Свободных появилась  в  его
мозгу: "Если центр бури не движется - значит, ты на его пути".
     Этот шторм все меняет.
     Мгновение  он  смотрел  на  запад,  назад,  на  съетч  Табр,   вбирая
обманчивый сумрачно-серый покой вечерней пустыни, видя слой белого гипса с
отшлифованными  ветром  голышами  по  краям,  необитаемую  пустоту  с   ее
нереальной  поверхностью  светящегося  белого  цвета,  отражающей  пылевые
облака. Ни в одном из своих видений не видел он  себя  уцелевшим  в  вихре
бури-матери - либо  как  зарывается  в  песок  достаточно  глубоко,  чтобы
уцелеть. Было только то  видение,  когда  он  перекати-полем  катился  под
ветром... Но ведь это, может быть, не сейчас.
     А буря уже шла, охватывая многие градусы широты, бичами ветра покоряя
перед собой мир. Можно рискнуть. Были старые истории -  всегда  услышанные
от друга друзей - будто некто сумел удержать  на  поверхности  истощенного
червя, вогнав хук Создателя под одно из его широких колец  и,  сковав  его
таким образом, выехать на нем из бури в подветренной  тиши.  Была  в  этом
искушающая его грань между дерзновением и несостоятельным  безрассудством.
Буря, самое раннее, придет лишь к полуночи. Еще есть время. Сколько  нитей
он сюжет на этом прервать? Все, включая и самую последнюю?
     "Гурни будет ожидать, что я направлюсь на юг - но не в бурю".
     Он поглядел на юг, ища пути, увидел текучие эбеновые штришки глубокой
теснины, прорезавшей Твердыню Джакуруту. Увидел он завитки песка  в  кишке
теснины, химерического песка.  Они,  словно  вода,  струились  на  равнину
высокомерными струйками. Раздирающая горло жажда зашептала у него во  рту,
когда он вскинул на плечи фремкит и  направился  по  спускавшейся  в  этот
каньон тропинке. Еще достаточно светло, и  его  могут  увидеть,  но  время
сейчас - его главная и отчаянная ставка.
     Когда  он  достиг  дна  каньона,  над  ним  быстро  опустилась   ночь
центральной пустыни. Только иссушающее глиссандо  лунного  света  освещало
ему теперь путь на Танцеруфт. Сердце его забило быстрее, наполняясь  всеми
три страхами, что в изобилии хранили его памяти. Он чувствовал, что, может
быть, движется прямо в Хуануи-наа, как Свободные в страхе  своем  называли
величайшие бури: Дань Смерти Земле.  Но,  чтобы  ни  приближалось,  в  его
видениях этого не было. Каждый шаг оставлял все дальше позади него спайсом
порожденную    дхьяну     -     распространяющееся     осознание     своей
интуитивно-созидательной натуры  с  его  разверткой  по  неподвижной  цепи
случайностей. Теперь по крайней мере каждые сто  шагов  надо  было  делать
шажок в сторону, за границы слов и внутрь связи с  его  заново  ухваченной
внутренней реальностью.
     "Одним путем или другим, отец, я иду к тебе".
     Вокруг него таились в скалах невидимые  птицы,  давая  о  себе  знать
негромкими звуками. Наделенный мудростью Свободных, он прислушивался к  их
эху, чтобы определить дорогу, видеть которую не мог. Часто,  проходя  мимо
трещин, он видел в  них  злобную  зелень  глаз  -  тварей,  прятавшихся  в
убежищах при приближении бури.
     Он вышел из каньона в пустыню. Под ним двигался и дышал живой  песок,
говоря о глубинной активности  и  латентных  фумаролах.  Он  оглянулся  на
тронутые лунным светом чашечки лавы над  отрогами  съетча.  Вся  структура
была  метаморфичной,  в  основном  сформированной  давлением.  У  Арракиса
оставалось еще что сказать своему будущему. Лито установил тампер, вызывая
червя, и, когда тот заколотился о песок,  занял  позицию,  с  которой  все
будет видно и слышно. Его  рука  бессознательно  нашла  ястребиное  кольцо
Атридесов, скрытое под узловатой складкой его дишсаши. Гурни его  нашел  -
но оставил ему. О чем он тогда подумал - увидя кольца Пола?
     "Отец, жди меня вскоре".
     Червь пришел с юга. Он изгибался, обходя скалы, не такой большой, как
надеялся Лито. Но ладно, это ничего. Он перехватил червя,  вогнал  в  него
крючья, быстро, цепляясь, вскарабкался на чешуйчатый бок червя,  пока  тот
обрушивался на тампер, посреди  свистящей  серой  пыльцы.  Червь  послушно
последовал туда, куда направили его крючья Лито. Они поехали - с ветерком,
развевавшим  одеяния  мальчика.  Он  устремил  взгляд  на  южные   звезды,
потускневшие за завесой пыли, и направил червя туда.
     ПРЯМО В БУРЮ.
     Когда взошла Первая луна, Лито прикинул высоту бури и  приблизительно
определил  время,  когда  она  придет.  Не  раньше,  чем  на   заре.   Она
расширялась, собирала энергию для гигантского  броска.  Много  задаст  она
работы бригадам экологического преображения.  Словно  бы  сама  планета  с
разумной яростью выходила отсюда на  бой  с  ними,  с  яростью  тем  более
возраставшей, чем больше земель охватывало преображение.
     Всю ночь он гнал червя к югу, через его  движения,  передающиеся  его
ногам, улавливая, какой у червя есть запас энергии. Периодически он  давал
червю сворачивать к западу, куда того беспрестанно  тянуло  -  либо,  чтоб
вернуться  в  невидимые  границы  собственной   территории,   либо   всеми
инстинктами чувствуя приближение бури. Черви закапываются в  песок,  чтобы
спастись  от  секущих  песчаных  ветров,  но  этот  червь  не  уйдет   под
поверхность, пока крючья Создателя держат одно из его колец открытым.
     К полуночи червь стал выказывать множество признаков измождения. Лито
переместился назад по его большим  гребням  и  заработал  цепом,  позволив
червю замедлить ход, но все так же направляя его на юг.
     Буря настигла их сразу после зари. Сперва  была  росистая  простертая
неподвижность пустынного рассвета, прижимающая дюны одну к другой.  Затем,
первая пыль заставила  Лито  застегнуть  отвороты  стилсьюта  на  лице.  В
сгущающейся  пыли  пустыня  стала  сумраком,  лишенным  очертаний.   Затем
песчаные иглы начали покалывать его щеки, впиваться ему в губы. Он  ощутил
жесткий крупнозернистый песок на языке и понял, что настал  решающий  миг.
Да стоит ли рисковать, полагаясь на старые байки, и  еще  больше  понукать
почти изможденного червя? Он за долю  секунды  отверг  этот  выбор,  опять
пробрался к хвосту червя, вытащил крючья. Уже едва шевелясь,  червь  начал
зарываться. Но его переработавшая тепло распределительная  система  успела
выпустить - словно из духовки циклончик  жара  в  нарастающей  буре.  Дети
Свободных с самых ранних лет знали, как опасно находиться у хвоста  червя.
Черви  были  фабриками  кислорода  -  воздух  бешено  загорался  за  ними,
благодаря обильным выбросам продуктов химически реакций, снимавших  в  них
негативные последствия внутреннего трения.
     Песок начал захлестывать его ноги. Лито  выпустил  крючья  и  прыгнул
подальше, избегая раскаленной топки в хвосте червя.  Все  зависело  теперь
оттого, успеет ли он забраться под песок в том месте, где червь  разрыхлил
спрессованную поверхность.
     Сжимая в левой руке прибор стационарного уплотнения, Лито зарылся под
скользящую поверхность  дюны  -  зная,  что  червь  слишком  устал,  чтобы
обернуться и проглотить его своей огромной бело-оранжевой пастью.  Работая
левой рукой, чтобы зарыться поглубже, он правой извлек стилсьют из  своего
фремкита и приготовил его к надуванию. Все  было  сделано  меньше  чем  за
минуту - и вот он уже впихивает тент в плотный кармашек  песчаных  стен  с
подветренной стороны дюны. Он надул тент, забрался в него. Перед тем,  как
наглухо застегнуть сфинктер, он втащил внутрь стационарный  уплотнитель  и
выключил его. Скользящие пески дюны поползли на тент.  Но  лишь  несколько
песчинок проникло внутрь, прежде чем он закрыл вход.
     Теперь он должен работать  еще  быстрее.  Ни  один  пескошноркель  не
дотянется отсюда до  поверхности,  чтобы  обеспечить  его  воздухом.  Буря
великая, такая, в которой очень немногие выживают. Она может  накрыть  его
тоннами песка. И только нежный пузырек тентада  внешнее  уплотнение  будут
его защищать.
     Лито вытянулся на спине, сложил руки  на  груди  и  отправил  себя  в
сонный транс - в спячку, при которой его легкие будут совершать лишь  один
вдох в час. С этим он и вверил себя неизвестности. Буря  пройдет,  и  если
она не разорит его хрупкое укрытие, он еще сможет выбраться...  или  может
встретиться с Мадмнат ас-салам, Обиталищем Мира. Что ни случись, он знает,
что обязан был оборвать нити, одну за другой,  чтобы  только  ему  Золотая
Тропа и осталась. Только  так,  или  он  не  сможет  вернуться  в  калифат
наследников его отца. И не будет он больше жить  ложью  этого  Деспозайни,
этого ужасного калифата, поющего славословия его обожествленному отцу.  Не
будет больше хранить молчание, когда уста  жреца  изрыгают  оскорбительную
чушь: "Его криснож развеет демонов!"
     Придя к тому, разум Лито скользнул в паутину безвременного дао.



                                    48

                     В любой планетарной системе явно существует  величина
                высшего порядка. Это  часто  проявляется  при  перенесении
                земной формы жизни на новооткрытую планету. Во всех  таких
                случаях, жизнь в сходных зонах развивается в  поразительно
                схожих адаптационных формах. Такая форма означает  намного
                большее,  чем  просто  внешний  облик   -   она   означает
                организацию выживания  и  взаимосвязи  такой  организации.
                Человек ищет такого взаимозависимого порядка, и наша  ниша
                внутри него представляет глубинную  необходимость.  Поиск,
                однако, может извратиться, став  консервативным  цеплянием
                за одинаковость. Такое всегда  оказывается  гибельным  для
                целой системы.
                                             Харк ал-Ада. Катастрофа Дюны.

     - Мой сын на самом деле не видел БУДУЩЕЕ - он видел процесс  творения
и его взаимосвязь с  теми  мифами,  в  которых  спит  человек,  -  сказала
Джессика. Она говорила быстро, но без всякой  видимости,  будто  подгоняет
ход  событий.  Она  понимала,  что  скрытые  наблюдатели   найдут   способ
вмешаться, как только поймут, что она делает.
     Фарадина, сидевшего на полу, резко освещал  луч  полдневного  солнца,
косо падавший из окна у него  за  спиной.  Джессике  видна  была  верхушка
дерева во внутреннем саду, когда она выглядывала в висло со своего места у
дальней  стены.  Видела  она  нового  Фарадина:  более  стройного,   более
мускулистого. Месяцы общения подчинили его необратимым  чарам.  Его  глаза
сверкали, когда он смотрел на нее.
     - Он видел формы, которые сотворят существующие силы, если  этого  не
предотвратить, - сказала Джессика. - Он предпочел обернуться против  себя,
а не против своих собратьев.  Он  отказывался  принимать  что-либо  только
потому,  что  это  его  устраивает,  потому  что  это  было  бы  моральной
трусостью.
     Фарадин научился слушать,  безмолвно  проверяя,  вникая,  придерживая
вопросы, пока они не  оформятся  у  него  в  предельно  отточенную  форму.
Джессика  говорила  о  взгляде  Бене  Джессерит  на  молекулярную  память,
выражающемся  в  ритуале,  и,  конечно,  обратилась  к  тому,  как  Сестры
анализируют феномен Пола Муад Диба.  Фарадину,  однако,  была  видна  игра
теней в ее слогах и движениях, проекция бессознательных форм  разнообразия
при внешней жесткой направленности ее заявлений.
     - Из всех наших наблюдений, это - кардинальнейшее, - сказала  она  до
того. - Жизнь - это маска, через  которую  выражает  себя  мироздание.  Мы
предполагаем,  что  все  человечество  и  все  его  поддерживающие   формы
представляют ЕСТЕСТВЕННОЕ сообщество,  и  что  судьба  всей  жизни  вообще
ставится на карту  в  судьбе  отдельной  личности.  Таким  образом,  когда
доходит до высшей и окончательной самопроверки, до амор-фати, мы перестаем
играть в божеств и обращаемся к учительству. Если вникнуть в суть,  то  мы
отбираем личности и освобождаем их настолько, насколько способны.
     Он понимал теперь,  куда  она  вела,  и  понимал,  какое  это  окажет
воздействие на наблюдающих за  ними,  и  удерживал  себя  от  того,  чтобы
бросить встревоженный взгляд на дверь. Только наметанный глаз мог заметить
его секундную неуравновешенность, но Джессика заметила  ее  и  улыбнулась.
Улыбка, в конце концов, ничего не значит.
     - Есть нечто вроде выпускной церемонии, -  сказала  она.  -  Я  очень
довольна тобой, Фарадин. Встань, пожалуйста.
     Он повиновался, и закрыл от ее глаз верхушку  дерева  в  окне  позади
него.
     Неподвижно держа руки по бокам, Джессика заговорила:
     - Я уполномочена сказать тебе  следующее:  "Я  стою  перед  священным
присутствием человека. Как я стою сейчас, так и ты встань однажды.  Молюсь
о твоем присутствии, чтобы было именно так. Будущее остается сомнительным,
да так и следует, ибо это лишь холст, на котором мы рисуем красками  наших
желаний. И так всегда предстоит человеку видеть перед  глазами  прекрасную
пустоту холста. Мы обладаем лишь нынешним моментом, в который  мы  себя  и
посвящаем, неуклончиво следуя священному присутствию, которое мы разделяем
и творим".
     Едва Джессика закончила говорить, через дверь слева от  нее  беспечно
вошел Тайканик, наигранность чего выдавала угрюмость на его лице.
     - Милорд... - сказал он.
     Но было уже слишком поздно. Слова Джессики,  и  все,  совершенное  до
этого, сделали свое дело. Фарадин больше  не  был  Коррино.  Он  был  Бене
Джессерит.



                                    49

                     То,  что  вы  в  директорате  КХОАМ  окажетесь  не  в
                состоянии понять: редко в  коммерции  встречаешь  истинную
                верность. Когда вы  в  последний  раз  слышали  о  клерке,
                отдавшем  жизнь  за  свою  компанию?  Может   быть,   ваша
                неполноценность основывается на ложном убеждении, будто вы
                можете приказать людям думать и сотрудничать?  Что  только
                такое убеждение и не приводило к краху на протяжении  всей
                истории - от  религий  до  генеральных  штабов.  Наберется
                длинный   список    генеральных    штабов,    уничтоживших
                собственные нации. Что до религий, я рекомендую перечитать
                Фому Аквинского. Что до вас, в КХОАМ, то в какую  же  чушь
                вы верите! Ведь, конечно же, люди хотят делать лишь то,  к
                чему направлены их сокровеннейшие устремления. Люди, а  не
                коммерческие организации и  цепочки  приказов  -  вот  то,
                благодаря  чему  работают  великие   цивилизации.   Всякая
                цивилизация зависит от  качества  личностей,  которых  она
                производит.    Если     вы     сверхорганизуете     людей,
                сверхобзакониваете и подавляете их тягу к величию - они не
                могут работать, и их цивилизация рушится.
                                 Письмо КХОАМ, приписывается Проповеднику.

     Выход Лито из транса был настолько  мягким,  что  одно  состояние  не
отделилось отчетливо от другого. Один уровень сознания просто переместился
в другой.
     Он  помнил,  где  он  находится.  В  нем  мощной  волной  поднималась
возрождающаяся энергия, но и другое взывало к нему из спертой мертвенности
бедного уже кислородом воздуха внутри стилсьюта. Лито  понимал,  что  если
откажется двигаться, то останется пойманным паутиной  безвременья,  вечным
СЕЙЧАС,  в  котором  сосуществуют  все  события.   Эта   перспектива   его
соблазняла. Время виделось ему условностью, которую оформляет коллективный
разум  всех  воспринимающих.  Время  и  Пространство  -  лишь   категории,
наложенные на мироздание этим Разумом. Ему надо лишь вырваться на  свободу
из той множественности, где его  искушают  провидческие  видения.  Дерзкие
решения могут изменять условные будущие.
     Какой же дерзости требует данный момент?
     Его искушало состояние транса. У Лито было ощущение, что он вышел  из
алам ал-митал в мир  реальности  только  для  того,  чтобы  обнаружить  их
идентичность. Он хотел удержать магию этого откровения, но чтобы выжить  -
надо принимать решения. Его неослабный вкус к жизни  посылал  сигналы  его
нервам.
     Он  резко  протянул  право  руку  туда,  где   оставил   стационарный
уплотнитель. Схватил его, перекатил на живот, расстегнул  сфинктер  тента.
Ему на руки сразу же потек песок. В темноте, донимаемый спертым  воздухом,
он работал быстро,  прокладывая  туннель  круто  вверх.  Он  прошел  шесть
расстояний своего тела, прежде чем выбрался  в  темноту  чистого  воздуха.
Выскользнув на освещенную луной поверхность длинной извивающейся дюны,  он
обнаружил, что находится где-то на одной трети пути от ее вершины.
     Над ним была Вторая луна. Она быстро прошла над его головой, уходя за
Дюну, а  звезды  над  ним  были  как  маленькие  блестящие  камешки  вдоль
тропинки. Лито поискал созвездие Скитальца, нашел его, примерил взгляд  по
протянутой руке к ослепительно сверкавшей  Фаум  ал-Хаут,  Южной  Полярной
звезде.
     "Вот тебе твое проклятое мироздание!" - подумал  он.  Если  поглядеть
вблизи - на этих звездах кипит жизнь; неисчислимая,  как  песчинки  вокруг
нас, там вечные перемены, уникальное громоздится на уникальное. А смотришь
издали - только узоры созвездий и видны,  и  эти  узоры  так  и  подмывают
поверить в абсолютное.
     "В абсолютном мы можем  потерять  наш  путь".  А  это  напомнило  ему
знакомое предостережение из песенки Свободных:  "Потерявший  свой  путь  в
Танцеруфте, потеряет и жизнь". Устоявшиеся образцы могут быть путеводными,
а могут привести  в  ловушку.  Надо  помнить,  что  даже  узоры  созвездий
меняются.
     Он глубоко вздохнул, побуждая себя к действию. Спустившись  назад,  в
свой туннель, он сдул тент, вытащил его наружу и перепаковал свой фремкит.
     Над восточным горизонтом проступило  свечение  длинного  цвета.  Лито
надел на плечи поклажу, взобрался на гребень дюны и  стоял  там  в  зябком
предрассветном воздухе, пока восходящее  солнце  не  обогрело  его  правую
щеку. Тогда он подкрасил себе глаза, чтобы солнце не так слепило, понимая,
что теперь ему надо заискивать перед пустыней, а не сражаться с ней. Убрав
краску обратно во фремкит, он пригубил воды из одной из своих  трубок,  но
высосал оттуда лишь несколько капель, а затем пошел воздух.
     Опустившись на песок, он принялся осматривать весь  свой  стилсьют  и
добрался наконец до каблучных насосов. Они были хитро продырявлены  шилом.
Он вылез из стилсьюта и починил их, но от причиненного  вреда  детьс